Можно стереть любовь из памяти. Выкинуть из сердца — это уже другая история. Вечное сияние чистого разума
Сяо Чжань не заметил, когда тяжелые капли дождя успели превратиться в нечто столь хрупкое и воздушное, как снег. Он считает, что каждая упавшая на землю снежинка так же уникальна, как и человеческая сущность. Вот только их происхождение можно объяснить, в отличии от сущности, за которой постоянно гонится наука. Для художника эта тема несколько проще, хотя бы с той точки зрения, что все имеют собственное понятие уникального. Ему не нужно проводить научные исследования, чтобы понять то, что незаменимых нет. Зато есть неповторимые. Ван Ибо как раз из числа последних. Когда смотришь на эти крошечные кристаллики льда вблизи, начинаешь восхищаться математической точностью, с которой природа создает свои шедевры. Если присмотреться к Ибо, то можно увидеть ту же точность, с которой Вселенная создавала его: бесчисленное количество галактик нашли свое убежище в нем. И если Чжаня можно отнести к таким же заблудшим, то наверняка и для него найдется укромное местечко: где-то глубоко под ребрами, где теплые волны будут согревать в самые холодные дни. Назвать другого человека своим домом только потому, что отыскал в нем свой покой. Хотя, можно ли называть его все еще человеком? Не тем, кому присущи те самые на вес золота человеческие качества, а тем, кто ходит на своих двоих и нуждается в кислороде. Чжань ведь слышал его сбитое дыхание, ощущал биение неспокойного сердца, целовал такие же мягкие губы, с которых слизывал соленую кровь, выступившую после чреды несдержанных укусов. Он все еще не отыскал в себе нужный ответ. Земля постепенно покрывается белым одеялом, пока морозный ветер пробирается в дом сквозь открытое окно. Чжань наконец встает твердо на ноги и отправляется закрыть его. Поднимаясь на второй этаж, улавливает мелодию звонка и последовавшее тихое «алло». Странно и все еще непонятно — выплясывают внутри чечетку под неясные мотивы. Возможно, в скором времени он распознает мелодию, только бы знать, что она — не предвестник горьких слез. Холодная дрожь пробирает тело, когда пальцы касаются оставленного без ответа «привет» и «как ты?», и совсем мелким шрифтом чуть ниже «мне нужно к тебе». Сидя здесь в ожидании Цзи Ли, Чжань надеялся получить хотя бы краткое «нормально», подействовавшее успокоением сегодняшнему дню. В груди колет обида. Как ни странно, лишь кончиком иглы его сердца касается. Наверное, боится. Боится пропустить ее глубже, ненароком наткнуться на то, что подлатать не будет возможным. — Мольберт как способ связи, — не спрашивает, утверждает вошедший Цзи Ли. — Неплохо. — Ты что-то хотел? — интересуется Чжань, не будучи довольным внезапным появлением за спиной. — Звонил Юй Бинь, — подходит ближе к нему и без спроса заглядывает через плечо. — Пригласил переночевать у него. — Хорошо, — кивает Чжань, после чего, нехотя убрав руку от Ди, направляется к старенькому креслу, почему-то служившим всем местом для верхней одежды. — Тут недалеко. Впрочем, ты знаешь. Пройдемся пешком? — Можно. Только без дополнительных кружляний по округе, — все-таки он одет не по погоде. — Конечно, — соглашается, застегивая на себе дутую куртку и первым покидая комнату, из которой не спешит уходить Ли. Прихватив с собой папку, Чжань дожидается у парадной двери уже знакомого незнакомца, чтобы вместе оставить дом в одиночестве. Как только звук замочной скважины прекращается, на смену приходит приятный хруст снега под ногами. Белые хлопья кружатся в медленном танце над двумя темными макушками, что спешно движутся в сторону гостевого дома. Ветер больше не пытался снести все вокруг, видимо, поддавшись моменту первого снега. Чжаню нравится такая перемена погоды, поскольку в такие моменты жизнь замедляется, превращается в некое подобие сказки, главным