Зависимость. Ревность и Маркус

― Хейли. Маршалл вздрагивает. Голос Кайли звучит одновременно и сладко, и горько, холодный, как нож, он разрезает пустоту вокруг волчицы и внушает угрозу. Кайли сама внушает угрозу, хотя все, что она делает ― переступает порог комнаты и закрывает за собой дверь. ― Кайли. Ты… вернулась? ― опасливо поинтересовалась Хейли, Вампирша выглядит прекрасно, это волчица отрицать не может. Ее волосы, красиво уложенные, блестят, на лице ― легкий макияж, от нее пахнет вкусными духами, да и сама девушка красива. Она одета в короткое, голубое платье, туфли на каблуках, и всем своим видом она напоминает о том, кто хозяйка в этом доме. Кто она, и кто такая Хейли. Она чертовски красивая. ― Домой я вернусь скорее всего в ближайшее время, ― говорит Кайли, внимательно смотря в глаза Хейли. Она делает шаг вперед, двигаясь медленно и грациозно. Отягощённая ребенком в животе, Хейли уже так не могла. ― Но я никогда не уходила из жизни и сердца Элайджи. Я дам тебе совет ― один единственный, запомни его на всю свою жизнь, ― Кайли подошла близко, так, что Хейли ощутила приторный запах крови от нее. Видимо, вампирша недавно перекусила. На ее губах играла легкая, самодовольная улыбка. ― Элайджа Майклсон ― мой. Мой и только мой. Моя жизнь, моя кровь, моё дыхание, мой разум. Пока ты беременна, тебе ничего не грозит, я не трону тебя, если ты будешь хорошей девочкой, но если ты не оставишь попытки забрать сердце моего мужчины, я уничтожу тебя, ― она застыла, яростно сверкая глазами и вцепившись в Хейли не хуже тисков, пока та пыталась оправиться от шока. ― Я будто дикий огонь обрушусь на твою голову, пожру тебя всю и оставлю только горстку пепла, который развею над рекой. Пока я жива, в сердце Элайджи Майклсона буду только я, и я буду после смерти, которая, будь уверенна, настанет не скоро, ― Кайли подошла близко-близко, теперь Хейли ощущала ее запах как свой собственный. ― Вампирша сжала руку на локте волчицы и со всей силы дернула себя, прижимаясь вплотную к Маршалл. Ее холодные губы оказалась рядом с ухом Хейли, и Кайли произнесла, обдавая волчицу последней волной ярости. ― Запомни, что я тебе сказала волчица. И никогда не забывай. Удовлетворённо усмехнувшись прямо в лицо Хейли, Кайли отстранилась. В другое время, Хейли никогда бы так не поступила, но тут в ней заиграла и паника, и страх, и злость, и… она метнулась вперед, схватила Кайли за плечи, и сомкнула челюсти на ее шее. Клыки оборотня легко разорвали плоть вампирши ― Аддерли зарычала от боли, но момент внезапности долго не длился. Она из-за всех сил крутанулась, вырываясь из слабого захвата беременной волчицы. Ее лицо сначала было искажённо болью, Кайли потянулась к шее, чтобы убедиться в том, что Хейли все-таки… ― Ты меня укусила, дрянь, ― прошипела Кайли, отнимая руку от укуса, и уже думая, как будет объясняться перед Никлаусом. ― Тебе конец. Жестокость и торжество рвались наружу, Кайли светилась неподдельным счастьем, видя, как мрачнеет и уродуется испугом лицо волчицы. Конечно, у беременной Хейли не было и шанса. Кайли из-за всех сил припечатала ее к стене, и первый удар ― даже не удар, скорее точное, расчетливое давление ― прошелся по рукам. Круглый живот уперся в держащую ее вампиршу словно выставленный вперед щит. «Она беременна, ― успела подумать Аддерли. ― Надо бить не в живот, и не трогать органы». Но кто мог помешать раздробить ей кости рук и ног? Хейли попыталась вырваться, и это даже почти получилось, но Кайли, которую еще не успел поразить яд оборотня, оказалась все равно быстрее. Не стесняясь, она сжала руку на плече Хейли со спины, из-за всех сил дернув, и волчица пронзительно зашипела. Она не ожидала от нее такого удара − изящного, четкого и одновременно действенного. Обе помнили о том, что внизу был Никлаус, но, кажется, он не спешил на помощь. Аддерли