Он решительнее всех в нерешительности и сильнее всех в слабости. Уинстон Черчилль
Многие находят некий покой, наблюдая смену картин из окна движущегося автомобиля. Вне города они всегда будут красивее, потому что независимо от того, как много машин проезжают мимо них, они остаются нетронутыми. За городом лишь трасса и бескрайнее небо, которые влекут своей свободой и бесконечностью. По мнению некоторых философов, это то, что несет в себе смысл человеческой жизни. Ван Чжочэн же далек от философии: вовсе не ощущая себя лишенным чего-то важного, он просто наслаждался видом, скоростью и музыкой, ненавязчиво игравшей в салоне на протяжении всего пути в Пекин. Иногда только дорога способна отвлечь или унять некое беспокойство, проложив путь к безмятежности. Ведь достичь ее проще, когда окружает прекрасный мир, а не тогда, когда мысли в очередной раз схлестываются в опасной битве. Со временем человек перестает стремиться к действию, обладанию и контролю, но сохраняет восприимчивость к тому, что его окружает. И Чжочэн, чувствуя как с каждым преодоленным километром волнение внутри стихает, позволяет себе раствориться в поездке. — Спишь? — полушепотом спрашивает Юй Бинь, поглядывая на черную макушку, прислонившуюся к окну движущегося автомобиля. — Нет, — так же тихо отвечает Чжочэн. — Осталось еще немного, — устало вздыхает водитель, находясь в дороге не менее четырех часов. — Голоден? — Ни чуть, — в подтверждение слов мотнул головой. — Если хочешь перекусить, можно остановиться на заправке. — Хорошо, — соглашается проголодавшийся Бинь. — Что будет, если мы не обнаружим его в квартире? — Поедем в студию, — пожимает плечами Чжочэн, будто бы изначально не надеялся застать Чжаня там. — Я имею ввиду, что вряд ли бы он вернулся домой, не предупредив нас об этом. — О своем исчезновении он тоже забыл нас предупредить, — напоминает мужчина, наконец выпрямившись на сиденье и вытянув вперед затекшие ноги. — Уже прошло пять дней, а от него ни слуху, ни духу. Надолго загулял, не находишь? — хмыкнул, по привычке зачесывая волосы назад. — Только не заводись, прошу, — одарив теплым взглядом, Юй Бинь продолжил следить за дорогой. — Я не знаю почему, но мне не кажется, что он находится в опасности или еще чего. Может прислушаешься к моему чутью и перестанешь так себя изводить? Ты нормально не ел уже несколько дней. — Я могу завестись, если только ты станешь томно шептать мне на ухо всякие непотребства, а не от того, что этот оболтус решил поиграть со мной в прятки, — фыркнул Чжочэн, вновь отвернувшись к окну, силясь разглядеть лицо друга среди кучи деревьев. — Ладно, я понял, — глухой, бессильный вздох разнесся по салону. Бессмысленно спорить с Чжочэном, успевшим что-либо вбить себе в голову. Единственное, что оставалось Юй Биню, не лишать своего присутствия. Безмолвная поддержка — то, в чем нуждался его любимый человек. И Бинь в полной мере ею обеспечит.***
Небольшие деревянные беседки, удачно расположившись на заднем дворе особняка, разбавляли собой хвойные деревья, растущие на каждом шагу. Поначалу Чжань думал, что находится посреди леса, пока, по невнимательности уйдя вглубь, случайно не обнаружил огромное ограждение по всему периметру, спасшее от бесцельного блуждания по округе. Выйти наружу он мог только с хозяином дома, который отрекся от него еще в начале недели. Поэтому недалекие прогулки вне одиноких стен стали единственным развлечением. Вопреки внешней холодности и нежеланию с чем-либо помогать, Ван Ибо его не избегал, напротив, иногда складывалось впечатление, будто он специально не исчезал из поля зрения Чжаня. Нахождение