героем которой по умолчанию становится каждый. Вот только нос и щеки слегка пощипывал мороз, извлекая из страниц собственного романа о жизни, в коем незамедлительно постучались бы воспоминая о теплых руках Ван Ибо. Сяо Чжань почти что ощущает натянутую нить, что дрожит и тянет к нему. И уже неважно к человеку ли. Вроде бы день, а вокруг всего десяток машин — преимущество маленьких городов. К тому же дом Юй Биня расположен в пригороде, что только добавляло очки царившей здесь размеренной жизни. Лавируя заснеженными улочками, Чжань, не решаясь разбавить затянувшееся молчание, лишь изредка поглядывал на мужчину подле себя. Порой молчание, красноречивее любых произнесенных слов, может прозвучать куда громче и убедительнее. Однако Сяо Чжаню и Цзи Ли, напротив, не помешало бы завести разговор. — Как долго… — неуверенно начинает Чжань. — Как долго что? — тотчас подхватывает Ли, будто бы только этого и ждал на протяжении всего пути. — Как долго еще я буду помнить о нем? — невольно замедляет шаг, что не ускользает от чужого внимания. — На самом деле ты уже должен был забыть обо всем, — едва заметно морщится шатен, когда пушистая снежинка приземлилась на его переносицу. — Я думаю, что дело во мне. — Почему? — остановился Чжань, пристально глядя на мужчину перед собой. — Почему дело во мне или почему ты все еще помнишь? — щурится Ли, стараясь рассмотреть напрягшееся лицо сквозь падающий снег. — И то и другое. — Я все-таки тот, кто крепко связан с миром Ибо, — пожимает плечами, разворачиваясь к проезжей части. — Что до второго, — Цзи Ли смотрит по сторонам, прежде чем переходить дорогу, — на это ответа у меня попросту нет. Невысокая фигура, постепенно отдаляющаяся от Чжаня, сейчас кажется внушительной стеной, непреодолимым барьером, что вот-вот ускользнет из виду. Неприятная дрожь, напавшая вовсе не из-за холода, пробирает изнутри изможденное незнанием, в то время как в карманах сжимает досада, наручниками въедаясь в запястья. Он поднимает голову к небу и устало закрывает глаза, ощущая расслабляющую прохладу тающих хлопьев на порозовевших щеках. Сяо Чжань выдыхает облачко пара и, постояв еще пару секунд, нагоняет Цзи Ли, с головы до ног обвешанного замками.***
— Может закажем что-нибудь на дом? — предлагает Чжань недавно вернувшемуся другу, ополаскивая руки теплой проточной водой. — Брось, готовка меня успокаивает, — Чжочэн кладет перед ним дощечку, после чего отправляется к холодильнику. — Если бы я мог, то запатентовал бы процесс приготовления пищи, как легальный и общедоступный антидепрессант. — Что-то случилось? — спрашивает, попутно принимая из рук протянутые овощи. — Да мы сегодня пирствуем… — скептично выгнул бровь, взявшись нарезать помидоры. — Горячее на мне, так как кое-кто не особо дружит с плитой, — со вздохом отвечает Чжочэн, открывая кухонный шкафчик в поисках того, что станет гарниром. — Так что там с антидепрессантами? — не отставал Чжань, всыпая пополам нарезанные черри в стеклянную миску. Оставив замороженное мясо в холодной воде, Чжочэн бедром оперся на стол, издали начав: — Как тебе Пекин? — Мне он никогда не нравился, к чему вопрос? — непонимающе уставился на друга. — Просто я… — Чжочэн нервно зачесывает волосы назад. — Просто я подумываю над переездом. Робко озвученная новость заставила отложить нож в сторону, приковав все внимание к человеку напротив. — Куда? — спрашивает Сяо Чжань, готовый поклясться, что впервые за все года их дружбы видит столь сконфуженное лицо. — Сюда, — шумно выдыхает, словно с плеч свалилась тяжелая ноша. — К Юй Биню, — добавляет, посчитав нужным уточнить. Чжань кивает чему-то своему и возвращается к салату. — Понятно. — Это все? — чего-чего, но не спокойного «понятно» он ожидал услышать в ответ. — Ты не спросишь почему? Зачем? — В этом нет нужды, — объясняет, не отрываясь от своего