***
С этого дня Темари совершенно забыла, что такое сон. После его ухода она ещё долго сидела перед зеркалом и улыбалась своему отражению: завтра они увидятся снова. Для неё не существовало больше ничего и никого, она готова была раствориться в этих чёрных глазах без остатка. В них — бескрайнее ночное небо с мириадами звёзд и туманной дымкой Млечного Пути, которая пахнет вишней… И, чтобы снова вдохнуть этот дурманящий терпко-сладкий дым, она готова на всё. «Я должна выглядеть так, чтобы он понял, что я чувствую. Чем острее ножницы…» — в её голове появилась странная мысль. Свеча освещала её маленькую комнату. Платье с тихим шелестом сползло с её острых плеч. Длинные юбки оказались на полу, окружая нежные лодыжки девушки, подобно кокону. Она вышла из этой шифоновой западни и, взяв ножницы, принялась перекраивать свой наряд, а вместе с ним и себя. Будто отсекая излишнее ханжество и замкнутость, она отрезала нижнюю атласную юбку по колено, а из отреза решила сделать накидку с капюшоном, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, идя по улице; лямки платья больше не прикрывали плечи — она оставила их открытыми; а расшитый шифоновый шлейф всё ещё стелился по полу, будто напоминая о её гордости и целомудрии. Встретив рассвет за работой, девушка задремала на столе.***
То ли сильная занятость матери, то ли позднее пробуждение Темари способствовали тому, что уже второй день она не видела родных. «Наверняка матушка занята заказами в мастерской, а Канкуро помогает ей с закупкой материалов», — подумала девушка. Она надела перешитый за ночь наряд и, посмотрев на себя в зеркало, решила: «Эта причёска мне совершенно не идёт». Гребень оказался закинут в дальний ящик, ножницами она отрезала себе чёлку, которая теперь закрывала левый глаз, а остальные волосы она собрала в пучок на затылке и украсила его жемчужной шпилькой. «Так-то лучше», — подумала Темари, напоследок оглядев себя в зеркале. Выйдя из дома, она, не смотря по сторонам, устремилась на вершину холма, периодически ловя на себе недовольные взгляды прохожих, которых она задевала по пути. На пороге её уже ждал хозяин школы: — Моя леди, — Шикамару поцеловал её руку и, открыв перед ней двери, впустил в зал. Сегодня свет в помещении оказался зелёным, и было гораздо светлее. — Благодарю, — смелее, чем вчера отозвалась Темари, снимая капюшон. — Ты сегодня просто восхитительна, — откровенно любуясь ей, произнёс молодой человек. — Ну, начнём, пожалуй! — спохватился он. — Итак, тело — основной инструмент танцора, языком которого он должен владеть в совершенстве… И Темари увидела, как по полу скользнула его тень, устремляясь к ней, после чего она снова не смогла самостоятельно пошевелить и пальцем. Она в точности повторяла все его движения. Поначалу ощущение того, что телом, словно марионеткой, руководит другой человек, пугало и зажимало девушку, но в процессе того, как они двигались под его бархатный голос, который отсчитывал восьмёрки, она расслаблялась и начинала чувствовать ритм его движений. Они кружили по залу в медленном вальсе, его рука чуть касалась её открытых лопаток, а второй он бережно держал её ладонь. Она заметила, что теперь движется сама, но ощущала его напор и была ведомой в этом танце: — Спокойнее, Темари. В танце ведёт мужчина. Ты должна расслабиться и довериться мне, иначе мне снова придётся лишить тебя свободы движений, — наставлял учитель. И она доверилась. Они шагали по паркету: двое — одно. Спина Темари прогибалась в пояснице, голова была повёрнута набок, а животом сквозь атлас платья она ощущала его тепло. Он вёл уверенно и властно, при этом был абсолютно расслаблен. Иногда, глядя на сосредоточенное лицо Темари, которая очень старалась, Шикамару непроизвольно улыбался одним только уголком губ. Было в этой улыбке что-то самодовольное и хищное, но внутри он чувствовал невнятный трепет, которого не испытывал раньше, глядя на девушек. Было что угодно: похоть, желание обладать, страсть, но не трепет. А её он держал, едва касаясь лопаток, как фарфоровую статуэтку: красивую, хрупкую. В плавных движениях они «прошивали» пространство непрерывной линией танца. Она кружилась, словно была создана лишь для этого, воздух благоухал вишней, и, казалось, не существует ни душной деревни, ни угрюмых селян, ни забот за пределами зала… Есть только он и она: двое — одно, ощущающие друг друга кожей и живущие сейчас в ритме этого вальса. Закончив танец, они, как полагается, поклонились друг другу, но её руки Шикамару не отпустил: — Ты быстро учишься, Темари. — Это благодаря Вам, — она смотрела на него с восхищением. — А как ко мне обращаться — никак не запомнишь… — учитель покачал головой. — Благодаря… тебе… — девушка засмущалась, но на сей раз это не осталось незамеченным. — Так лучше, — сказал он и убрал с её лица волосы, скрывавшие изумрудно-лазурные глаза. — Думаю, на сегодня достаточно. Ты выглядишь уставшей. — Нет-нет! Тебе не о чем беспокоится! Я в порядке! Но он знал, что с ней происходит. Это было с каждой девушкой, что приходила в его зал: они теряли сон, у них пропадал аппетит; они не обращали внимания ни на кого, кроме него, забывая про родных, готовые проводить сутки напролёт под сводом этого мистического зала; их болезненное желание снова ощутить запах вишни в шоколаде было сродни похоти, которая вытесняла из головы разумные мысли. Она была одержима. И ничем хорошим для неё это не закончится. Посмотрев ей в глаза, под которыми красовались тёмные круги, он решительно, но с нотками сожаления в голосе, изрёк: — Я не провожу тебя. Уходи. Перед завтрашним занятием ты должна отдохнуть. — Он развернулся на каблуках и пошёл в сторону находящейся в другом конце зала двери, которая вела на крышу через витую лестницу. Немного помедлив, растерянная девушка выбежала из зала, не желая больше видеть его.***
Шикамару вышел на крышу школы и смотрел вслед убегающей девушке, пока она не затерялась в толпе у подножия холма. «Теперь она ненавидит меня. Но так даже лучше. Лучше для неё», — с сожалением думал он. «Когда это успело произойти? Когда её колдовские глаза заставили меня забыть о равнодушии?» — он втянул терпко-вишнёвый дым, а выдохнув, растворился вместе с ним. Темари бежала, бежала прочь из этого зала. Прочь от него. Слёзы застилали глаза, шифоновый подол был в пыли, несколько раз она натыкалась на прохожих, совершенно не заботясь об извинениях. Он прогнал её.