Никакая другая коллекция так не пригодится нам, как «коллекция воспоминаний и человеческих отношений», а если её не будет вовсе, то ту пустоту в душе, которая непременно возникнет на её месте, не смогут заполнить ни разноцветные магниты, ни томики классиков, ни даже яйца Фаберже и все бриллианты на свете. Олег Рой
Минута, две, пять, десять, двадцать, сорок, восемьдесят, сто шестьдесят, триста двадцать — неизменно растягиваются в часы, а те неизменно превращаются в дни. Светлые и холодные, темные и одинокие, длинные и жестокие — неизменно превращаются в годы, а те, забирая время, покорно растворяются в вечности. Цзи Ли никогда не любил гоняться за ней, а иногда даже ненавидел. Тем не менее это не являлось весомой причиной для того, чтобы не отправиться вновь в столь далекий путь. Все дело в том, что его вечность длиною в одну человеческую жизнь. Будучи жадным до времени, всегда казалось мизерным — жить, зная о том, что жизнь не бесконечна. Условные рамки загоняют в стандарты людских потребностей «не просиживать штаны» или «успеть все сделать до заката». По его мнению, люди давно перестали жить. Вместо этого они падают в обморок, сидя с утра до ночи за учебой, и работают до изнеможения, тратя свои короткие дни и теряясь в смене сезонов. Все это, безусловно, необходимость, которая помогает выжить в их мире. Однако, время человека — ловушка для желаний. Цзи Ли знает не понаслышке: сам с ней тесно связан. Для него конца, как такового, не существует, но у его вечности есть предел, что раз разом заставляет бросаться на ее поиски. Пара десятков лет — столько стоит его человек, чья жизнь состоит всего-то из четырех-пяти таких пар лет. Поэтому Ли всегда будет мало. Поэтому не прекращает считать даже после того, как отыскал того самого. Ведь дни коротки, а человеческая жизнь не бесконечна. Цзи Ли — собиратель, который старательно заполняет воспоминаниями свои стеллажи. «десять : тринадцать» — указывают стрелки наручных часов. Вопреки всеобщему мнению, ему нравится число тринадцать, что часто символизирует смерть, разруху, несчастье. Но для Цзи Ли оно сродни новому началу, которое, нарушая цикл после идеальных двенадцати часов или двенадцати месяцев, создает что-то совершенно иное, не похожее на предыдущее. Потому, выйдя из своей квартиры и заперев ту на замок, мужчина уверен, что сегодня чье-то нечто старое преобразуется: тринадцатая по счету жизнь заставила его выйти из тени. Сидя в поезде, Ли наблюдает за тем, как с нескончаемыми красотами мира пролетают ценные минуты. Собиратель устало закрывает глаза и достает папку с верхней полки своего стеллажа — место, где хранятся неловкие моменты. Он с улыбкой просматривает воспоминания связанные с Сяо Чжанем, потому что только с ним Ван Ибо кажется живым. Их первая встреча ничем не отличалась от подобных встреч с незнакомцами. В поместье Ван нередко проводились званые вечера, и Цзи Ли не придавал особого значения новым знакомствам на пару часов. Однако вскоре стал замечать: младший сын семьи не сводил с Сяо Чжаня глаз, покорно повсюду следуя за ним. Учитывая то, каким нелюдимым Ибо являлся, столь повышенное внимание, как и случайно увиденный чувственный поцелуй у беседки на заднем дворе, куда выходили окна из гостевой комнаты Ли, говорили только об одном — в их сердцах нет места другим. Вторая встреча же слишком отличалась от подобных встреч со знакомыми. Она произошла в Пекине — в сотне тысяч цифровых комбинаций от мира Ван Ибо. Ли был уверен, что Сяо Чжань человек, а Юй Бинь никогда даже не подозревал о существовании своего близкого друга. — Кто бы мог подумать? — беззлобно усмехнулся, вспоминая вытянутое лицо удивленного Чжаня. Наверное, сейчас его будет встречать точно такое же лицо, судя по резко изменившемуся тембру голоса после вопроса об Ибо. Цзи Ли полагал, что больше не встретит Чжаня здесь, но судьба распорядилась иначе. Ему стоит наведаться в город на горе Луань Цзан как можно скорее: слишком давно знаком с тем, кто сейчас живет под именем Ван Ибо. Старый друг всегда любил жертвовать собой в угоду людям, а значит, мог натворить бед. Собиратель не понимал и откровенно злился из-за непонятного чувства справедливости, что не позволяло Ибо быть свободным. Особенно когда ради него Чжань готов был пойти на то же. «тринадцать: десять» — указывают стрелки наручных часов. Мысли заставляют хмуриться, а небо над головой вот-вот заплачет. Но Ли повезло, если можно так это назвать, — крыльцо дома сможет укрыть от дождя, но не от холодного ветра, преследующего от самой станции. Мужчина продрог до костей, поэтому оставалось надеяться, что чаем незнакомца все же угостят.***