занятия. — Ведь вы давно уже вместе, пора бы… — Ты знал, что он собирается предложить мне съехаться, да? — прищурил глаза Чжочэн, недоверчиво разглядывая друга, отчего-то слишком увлеченного готовкой. — Возможно? Но что в этом плохого? — устало выдохнул Чжань. — Вы любите друг друга, так почему бы не съехаться наконец? — И как давно ты знаешь? — в голосе прозвучали нотки обреченности. — Хм, — задумчиво потер рукой подбородок, мысленно прикинув, какой будет реакция, признайся он в том, что все три года был в курсе. — Давай лучше ты расскажешь, почему столько лет скрывал от меня свои отношения? — Я не… — уже было начал оправдываться, как знакомое шарканье по паркету раздалось позади. — Нужна помощь? — участливо спрашивает Юй Бинь, выглядывая из-за спины внезапно притихшего Чжочэна. — Спасибо, мы сами справимся, — благодарно улыбнулся Чжань, от которого не ускользает рука, привычно занявшая место на талии друга. — Если вдруг что-то понадобиться, мы с Ли в моем кабинете, — и перед тем как уйти, незаметно целует темную макушку. Сяо Чжань не хочет признавать, что подобный жест смог пробудить в нем тихую зависть, на миг вернувшую к воспоминаниям о прикосновениях Ибо. — В любом случае я рад за вас, — тепло улыбается, когда видит залитое румянцем лицо все еще молчавшего и дико смущенного Чжочэна.***
Кто бы мог подумать, что готовка действительно успокаивает. Конечно, в случае Чжаня она лишь отвлекает от бесконечных мыслей, но даже так он чувствует себя в разы лучше прежнего: четкий, отработанный годами план действий, монотонные звуки удара ножа о дощечку, тихое шипение в сковородке или бульканье в кастрюле, откуда доносятся приятные ароматы, — процессы, вытесняющие любую нервозность. Сяо Чжань использует такую возможность сполна, помогая с приготовлением основного блюда. В это время его не трогают бесконечные вопросы, уйдя на задний план, изредка напоминая о себе неразборчивым шумом. Жаль время летит подобно птицам, не позволяя остаться на дольше в безмятежной идиллии. — Как прошла встреча с Цзи Ли? — любопытствует друг, тотчас замечая залегшую складку между бровей. — Чем больше я узнаю, тем больше появляется вопросов, — вздыхает Чжань, садясь на один из высоких стульев, расположенных у барной стойки. — Мне иногда кажется, что я их заложник. — Так Ли знает Ибо? — отчего-то шепотом произносит Чжочэн, приземляясь напротив. — Знает. Судя по всему, я вообще не должен был соваться туда, — устало трет переносицу, видимо, переняв привычку Цзи Ли. — Мои приступы тому доказательство. — Если подумать, твои панические атаки появились всего год назад, — задумчиво проносится по кухне. — Это так, но… — Чжань снова хмурит брови. — Я ведь бывал в том мире и раньше, после чего исчезали только воспоминания, без каких-либо нарушений в психике. — И то верно, — соглашается Чжочэн, не замечая, как нервно стучит указательным пальцем по столу. — Знать бы, с чем это связано. — Пожалуйста, прекрати, — сжимает его ладонь, от чего раздражающие слух звуки стихают. — Всегда так делаешь, когда переживаешь о чем-либо. Не нужно. — Легко сказать, — хмыкает на просьбу мужчина. — Кстати, я оставил в твоей комнате часы. Ты вчера забыл их у нас в спальне, — напоминает и резко подрывается с места, вспомнив про время и о том, что мясо нужно было достать еще пару минут назад. — Спасибо, — улыбается Чжань, наблюдая за суетливым другом. «Возможно, стоит помочь…» — размышляет, даже не шелохнувшись. Впрочем, еще раз оценив обстановку, кричит во все горло: — Юй Бинь!***