этого человека где-то поблизости странным образом влияло на его состояние: он больше не испытывал чувство тревожности, что всюду следовало за ним по пятам. Вместе с тем ему нравилось наблюдать за красивым мужчиной, но издалека, иначе это грозило учащенным сердцебиением, заходившимся совсем не от страха. Сочетание внешней отстраненности с утаенной чувственностью сводило с ума, а бесчисленные начатые диалоги, так и не заполучившие желанного продолжения, лишь приумножали интерес и необъяснимую тягу к тому, кого, казалось бы, знал всего ничего. Если оглянуться вокруг, то можно без зазрения совести залипнуть. Надолго залипнуть. Особенно художнику, которому не требовалось столь много для вдохновения в это время года. Сидя в одной из беседок, расположенной близ дома, Сяо Чжань наслаждался природой. Бескрайнее небо над головой было чистым, ясная погода мнимо согревала, а легкий осенний ветерок щекотал слегка растрепавшиеся черные, как смоль, волосы. Жаль, праздничная акварель, которую Чжань привык наблюдать из окна своей комнаты, пробудет недолго, затем краски сменятся на более холодные тона, набухнут и станут угрюмыми. Застанет ли он смену сезона? Рано об этом думать. И, признаться честно, страшно: дома будет ждать разъяренный Чжочэн, а Юй Бинь вряд ли сможет чем-то помочь своему другу. Как объяснить им то, чего сам не понимаешь? Редкие фразы Ибо, состоящие в основном из «доброе утро», участливого «ешь больше» и брошенного невзначай «сегодня ветрено», никак не перекликались с разгадкой происходящего. И с каждым днем, казалось, становилось только хуже: наблюдать со стороны и не смочь дотянуться беспокойным жуком перебиралось из одного угла черепной коробки в другой. Вновь окунувшись в пучину ненавистных раздумий, Чжань перестал следить за грифом карандаша, выводящим хмурые закорючки на некогда чистом листе бумаги. Теперь вместо плавных изгибов ветвей деревьев образовались острые углы бесформенного нечто. Будучи погруженным в свои мысли, звук приближающихся шагов остался незамеченным. Склонившись над рисунком, мужчина не успел прикоснуться к бумаге, как шею внезапно обвил мягкий вязаный шарф. Это, на первый взгляд, безвредное действие смогло испугать. — Что… Зачем? — растерянно бормотал Чжань, ощупывая пальцами широкую вязку. — Молочный. Твой любимый цвет, — знакомый голос раздался вблизи. — Это так необходимо? — недоумевал Чжань, не зная, чему придать большего значения в данную минуту: заботе или словам. — Ветер поднялся, — просто ответил Ван Ибо, располагаясь напротив с книгой в руках. — Это забота? — от собственных слов становилось не по себе. — Или мне пора уйти? — Чжань выразительно посмотрел на корешок толстого переплета. В небольшой беседке колени мужчин поневоле соприкасались. От малейшего телодвижения по телу Чжаня проходила мелкая дрожь. Ван Ибо же с невозмутимым видом продолжал молча листать книгу, откинувшись на деревянную спинку сиденья. Неужели он совершенно ничего не испытывал? — Я задал вопрос, — напомнил Чжань, чувствуя, как внутри постепенно затапливало раздражение: в очередной раз остаться проигнорированным не хотелось от слова совсем. Первые два дня он действительно не отступал от Ибо, стараясь добиться от него хотя бы толику информации, но все попытки оказались тщетны. Сколько бы он за ним не ходил, сколько бы сил не было потрачено на привлечения внимания — реакции ноль. Ответов тоже ноль. Но стоило всего на день отступить, успев похоронить надежду о помощи, как Ван Ибо сам к нему пришел. Знал бы Чжань, что сны и реальность окажутся теми самыми параллельными прямыми, никогда не