***
С нетерпением жду конца занятий и как только слышу спасительный звонок, убегаю с одноклассниками на школьную спортивную площадку. В этот день у меня на удивление хорошее настроение, и я спешу продемонстрировать друзьям новые возможности своей силы. Я научился контролировать её так, что теперь могу полностью разрушать толстые книги, украденные из библиотеки; раньше я не мог захватить всех страниц, делая упор больше на обложке, сейчас же большая энциклопедия в двести восемьдесят девять страниц полностью распалась на мельчайшие частицы, и тёплый ветерок развеял её остатки с моей ладони. Мы сидим в тени единственного большого раскидистого дерева и перебираем карточки с изображениями супергероев. Все увлечённо что-то обсуждают и рассказывают, а я продолжаю улыбаться и чувствую, словно от людей вокруг меня начинает отделять невидимый барьер. Самое сложное – поддерживать разговоры о героях. Единственный, кого я могу назвать таковым – учитель. На самом деле, эта тема вообще меня отталкивает, все герои мне противны; но мысли одноклассников и всех знакомых с параллели вертятся только вокруг этого, и с огромным усилием я продолжаю изображать заинтересованность. Они восхищаются тем, как герои бросаются на помощь раненым и потерянным людям, и лишь я один знаю настоящую гнилую сторону этого общества. Я до сих пор отчётливо помню, как весь мир отвернулся от меня, а люди бросили на произвол судьбы, точнее на ответственность героев. Я ждал, ждал, но никто в итоге так и не пришёл. Никто из героев не желал помогать такому монстру как я. Это очевидно. Со мной на всём свете был лишь учитель, что вызволил меня из темноты и одиночества. Когда я стану старше и сильнее, смогу помочь ему изменить этот неправильный мир. Это единственное, в чём я уверен. Из этого нарастающего водоворота негодования и воспоминаний меня вывел толчок в плечо от Ширая. – Шимура, это новенький, пойдём! – закричал с улыбкой он, и все остальные побежали в сторону тёмного силуэта, медленно проходящего по тропе вдоль спортивной площадки. Кай Чисаки… Он с самого начала показался мне немного странным, как минимум потому что не имеет причуды. Интересно, какого это? Звучит, как проклятие. Ведь так он абсолютно бесполезен. Хоть я и сказал, что мне это нравится… Я скорее просто заинтересован. Вообще не знаю, что заставило меня заговорить с ним сегодня утром. Все вокруг были такими одинаковыми и картонными, лишь смеялись и шутили, их сердца были наполнены детской невинностью, моё же уже давным-давно покрылось множеством трещин. Я не чувствовал себя частью их мира, а лишь притворялся и притворялся. Он же был не таким, как остальные: осторожные движения, неразговорчивость, отсутствие улыбки; он не был похож на ребёнка. Я вдруг на миг почувствовал что-то родное в его образе, в этом отблеске его холодного взгляда, выражающего лишь глупую пустоту. Поднимаюсь с земли и направляюсь в сторону копошащейся кучки в солнечных лучах. Все обступили новенького и что-то перекрёстно у него выспрашивали; он же был не особо разговорчив. Я стоял позади остальных и внимательно следил за ним, теперь этот странный мальчик меня интриговал. Я зацепился за это чувство, потому что так мало вещей в этом мире меня действительно волновало, и каждый раз это было что-то особенное, что потом я ненавидел всей душой или сохранял в своём полупустом сердце навсегда.Если бы у меня не было моей причуды, моя семья была бы жива.