«Сердце стучит, едва ли не выпрыгивает из груди, оглушая взволнованным биением того, чье тело потряхивает одновременно от предвкушения и страха. Болезненно сладкое чувство гоняет по венам горячую кровь, тогда как человек напротив томит молчанием и без того взвинченную душу. Лучи палящего солнца заигрывают с тихими волнами реки, что, кажется, впервые за долгое время предпочла никуда не спешить, а теплый ветер ласково обдувает неподвижно стоящих на берегу. Сяо Чжань чувствует как по его виску стекает капля пота, выступившая вовсе не из-за летней жары, и не спешит вытирать ее. Глядя на лицо Ибо, к которому нестерпимо хочется прикоснуться, не может прочесть ни единой эмоции, что так не вовремя решили поиграть с ним в прятки. Ему бы только заглянуть в них — глаза, говорящие больше слов. Хватило бы мгновения для того, чтобы отыскать старательно спрятанное: то, чем нередко боятся напугать. Но все внимание Ибо приковано к синей бархатной коробке, которую время от времени пожимает в руках. Словно завороженный, вглядывается в золото, поблескивающее на солнце, и вслушивается в едва различимое тиканье часов. — Тебе же нравится, да? — с надеждой спрашивает Чжань, безотрывно следя за мимикой родного лица. — Ты ведь уже спрашивал, — губ Ибо коснулась мягкая улыбка, что вмиг растеклась спокойствием в каждой точке уязвимого им тела. — Просто хочу услышать это еще раз, — произносит вкрадчивым голосом, бережно касаясь фарфоровой щеки. — Совсем не похвалы ты хочешь, — мужчина наконец отрывает взгляд от подарка, повинуясь немой просьбе взглянуть на него. — Чжань, ты знаешь, что это значит? — в глазах смесь неверия и беспокойства. — Знаю, — роняет тихо, позволяя себе погрузиться в черные омуты. — Но без тебя в моем мире все не то. — Невозможный человек, — судорожно выдыхает Ибо, приникнув губами к ласково поглаживающей его руке, целует, целует, целует. — Твой человек, — просто отвечает Чжань, не чувствуя внутри ничего, кроме всепоглощающей нежности. Нехотя оторвавшись от ласк, Ибо протягивает ему карманные часы с узором парящих облаков, идентичные своим, а затем крепко обнимает, зарываясь носом в черные, как смоль, волосы. Чжань чувствует сердцебиение Ван Ибо, что сливается с его воедино, — колыбельная для ушей безвозвратно влюбленных. Он бы так и уснул, стоя посреди пляжа под палящим солнцем близ некогда спокойной реки в объятиях, которыми невозможно насытиться. — Назови мне его, Ибо, — просит, сильнее вжимаясь в тело и вдыхая запах сандала. Тихий смешок раздался где-то меж прядей на затылке нетерпеливого, после чего последовало желанное: — «…», — имя, слетевшее с любимых губ, прошивает тело насквозь красными нитями. — Произнеси его, и я услышу тебя где бы ты ни был, — бархатным голосом шепчет в шею, вызывая мурашки по коже.» Шум воды, бьющейся о стенки умывальника, раздражает сонного человека, подорвавшегося в предрассветную рань из-за невыносимой жары в его комнате. Юй Бинь просто напросто мерзляк, перестаравшийся с отоплением, а Чжаню, ни в чем неповинному, приходится страдать. Умывшись и наспех вытерев полотенцем лицо, мужчина вернулся в спальню за вязанным кардиганом: из кухни тянуло морозом, совершенно не вписывающимся в общую картину горящего дома. — Действительно... — взгляд остановился на жалюзи. Кто-то оставил окно приоткрытым, позволив холоду обосноваться на кухне. — Почему бы и нет? — недовольно пробурчал Чжань, закрыв его. Если бы он спал в гостиной, куда просачивался свежий воздух, как сделал это Цзи Ли, у него была бы возможность выспаться после довольно насыщенного вечера: безмятежный смех на фоне зардевшегося Чжочэна послужил отрадой заключенному в клетке, окруженной событиями дня. Слова Цзи Ли, словно сторожевые псы, один приказ — живого места не оставят. Казалось, только во сне им его не достать. Но даже там необходимый статус безопасности перечеркивали события, которые не спихнуть на плод воображения, что холит и лелеет детей в колыбели. «шесть : тридцать пять» — указывают стрелки карманных часов, в точности повторяющих те, что получил во сне от Ибо. Чжань проводит большим пальцем по крышке, ощущая выпуклость каждого завитка, плавно