Всегда строгий к себе и рассудительный Сокджин не мог найти хоть одну причину собственной печали. Он не был способен иметь эмоции и каждый месяц терял собственную память, а сейчас стоял напротив золотой клетки и не мог понять, отчего ему так сильно хочется плакать. Казалось, только его одного настолько сильно выбило это зрелище, только он не мог успокоиться и дрожал как ребенок маленький перед той самой стенкой, скрывающей ругающихся родителей каждую ночь после маминой сказки. Только ему уже было двадцать шесть, он работал в полиции и не имел права вести себя таким образом, но вел и не знал, как остановиться. Гвоздями прибитый к полу, он все смотрел в глазки этой дивной птицы, находя в ней нечто настолько знакомое и родное, что хотелось прямо сейчас вырвать эти прутья, позволяя расправить крылья.
— Все нормально? — спросил Мин, дергая детектива за рукав. — Эй…
— Нормально, — отмахнулся старший, опуская наполненный ужасом взгляд на плывущие половицы.
Адепты вокруг забились в экстазе, начиная свои танцы сумасшедшие около клетки. За окном больше не было видно ни звезд, ни трещин, и только этот выедающий своими цветами хоровод сейчас был настоящим, а все остальное исчезало. Все, что было за стенами, казалось ненастоящим, фальшивым, и мужчина дал себе самую сильную из пощечин, чтобы привести себя в чувства, но и это не помогло. Их с юным напарником ввязали в танец, заставляя прогибаться в спине и иногда падать на пол, возносить в странном жесте над головой руки и ими размахивать. Точно оказавшись среди тех книжных цыган, оба пришедших чувствовали себя какими-то исконно неправильными и несуразными: их тела так двигаться не умели, не умели ноги с такой скоростью подниматься и опускаться вверх, пока птица в клетке, затравленно глядя на весь этот цирк, пряталась где-то в уголке, зная, что ее в покое точно не оставят.
— В раю у нас только такие пляски и будут, прямо на облаках! — кричали мужчины, обхватывая дам за их заплывшие талии и улыбаясь.
В помещении становилось ужасно душно, в какой-то момент здесь и вовсе закончился кислород, и все начали безжалостно пытаться вдохнуть, воруя кислород в поцелуях. Все без разбору, и Юнги тоже, связанный губами со следователем. Руки подростка тут же взорвались от силы кулаками, и он начал нещадно биться в чужую грудь, точно спрятанная в кокон из пальцев бабочка, но Ким не мог его отпустить, крепко сжимая его голову сзади и поглядывая по сторонам в поисках хоть каких-то зацепок.
Сняв верхнюю одежду и обнажив свои крайне уродливые телеса, то слишком уж полные, то до ужаса худые люди вновь начали танцевать, противно смахивая пот прямо на пол и не боясь больше ни полного отсутствия здесь воздуха, ни запотевших окон с заглядывающей в них тьмой. Так жутко королю еще никогда не было, он чувствовал себя потерянным в этом тумане из красок, точно кто-то схватил его за спину и выкинул в черную дыру. Здесь не было времени, был только сумасшедший ритм музыки и безумие на чужих лицах. Все закончилось вместе с истошным криком птицы, и тогда верующие рухнули на колени, не боясь разодрать их и тут же низко-низко кланяясь в какой-то уже скорее пошлой манере. Переглянувшись между собой, и Сокджин, и мальчишка быстренько отошли в сторону и уже там пригнулись, не позволяя другим прикасаться к себе грязными руками.
Сначала старший даже подумал, что все же смог найти контроль внутри себя и сдержать этот необъяснимый поток чуждых для себя эмоций, но стоило ему вновь соприкоснуться взглядом с этой птицей, как все вокруг наполнилось кроваво-алым, исчезли звуки, разрушилось тело. Он ощущал себя какой-то безвольной куколкой вуду, смотрящей на создателя красными от слез глазами и принимающей иглу в сердце. Изумрудные крылья агрессивно были направлены на стоящих, и клюв несчастной заходился от горя. Один из адептов выскочил и открыл дверцу в клетке, просовывая туда свою руку и подставляя под удар острого кончика ладонь. На лице его тут же заиграла детская улыбка, когда кровь струйкой потекла вдоль пальцев. Та самая старушка тут же подскочила со своего места и ринулась к несчастному, что-то там нашептывая ему на ухо и рассказывая о новом пророчестве.
