***
Прибежавшая домой Темари наконец дала волю эмоциям. Сама не понимая, что заставило её так воспринять его слова, она захлёбывалась отчаянием. Было ощущение ненужности и унижения, ведь она была готова на всё, чтобы остаться там, чтобы быть рядом, но он явно дал понять, что не желает её видеть. Оскорблённое самолюбие столь гордой девушки как Темари терзало её отвращением к самой себе и чувствами никчёмности и стыда. Слёзы душили, грудь распирало от боли, дышать было невыносимо трудно. Пытаясь «снять» с себя это состояние, она остервенело стягивала это злополучное платье. Руки тряслись от беззвучных рыданий; выпутавшись из сетей шифона и атласа, упавших с её беззащитного тела к ногам и скомкав песчаный пояс, она швырнула его в своё отражение, легла на кровать и свернулась, как загнанный котёнок, калачиком. Прошло ещё немало времени до того, как её веки налились свинцом, дрожавшее тело разом обмякло, а нервные всхлипы перешли в мерное сопение, и впервые за несколько суток Темари уснула.***
Идя по длинному мрачному коридору с множеством обветшалых дверей, Темари поочерёдно заглядывала во все. Но с каждой открытой дверью найти желаемое всё меньше представлялось возможным. Она не была уверена в том, что искала что-то конкретное. Скорее, она надеялась найти за этими дверьми свой покой, но ощущение тревоги не покидало её. Она бежала всё дальше и дальше, но коридору не было конца. Казалось, призрачная тень спокойствия ускользала от неё в самый последний момент, будто была на шаг впереди во всех смыслах. Но вот она открывает последнюю дверь — дальше была только зияющая пропастью пустота — а за ней: рассвет, пруд и цветущее поле шалфея. Осторожно, словно боясь спугнуть, она на цыпочках переступает порог. В предвкушении найденного нечто сердце бешено колотится, отдавая гулом в висках. От волнения кажется, что она забывает дышать или, напротив, делает это слишком громко. «Вот то, что я искала. Совсем близко…» — и поняв, что этот нереальный мир не исчезнет, Темари стремглав сбегает вниз по склону, заставляя шалфей источать удивительный аромат. Кожа покрывается мурашками от холодных капелек росы, стекающих по коленкам, утренний ветер треплет непослушные пшеничные волосы. Спустившись к пруду, она замечает знакомый силуэт: чёрный фрак сейчас просто накинут на широкие плечи, цилиндра нет, а смоляные волосы собраны в хвост. Он сидит к ней спиной, но ей не нужно видеть лица. Это он — учитель танцев, и только ему под силу заставить её плясать под свою дудку. Остановившись в паре шагов от него, девушка опускается на колени, подсаживается ближе и пытается понять, куда он смотрит. Всё ещё не глядя на неё, он спрашивает: — Ты когда-нибудь была на том берегу? — Нет… — А я бывал, — он задумался на секунду. — Как думаешь, что по ту сторону? — То, что я вижу: камыши, слева — лес, справа — поле. — А если бы ты оказалась там, в какую сторону пошла? — Налево, — поразмыслив ответила Темари. — Почему? — Возможно, лес тернист, и никогда не знаешь, что можно встретить в нём, но ощущение неизведанности и страха заставляет нас острее чувствовать радость желанной встречи и беречь моменты спокойствия, в то время как в поле нет препятствий, и путь по нему вскоре наскучит… — рассуждала девушка, всё больше щурясь от встающего солнца. — А если этот путь приведёт тебя к гибели? — А если перед этим я буду самой счастливой, разве это имеет значение? Ухмыльнувшись, он приобнял её за плечи. Они могли бы просидеть так вечно, если бы Темари не проснулась. Он стоял на карнизе за её окном в привычном ей облике бледнолицего юноши. Сон — это его территория, он способен заглядывать в разум спящего и менять сновидение так, как ему заблагорассудится. «Это подло, — корил себя Шикамару. — Она имеет право знать». Спросонья она не заметила скользнувшую к окну тень, но почувствовала до боли знакомый запах вишни. «Кажется, я начинаю сходить с ума…» — подумала Темари, опуская ноги на холодный пол. «Мне нужно отвлечься от всего