«Как дела у Ибо?» Казалось бы, стандартный вопрос, а у Чжаня чуть мир из-под ног не ушел. «Это Цзи Ли? Дай мне телефон» Обычная просьба, а у Чжаня сердце не на месте. Всего один вопрос и всего одна просьба с легкостью развеяли внутри то, что с таким трудом пытались удержать — спокойствие. — Совсем забыл друга своего, — тогда бросил Юй Бинь, незнающий о списке забытых. Вроде бы привычная фраза всех незаслуженно обиженных, а бьет ниже пояса. К сожалению, за ударом вместо боли последовал неясный страх и некоторые изменения в сценарии: Чжань не хотел ехать в все еще чужой для него Пекин, предложив более родное — небольшой городок, где с кленовых деревьев до сих пор не осыпались потемневшие листья. К его удивлению, приглашение было принято, на что Чжань тяжело выдохнул. По словам Юй Биня, Цзи Ли часто здесь бывает, сотрудничая с строительной фирмой с начала основания. Чжань еще никогда так не переживал из-за предстоящей встречи. Казалось, волнение, циркулирующие по всему телу, полностью заменило собой кровь. Уткнувшись невидящим взглядом в окно своей комнаты, чувствовал его покалывание кончиками пальцев ног. Главное, не позволить ему найти и связать себя крепкими узлами с притаившимся в нем страхом, которые в одиночку не под силу будет развязать. В этот раз он не представляет из себя что-то скользкое и малоприятное, напротив, завлекает в свои объятия. Это будоражит также сильно, как и фраза Ван Ибо: «Я люблю тебя» Чжань старается не думать о ней, чтобы бедное сердце хотя бы на пару минут могло взять перерыв. Интересно, сколько еще оно будет способно выдержать? Иногда кажется нескончаемой пыткой — неумелая игра под его ребрами. Сяо Чжань ведь художник, возможно, иногда поет в ванной. Он хороший слушатель, но никак не музыкант. Для этого есть Ван Ибо, за чьей игрой удалось понаблюдать всего лишь раз, и то мельком. Но даже этого хватило, чтобы понять, что музыкант умело обращается со струнами человеческих душ. В тот момент Чжаня посетила мысль, накрепко засевшая в голове: Ван Ибо должен играть только для него. К сожалению, в его доме тишина, рабочие на заслуженном двухдневном отдыхе, а он потерянным щенком ожидает свой собственный выходной. Мужчина рассчитывает на то, что Цзи Ли избавит от множества мучающих вопросов, успокоит ответами и позволит наконец отдохнуть от нескончаемых варениц мыслей. Ведь то, что является тайной для одного человека, может быть отлично известно другому. При всем при том, Чжань слишком громко думает об этом, чтобы не сразу услышать дверной звонок.***
— Зачем мы здесь? — интересуется Юй Бинь, удобно расположившись на кожаном кресле. — Все-таки твое рабочее место будет получше моего. — Мы за документами на дом, которые Чжань благополучно забыл у нас в студии, и проведать Кико, — отвечает Чжочэн, открывая верхний ящик стола и цыкая, заметив движение длинных ног на уровне своих глаз. — Убери со стола, — недовольно зыркает в их сторону. — Затекли, ничего не могу поделать, — мило улыбается на просьбу. — В студии есть диван, — напомнил Чжочэн, продолжая копошения в бумагах. — Ты у себя также сидишь? — Иногда, — не отрицает мужчина, пристально наблюдая за ним, и задумчиво тянет: — Слушай, может, пора перемен? — Что ты имеешь ввиду? — не обратив внимание на взгляд, которым прожигают его вот уже добрые пару минут, Чжочэн вкладывает в сумку необходимые документы и свою записную книжку. — Разве ты не устал ездить туда-сюда? Ждать выходных, чтобы встретиться, тратя по шесть часов на поездку, вместо того чтобы не ограничиваться одними сутками друг с другом? — Что ты… — на фоне всего происходящего такое предложение казалось не то чтобы неуместным, но еще более неожиданным, чем влюбленность Чжаня. — Нас ведь все устраивало? Да и… у меня здесь студия. — Хочешь сказать, что за все три с половиной года ни разу об этом не задумывался? — Бинь не особо удивлен растерянности, так как на протяжении стольких лет создавал комфортную для них (в основном Чжочэна) атмосферу. — Просто это неожиданно, понимаешь? — все еще не зная, что стоит говорить по этому поводу, Чжочэн старается быть мягче, говоря: — Мне нужно хорошенько подумать, прежде чем соглашаться. Ты ведь знаешь, скольких сил мне стоила она, — обвел руками пространство студии. — А скольких тебе — твоя фирма. Мужчина подходит ближе и осторожно прикасается к ладони Юй Биня, переплетая с ним пальцы рук. — Хорошо, — соглашается. — Только недолго, — устанавливает условие, больше походящее на просьбу ребенка, чьи родители вновь оставляют в одиночестве, уйдя на работу. — Недолго, — принимает правила Чжочэн, после чего крепко его обнимает. — Нам пора возвращаться, — шепчет, уткнувшись в плечо. — Верно...***