— Какая же глупость, — выдохнул Юнги, не веря своим глазам.
— Да, — кивнул полицейский, все еще не отрываясь от черных глаз птицы. — Но нам лучше помалкивать.
— Я не такой глупый, каким кажусь.
Хотелось возмутиться еще сильнее, но подростка отвлекло странное чувство, точно кто-то ему смотрит в затылок. Обернувшись, он на секунду дернулся и тут же покраснел, стыдясь подобной реакции и проверяя, увидел ли его маленькую слабость следователь. К счастью, тот и сам явно был не в том настроении, чтобы быть до конца бесстрашным прямо сейчас. На них обоих смотрели безумными глазами, узкие зрачки этого человека бегали от одного лица к другому, а язык мерзко скользил по губам, зубы незнакомца клацали, и он начал тянуть к сидящим впереди свою костлявую руку, хватаясь за шею мальчишки и улыбаясь так жутко, как только мог.
— Мы любим связи, связи любим очень сильно, — прохрипел он, пытаясь втянуть бедного ребенка в новый поцелуй.
И тут же на уста легла крепкая рука полицейского. Ким сжал чужую челюсть со всей той силы, что в нем осталась, чувствуя, как кости под его пальцами хрустят и ломаются. И снова длинный протяжный вопль раной гнойной вздулся в ушах. Припадая головой к половицам и уже окончательно теряясь в изобилии звуков, он не сразу же смог понять, что постепенно подошла его собственная очередь встретиться с этой птицей. Он не мог подняться, поэтому, еле-еле оставаясь в сознании, начал ползти, кое-как ухватываясь за края клетки и подставляя собственную ладонь. Но прекрасный изумруд трогать ее не стал, роняя кровавые слезы и заставляя всех остальных подняться с колен в недоумении.
Старуха с ужасом посмотрела на обессиленного мужчину, делая шаг назад и не веря своим глазам. И никто не верил, оттого и подняли этот дикий гул, размахивая руками и вновь набрасывая на себя черные одеяния. Так жутко болела голова, что на секунду Сокджин, казалось, и вовсе отключился, проваливаясь в тревожный сон, а после — холодное лезвие чужого взгляда. Его схватили за волосы и начали пытаться снова и снова показать своему идолу, но последний только плакал, испуганно глядя и прячась в глубь клетки.
— Так у него нет души, — прошипела женщина, тут же прижимаясь к стенке. — Совсем нет!
Она тут же достала нож из своего кармана и попыталась вознести его над несчастным, но удар перекрыла рука Мина, вовремя подскочившего и не позволившего случиться непоправимому: он знал, что при смерти этого человека его ошейник взорвется. Хотя все же мысль об этом пришла чуть позже, после того, как он бросился на защиту, без капли жалости откидывая оружие в сторону и злобно глядя на застывших граждан, неуверенно оглядываясь и в этот же момент хватая птицу за горло, чтобы никто больше не посмел здесь двинуться или даже пискнуть что-то неясное в его сторону. Ситуация казалась безысходной, поэтому его голос чуть задрожал, совсем уж как-то не-королевски отстукивая:
— Вы знаете, где находится Ким Тэхен? Знаете?!
Неожиданно маленькое изумрудное чудо в его руках засветилось, расправляя крылья и тут же вырываясь из чужой хватки, улетая куда-то под потолок и вдруг садясь на одного из прихожан. Решив, что это некая подсказка, подросток попытался не думать о том, насколько же абсурдна эта идея, и сразу же двинулся к адепту, застывая около его склоненной головы и вдруг понимая: это тот самый человек, что тоже пришел сюда без накидки, то есть, вероятно, и вовсе был гостем случайным. Нахмурившись, Юнги наклонился и приставил к его горлу свой красивый ножик, пытаясь вызвать у своего нового заложника чувство страха, но в итоге получая только этот странный, пугающий взгляд, в рамках радужки ничего, кроме карего цвета, не спряталось, и ни одна звездочка внутри не поблескивала от ужаса.
Понимая, что их время на исходе, он, все еще не позволяя никому коснуться себя и размахивая лезвием, подошел к полицейскому, замечая, что тот наконец начал дышать ровно. Казалось, тот и вовсе просто выжидал нужного момента, чтобы вновь показать собственную силу, и, услышав подходящие к нему легкие шажки, подорвался с места, подхватывая юного напарника вместе с этим незнакомцем и выбегая прочь из здания. В этой темноте их никто не смог бы найти, как и они не могли понять, куда им двигаться.
