Каждый человек однажды делает такой шаг, — вдруг подумалось Селестине, — шаг в абсолютную пустоту. В неизвестное и незапланированное, неконтролируемое будущее. Когда ты не знаешь, чем обернется он для тебя — счастьем или пропастью. Впрочем, вся наша жизнь — это шаги в пустоте, без времени, без пространства, и направляет их одно: сила воли. Лунастры. Шаги в пустоте
Рассвет. Снег поблескивает под первыми солнечными лучами, ослепляя выглянувшего из окна мужчину, успевшего за несколько дней отвыкнуть от дневного света. Свежий, морозный воздух проникает в легкие, от холода щеки окрашиваются в розовый румянец, и былая сонливость вмиг исчезает. Несмотря на мороз и яркий, слепящий глаза свет, сегодняшнее утро впервые не тяготит Ван Ибо. Белоснежные сугробы на солнце переливаются подобно миллиону бриллиантов, за чем без устали может наблюдать даже такой, как он, — повидавший более тысячи подобных. В такие дни нестерпимо тянет наружу полюбоваться заснеженными окрестностями, оставить следы на некогда нетронутом белом полотне, насладиться ласкающим уши хрустом под ногами, и заполнить легкие свежестью, пахнущей жизнью. «Все точно так же, как было в тот день…» — задумался Ибо, стоя у распахнутого окна. «Все внимание мужчины было приковано к хрупким, узорчатым снежинкам, танцующим друг с другом. Первый снег всегда неожиден и волнителен, сколько бы его не ждали, не пытались предугадать. Зимой особенно приятно валяться под одеялом, не выпуская ни кусочка тепла, бережно храня и им же наслаждаясь, пока за окном властвует метель. Но не менее приятно выйти на улицу под ленивый снегопад, когда время, замедляясь, позволяет растянуть момент внутреннего затишья на дольше. — Господин! — слышатся близ торопливые шаги, вырывая из уютного молчания природы. — Вас хочет видеть отец, — по румяным щекам и дрожащим рукам, не облаченным в перчатки, видно, что малец повсюду обыскался его. — Зачем? — прозвучало довольно грубо, заставив содрогнуться и так встревоженного парня. — Он..о.. — заикается слуга, заламывая пальцы рук. — Ваш, ваш отец. Точнее! Нет, ваш..ваш брат.. он..о… — Тише, успокойся, — просит мужчина, приподнимая пальцами острый подбородок до смерти испуганного мальчишки. — Вдох-выдох, — заглядывает ему в глаза, концентрируя внимание кристально голубых лишь на себе, и только когда дыхание приходит в норму, интересуется: — Так зачем меня позвал отец? — Он, он просил Вас немедленно наведаться к нему, потому что.. пот.. — парень резко выдыхает, за чем непрошеные слезы брызнули из глаз. — Потому что ваш брат исчез! Вы должны немедленно пойти к отцу, — всхлипывая, тараторит: — Ванцзи.. его нигде нет, нигде.. нет.. — вовсе теряется, не обращая внимания на теплые руки, бережно стирающие поток слез. Мужчина спокоен и, возможно, совсем немного чувствует грусть, словно пожимает руку давешней знакомой: ее приятно случайно встретить под солнцем иль луной, спонтанно пригласить выпить чашечку чая, а, может быть, какао и, болтая о старом, проникнуться моментом, но никак не делить комнату, что одновременно является всем миром и весь мир не заменит. Он знал, что так будет. Оставалось лишь гадать, сколько пройдет времени прежде, чем он решится сделать «неверный» шаг, присущий только человеку. Столь тяжелый, забирающий все и вся, пугающий неизведанностью и разбивающий вдребезги прежние идеалы, — шаг к нему, единственно верный за всю жизнь. Ванцзи оставил все, ради чего существовал в этом мире, чтобы вновь почувствовать жизнь, увиденную однажды в мимолетной улыбке, подаренной ему собирателем. — Ванцзи больше не вернется, так ведь? — в его глубоких стеклянных глазах на дне еще виднелся едва не потухший огонь. Мужчина только грустно улыбается, туша