правда не хотела никого калечить, и никогда бы не подумала, что будет методично и расчетливо дробить кости беременной девушки, но тут она просто не сдержалась. Эта волчица слишком долго портила ей жизнь, заставляя изводиться от невыносимой боли, которую эта ревность и порождала. Кайли даже не столько хотела избить ненавистную волчицу, сколько хорошо напугать, и у нее то получилось. Шокированная ударом по рукам и резкой болью от сломанных костей, Хейли пропустила момент, когда Аддерли встряхнула ее за плечи. Волчица поморщилась от грубости и боли, по-прежнему прошивавшей тело. Происходящее напоминало страшный сон. Сердце оборотня стучало где-то в горле, стоило подумать, какую ярость поселило в Кайли одна мысль о предательстве. Хейли, не удержавшись, когда Аддерли сделала решительный шаг назад, упала на пол. По ошибке она попыталась опереться на руки, но сломанные конечности не держали, и она чуть не рухнула плашмя. Кайли равнодушно смотрела на нее сверху-вниз, и прикидывала, а не сломать ли наглой девчонке еще и ноги. Буря эмоций бушевала в Кайли, она чувствовала, как трясутся руки, и поэтому она попыталась успокоиться и выдохнуть. Покачав головой, она призвала всю свою человечность, все спокойствие, которым жила, чтобы не сорваться. Укус неприятно жег шею, но был меньшей из проблем Кайли. Смотря на сидящую на полу соперницу, в груди вампирши загорелось пьянящее чувство превосходства − неподвижность и беспомощность здорово сбивали спесь с любого. Страх пробежал по телу опустошающей волной, и, услышав звонкий свист, Хейли выкрикнула, позабыв обо всех доводах разума: ― Хватит! Хватит! Прекрати! ― зарыдала Маршалл, даже не пытаясь скрыть мольбу в голосе и извиваясь, как пойманная охотником змея. Кайли услышала ее, и замерла, но прежде обрушила на лопатки волчицы еще один удар ― жёсткий, но не глубокий. На несколько секунд Аддерли даже испугалась, что ее помутившийся рассудок просто не успокоиться, пока тело не убьет причину внутренний боли, но вампирша с собой справилась. Хейли скулила, безуспешно пыталась крутить руками и стучала коленями по полу. ― Кайли! Хватит! Ты забьешь меня до смерти! «Ребенок Никлауса должен жить», ― снова напоминала самой себе Кайли. Тяжело вздохнув, она попыталась проигнорировать боль в шее ― яд оборотня начал стремительно разноситься по организму, а сердце вампирши внезапно зашлось в бешенном ритме из-за прилива адреналина. Вампирша поняла, что если она действительно не хочет убить и мать, и ребенка, надо остановиться. Прямо сейчас. Сейчас же. В следующий миг на спину волчицы обрушился последний, хлесткий удар тонкой и почему-то невозможно острой ладони, полностью рассекший тончайшую ткань выбранных домашних платьев. Крик, вырвавшийся из горла, оглушил ее... Она не чувствовала боли, но ей было страшно ― если про Никлауса и его семью, про своих врагов снаружи она знала хоть что-то, чего ожидать от Кайли она не знала. Клаус действовал на эмоциях, их врагами двигала ненависть и желание власти, но Аддерли… В этот момент Хейли боялась ее больше всех, даже понимая, что ее не убьют и не тронут ее ребенка, любовь к которому волчица почувствовала несколько месяцев назад. Она никого не любила так, как Кайли любила Элайджу, поэтому смутно представляла, на что может решиться отравленная ревностью девушка в отношение своей соперницы. Кайли опустилась на одно колено рядом с Хейли, намотала темные волосы на кулак и запрокинула голову. ― Если попробуешь сделать так еще раз, я убью тебя сразу после родов, ― прошипела вампирша, холодно и равнодушно. ― Ты не успеешь увидеть даже лица своего ребенка, потому что я вырву твое сердце. ― Кайли, ― внезапно раздался мягкий голос от двери. Вампирша развернулась, и увидела Никлауса. Держа руки за спиной, он внимательно смотрел на открывшуюся перед ним картину. Кайли