Была только дорога под ногами, да и та заканчивалось через метр, из-за чего действовать пришлось крайне быстро и осторожно. Детектив попытался схватиться за руки найденного ими возможного свидетеля, но тот оказался в сотни раз проворнее и сильнее тех вздутых от собственной веры людишек в прогнившем здании. Из-за стоящей вокруг мертвой тишины было трудно сосредоточиться, но Сокджин прекрасно понимал, что у него совсем не было выбора, поэтому он принял этот бой на себя, отталкивая ребенка в сторону и нападая первым. Оружия у нападавшего не было, и пока что это явно играло на руку служителю закона.
Привыкшему легко побеждать в рукопашном бою каждого, кто посягался на целостность его организма, детективу пришлось изрядно попотеть в этот раз, чтобы нанести первый удар, применяя самый нечестный прием и заставляя противника отшатнуться в сторону, когда он понял, что не может дышать. Однако последнее лишь на мгновение его отвлекло, а дальше их силы были равны, и они продолжали бессмысленную драку до тех пор, пока незнакомец не вытащил из кармана пистолет, наставляя его на полицейского. Из-за воспоминаний, утерянных его, вероятно, в детстве и пришедших с первым упавшим на землю осколком фальшивого неба, страх перед этим лишь сильнее разволновал доселе спокойное море разума, и тот начал стекать глыбами ледяными вниз по организму.
В этот же момент выстрел с другой стороны пришелся на чужое плечо. Джин повернулся назад, видя запыхавшегося Чимина, еле-еле успевшего прийти на помощь. Младший встал перед коллегой и закатил глаза, глядя на этого педанта в элегантном грязном костюме, с этими зализанными волосами и уж больно гордым орлиным видом для того, кто не смог воспользоваться другим козырем. Его лицо казалось все же немного знакомым, но сейчас Паку явно было не до этого, и он попытался еще раз утяжелить чужое тело своей пулей, но промахнулся, позволяя обладателю уже одного ранения скрыться в тумане.
Изумрудная птица без капли страха приземлилась на плечо Кима, тем самым заставляя другого следователя сначала недоуменно посмотреть на это зрелище, а после как-то раздраженно выплюнуть изо рта жвачку в попытке поскорее отсюда уйти. Благо, тьма начала рассеиваться, и над головой даже закружилась коса луны, ржавым лезвием проходясь по нервам и их прорезая напрочь. Все были настолько уставшими, что и не сразу же заметили смотрящих на них через окна безумцев. Юнги и старший узнали эти взгляды сразу же, с отвращением глядя на переместившуюся в душную комнату для собрания тьму и больше не желая дрожать перед чужим безумием.
Здесь, на улице, никто из присутствующих на мероприятии не имел права даже открывать свой рот. Законы Среднего кольца были крайне суровыми и строгими, но эффективными в подобные моменты. Опасаясь то ли репрессий в свою сторону, то ли высылки обратно в трущобы, адепты нападать не стали, но проклинали чужие спины так громко, что к концу посрывали голоса. В Древнем Риме была возможность найти себе свидетеля, если поорать несколько дней на площади рыночной, и отчего-то все эти возгласы да стоны не имеющих здесь никакой власти напоминали именно об этом моменте забытой истории, рассказанной подростку на том единственном уроке, который он не прогулял.
— Назрел вопрос, — начал Чимин, поджигая фитиль в сигарете. — Догадываешься, какой именно?
— Догадываюсь, — кивнул Сокджин, оглядываясь на птицу. — Но ответить на него не могу.
— У меня тоже есть вопрос, — вдруг подал голос идущий сзади мальчишка. — Что значит у тебя нет души?
Отвечать ему, разумеется, не стали, из-за чего на чужом личике тут же родилось дикое возмущение, что невольно и небо само сейчас должно было расколоться и свалиться на его плечи, однако все подобные чувства сразу же отошли на второй план, стоило ему увидеть своего друга, перепуганного, но изо всех сил пытавшегося не выдать собственные эмоции. Его нежные руки забрали с собой все волнение, и юный король решил больше не думать ни о чем, что связано с полицией: они для него все еще были крысами.
