Мальчики не любят

В туманном небе витает запах смерти. И вся эта тёмная процессия смотрится выгоревшим пятном на старой фотографии. С самого утра моросит мелкий дождь, и ледяной ветер обрывает последние листья с чёрных деревьев. Прячусь от них под зонтом, стараясь не допускать грязные капли в моё пространство. Кажется, что в любую минуту мертвецы могут выбраться из промёрзшей земли. Я бы хотел запечатлеть этот пейзаж в своей памяти и на бумаге. Чувствую странное спокойствие, слыша, как идеальную тишину прерывают лишь чьи-то сдержанные всхлипы наряду со слабыми перешёптываниями. Осторожные зрители молча укутывались в свои куртки и сильнее сжимали ручки зонтов, пытаясь укрыться от ловких крыльев ветра. Половина из них была людьми из школы – одноклассники, учителя, дирекция; другая половина, которую я не знал, по-видимому, родственники. Обе стояли по разные стороны от гроба, и на лицах каждого, кого я мог разглядеть, читалась неподдельная скорбь. Или страх от осознания своей смертности и скоротечности жизни. Все были так увлечены этим маскарадом, а я скользил по ним взглядом и смог, наконец, зацепиться за профиль Шимуры. Его руки покоились в карманах чёрного плаща, а голову покрывал капюшон толстовки снизу. Голубые пряди намокли и были разбросаны по его краю. А с кончика его носа на землю то и дело стекала дождевая вода, бившая прямо в лицо. Облезлая мокрая псина. Утром он лишь мельком одарил меня презрительным взглядом и игнорировал все учебные часы; на переменах я впервые за долгое время чувствовал свободу, однако не чувствовал облегчения, когда смотрел на его выходящий из класса силуэт в потоке людей. Больше не было подколов, шуток, толчков, пинков, ударов и оскорблений, не было плевков на одежде, воды в обуви, песка в глазах, засохшей крови и огня рядом с моим лицом. За этот учебный день я не получил ни одного синяка и царапины, я был абсолютно чист и совершенно разбит. Пустота – худшее, что бывает после подобного урагана. Вот и сейчас он задумчиво стоит, принимает на себя влагу дождя и порывы ветра и глядит в пустоту. Если бы я не знал его, мог бы подумать, что его поглощает горечь или стыд. Он будто бы театрально страдает у других на глазах и меня это раздражает. Решительно срываюсь с места и подхожу сзади, укрывая его от дождя. Парень не реагирует, я только вижу, как напрягаются его плечи, и он опускает голову ещё ниже. Выжидаю несколько минут, не решаясь нарушить эту могильную тишину и произнести хоть что-то. И дело даже не в страхе – я его совсем не боюсь. Я просто-напросто не понимаю, что должен сказать. Я не забыл о том инциденте с бандой, и о том, что хотел у него всё разузнать; однако сейчас фокус моего внимания сместился только лишь на перемены в его отношении ко мне. И я понимал, что это неправильно. Понимал, что теперь должен видеть в нём ещё большего врага, но как бы я не уговаривал себя на это, всё бесполезно. И я так ничего и не предпринимаю. Мы стоим у самого края похоронной процессии и внимательно следим за действиями людей, вовлечённых в церемонию с головой. За их лицами с отпечатками усталости, за дрожащими руками, сжимающими тонкие стебли цветов, и за сжатыми губами с корочкой высохшей соли. Дождь отбивает лихорадочный ритм по поверхности зонта, и влага бусинами оседает на моём неприкрытом плече. – Почему ты рисуешь? – его тихий голос разрывает гармонию вокруг, заставляя меня опешить от странности вопроса. – Рисование – это форма контроля, – задумавшись произношу я. – Хочешь меня контролировать? Я хотел было что-то ответить, но лишь открыл рот, не издав ни звука. Осознание пришло немедленно – мой блокнот. В тот день перед нападением, когда они уничтожили содержимое моего рюкзака… он украл его? Или же это произошло случайно? Я будто на миг провалился