этого. Где моё кимоно?» — Она старалась держаться спокойно и отчаянно пыталась не замечать эту сдавливающую боль в груди. «Нужно увидеться с матушкой», — думала Темари, собирая волосы в прежние четыре хвостика и, выходя из спальни, наткнулась на Канкуро: — Эй! Аккуратнее! Ты чуть не сломала его! — брат бережно держал перед собой ящик, из которого торчали какие-то деревянные рамы, колышки, что-то похожее на узкий барабан от колодца и странное приспособление, напоминающее лодку, только для очень маленького человечка. Темари выхватила «лодочку» из ящика и принялась разглядывать странное изобретение Канкуро: — А это что? Ты уже достаточно взрослый, чтобы пускать кораблики. — Это челнок! — сказал брат и отобрал его у сестры. — Я смастерил для мамы ткацкий станок. А ты его чуть не угробила! И вообще, ты что забыла, какой завтра день? Темари вдруг осознала, что совершенно потеряла счёт времени и запамятовала про мамин день рождения. — Конечно не забыла, — солгала она. — А где матушка? — Из-за того, что ты стала пропадать на своих танцах, ей приходится с утра до ночи разгребать заказы в мастерской в одиночку! Некогда мне с тобой болтать, пропусти, нужно ещё кое-что доделать. — Канкуро отправился в ему одному известном направлении, всё также бережно держа в руках своё творение. «Пора помочь матушке», — подумала девушка и, поправив красный пояс, отправилась в мастерскую, заглянув по пути на кухню и захватив несколько охаги¹.***
Увидев дочь, женщина нежно улыбнулась: — Моя Темари, ты неважно выглядишь. Что-то произошло? — Нет-нет. Всё в порядке. Я принесла охаги, может, перекусим? — С удовольствием, — женщина оторвалась от работы и подошла к дочери. — Если захочешь поговорить, я всегда здесь, — в уголках её глаз заиграли морщинки. На лбу от усердной работы в жаркой мастерской сверкали капельки пота. «Кажется, я знаю, что подарю маме на день рождения», — подумала Темари. Они ели сладкий рис, разговаривали обо всём, и Темари успокаивалась. Щемящее чувство в груди отступало, и его сменяло тепло маминого голоса, словно она заговаривала эту боль. Доев последний рисовый шарик, они приступили к работе. Вдвоём они управились со всеми накопившимися заказами ещё до темна, и Темари решила отправиться на холмы за подарком. Найдя нужную ей торговую лавочку, она принялась придирчиво разглядывать товар: — Он должен быть не слишком большой, но достаточно крупный. И легко ложиться в руку! Цвет… наверное, что-то светлое. Но с ярким акцентом. И из лучшего шёлка! — продавец метался по лавке, слушая все указания девушки. Внезапно он остановился, будто что-то вспомнив, и достал из нижнего ящика длинную коробочку. Смахнув с неё пыль, он вынул красивый веер из тёмного метала и белого шёлка с тремя фиолетовыми кругами. — Вот! Думаю, этот веер наконец нашёл свою хозяйку, — выдохнул запыхавшийся торговец. — Да, — отвечала Темари, не сводя глаз с красивой вещицы. — Это определённо то, что нужно. Сдачи не надо, — она положила на прилавок несколько монет и выскочила из лавки. «Белый с тремя звёздами. Три звезды — это мама, я и Канкуро. Ей понравится».***
Вернувшись домой, девушка нашла в своей комнате букет орхидей с запиской и шкатулку. «Дорогая Темари! Знаю, моё поведение по отношению к тебе не простительно, и всё же я хотел бы объясниться. Нам нужно поговорить. Буду ждать тебя завтра в классе.Твой Ш.»
Открыв шкатулку, она увидела необычный кулон из обсидиана в золотой оправе. Камень был глубокого зелёного цвета, а внутри, казалось, был заточён дым. В конце послания значилось: «P.s. Этот камень похож на твои глаза. Сей скромный подарок не загладит моей вины, но я буду счастлив, если ты наденешь его. Надеюсь на твою снисходительность и с нетерпением жду встречи». Отложив в сторону лист бумаги с филигранно выведенными на нём строчками, она устало опустилась на кровать. Пульсируя в голове, написанные слова звучали его голосом, и каждое отдавало болью в висках. Сегодня Темари ждёт ещё одна бессонная ночь…