Стоит сказать, та фраза взбудоражила не только одного Мина, но и всех присутствующих, в особенности того, кому она была предназначена. Конечно, он давно догадывался, что и с ним, и с его партнером было далеко не все в порядке, однако всякий раз информация скрывалась. Думая об этом, он начал находить определенные параллели между самим собой и тем самым Ким Тэхеном, человеком живущим, существующим, но по документам даже не рожденным. У них тоже не было ни паспортов, ни личных дел, только полицейское удостоверение и что-то там фальшивое, специально подготовленное и не являющееся чем-то весомым. Все вело к тому, что их собственная судьба могла быть связана и с этой религией и с теми, кто убил детей. Вероятно, если бы он написал нечто подобное в отчете, его раскатали бы по поверхности, но пока сама полиция не понимала этого факта, они могли действовать достаточно свободно. Посмотрев на Пака, мужчина тяжело вздохнул и снова погрузился в свои мысли, уезжая подальше отсюда и плавно вальсируя в ночной темноте между серыми панельками.
У них не осталось зацепок. Каждый раз новое посещенное ими место выводило хоть куда-то, а теперь единственное, за что они могли ухватиться, — тот самый незнакомец, решивший ввязаться в драку, однако никто даже лица его запомнить не смог. Все больше и больше погружаясь в столь тяжкие думы, Ким с горечью осознал еще один факт: вероятно, здесь замешаны те силы, которые они попросту не смогли бы побороть. Все митинги и собрания Среднего кольца контролируются, регистрируются и проверяются, то есть кто-то совершенно точно выдал им разрешение на проведение чего-то с такой программой. Отдел религии в местных органах был сформирован, насколько он помнил, достаточно недавно. Закусив щеки с внутренней стороны, Сокджин начал бегать глазками по тускло освещенной дороге, периодически поглядывая в стекла и ни слова не произнося.
Хотя слова и не были нужны: все думали о чем-то своем. Чимин не был гигантом мысли, но тоже понимал, что в этом деле слишком уж много странностей. И только, казалось, Чонгук мало о чем мог поведать остальным, но смотрел прямо в глаза птицы, замечая в них нечто одинокое.
— А вы знаете, что это за птица? — прошептал он, прерывая эту пелену молчания. — Ей издревле поклонялись и ее название соответствует драгоценному камню, раньше таких выводили на всеобщее поклонение и почитание, даже молились ей.
— Ну, мы это заметили, — немного огрызнулся Юнги, толкая друга в бок и без слов прося больше не говорить и не подсказывать ничего этим крысам.
— А еще есть версия, — все равно тихонько добавил он, — что есть несколько форм, которые принимает душа. Птица — одна из них.
Сначала мужчина слушать какого-то ребенка не хотел, однако, услышав последнее, откинулся на сидение с какой-то особой силой и понял, что вокруг них складывается пазл из чего-то совершенно точно нехорошего и неправильного. Отвечать музыканту не стали, но ему ответы и не требовались: он знал, что его услышали. Напарники, переглянувшись, застыли от непонимания, даже руки их, казалось, остолбенели, пальцы больше не гнулись. В их головах возник один единственный вопрос: можно ли украсть чью-то душу и преобразовать ее в нечто подобное? Прекрасный изумруд так и сидел на плече, поблескивая своими глазками-бусинками, пока взрослые перед ним умирали от неожиданного понимания своей ситуации.
— Да глупости это все, — младший ударил коллегу по плечу и отвернулся.
— Верно, это глупости.
Только отчего же такой отчетливый волчий скулеж все еще отстукивал периодически вместо сердца? Чимин ненавидел думать о самом себе, но сейчас чем больше он погружался в себя, тем ему становилось тревожнее. Он ощущал, как некое подобие страха играло между его венами, перескакивая по этим железнодорожным путям и падая под колеса в отчаянном желании быть раздавленными и уничтоженными. Прикусив до крови язык, Пак пытался вспомнить хоть что-то из собственной жизни, чтобы понять, куда им двигаться дальше. Желание забыться во сне увеличивалось по мере приближения к дому. Секунда — и все внимание было переключено только на несущегося по дороге командира, размахивавшего руками и что-то безмолвно выкрикивавшего. Автомобиль тут же остановился, и все сидящие в нем обернулись на встревоженного мужчину.