под землю и увидел бесконечную пустоту вокруг, моментально растеряв все мысли. – Тебя это не касается, – я с трудом выдавливаю из себя слова, чувствуя, сухость в горле. И понимаю, что он явно ожидал услышать что-то иное. – И что же ты подразумеваешь под контролем? – Я сам могу выбрать цвет, материалы и холст. Могу изобразить что угодно и как угодно. – Пытаешься изменить мир? – он резко поднял голову, вонзивши в меня ненавистный взгляд. – Кто-то же должен привести его в норму, наконец, – я смотрел прямо в его горящие пламенем глаза, показывая, что я ещё не проиграл. Только не теперь, когда всё так изменилось. – А что есть «норма»? – снова опустил голову и прохрипел он. – Мир без причуд, возвращённый к своему естественному состоянию. И люди, избавленные от болезней геройства и злодейства. – И кому нужен такой мир? – как-то безразлично произнёс он. – Сам-то ты не прочь использовать свою причуду; и надо же, все эти годы скрывал её ото всех. – Больше я не скрываюсь, – поспешно добавляю я. – Лицемер. – Я просто приспосабливаюсь. Невозможно вести современную войну и использовать оружие прошлого века. Шимура не отвечал. Он молча смотрел перед собой, и на его лице читалась усталость. Тёмные круги под его глазами были особенно выражены, а белки глаз покрывало множество выступивших сосудов. Казалось, что он не спал уже целую вечность. Парень втянул носом воздух, тяжело вздохнул и прикрыл на мгновение глаза. Затем посмотрел на меня с подозрительным видом и с уверенностью, что я подчинюсь, и негромко сказал: – Пойдём, – он вышел из-под зонта навстречу холодным каплям, показывая, что я не нужен ему. И я опять пошёл вместе с ним. Потому что мне нужно всё разузнать, потому что я не могу оставить столько вопросов без ответов, потому что не знаю, когда увижу его снова и буду иметь возможность просто поговорить. Ведь его поведение кардинально изменилось, и сейчас я как никогда способен его потерять. Не представляю, что у него на уме и допускаю мысль о каком-нибудь подвохе с его стороны. Однако мы не покидаем кладбища и просто проходим в северную его часть. Я надеюсь, никто не заметит нашего отсутствия на церемонии, которая, впрочем, и так уже подходила к концу, и я даже рад, что удалось выбраться с неё раньше положенного. – Наконец-то я оттуда свалил. Ненавижу похороны, – Шимура как будто угадал мои мысли; я удивился его откровениям, но похоже он просто думал вслух, что являлось последствием его состояния. Поэтому я сделал вид, что ничего не слышал. Я предполагал, что у нашего пути есть конечный пункт, однако мы попросту нарезаем круги по тропам кладбища в окружении дождя и могил. Шимура по-прежнему отстранён и, как мне кажется, намеренно не идёт под зонт. Похоже, что он собирался о чём-то поговорить, но упорно молчит и буравит взглядом землю уже несколько минут, при этом игнорируя лужи и грязь, так что этот жест я расцениваю, как побег от разговора. Ну и ладно, я начну сам, из меня рвётся столько вопросов, что я просто больше не могу сдерживаться. – Что произошло на том заброшенном заводе? И как ты связан с этими преступниками? – Я не обязан перед тобой отчитываться, блять, – его это явно злит, ну что ж, прекрасно. – Тебе придётся, если не хочешь, чтоб об этом узнала полиция, – спокойно произношу я, намеренный получить сегодня ответы. – Ты меня шантажируешь? – Да. – Я прикончу тебя! – Он резко поворачивается и протягивает ко мне руку, но я быстро перехватываю его запястье. – Тогда тебя точно начнут подозревать, Шигараки Томура, – последнее я произношу тише, встречаясь с его глазами. Они странно блестят, а с его губ срывается истеричный смешок. Он вырывает руку из моей хватки и убирает её обратно в карман, а я вытираю свою от влаги о поверхность брюк. – Это был приказ моего учителя, и ты