пересекающимися между собой, не радовался бы так, очутившись здесь. Это заставляет поневоле возвращаться к Мартину Идену и его разочарованию, пришедшем с просветлением. Иронично, но Чжань действительно ожидал человека из снов, которого знал и, возможно, к которому испытывал влечение. Но каким бы Ибо ни был, он по-прежнему не может отвести от него взгляд, а пульс по-прежнему при виде него учащается. Проигнорировал, но принес шарф. Минус на плюс все равно дает минус, а Чжаню все равно хочется остаться. По всей видимости, клише вроде «взашей гонят — возвращаешься» распространялось на него самого. — Пожалуй, мне лучше уйти, — так и не получив ответа, Чжань поднялся на ноги. — Спасибо за шарф, — он в самом деле оказался весьма кстати — на улице стремительно похолодало с тех пор, как он пришел. — Можешь остаться, — подал голос Ибо, не отрываясь от книги. — Что? — Чжань удивленно на него обернулся. Молчание. Очевидно, послышалось. Сложив карандаши и взяв в свободную руку скетчбук, он осмотрел беседку еще раз и ступил за порог. — Ты не мешаешь, — Ибо поднял голову, чтобы удостовериться, что он был услышан. — Можешь остаться, — повторил, наблюдая за растерянным лицом Чжаня. Оно действительно выглядело забавно, отчего губы тронула легкая улыбка. Сердце художника, заметив, как уголки губ на привычно бесстрастном лице слегка потянулись вверх, пропустило удар. Неужели ему улыбались? — Я все же пойду, — не согласился Чжань, направившись в сторону особняка. Сердце привычно забилось быстрее, в голове же гудел вопрос: «Что это было?»***
Достав запасной ключ из кармана пальто, Чжочэн, немного погодя, открыл дверь в квартиру. Включив свет, непрошенные гости направились вглубь комнаты, где звенящая тишина, казалось, приглушала неторопливые шаги и слегка встревоженное сердцебиение. Светлые стены, светлая мебель и даже паркет светло-серого цвета — Чжань был здесь словно мишенью. Приходя сюда, Чжочэн чувствовал себя неуютно, ведь пространство вокруг буквально кричало: тебе здесь не место. И ладно, если бы дело было только в нем, но Чжаню, постоянно мечущемуся меж пустых холодных углов, очевидно, вряд ли служило это место домом. Он пытался подтолкнуть друга к переменам, оживить помещение, на что ему «нет необходимости» раз за разом прилетало в ответ. Что ж, на нет и суда нет, а Чжочэну — с подарками проблем не видать. Пройдясь по комнатам и ожидаемо никого не обнаружив, Чжочэн с интересом уставился на Юй Биня, застывшего в проходе с большими глазами. — Эй, ты чего? — улыбнулся, вглядываясь в родное лицо. — Да вот, — громко сглотнув, он обвел взглядом гостиную, после чего задал вопрос: — Может, нам стоило разуться? Будто в больницу попал. Или… ну… этого. Чжочэн коротко рассмеялся и подошел ближе: — Он любит чистоту и минимализм, — успокаивающе положил руки на плечи. Еще раз осмотрев комнату, Бинь обратил внимание на пару ярких ворсинистых подушек в углу дивана. — Дай угадаю, розовые подушки — твоих рук дело? — притянул к себе за талию Чжочэна, припав к его мягким волосам. — Если так, то почему до сих пор их нет у меня? — Тебе не нравится розовый, — заключил Чжочэн, ощутив пробежавшие по телу мурашки. — Зато мне нравишься ты, — нежно поцеловал его в мочку уха. — Но от красных подушек я бы не отказался. — Посмотрим, — пробурчал в ответ Чжочэн, выбираясь из объятий. — Пора. Нам нужно добраться до студии, пока не стемнело. — Эй, на самом интересном, — обиженно поджал губы Юй Бинь, но противиться не стал, ведь малышка Джул ждет их возвращения. Погасив свет и взявшись за дверную ручку, мужчина собрался было покинуть квартиру Сяо