объединяющихся с друг другом. Неужели у Ван Ибо точно такие? Долго ли придется собирать разбросанные кусочки памяти по разным уголкам Вселенной, пока картина вновь не заиграет прежними цветами? Ведь ему, все еще художнику, полагается заканчивать начатое. Сейчас его жизнь — некое подобие искусства, в котором есть полуисписанный холст и умелый мастер, лишившийся красок. Сяо Чжань не бедняк, может купить себе новые, чья структура и запах смогут оживить блеклые мотивы. Однако ему никогда не нравились произведения «по мотивам» и, считая это чем-то второсортным, не стоящим внимания, не хочет испортить свое. Чжань откладывает часы на стол, чтобы налить из графина воды: в горле пересохло от духоты нависших мыслей над ним. Он жадно глотает прохладную воду, не обращая внимания на капли, стекающие по подбородку, и громко дышит, фокусируясь на кухонном шкафу перед ним — безуспешно. Отставив опустошенный стакан к графину, опирается обеими руками на стол, пытаясь подавить подступавшие волны нежеланной тревоги и стараясь привести дыхание в норму, прежде чем атаковала бы чреда прерывистых вдохов и выдохов. В тишине отчетливо слышит монотонное тиканье часов и сосредотачивает свое внимание на нем: счет всегда помогает пресечь позывы неконтролируемого страха. За столько дней он научился различать большинство его граней, с которыми волей-неволей довелось совладать. К сожалению, все изучить невозможно. Придя в себя, Чжань ставит чайник на огонь и высыпает в чашку сушеные листья мяты. Сейчас ему не помешает чашечка горячего чая и, возможно, что-нибудь из сладкого. Поочередно открывая и закрывая кухонные ящики, все же находит пачку печенья. — С предсказанием? Серьезно, Чжочэн… — хмыкает, прочитав надпись на упаковке. В его жизни и так предостаточно необъяснимого. — А что, не веришь в них? — неожиданно раздается голос позади. — Какого черта творишь? — шипит, чуть ли не хватаясь за сердце. — Давно ты здесь? Обойдя Чжаня, мужчина по-хозяйски разместился на высоком стуле у барной стойки. — Ты шумный, — пробормотал сонно Цзи Ли. — Завари и мне чашечку чая за беспокойство в такую рань, — просит, широко зевая, отчего глаза превращаются в две темные щелочки. — Что-то еще? — кажется, Чжань единственный, кого сейчас беспокоят. — Больше ничего, спасибо, — шкодливо ему улыбается. Тяжело выдохнув, Чжань берет кружку для гостей и засыпает в нее чайные листья, в который раз мысленно проклиная неудавшееся утро. Открыв наконец пачку с печеньем, он достает первое попавшееся и подносит ко рту. — Какого черта?! — неожиданно вновь раздалось за спиной. — Да чтоб тебя, — дергается Чжань, незамедлительно оборачиваясь на Цзи Ли. — Это я должен спросить: какого черта?! — отложив несчастную бумажку и остатки сладости в сторону, отряхивает ладони от крошек. — Откуда они у тебя? — подрывается с места Ли. — Неужели ты все-таки сделал это?! — Сделал что? — непонимающе косится в его сторону. — Но почему тогда Ибо все еще… — мужчина неверяще рассматривает на столе золотое часы. — Почему ты здесь… — нервно хватается за голову, продолжая неразборчиво бормотать себе под нос. — Ты можешь объяснить мне, что происходит? — Чжань совершенно теряется, наблюдая за тем, как Ли, словно коршун, кружляет над его карманными часами. — Если так понравились, можешь взять рассмотреть ближе, — растерянно ему предлагает. — Мне нельзя их касаться, — отрезает, возвратив внимание к человеку подле себя. — Как давно они у тебя? — по тону не спрашивает — допрашивает. — Какое это имеет значение? — тотчас реагирует, пряча часы в карман и ставя условие: — Сначала объясни, в чем дело. Слыша свист закипевшего чайника, Чжань раздраженно отправляется выключить его. Ему самому не помешало бы унять в себе проснувшуюся злость, никогда не служившую отличным помощником. Залив кипятком чайные листья, ставит чашку