оказался там совершенно случайно, – говорит сквозь зубы парень. – Твоего учителя? – А это уже не касается тебя, – он делает акцент на последних словах, останавливаясь перед какой-то семейной могилой, и изучающе вчитывается в имена усопших. Я не особо обращаю на это внимание, полагая, что это случайный его интерес. Это длится недолго, и я терпеливо выжидаю; когда Шимура продолжает свой путь в никуда, я мельком скольжу по именам на граните и вижу там его фамилию. Я знал, что он живёт со своим опекуном. Это его родители? Неужели они умерли.. Поддаюсь странному импульсу, не успевая обдумать то, что я делаю. Слова сами вылетают из меня ему вслед: – Что случилось с твоими родителями? – Там нет их останков, – он махнул рукой в сторону могилы, не оборачиваясь, а затем добавил, – их вообще нигде нет. Не сказать, что я остаюсь удовлетворён этим ответом, но решаюсь не выпытывать у него больше ничего на эту тему. И мы продолжаем бродить по кладбищу. Он заинтересован в могилах, я заинтересован в нём. Шимура продолжает вести себя странно. Я слабо узнаю в нём того хулигана, коим он был всё это время. Никогда бы не подумал, что этот парень способен вести себя со мной так спокойно. Недоумеваю. Я ненавижу, когда я не способен контролировать ситуацию. И ненавижу, что это происходит из-за него. – Ты не хочешь хотя бы раз стать полезен, Чисаки? – он наконец-то подаёт голос и выравнивается со мной. – Что ты имеешь ввиду? – Я могу предложить тебе сотрудничество. Твоя причуда будет очень полезна, – парень делает шаг в сторону и оказывается под моим зонтом. С него стекает вода, и я невольно отстраняюсь, но в следующую секунду по моему плечу вновь начинает хлестать дождь, вынуждая меня вернуться. И я оказываюсь в ловушке. – И какая мне с этого выгода? – стараюсь не показывать своего волнения, однако цепляюсь взглядом за стекающие по его волосам грязные капли. – Я оставлю тебя в покое в школе. – Всё слишком изменилось, ты больше не имеешь там власти, – ожидаю, что он опять будет злиться. – Ты прав, – равнодушно соглашается парень, и я удивлённо смотрю на него. – Если пойдёшь со мной, увидишь индустрию изнутри. Разве это не будет полезно в твоей войне с причудами? Я медлю с ответом несколько секунд, не понимая зачем это нужно ему. Но он явно не считает мои намерения серьёзными и не видит опасности. Надеюсь, когда-нибудь эта уверенность убьёт его. Однако он прав. И если это всё не очередная уловка, я смогу внедриться в злодейские круги, и, если они начнут доверять мне, и доверять моей организации… Вернуть своё влияние на преступное общество и показать насколько сильны «Заветы смерти». Конечно, глупо бросаться в пекло без плана, у меня ещё пока нет оружия против сверхспособностей, но, если я буду осторожен, могу просто прощупать почву. Знай своего врага в лицо, так ведь? Если мне повезёт, есть возможность даже найти людей, согласных с моей позицией; мне бы не помешало немного сторонников. Использовать злодеев для искоренения героев, а затем устранить и их самих. Рискну и доверюсь ему. Снова. Так я, наконец, смогу отблагодарить отца за всё. – Я согласен на сотрудничество, – уверенно произношу я, останавливаясь. – Отлично. Пожмём руки в знак примирения? – на его губах играет победная ухмылка. – Я не трогаю людей.. – не успеваю ничего возразить, чувствуя, как мою ладонь в перчатке сжимают четыре его холодных пальца. Он отогнул указательный так, чтобы не касаться меня. Ну теперь я хотя бы знаю, что Шимура не собирается убивать меня так скоро. По телу пробежали мурашки, то ли от холода его рук, то ли от самого факта прикосновения. Мне не противно касаться его через ткань перчаток, но от этого ледяного рукопожатия мне стало как-то некомфортно. Я только что заключил договор с мертвецом с этого же кладбища.