Он среднего роста; стройный, ровная спина и не широкие, но прямые плечи доказывают его принадлежность к эдаким деловым персонам; кашимировое черное пальто при отметке ниже нуля градусов Цельсия и туго обмотанный тонкий шарф вокруг шеи являются признаками человека, которому внешний вид важнее тепла в непогоду; в темном и глубоком взгляде нельзя ничего прочесть, однако враждебностью он не сквозит. Возможно, все дело в легкой полуулыбке, а может, в протянутой Чжаню руке — знак уважения. В целом мужчина стоял расслабленно, казалось, будто в его мире никогда не случалось стихийных бедствий, и только мелкая дрожь в теле выдавала очевидное — замерз. — Здравствуй, Чжань, — приятный голос и уверенное рукопожатие — еще одна черта тех, кто привык заключать сделки. — Чай или кофе? — пропустил гостя внутрь, опуская формальности. Время идет, а дом с каждым днем приобретает все более презентабельный вид. Первый этаж почти закончен, когда как второй изначально не был настолько запущен, чтобы не переступать родимый порог. Да, ступени скрипели, да, в некоторых местах было довольно опасно ступать, но Чжань никогда и не был столичной неженкой. — Мне чай, пожалуйста, — мужчина сел на мягкий уголок подле окна в просторной кухне. — С улицы не скажешь, какая огромная у тебя территория, — заинтересованно рассматривает задний двор. — Собираешься продавать? — Да, — подтверждает Чжань, удивляясь своему внутреннему спокойствию в присутствии незнакомца. — Черный или зеленый? — больше предложить нечего. — Зеленый, — Ли крутится на месте в надежде рассмотреть приглянувшуюся площадь. — Знаешь, я не прочь его купить, — озвучивает свой вердикт. «Серьезно?» Чжань заливает чайные листья кипятком, а затем ставит кружку перед гостем, тотчас передвинувшим ту ближе к себе. — Ну так что? — Ли обнимает замерзшими ладонями кружку, поднимая вопросительный взгляд на севшего по другую сторону стола. — Деньги для меня не проблема, — и улыбается так, будто дом уже в «его кармане». — Я не для этого пригласил на встречу, — не дает его воображению дорисовать счастливую картину приобретенной недвижимости. И замечает, как вмиг опустились уголки губ Цзи Ли, больше не излучавшего атмосферы беззаботности. — Что ж, не постесняюсь спросить прямо: зачем я здесь? Всего на пару секунд Чжаня пробрало холодной дрожью. Голос был по-прежнему приятным, однако теперь не ощущалось прежнего спокойствия. Он невольно вспомнил первые дни, проведенные в поместье Ибо: холодный и неприступный, теплый и заботливый — противоречия, вызывавшие бурю внутри. Кажется, сейчас она вновь в нем проснулась. Чжань берет заранее приготовленную папку с подоконника и отдает ее насторожившемуся мужчине, не спешащему узнать содержимое. Наблюдая за тем, как развязываются один за другим узлы, замечает на ребре левой ладони маленькую татуировку. — Нравится? — спрашивает Ли, проследив за изучающим взглядом. — На самом деле не самое удачное место для тату — быстро стирается, — делится, доставая и раскладывая перед собой изрисованные листы. Чжань никогда не понимал красоты в забитом теле, полагая, что таким образом в человеке исчезает последнее оставшееся «чистое». — Почему веер? — В некоторых мифах он считается символом бессмертия, — отвечает ему, не отвлекаясь от предоставленных рисунков, попутно отмечая: — Не знал, что ты отличный художник. — Это просто наброски карандашом, — отводит взгляд. Сяо Чжаню всегда становится неловко, когда говорят о его работах. — Так точно передать чувства, которые переполняют на горе Луань Цзан, не каждый сможет, — Ли кивает в подтверждении своих слов. Сказать, что у Чжаня сердце остановилось — ничего не сказать. Он слишком наивен, думая непременно почувствовать облегчение, услышав какое-никакое подтверждение своим предположениям относительно человека напротив. — Ты мне так и не ответил на вопрос, — хмурится Ли, рассматривая портрет хорошо знакомого им обоим. — Как дела у Ибо? «Мне самому хотелось бы знать» В груди все сжимается. Наверное, Чжань похож сейчас на тряпичную куклу — бери да играйся. Но легкое жжение на губе и привкус крови во рту незамедлительно его отрезвляют. — Думаю, все не так хорошо, как могло бы быть, — отвечает, беззвучно заламывая под столом длинные пальцы. Вычеркните отовсюду слово