перед стихшим Цзи Ли, вернувшимся к барной стойке. Воцарившаяся тишина после сумятицы казалась чем-то противоестественным, давя своей тяжестью на плечи. — Что ж, так и будем играть в молчанку? — первым не выдержал Чжань, на что второй усмехнулся. Кто бы мог подумать, что и без того неудачное утро приведет к вопросам, напрямую связанным со сном. Сяо Чжаня еще никогда так не тяготило молчание, как здесь и сейчас. Он не уследил за моментом, когда вся его жизнь стала крутиться вокруг Ван Ибо, о котором не знает ровным счетом ничего. Вот только это не мешает чувствовать его. — Прошлым летом ты пришел ко мне… — наконец подал голос Цзи Ли. — Ты хотел узнать у меня о том, как заключить связь, — по привычке трет переносицу. — Но я и подумать не мог, что ты всерьез задумал нечто подобное, списав все на банальный интерес, который не смог удовлетворить Ибо. — Подожди, с чего ты решил, что я это сделал? — нахмурился Чжань, ощущая как внутри один за другим завязываются тугие узлы напряжения. — Честно говоря, я погорячился с выводами, так как в тебе совершенно нет никаких воспоминаний о времени, проведенном вместе с ним, — выдыхает, притягивая к себе чашку чая. — Ты ведь ничего не помнишь? — невзначай спрашивает Ли, будто ответ не был для него столь очевиден. Чжань молчит, смотрит на него, не моргая, сжимая и разжимая кулак левой руки в попытке чем-то отвлечь себя. Тем не менее нервное дыхание не остается незамеченным в той самой просторной кухне, где в тишине можно расслышать монотонное тиканье карманных часов. Только температура значительно повысилась с тех пор, как он сюда пришел. — Почему ты ничего не сказал?! — вскидывает голову Ли, как только понимает, что ошибался все это время. — Я говорил, что моего «помню» ничтожно мало, — скрипит зубами. — А теперь, будь любезен, расскажи, что значит эта связь для меня? — Чжань садится напротив, сверля нечитаемым взглядом. Интересно, в его жизни когда-нибудь настанет желанное «просто»? Или это всего лишь очередная эфемерная надежда на лучшее. С другой стороны, в данный момент он находится ближе всего к истине, за которой, не переставая, гонялся месяцами. — Как я уже говорил, подобная связь с человеком позволяет нам безбоязненно пересекать сотни тысяч неведомых тебе границ. Что касается вас, людей, — Ли медлит, прежде чем продолжить: — У вас такой возможности нет. — Что это значит? — требует конкретики Чжань, не позволяя увильнуть от ответа. — Заключив такого рода связь, ты навсегда останешься привязанным к определенному месту — к месту, где она была создана, — объясняет, задерживая взгляд на чашке с парующим чаем. — Хорошо устроились, — не скрывает своего отношения по этому поводу Чжань. Жертвовать своей свободой до скончания веков — неужели это удел человека? Если пораскинуть мозгами, люди всегда чем-то жертвуют ради других: временем, встречами, возможностями, другими людьми, в конце концов собой. Знать бы наверняка, стоят ли эти другие стольких жертв. — Ибо тоже не горит этой системой, — хмыкает, возвращая взгляд к человеку. — Поэтому до сих пор заперт в том мире. Как бы то ни было, не стоит забывать о том, что для таких, как я, все несколько иначе: куда бы нас не занесло, чем бы не занимались, мы всегда возвращаемся к тем, с кем однажды создали связь. Она нерушима, Чжань. Сколько бы не прошло лет, десятилетий, столетий, мы находим друг друга. Всегда. «— Я обещаю, что никогда тебя не забуду, — Чжань трепетно целует непослушную, темноволосую макушку. — А ты пообещай дождаться. — Обещаю, — словно принося клятву, проговорил парень напротив. Он, не отрываясь, смотрел в глаза человека, который казался ему целым миром.» Чжань встряхивает головой, стараясь не замечать свое сердце, забившееся с удвоенной силой. — Я нашел их год назад в своем доме, — кладет часы на стойку перед Ли, понимая, что