Эта мысль внезапно ударила мне в голову, и я почувствовал такое бессилие. И зависть. Да, если бы я был таким же, возможно, жил бы обычной жизнью. Жизнью сломленного в детстве человека, но зато абсолютно обычной. Но нужна ли мне такая жизнь? Она не для меня, учитель не так просто выбрал меня, я нужен ему, он верит в меня, и я доверяю ему. Я упорно старался уверовать в это. Смерть моих родителей мне только на руку. Нормальная жизнь вовсе не для меня, потому что я пришёл разрушать, а не создавать, и я разрушу. Этот мир условностей пожалеет, что не стал считаться со мной. И начну с этого беспричудного паренька, по чьей вине я посмел усомниться в правильности своего пути. Похоже, я всё же выбираю ненависть. Как обычно. Пробираюсь сквозь толпу и подхожу к нему вплотную. Он уверенно смотрит мне прямо в глаза, и это уже бесит. Его тёплые глаза сквозили холодом. В моих же разгоралось пламя вражды. Эмоции переменились вмиг, и я ничего не мог поделать со своим желанием разрушать. –Чисаки, а что насчёт твоей причуды? Её права нет или ты скрываешь? Может, она настолько крутая, что ты просто стесняешься? Не стараюсь смотреться зловеще и просто говорю то, о чём думаю. Он, кажется, не собирается мне отвечать и выглядит как-то обиженно что ли, хотя в его случае это неудивительно. –У меня её нет, – тихо, но твёрдо отрезает он. В толпе тут же начинаются громогласные обсуждения, кто-то даже смеётся, но непробиваемое спокойствие Кая раздражает меня ещё сильнее. Это же подстрекает остальных на дальнейшие подколы. – Но героев-то ты любишь? Кто твой любимый? – спрашивает мальчик с параллели с надеждой в голосе. – Я не признаю героев, – и с неизменным безразличием он просто уходит. Я долго смотрю на его силуэт, растворяющийся в знойном летнем воздухе, остро ощущая обиду и потерю. Если бы он чувствовал тоже самое, что и я, он не ушёл бы, и не бросил меня. Если бы его чувства совпали с моими, он бы не оставил меня. Если бы он понял и почувствовал меня, он бы не стал относиться ко мне, как ко всем остальным. Но он ушёл, он бросил меня, и я сам в этом виноват. Виноват в том, что даже на мгновение помыслил о человеческом тепле и понимании. Значит, всё было сделано верно, и я принял правильную сторону. Только ненависть. Только боль. Я заслуживаю лишь её. Ведь я монстр.***
Не то чтобы все эти ребята были так жестоки и не принимали кого-то, отличного от них. Я не защищаю их, но он сам виноват в том, как с ним обращались другие. И я положил этому начало, следуя наставлениям учителя и втираясь в доверие ко всем в классе. Я стал кем-то вроде хулиганского авторитета, что подавал пример для остальных. Стараясь набрать себе союзников в будущем, я совсем не подумал о том, что наживаю и врагов. И сейчас моей главной проблемой стал парень, которого я вообще ни во что не ставил, забивая свою детскую обиду все эти годы. Его причуда, которая так похожа на мою… Та самая тема с которой всё началось; а я был прав, думая, что мы с ним действительно похожи. Я видел, как действует его восстановление, но вторая сторона – разрушение – интересует меня больше. Возможно, я затеял всю эту чушь с сотрудничеством только лишь для того, чтобы увидеть её в действии, полагаю, что он мне не верит; что же, я его понимаю. Размышляя обо всём этом, я не заметил, как вышел с проклятой кладбищенской земли, даже не услышав, как заржавевшие ворота скрипели за моей спиной. Это было самое старое и запущенное кладбище во всей округе, наверное, с самой дешёвой землёй, поэтому неудивительно, что родители Ширая выбрали именно это место. Несколько кварталов вокруг были такими же – наряду с недостроями и заброшенными производственными зданиями там и тут располагались заведения, собирающие самый неблагополучный контингент: мелкие воришки, неудавшиеся аферисты, бежавшие преступники и опустившиеся злодеи. Все они умело скрывались, потому что понимали, что от их ошибок может зависеть судьба целого района. Если схватят одного – под вопрос попадут и другие. Конечно, полиции было известно о ситуации здесь, но каких-либо прямых доказательств предоставить никто не мог. Да и навряд ли пара полицейских могли что-то изменить, а собирать рейд ради них никто никогда не стал бы. Но где не справляется полиция, действуют герои, верно? На протяжении нескольких лет этот район патрулируют днём и ночью одни и те же герои, по правде сказать, уже утратившие все свои геройские намерения. Некоторые подкупают их, если попадаются. У героев и преступников здесь существует своё соглашение – одни не выносят на общее обозрение всю реальную картину, другие же ведут себя тихо, и им позволяют оставаться здесь и дальше вариться в этом дерьме. А статистика оглашает великолепные результаты снижения уровня преступности. Если в поножовщине убьют сбежавшего от полиции вора никому и в голову не придёт заводить уголовное дело, а