успела испытать приступ жалости к беспомощной волчице, но он быстро пришел, потому что в этот момент укус на шее болезненно запульсировал. Увидев его, Клаус напрягся, лицо его потемнело. Он медленно направился к девушкам, на ходу закатывая рубашку. ― По-моему, тебе нужна моя кровь. Отпусти ее, ― спокойно приказал он, и Кайли подчинилась, тяжело дыша и стараясь отогнать цветные пятна перед глазами. Пьяный животный угар проходил, сменяясь ужасом. Что она наделала? Она изувечила беременную девушку. Она сошла с ума. Кайли согласна кивнула и отпустила волчицу; жест был резким, и волчица приложилась головой о пол. Но Хейли тут же вскочила на ноги ― видимо, регенерация оборотней вместе с кровью Никлауса быстро заживляли кости. Волчица вжалась в стену, схватившись за поврежденный лоб, смотря на то, как Кайли подходит к своему создателю и прикасается губами к предварительно вспоротому запястью. В глазах Никлауса мелькнуло что-то, что Кайли разобрала плохо, но в следующее мгновение мысли Никлауса плавно потекли в разум вампирши. Она знала, что Древние умеют передавать свои мысли, но сама испытывала такое первый раз. Клаус просил ее больше не трогать Хейли, но винить себя за этот раз Аддерли не должна ― Хейли укусила ее, зная, какие могут быть последствия, да и лучше выплеснуть гнев в небольшое дробление костей, чем потом ― в убийство. Клаус сам пару раз чуть не придушил Маршалл, и знал, что такое долго сдерживать гнев не понаслышке. Он понимал, что Кайли сделает все так, чтобы ребенок не пострадал, и все-таки просил так больше не делать. Аддерли была поражена ― в глазах гибрида не было ярости или даже просто злости, поэтому она усилием воли взяла себя в руки, с трудом держа спину ровно и едва не падая от накатившей усталости. Прошло несколько минут, прежде чем Кайли отстранилась. Никлаус улыбнулся ей и погладил по голове, точно маленького ребенка. В его глазах не было такой знакомой Хейли ярости, напротив, он смотрел на Кайли почти восторженно. ― Возвращайся, Элайджа будет волноваться за тебя, ― все-таки же мягко произнес гибрид. Кайли кивнула и благодарно поцеловала его в щеку, а потом, бросив последний, предупреждающий взгляд на Хейли, вышла вон. В комнате еще оставался запах ее духов. Маршалл понимала, что это был за взгляд ― вмиг чернея и старясь, будто за несколько минут прожила пару десятилетий, Аддерли воткнула бы столовый нож ровно ей в горло, наплевав на последствия, дернись волчица хоть на миллиметр. ― Она напала на меня и чуть не убила, ― зашипела Хейли. Она обеспокоенно дотронулась до своего живота, но, судя по всему, никакого вреда ребенку не нанесли. Волчица слышала его ровное сердцебиение. Никлаус, который проводил невестку взглядом, медленно развернулся. ― Ты укусила ее, хотя знаешь, что укус оборотня смертелен для вампира, ― спокойно произнес властный и холодный голос, заставив Хейли застыть на месте с намертво сжатыми на животе пальцами. ― Ты бы спас ее в любом случае, ― пылко, почти возмущенно выплюнула Хейли, хотя перед глазами отчетливо всплыло, как страшно, унизительно, почти больно было всего несколькими минутами ранее. Как она и думала несколько дней назад ― перед Кайли она оказалась беспомощна. Конечно, в юной вампирше было достаточно милосердия, чтобы больше не трогать Хейли, но этот единственный раз был красноречивее любых слов. ― Это не важно. Слушай меня сюда, дорогуша, ― процедил Клаус. ― Кайли ― мое создание, мой друг, моя сестра, и возлюбленная моего брата, смысл его жизни. Если из-за тебя с ней что-то случится, даже ребенок не спасет тебя. Я расскажу своему ребенку, что его мать была монстром, и ее пришлось остановить. Или он просто не узнает твоего имени. Знай свое место в этом доме. ― Почему он не может любить меня? ― внезапно тихо, отрывисто произнесла Хейли, сжимаясь от страха и вызванной им