Чжаня, как внимание привлек старинный предмет, крышка которого поблескивала от света, слабо проникавшего из приоткрытой двери. — Постой, что это? — обращает взгляд на комод у самого выхода. — Где? — подошел к нему ближе Чжочэн. — Надо же… это карманные часы Чжаня, — задумчиво берет золотые часы, на крышке которых изображены плывущие облака. — Они обычно всегда при нем. Для него это что-то вроде талисмана или оберега, — покрутив их в руках, внимательно осматривает цепочку, что также казалась цела. — Неужели забыл? — Может они не идут? — предположил Бинь. — Проверь. — Не понимаю, как он мог оставить их? Смотри, — внутри не прекращал свой ход резной механизм. — Красиво, да? — Откуда у Чжаня эта вещица? Выглядит дорого. — Сказал, что нашел в старье, но мне мало в это верится, — скептично хмыкнул Чжочэн. — Люди такими вещами не разбрасываются. — Возьми с собой, — кивнул на выход Юй Бинь, не желая оставаться в этом месте на дольше. — Отдадим по возвращении. Закинув часы в карман, Чжочэн вышел из квартиры.***
Когда наступает ночь, мир будто бы замирает, становясь тихим, словно безмолвным. В игре тусклого лунного света в листве деревьев можно обнаружить различные фигуры, которые либо пугают до чертиков, либо забавляют своими причудливыми формами. Чжаню нравится гулять вечерами, когда тени опускаются на улицы, скрывая в себе острые углы несовершенного и позволяя разгуляться фантазии. Однако прогулка по длинному узкому коридору, освещенному лишь парой канделябров, не вызывала в нем приятных чувств. Подходя к широкой лестнице, он поежился от пробравшего холода и плотнее закутался в махровый халат. Сегодняшний случай в беседке подобно дуновению ветра пролетел в голове. Теплый шарф Ибо он так и не отдал. Оказавшись на кухне, Чжань довольно быстро нашел чистый стакан и наполнил его водой. В помещении стоял дикий холод и, утолив жажду, осмотрелся вокруг. Посередине обеденной комнаты с высокими потолками и большими окнами стоял круглый деревянный стол, окруженный обитыми парчой стульями. На широких стенах на небольшой дистанции друг от друга располагались картины в позолоченных рамках, а невысокие декоративные растения скрашивали пустые углы. Пара окон от пола до потолка служили выходом на террасу, открывая потрясающий вид на поросшие лесом горы. В отличие от остальных полупустых комнат особняка здесь было уютно. Но все еще холодно… Стеклянные двери было широко распахнуты, пропуская октябрьский ветер разгуливать по дому. Подойдя ближе, Чжань обнаружил, что все это время был не один. Прислонившись к деревянной колонне, неподвижно стоял Ибо, словно завороженный, не отрываясь смотрел на звездное небо. Переминаясь с одной на ноги на другую, мужчина старательно раскладывал по полочкам образовавшиеся дилеммы, не решаясь ступить за порог. Его необъяснимо тянуло к этому человеку, но хотел ли того же второй — оставалось под вопросом. Сяо Чжань ведь по-прежнему ничего не помнил, только обрывки воспоминаний, едва ли подкрепляющиеся действительностью, тогда как Ван Ибо выглядел одним из тех стражей своих границ, к которым нужен специальный пропуск или хотя бы приглашение. А у него, собственно, заветной карточки нет. Больше походит на оправдание. Последний раз взглянув на Ибо, мужчина с некой грустью развернулся, чтобы уйти. «Один» «Два» «Три» Кто-то говорил, что счет помогает. «Один» «Два» «Три» «Ни черта не помогает» — все же ступил за порог. С тем рвением, с которым Чжань минуту назад вышел из дома, можно вполне себе представить человека, норовящего кого-то знатно избить. И вряд ли бы он сейчас отказался от возможности дать себе