в них последние искорки надежд.» Резкий, неожиданно сильный порыв холодного ветра заставляет вздрогнуть Ибо, выбив из воспоминаний о дне, лишившем не только брата, но и того, без чего любая жизнь становится бессмысленной. Не решаясь закрыть окно, он лишь сильнее укутался в теплое одеяло, натянув его до самого носа: сегодня, как никогда раньше, чувствует, что может задохнуться. Мужчина не способен избавиться от фантомной удавки на шее, с годами затягивающейся только туже. Он почти забыл каково это — жить. Человеку в этом деле несколько проще, хотя бы потому, что ему не грозит оказаться под лавиной воспоминаний, настигающих в возрасте осознания того, что хорошо, а что плохо. Правда, повзрослев, уже не можешь согласиться с неким разделением, поскольку всегда есть то, из чего вытекают два принципа, — обстоятельства, под влиянием которых и без того хрупкая граница понятий превращается в пыль. К тому же, кто поверит растерявшемуся ребенку, оказавшемуся под несуществующей грудой снега, когда время сказок потакает детской фантазии. Его спасением стал мольберт, пусть особой тяги к рисованию никогда не испытывал. В конце концов, все хотят быть кем-то понятым, независимо от возраста, рода деятельности или положения в обществе. Только вот, ища себе подобного, Ибо по незнанию вовлек не того. И к сожалению, а, быть может, к счастью, слишком поздно это понял: Чжань, сам того не ведая, поселился в нем. Ван Ибо из той категории, кому счастье только и приносит, что страх его потерять. Хлипкой надежде пришлось знатно повоевать с отторжением мужчины, прежде чем познакомить с принятием факта того, что Чжань стал тем, чем больше века был обделен Ибо — свободой. Мир, изученный вдоль и поперек, семья, созданная на его глазах, — стальные браслеты на руках и ногах, соединенные цепью, не дающей покоя. Сяо Чжань заставляет о ней забыть, заглушая кандальный звон сиплым голосом и прерывистым дыханием, тогда как сердцебиение, сливающиеся с его в полуночной тишине, способно разбить цепи. Ибо готов заслушиваться им до конца своих дней, уподобившись людскому желанию присвоить себе. В дальнем углу комнаты послышалось копошение, заставив обернуться на звук. В дверном проеме неловко топтался на месте Сычжуй, в чьих глазах Ибо мог разглядеть ненавистное сочувствие, в котором удалось вдоволь накупаться с момента заточения. — Господин, Вы должны спуститься хотя бы на завтрак, — подал голос юноша. Сычжуй неплохой парень, честен и трудолюбив, в меру участлив и в меру строг, — находка для такого, как Ибо. Он сын служанки, приглядывавшей все детство за довольно замкнутым мальчиком, младшим наследником семьи Ван. По мнению прислуги в доме, именно этим объясняется столь снисходительное отношение к парню за порой излишнюю прямолинейность. По мнению же самого Ибо, каков человек, такое отношение. — Хорошо, — соглашается мужчина, после чего все-таки закрывает окно. Замерз. И вовсе не от зимнего холода. Отсутствие Сяо Чжаня пронизывает до костей, будто тонкая нить, связывающая два тела, оказалась зажата между невидимыми грубыми пальцами. Ибо от бессилия страшно ненароком ее оборвать, пусть давно отдал себя в лапы смирению: он больше не ждет, не копит воспоминания, только вечерами, когда особенно холодно, перебирает стеллажи в поисках улыбки, способной согреть никчемного собирателя.***