тошноты. Клаус посмотрел на нее почти с сожалением, с жалостью, но это чувство быстро прошло. В бедах Хейли виновата только она. Да, она носила его ребенка, но Клаус сразу сказал, что до самой волчицы дела ему нет. Хейли была виновата в том, что влюбилась в Элайджу и верила, что у них может что-то получиться, тешила себя ложными надеждами даже тогда, когда древний выбирал Кайли снова и снова. Хейли заставляла Кайли ревновать, упиваясь чужой болью. Хейли напала на Кайли, когда та всего лишь четко пояснила свою позицию. Нет, Никлаус не станет ее жалеть. Девчонка заслужила все, что получила. ― Потому что Элайджа любит ее. Только ее. И никто другой ему не нужен. Выходя, он хлопнул дверью. Хейли вздрогнула. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, и на несколько секунд ей показалось, что даже ребенок в ее утробе был согласен со своим отцом. *** Элайджа улыбался, снова и снова переслушивая голосовую запись, полученную от Клауса. Коротко отписав благодарность брату, он влюбленно улыбнулся. Господи, какую прекрасную женщину он получил в свою жизнь, это было невероятно. Кайли была… прекрасна. Она так спокойно и уверенно определила свое место в жизни Элайджи, перекрыв свою ревность новым потоком кислорода. Она боялась проиграть, но вступив в бой, не дала Хейли Маршалл даже шанса. Обратила ее и ее чувства в ничто. Не то чтобы у Хейли вообще были шансы, Кайли сказала правильно ― в сердце Элайджи было место для одной женщины, для Кайли Аддерли. Он, без сомнения, будет любить своего племянника или племянницу, но Хейли Маршалл так и останется просто матерью ребенка его брата, не больше. Для него точно. Но было безумно приятно услышать, насколько сильно он важен Кайли. Малыш на его руках слегка ворчливо накуксился, и Элайджа перехватил его крепче, улыбаясь мальчику. ― Что, Марк? ― спросил он, слегка покачивая его. ― Мама скоро приедет. Слышал — это ее голос. Мама так сильно любит папу. Кайли всегда его любила, и Элайджа всегда знал, какова сила ее любви. Однако девушка любила его тихо и робко, даже когда они проводили вместе самые страстные ночи. Она говорила: «Я люблю тебя», но Элайджа всегда знал, что за этим стоит больше банального и древнего понятия. И только сейчас он смог узнать, что именно. Он сам зачастую не мог обратить в слова ту гамму чувств, что его съедали, сжигали изнутри, но сейчас, после Кайли, после его умной и храброй девочки, он понял, что это было. Кайли была не просто его любовь. Она была кровью, что текла по его венам, она была его дыханием, его мечтами, его заветами и моралью, была его принципами. Она была его сердцем. Они любили друг друга настолько сильно, что он был ею, а она ― им. И все. Никак по-другому нельзя было описать те чувства, ту страсть, что была между Кайли Аддерли и Элайджей Майклсоном. А Хейли… Хейли еще ответит за то, что посмела напасть на Кайли. Конечно, Клаус рассказал и то, как вампирша ответила на внезапный укус, и это взывало смешанные чувства ― с одной стороны, Майклсон обеспокоился вопросом человечности своей невесты, но с другой стороны был горд, что даже в такой ситуации Кайли сохранила хоть часть холодного разума, и ребенок Никлауса не пострадал. Его сестра Ребекка вряд ли смогла бы так же. Элайджа прежде решил, что они с Кайли сделают то, о чем не решалась попросить возлюбленная ― купят какую-нибудь квартирку и переедут туда, подальше от того, что причиняет его возлюбленной боль. Клаус в этот раз не вонзит кинжал в сердце из-за желания отдалиться от семьи, а потом… потом они что-нибудь придумают. У Элайджи теперь тоже был сын. Сын и любимая невеста. Ему надо заботиться о них, надо сделать так, чтобы ни Маркуса, ни Кайли он никогда не потерял. Чтобы любимая больше не сомневалась в его чувствах. Он был готов на любые жертвы. Ведь Кайли оставила ради него Деймона ― единственного