несчастных, которым не повезло иметь возможности съехать отсюда, стараются не трогать, так как понимают, что это чревато последствиями; хотя претенденты конечно же случаются время от времени. Я уже долгое время жил на одной из нескольких знаменитых тут улиц, прославилась которая, однако, не в современном мире, а ещё в конце позапрошлого века. В то время здесь были организованы лачужки для бедных прослоек, в глубине которых формировались мелкие банды, одарённые разным составом причуд. Тогда этот феномен только начал появляться, и терминов «злодеи» равно как и «герои» не существовало. А эти группы представляли реальную угрозу для местных, выходя лишь с наступлением сумерек. Ни имён, ни лиц многих из первых «злодеев», уже тогда бросавших вызов самим якудза и полиции, история не сохранила. Учитель рассказывал мне, как сам принимал участие в нескольких крупных «сражениях» за право стоять во главе здешних порядков. Большая часть этого квартала пострадала во время череды городских пожаров, однако несколько улиц остались нетронуты, и здесь до сих пор сохранились полуразрушенные покосившиеся дома с обугленными стенами. После пожаров на место деревянных бараков для нищих пришли кирпичные производственные здания, что неудивительно, при появлении таких больших объёмов свободных гектаров дешёвой земли. Квартал заполняли заводы, банки и даже здания больших денежных конгломератов. Это был настоящий расцвет для этих мест. Но в итоге этот квартал вернулся к своему исходному состоянию сосредоточения преступности и обители для нищих. Учитель специально снял для меня квартиру в подобном месте, в доме с богатой историей, где на первом этаже пустовал уже давным-давно заброшенный бар с игровым залом, когда-то принадлежавший местной мафии. Сдерживаю смешок, стоит только подумать о том, как это иронично. Думаю, мне нужно предложить Чисаки сыграть здесь в кости. Хоть я и не умею. Когда я захожу в свою пустую квартиру, явственно ощущаю чьё-то чужое присутствие. Незамедлительно силой стаскиваю с себя мокрый плащ, и он остаётся лежать чёрной скомканной кучей возле двери. Решительно прохожу вглубь комнат, оставляя после себя дорожку грязной дождевой воды. Когда я нахожу фиолетовую пыль в гостиной и решаюсь начать бой, моё внимание привлекает включённый монитор, через который учитель поддерживает со мной связь. –А, я понял, – почти шёпотом произношу я, позволяя себе дышать, и чувствую лёгкое покалывание в груди. –Здравствуй, Шигараки Томура. Со стороны сгустившейся в воздухе пыли исходят слова. Я отрываюсь от дверного проёма и приближаюсь к низенькому вылинявшему дивану; мои глаза сливаются с жёлтым пронзительным туманным взглядом, и я, обессиленный, падаю на матрац рядом с ним. Туманный человек остаётся неподвижен и безмолвен; я сквозь полуприкрытые веки слежу за солнечными зайчиками, которые отражаются от металлических пластин, покрывающих его шею, и чувствую, как меня начинает клонить в сон. Тишину в квартире нарушают только старые тикающие на стене часы и какие-то потрескивания в системном блоке компьютера. Я, с удивлением для самого себя, отмечаю, что мне спокойно рядом с туманным человеком, кем бы он ни был. Периодически перевожу взгляд на монитор в ожидании увидеть, наконец, образ учителя. Я достаточно долгое время не поддерживал с ним связь и всё это время чувствовал, что веду дела неправильно, не находясь под его руководством. Хотя с другой стороны понимаю, что я уже не ребёнок. Но оглядываясь на свои провальные планы, я признаю, что мне нужен совет, или какое-нибудь наставление, или что угодно, чтобы не разочароваться в себе снова. Чувствую на себе вес всей мокрой одежды и растворяюсь в диване, переставая чувствовать свои конечности. Я не спал эту ночь, как и почти не сомкнул глаз в предыдущую. Дело было не в той сомнительной встрече, не в смерти тех ребят, а в холодном мерцании янтарных глаз. Отвратительном и безмолвном. Если бы я утонул в этой бездне, моё тело превратилось бы в айсберг. Я начинаю проваливаться в сон, не осознавая этого разумом; я хочу, чтобы это не было сновидением, но понимаю, что такого просто не может быть в реальности. Его глаза покрывает толстый слой льда, через который пропускает последние свои лучи потухающее солнце. Мне так интересно, что будет, если я его разрушу; протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев холодной поверхности. Она почему-то разлетается осколками, и я удивляюсь тому, что они ранят меня. Это не мой распад, что-то не так. Моё лицо и руки кровоточат в нескольких местах, но я не сдаюсь и пробираюсь к свету. Я ослеплён и не чувствую дна под своими ногами, лишь откуда-то слабо доносится запах лесных цветов, и я понимаю, что опять могу дышать... –...Шигараки Томура, проснись, – ровный тон туманного мужчины заставляет меня вернуться в реальность, и я понимаю, что учитель уже здесь.