пинка, потому что неловкая тишина давила во сто крат сильнее внутренних дискуссий. — Тебе все еще нравятся звезды? — владелец особняка первым нарушил тишину, всматриваясь в бесчисленные сияющие точки над ним. Ну, вот и все. Сердце совершило кульбит. — Да, — тихо проронил Чжань, не отводя взгляд от статной фигуры, чьи волосы развивал ночной ветер. — И по-прежнему ничего в них не смыслишь? — как-то по-доброму уточнил Ибо. Его бархатный голос разлился теплом по озябшему телу. — Совсем ничего, — отчего-то легкая улыбка появилась на его лице. — А ты? — с надеждой в голосе поинтересовался, боясь что-либо упустить. — Подойди, — обернулся Ван Ибо, кивком приглашая встать к нему ближе. — Как ни странно, над нами всегда будет одно небо, — задумчиво поднял голову вверх. «Может, это она? Точка соприкосновения наших миров» — Расскажи мне о них, — Чжань обратил взор на мириады звезд, которые вряд ли когда-нибудь погаснут. — Присмотрись к тем трем звездам, — рукой указав на запад, он мельком посмотрел на Чжаня, убедившись, что карие глаза смотрят в направлении треугольника, острая вершина которого направлена вниз. — Видишь его? — Да, вижу, — утвердительно покачал головой. — Он заметно выделяется среди остальных. — Его образуют Вега, Денеб и Альтаир, — продолжает объяснять Ибо, поглядывая на человека подле себя. — Вега находится в правом верхнем углу большого треугольника. — Она самая яркая среди них, — замечает мужчина. — Да, «королева летних ночей» и главное светило созвездия Лиры, — такой спокойный и одновременно увлеченный Ибо казался притягательнее Сириуса — самой яркой звезды. — Конечно, летом она куда ярче, чем осенью, но даже сейчас ты с легкостью можешь выделить ее. — Интересно, — протянул, впитывая каждое полученное слово. Пусть Чжань никогда особо не любил астрономию, но слушать голос Ибо был готов всю ночь напролет. Возможность стоять плечом к плечу под ночным покрывалом неба и беззаботно о чем-либо с ним говорить уже немаловажный шаг к пониманию. — У Лиры есть миф или легенда? — старается продлить момент. — Как и у всех созвездий, — мягко улыбается Ибо, обращая все внимание к нему. — В вашем мире существует миф древних греков, где у Зевса был коршун. Он выкрал тело нимфы Кампы из плена злого титана. В благодарность Бог поместил его на небо в виде комбинации звезд. — Как благородно, — заключил Чжань, едва дыша от пристального взгляда, что прожигал, кажется, уже слишком долго. — Я бы так не сказал, — слегка прищурился Ибо, думая о чем-то своем, после чего вернул взгляд чистому небу, позволяя несчастному сделать вдох. — Кампа — нимфа и хранительница темной бездны Тартара, у которой тело женщины с пятьюдесятью змеями вместо головы. Зевс убил ее в итоге. — Вот как, — вздохнул Чжань, содрогнувшись от очередного порыва ветра. Ему вдруг стало неловко. Вот только, как ни посмотри, до Кампы ему совершенно не было дела. — Как твоя студия? Внезапный вопрос вызвал дрожь в теле сильнее, чем ночной ветер, грозящий вот-вот навлечь бурю. Ему все еще непривычно знать меньше, чем знает о нем другой человек. Местами это пугает, а порой вовсе вгоняет в ужас. Возможно, если бы такие вопросы всплывали не так резко, ему было бы легче, но Ибо прямолинеен, когда как Чжань пытался сойти с рельс. — Нормально, — невольно шмыгнул носом, кажется, перестав чувствовать пальцы рук. — Ты замерз, — очевидно, но факт. — Заходи в дом, тебе нужно согреться. — А ты? — остановился у дверей Чжань. — Еще пять минут и тоже зайду, — заверил Ибо. — Доброй ночи, Чжань. — Доброй ночи, Бо-ди, — и прежде чем Ибо успел что-либо осознать, скрылся из виду.