«восемь : десять» — указывают стрелки часов. Ван Ибо тотчас спрятал подарок в карман черных брюк, словно боясь, что в любую секунду его могут отнять, и грузно сел за фортепиано, одиноко стоящее в углу гостиной. «восемьдесят восемь» — количество нетронутых клавиш перед ним. Он не помнит, когда прикасался к ним в последний раз. Гладкая поверхность под длинными пальцами и негромкое звучание первых нот при нажатии — дверь к освобождению скопившегося внутри. «восемь» — любимое число. Число, символизирующее всем известный знак бесконечности, когда как для Ибо чувства к Сяо Чжаню. Бесконечное множество невысказанных и спрятанных переполняют отчаянно стремившегося к их создателю. Во власти Ван Ибо секунды, минуты, часы, дни, месяцы, года, в которых нет нужды с тех пор, как встретил Сяо Чжаня. Его стеллажи, заполненные самыми различными воспоминаниями, постепенно стираются, в то время как другие, ярче и насыщенней, своим содержимым возвращают к моментам с его человеком, на которого не в состоянии потратить самое важное — время. Ему мало мгновения, забыть которое не хватит жизни. Ему нужен человек из крови и плоти, не нуждающийся в постоянных подсчетах, живущий здесь и сейчас, дарящий свое самое ценное в ответ — сердце. Ибо по незнанию вовлек не того — ошибка, именуемая спасением. Однако сейчас то и дело погибает под тяжестью своего бремени. Но даже знай он больше века назад, что вопреки своим предрассудкам встретит того самого, вряд ли бы изменил что-либо в данном сценарии. Ведь, полагаясь на эффект бабочки, обрести свою душу так скоро не представилось бы возможным. Ибо не верует в предназначенность, более того, враждует с самой судьбой, тогда как под ребрами бережно хранит того, кого считает своим домом.Steven Muds — Solitude
В просторной комнате раздались первые ноты подавленного настроения, погружая помещение в нежную меланхолию. Ибо с закрытыми глазами наигрывает волнующую мелодию, представляя любимый образ, в котором неизменно находит успокоение. Он невыносимо скучает по его теплым прикосновениям, способным залечить самые глубокие раны, по улыбке теплее солнца, заставляющей забыть обо всем, и голосу, подобно колыбели. Ван Ибо не может без него уснуть. Очередная нота резкой болью отдается в голове, вынуждая прервать игру и схватиться за виски. Сквозь тревожный шум моря слышатся неразборчивые стенания, каждым новым взрывом пронзая мозг, словно бьет разряд электротока. Ибо сползает с банкетки на пол, крепко держась руками за голову и пытаясь не увязнуть в накрывшем безумном потоке. Мужчина задерживает сбитое дыхание, чтобы смочь расслышать то, за чем следуют все собиратели испокон веков — свое имя. Сердцебиение замедляется, в легких почти что не осталось воздуха и глаза цвета черного агата распахиваются в удивлении: громко и ясно звучит голос Сяо Чжаня, от чего душа срывается с петель. В следующее мгновение он подрывается с пола, увидев на паркете в пару метрах от себя лежащее в бессознательном состоянии тело. Ибо наклоняется к брюнету, прислушивается к размеренному дыханию, одновременно прощупывая пульс на запястье, и только убедившись в том, что тот источает спокойствие, присущее спящим, протяжно выдыхает. Он ложится рядом с Чжанем, бережно прижимает темную макушку к своей груди, лишь сейчас замечая свои трясущиеся руки. Ибо старается усмирить учащенное дыхание, впитывая любимый запах — запах своего человека. — Я рядом, — шепчет, устало улыбаясь, видя нахмуренные брови спящего. У Чжаня был шанс на другую жизнь. Ван Ибо слишком долго изводил себя последствиями «правильных» решений, из-за чего в нем самом едва ли что осталось: большую свою половину он успел растерять на протяжении долгих лет, постигая бесполезные истины бессчетных миров, когда как вторая его половина, потерянная среди кучи «но» и «почему», о существовании которой никто не ведал, давным давно принадлежит художнику, однажды спасшему ребенка от разъедающего одиночества. Чжань смог преобразить оставшиеся кусочки черствого в мягкое, холодного в обжигающе горячее, а грязного в кристально чистое. Он подчистую стер любого рода сомнения, заменив их простым «чувствуй». Рядом с ним Ибо чувствует себя живым — зависимость, разогнавшая в венах застывшую кровь. Мужчина крепче обнимает Чжаня, носом зарываясь в мягкие пряди, пахнущие лавандой, наконец позволяя себе провалиться в сон. Ван Ибо ведь не железный, эту проверку на прочность он не пройдет.***