отдавать себя на растерзание эмоциям не подходящее время. — Не знаю почему, но как только я подобрал эти часы, более не смог их оставить. Даже сейчас меня не покидает стойкое ощущение того, что они были со мной на протяжении всей моей жизни. Он выжидательно смотрит на того, чья реакция уже не была столь красноречива. Лучше бы Ли вновь стал кричать и носиться по кухне, привлекая внимание и не позволяя увязнуть в липкой паутине тревожности, уверенно подступавшей к нему. — У Ибо точно такие же, поэтому я подумал о вашей связи. Для нас это, как для людей свадебные кольца. К сожалению, драгоценности и простые вещи имеют свойство изнашиваться и пропадать, когда как время — символ бесконечности. Именно об этом я рассказал тебе в тот день, — грустно улыбается чему-то своему, не замечая страдающего от собственной беспомощности пленника прямо под носом. — Но ты ведь не помнишь его имени, верно? Если бы беспокойное сердце притихло на миг, Чжань смог бы расслышать нотки надежды в этом, казалось бы, утверждении. — Я не… Обрывки сна слишком размыты, чтобы смочь разобрать в них что-либо. — Я не… Бесформенные мысли маячат перед глазами, будто назло застилая обзор потерявшемуся. Гул от ударов сердца о многострадальные ребра становится громче с каждой минутой, руки потеют, слова не вяжутся в единое целое, тогда как на периферии крутится непрестанно: « — Назови мне его, Ибо, — просит, сильнее вжимаясь в тело и вдыхая запах сандала.» Чжань начинает ерзать на месте, явственно ощущая на себе липкие белые нити, постепенно сковывающее любые движения. Они другие. Совсем чужие ему. Нити, пропитанные опасностью. — Мне нужно к Ди, — неразборчиво оповещает и тотчас подрывается с места. Сяо Чжаню необходимо от них избавиться. — Ты куда собрался?! — Ли обеспокоенно следует за ним до самого выхода. — На улице мороз, Чжань. Куда ты собрался в таком виде? — на нем только пижама и кардиган. В голове непривычно пусто: шумное семейство мыслей решило покинуть родимый дом. И по закону подлости, как это часто бывает, выбрало не самый подходящий момент. — К Ибо, — отвечает, обуваясь, но до конца не успевает — Цзи Ли тянет за руку вверх. — Что ты делаешь? — пытается вырваться Чжань. — Послушай меня, Чжань, мольберт больше не имеет значения, — Ли пытается найти проблеск в помутневших глазах. — Он больше не является связующим между вами… — вдруг притихший мужчина настораживает, кажется, он вот-вот упадет. — Ты меня слышишь? Прикоснувшись к мольберту, я ничего не почувствовал. Никакой связи с миром Ибо, — после чего тело в его руках обмякает, став невыносимо тяжелым. Чжань не слышит его. Он едва различает перед собой шевеление губ из-за мельтешащих бликов, режущих глаз своим светом, тогда как на периферии крутится непрестанно: « — Произнеси его, и я услышу тебя где бы ты ни был, — бархатным голосом шепчет в шею, вызывая мурашки по коже.» Он теряется в ощущениях: перестает различать где явь, где плод воображения. Безумный плеск волн отдается в ушах, и Чжань понимает — море ликует, преодолев ненавистную дамбу. «Неужели таким способом ты пытался меня уберечь?» — иронизирует, находясь на тонкой грани сознания. Его ведь все равно накроет потоком разгневанной воды. Чжань бы тоже гневался, запри его не по своей воле, поэтому вовсе не противится загребущим волнам, накрывающих его с головой. «Тихий смешок раздался где-то меж прядей на затылке нетерпеливого, после чего последовало желанное: — «…», — имя, слетевшее с любимых губ, прошивает тело насквозь красными нитями.» Море завораживает, море убивает, волнует, пугает, а ещё смешит, иногда исчезает, при случае рядится озером или громоздит бури, пожирает корабли, дарует богатствами не дает ответов; оно и мудрое, и нежное, и сильное, и непредсказуемое. Но главное — оно зовёт. Сяо Чжаню наконец-то спокойно: теплое море его забрало.