близкого друга, в чьих чувствах не сомневалась, и отправилась вместе с Элайджей в удивительное путешествие. Как он мог предать ее? Маркус заснул на руках у Элайджи. Вампир еще несколько минут смотрел на него, вслушиваясь в тишину вечерней улицы. Отец. Это было так странно осознавать. Элайджа никогда не думал, что после превращения в вампира сможет обрести что-то по-настоящему важное, настолько, что сердце будет заходиться от нежности, от желания защищать, от желания разобрать мир по камешку, чтобы построить его более совершенным. Кайли была такой. И теперь таким стал Маркус. Элайджа усмехнулся ― мог ли он, приезжая в Мистик Фоллс ради Никлауса, подозревать о том, что человеческая подружка Деймона Сальваторе станет его невестой и матерью их приемного сына? Как иногда бывает непредсказуемо судьба, хотя Майклсон считал, что его мало что может поразить в этой жизни. Элайджа опустил Маркуса в кроватку и медленно качал, когда дверь в коридоре открылась, и вампирша переступила порог квартиры. ― Я вернулась, ― шепотом сказала она, зная, что мужчина услышит. Элайджа в последний раз улыбнулся спящему Маркусу и вышел в коридор, встречать свою возлюбленную. ― Здравствуй, любовь моя, ― улыбнулся он, восхищенно смотря на, как всегда, прекрасную девушку. ― Как прошло… Договорить ему не дали. Кайли приблизилась в один шаг, ее сильные руки сомкнулись на его шее и затылке, точно капкан, ее дыхание обжигало, а из губ так и рвался рык. Взглянув в ее глаза, Элайджа попал в паутину, как глупая муха. Она резко прильнула к его губам, оставляя горячий поцелуй. ― Если ты еще раз заставишь меня ревновать, я вырву этой женщине сердце, ― улыбнулась Кайли, и глаза ее сверкнули, как драгоценные камни в темноте. ― Ты мой, Элайджа Майклсон. И никто не в силах это изменить. ― Наконец-то поверила, ― хрипло проговорил мужчина, судорожно вспоминая, где в этой квартире спальня. Он дышал часто, а пульс бешено колотился в висках. Кайли довольно улыбнулась. Резким движением мужчина сжал её талию, заставляя вскрикнуть прямо ему в губы. Элайджа наклонился к ней, взял её лицо в ладони и снова жадно поцеловал в губы. Он пожирал её глазами. Кайли смотрела на него и понимала, что именно об этом пели в триллионах песнях о любви. Это был взгляд мужчины, для которого не существовало лучшей награды, чем сделать свою женщину счастливой. Мягкий полумрак комнаты с плотно задернутыми портьерами, сквозь которые слабо пробивался лунный свет; крошечный ночник в виде свечи, позволяющий смутно разглядеть очертания стройного тела; тихий голос — волнующий, безусловно испуганный. И запах… нежный, едва уловимый. Он проникал прямо в мозг, лишал разума, порождая безумное желание вдыхать всей грудью, ощущать всей кожей, насыщаться всем естеством… Большие горячие руки нежно погладили её шею, спустились к груди, накрыли ладонями, словно пробуя твёрдость и упругость, затем прошлись по рёбрам и плоскому животу, сжали разведённые в стороны бёдра. Этих прикосновений её чувствительности достаточно, чтобы тихо постанывать в поцелуй, потираться о тело жениха, длинными ногтями очерчивать его грудь и плечи, безумно приятно забираться пальцами в сияющие платиной пряди. Элайджа сам не знает, от чего дрожит, влияет на него острота щекотки или ожидания, но он посылает в губы невесты ответный тихий стон. Он сильным слитным движением переворачивается с нею на этой огромной постели, почти бескрайней, когда мир сужается только до них двоих, стоит ему плавно скользнуть в её тело, ощутить шёлковый жар, окутывающий его, сжимающийся вокруг него. Майклсон разрывает поцелуй, не в силах справиться со сбившимся дыханием, и упирается своим широким лбом в её высокий, глядя в широко распахнутые карие глаза, ничего не видящие из-за застлавших взор искр. Они оба видят их сейчас, сейчас они едины, как никогда больше, и