Зелёная фальшь.

Ты побежать за мною по снегу Вряд ли захочешь, и вряд ли сумеешь. Ты превратишься из Альфы в Омегу И в сердце моём потихоньку истлеешь.

Нацуки открывает глаза и трёт их, чтобы прогнать усталость. Спать оказалось довольно больно. Всё тело изнывало от неугасаемой боли, которая, казалось только набирала свои силы. Всё таки это был не кошмар. Хочется заплакать от боли, но у неё не выходит. Сил нет, как и желания. Сейчас нельзя падать духом и нужно бороться с истинным злом. Каждый вдох отдается болью, каждая мысль несёт за собой маленькое разочарование. Даже попытка вогнуть или выгнуть прутья оказалась неудачной. Когда золото стало таким прочным? Или же оно вовсе не было прочным. Мысли мерцают, как помехи на ТВ, сливаясь в один белый шум. Как бороться с тем, что в разы сильнее, но и умнее тебя? Если подумать, то возможно и есть какие-либо варианты, но нет никакой гарантии, что это может сработать. Шаги. Нацуки садится, а точнее пытается. Сил критически не хватает. В глазах всё расплывается и двоится. Ей невыносимо отвратительно знать, что она сидит сейчас здесь и не может ничего сделать. Как птица в клетке. Возможно это какая-то ирония, но тогда в чём смысл этого цирка? Всё эти текста бессмысленны, да? Я же знаю. — Я вижу, что ты проснулась. Выглядишь неважно. Что-то случилось? Когда она уже успела зайти и сесть прямо перед Нацуки? Это останется тайной. Красивое лицо, глубокие зеленые глаза, которые медленно забирают твою душу по кусочку… Дверца клетки жалобно скрипит ржавыми петлями, словно умоляя их наконец-то смазать. Как только Моника садится перед Нацуки, то получает пощёчину. Президент хватается за щёку и с удивлением смотрит на розоволосую. — За что? — Моника удивлена её поступком, но с другой стороны реакция оправдана. Она заслужила. Нацуки молчит, смотря на президента. Она не хочет находится здесь, но и бежать тоже не может. Внутри всё закипает от боли и кажется, что Моника понимает это. Добивается. В воздухе повисает могильная тишина, которая накаляет обстановку до невозможности. Нацуки могла хоть попытаться, но понимает, что в любом случае не сможет сбежать из этой клетки. Как загнанный зверь, она сидит и грозно смотрит на виновницу. Да, она виновата. Виновата во всём. Даже в том в чём действительно не виновата. Хотя кого это может интересовать? Возможно и никого, но тогда в чём смысл этого циркачества? Моника едва улыбается, садясь как можно ближе к девушке и заключает её в свои объятия. Становится мерзко. Её обнимает убийца. Нацуки закрывает глаза, чтобы отречься от этого. Сейчас ей хочется меньше всего, чтобы её обнимали. Тем более она. Нацуки открывает глаза и видит, что она в своей комнате. Откуда-то слышится чей-то смех. Он опять привел своих дружков, чтобы выпить и издеваться над ней всей компанией. Так происходило всегда, как только появлялись деньги на какую-то выпивку. Все собирали деньги и собирали на стол: кто-то водочку, кто-то спирт, а если и везло, то на столе красовались бутылки чего-то импортного вместе с дорогими закусками. В такие моменты Нацуки боялась выйти из своей комнаты и закрывалась на ключ, чтобы никто не смел зайти к ней и тревожить. Вновь крики и дребезжание стекла. Видимо гулянка шла полным ходом, если бутылки начинали бить. Кто-то в пьяном угаре спрашивает отца про неё, а тот смеется, отвечая что-то невнятное. Она знает, что ему плевать. — Ты стала такой мрачной, моя девочка, — лживо-ласковый голос Моники выводит её из некого транса. Нацуки поняла это слишком поздно. Теперь она ничего не может сделать ей. Она отнимала у неё последние силы и делала из неё собственную куклы для своих странных игр, в которых были всегда меняющиеся правила. Не дай программному коду, Монике что-то не понравится…Удаление, удаление, удаление. Так будет с каждым. Даже с Нацуки. Моника похожа на голодного зверя, что нашёл свою добычу и сейчас играется с ней. Нацуки является загнанной в угол жертвой, которая не может противостоять ей. Может стоит смириться с тем, что она ничего не может сделать. Плыть по течению жизни, которая видимо не собирается пощадить её. Она больше не может терпеть этого. По щекам стекают дорожки слёз. Девушка ничего не может сделать. Она получает удары бечёвкой по собственной душе вовсе не заслужено. Изображение вновь расплывается…