Что может быть хуже, чем проснуться от раздражающего звука дрели или от непрерывного лая раненой собаки, или от разрывающего ора соседей ранним утром? Вот и Чжочэн не знает. Громкие мужские голоса спорят друг с другом на протяжении всех десяти минут его бодрствования, из-за чего и без того тяжелая голова, кажется, разорвется уже в следующую минуту. Он не рассчитывал услышать пение птиц за окном, но и не ожидал, что его утро начнется с чего-то подобного. Мужчина нехотя поднялся с кровати и, отыскав свои тапочки, спустился на первый этаж, откуда доносились два басистых голоса. — Какого черта здесь происходит? — недовольно прошипел брюнет, чей покой был нарушен. Оба виновника застыли посреди гостиной, молча уставившись на заспанного Чжочэна. Оказывается, для того, чтобы шумные споры прекратились, ему достаточно порадовать своим присутствием. — Ну и? Чего замолчали? Затяжное молчание вместе с нервно теребящей рукой край рубахи Юй Биня никак не сбавляли общий градус напряжения. Не то чтобы он успел пожалеть о том, что спустился вниз, но явно не был в восторге от представшей перед ним картиной: двое взрослых мужчин, словно провинившиеся дети, жались к друг другу, не смея произнести ни слова. — Вы мне объясните, что происходит? — он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по спине. — Где Чжань? Все еще спит? — интересуется, внимательно следя за мимикой этих двоих. Ни единого звука. Чжочэн делает глубокий вдох, чтобы в следующую секунду прокричать: — Чжань?! Ни единого звука. Юй Бинь лишь грустно улыбается, так и не сдвинувшись с места. Ван Чжочэн переводит взгляд на Цзи Ли, пристально вглядывается в очертания лица, надеясь отыскать в них что-нибудь, способное опровергнуть бессознательную догадку. Однако ничего не находит, кроме сожаления, от которого Чжочэна начинает тошнит. И сегодня ничем не отличается от всех предыдущих дней. — Я на кухню, кому-то нужно приготовить завтрак, — быстро удаляется с комнаты, не желая кормить себя немым сочувствием. Он знал, что так будет. Оставалось лишь гадать, сколько пройдет времени прежде, чем он решится сделать «неверный» шаг, присущий только человеку. Столь тяжелый, забирающий все и вся, пугающий неизведанностью и разбивающий вдребезги прежние идеалы, — шаг к нему, единственно верный за всю жизнь. Войдя в светлое, просторное помещение, первым делом мужчина опирается о стол обеими руками, громко выдыхая. Оказывается, он почти не дышал, старательно не замечая повисшего в воздухе неутешительного известия. Приучить к себе, чтобы в конечном итоге оставить — скребет изнутри Ван Чжочэна, пытающегося не поддаться эмоциям. Налив из графина воды, он вмиг осушил до верха заполненный стакан, подавив ненавистный ком в горле. Долго обманывать себя все равно не получится, ему нужно время и… — Что… — обращает внимание на раскрошившееся печенье перед собой. Маленькая записка, усыпанная крошками, лежала нетронутой. Чжочэн берет ее в руки, аккуратно распрямляя листочек бумаги, на котором красным выведено предсказание: «Примите то, что не можете изменить, и почувствуете себя лучше» Тихий, печальный смешок разнесся по кухне, развеяв тягостную тишину. Если бы все было так просто. Ван Чжочэн ведь будет скучать. Если быть честным, он уже скучает по засранцу, посмевшему оставить его, не попрощавшись. — Чертов придурок, — ломано слетает с губ, тотчас накрытых ладонью.