парень жаждет продлить это состояние общности, толкаясь глубже и налаживая устойчивый ритм — упругий, неторопливый, полновесный. Он купается в её любви, как в её смазке, и сквозь блаженные полустоны прорывается довольное урчание, когда Кайли, задыхаясь, ищет кислорода в поцелуе с ним. Её скромность уступает место безграничному доверию, и девушка обнажается до конца, безоговорочно, обвивая жениха ногами и подаваясь ему навстречу, отдаваясь и отдавая. Её ногти впиваются в спину Элайджи, когда тот перестаёт подавлять себя, скользит в ней быстрее, вбиваясь в податливое тело страстно и быстро. — Я люблю тебя, — снова и снова повторяет он, давая сходящей с ума от наслаждения Кайли вдохнуть, но не переставая целовать её — подбородок, скулы, шею, уши. Его глаза знали каждую черту её прекрасного острого личика задолго до того, как-то же самое смогли познать губы и язык. Но теперь он сполна наслаждался доверенной ему властью, отмечая чистый холст девичьей кожи следами принадлежности. Цветами похоти и любви расцветали на шее и плечах яркие, несдержанные засосы. — Я люблю тебя… — Я… ах… я… — он на несколько мгновений замирает, погрузившись в Аддерли до упора, но это не помогает ей найти достаточно воздуха, чтобы завершить фразу. Майклсон совсем не оставляет шансов, атакуя глубинную преграду серией мягких толчков, двигаясь в невесту уже не только вперёд и назад, а описывая бёдрами круги, растягивая трепещущую рифлёную плоть, и он не способен насмотреться на Кай. — Я никогда… не любила никого так, как тебя… Она идеальна. Каждая её реакция на него — искренняя, не наигранная, пропитанная аномальной нежностью. Она воспламеняет его малейшей лаской, заставляет что-то невероятно живое и счастливое в груди сжиматься до сладостной боли, когда боготворит и нежит его тело, когда любит его даже чище, чем способен любить он. И это было так легко, это воспринималось как данность, это было так же естественно, как дышать; это была та самая прозрачная простота их нежных отношений, которая не могла приесться, которая ежедневно поддерживала общее счастье, которая позволяла душе распахиваться и петь, стоило только подумать о том, что они есть друг у друга, и ничто в мире не смогло этого изменить и никогда не сможет. Абсолютное чувствование в очередной раз доказано двумя блаженными вскриками, слившимися в один. *** ― Где Маркус? ― спросила Кайли спустя несколько часов, довольно вытягиваясь в объятьях своего мужчины. Элайджа сонно тянется за ней, крепко обнимая руками стройный стан. ― Спит. Знаешь, во всем этом есть один несомненный плюс, ― внезапно говорит он, и девушка разворачивается, с интересом глядя на него. ― Ты ушла от меня, но теперь вернешься с сыном. Кайли, я тебя люблю. Невероятно сильно, что порой, даже не могу дышать, задыхаясь словами, которые не могу произнести вслух. Потому что в моей голове они звучат прекрасно, но стоит попытаться обличить их в звуки, как они начинают казаться полным бредом. Но теперь я знаю, что должен тебе сказать. Ты не просто часть меня, ты ― я. Без тебя я не смогу существовать. Конечно же, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива, чтобы ты получила всё, чего только пожелала, — их носы по-милому глупо соприкасаются, клятвенный, нежный шёпот прямо в приоткрытые тонкие губы. — Ты моя жизнь, моя кровь, моё дыхание, мой разум. Кайли пораженно выдохнула. ― Ты слышал…Как…? ― Неважно. Главное, что я слышал, ― Элайджа повернулся на бок, смотря на такую теплую, родную и любимую Кайли, взял ее руку в свою ладно, и прикоснулся губами. ― Теперь я… теперь я понимаю немного больше твоего сердца. И хочу познать его все. ― Это невозможно, ведь… ― Кайли смеется. ― Ведь мое сердце принадлежит только тебе. Все мои мысли, чувства, эмоции, воспоминания ― все это только твое, Элайджа, ― она перехватила его руку и приложила к своей груди, там, где было сердце. ― До последнего моего вздоха. ― Так долго, как продлиться наша жизнь, ― поправил Древний, улыбаясь. Она только хмыкнула, хотя внутри ощущала полное удовлетворение. Его твердый и уверенный, вместе с тем тихий голос отозвался в ее теле сладкой судорогой внизу живота. Элайджа целует её в тонкие губы, скользя ладонями по острым скулам и ласково зарываясь пальцами в темно-каштановые волосы. Его проявление нежности быстрое, жадное, практически бесконтрольное; он и держит её лицо в руках, удобно для себя запрокидывая лёгкую голову, и ластится, словно лев, и вкладывает всего себя, чтобы приласкать Кайли так чудесно и сладко, как только был способен. — Я подумала, может, дать ему второе имя, ― внезапно сказала Кайли, и мужчина не сразу понял, про кого она говорила. ― В честь тебя. — Что? ― переспросил Элайджа, ощущая внутри невероятный трепет. — Элайджа, мне не нравится ситуация с Хейли, и я… я ревную, но это не значит, что я стала меньше любить тебя, ― Кайли болезненно нахмурилась, но прежде, чем Элайджа успел бы ее успокоить, ее лицо снова просветлело. Она надавила на плечи мужчина и перевернула, прижимаясь к нему сверху, ласково и лукаво одновременно улыбаясь. ― И почему я не могу дать нашему сыну твое имя? Маркус Элайджа Майклсон, ― произнесла она, словно пробую имя на вкус. ― Если ты это сделаешь, ― выдохнул Элайджа. ― Я буду носить вас на руках до конца своих дней. Он мог с уверенностью сказать, что это лучшая ночь в его жизни. Что дальше – ведомо только Богам, но Элайджа знал, что эту ночь он будет помнить до конца своих дней. Кайли рассмеялась. Громко и с придыханием. Они целовались долго, нежно и осторожно: Элайджа ― из-за боязни причинить боль её и без того припухшим искусанным губам, Кайли ― из-за легкой усталости во всем теле. Он покрывал поцелуями её лицо, обводил влажным языком маленькие аккуратные ушки, ласкал шею, чувствуя, как бьётся под его губами тонкая венка… ― Она поплатится за то, что сделала с тобой. Поплатится, ― внезапно прорычал Элайджа куда-то ей в шею, и Кайли, несмотря на расслабленность во всем теле и в сознание, быстро поняла, про кого он. ― Не надо, ― девушка хищно оскалилась. ― Думаю, я доступно все объяснила ей. По крайней мере раздробленные в крошку кости рук заставят ее подумать. — Моя девочка… ― улыбнулся Элайджа. Молодой мужчина, рассмеявшись от облегчения и сильной волны счастья, обхватывает ее тело руками, садясь вместе с ней, прижимая к груди и покрывая её лицо поцелуями. Его руки вплелись ей в волосы, ощущая их мягкость и шелковистость, лёгкую спутанность из-за прошедших часов. Элайджа кинул быстрый взгляд в сторону окна ― голубое зарево уже медленно поднималось из-за горизонта, до рассвета оставалось часа три. Мужчина прижал к себе девушку сильнее. В следующее мгновение Кайли на несколько секунд стало больно, и мир померк перед глазами. Элайджа подхватил обмякшую невесту на руки, с сожалением глядя на ее лицо, с застывшей маской удивление. Точно так же она выглядела, когда Аларик Зальцман убил ее. «Всё и все застыли. Аларик повел рукой, делая легкое, почти невесомо движениями пальцами, будто лаская девичью шею. Оглушительный хруст оглушил коридор, отзываясь в сознание Деймона и Элайджи тупым страхом, недоверием и будто бы отчаяньем. Кайли рухнула на пол, громко стукнувшись с кафелем, а в ее пустых глазах, направленных на лучшего друга и возлюбленного, застыло удивление». Майклсон поморщился ― это вовсе не тот человек и не тот поступок, с которым он хотел себя сравнивать, но кроме этого он не смог придумать ничего лучше. Элайджа ласково погладил Кайли по волосам, аккуратно опуская на кровать и целуя в лоб. Сам он встает, натягивает штаны, на ходу доставая из кармана телефон, и идет в сторону детской, где начинает тихо хныкать Маркус. Он все исправит. Все.