— Разворачивайтесь и уезжайте по этому адресу как можно скорее, — строго сказал он, отдавая в руки одного из них бумажку. — Не подведите меня и дальше, хорошо?
— Но что случилось? — обыденно спросил Ким. — Этим детям…
— Ты умный мальчик, — перебил его старший по званию, неожиданно поглаживая по голове. — Поэтому не спрашивай, а просто уезжай, понял? И ты, — он посмотрел на свое главное несчастье, — держись за него, понял? Больше не теряй себя.
Он тут же ударил по машине, заставляя Сокджина развернуться и вновь прорезать мглу фарами. Никто ничего не понимал, но и ослушаться приученные подчиняться старшим попросту не могли, оттого сразу же исполнили приказ. Конечно, из-за все еще не до конца рассеявшегося тумана было трудно разглядеть простреленную спину своего руководителя, и даже сейчас он не посмел повернуться к подчиненным своими ранами, не желая тревожить детские сердца. Зачем-то махая им рукой на прощание, он дождался, когда даже легкого намека на задние огоньки не останется в воздухе и только тогда улыбнулся, прошептав:
— Пожалуйста, только спаситесь.
Он хотел бы сейчас закурить, но понял, что в его руках больше не осталось силы. Тщетно пытаясь сделать свою последнюю затяжку, он упал замертво, тогда же и раздался взрыв. Две горящие квартиры — какое несчастье, правда? Только они одни, специально подготовленные для двух особенных полицейских. От этого звука каждого в салоне машине передернуло, и безумие начало накрывать их сердца. Казалось, весь мир, свернувшись в кровавую мессу, начал играть на их нервах свою мелодию. Однако детективам страшно не было, намного хуже было сидящим сзади мальчишкам, ведь они тоже могли взорваться там, обгорая до косточек и умирая в абсолютном незнании собственной смерти. Чонгук рвано выдохнул, склоняясь к коленкам и пытаясь успокоиться. В нем бурлили слезы, выплакать которые он попросту не мог: так не поступают сильные. И короля, хоть он никогда бы не смог в этом признаться, липкий ужас кутал в свои перины, небо целовало его мертвые губы, а легкие смольные выедало противное чувство тоски. Они не должны были находиться сейчас здесь, не должны были, но и выбора у них больше не было.
Приехав по нужному адресу, сначала они не поняли, что могли делать на пустыре. Ночь потихоньку увядала в небе, качалось рядом геранью одиночество. В утренних красках рассвета они кое-как смогли все же отыскать проход в спрятанный в землю амбар, проходя в это страшное пыльное помещение и включая фонарики. Чимин держал подростков за запястья, ведя за собой и тут же находя диван, откидывая детей на него и замечая подле него изображение четырех детишек, очень похожее на те рисунки, что были в Нижнем кольце. Приглянувшись, он с дрожью в голосе понял: он смотрел на себя в детстве. Только у него на лбу была родинка, только у него были такие щеки и немного вздутое правое веко.
Решив больше не избивать собственную память, он отложил рамку в сторону, усаживаясь на холодный бетон рядом с Сокджином, очевидно, тоже решившим отдохнуть и не разбираться на больную голову во всех тонкостях и прелестях их ситуации. Выдохнув пылью и уткнувшись в собственные коленки, следователи быстро провалились в грязный, наполненный алым цветом сон, где всякому крику находилась своя оболочка. Они оба слышали, как холодком вдоль позвоночника проходится чей-то шепот:
— Вам нечего бояться, вы ведь станете новым непобедимым оружием.
***
— Тебе совсем нечего бояться, золотце, — говорил странный мужчина, сжимая руки Тэхена в своих так крепко, что кости прогибались и хрустели, готовясь сломаться. — Мы не сделаем тебе больно, но поможем тебе найти свой путь! Разве не хочешь ты помочь всем людям?
И Хосок стоял рядом, и он смотрел, как у несчастного ребенка снова забирают то, чем люди, как правило, и вовсе не дорожат. Может, в истории мира и нет цикличности, а только одни парадоксы, однако в судьбе самого мужчины встречалось только первое. Как и много лет назад, он просто был посредником между чужими планами и не своими жизнями. Мальчишку бессовестно хватали ученые, разбуженные тревожными новостями и крошащемся на кусочки небе. Их милая иллюзия рушилась, так разве могли они так просто на это смотреть? Когда этот мир окончательно рухнет, они все мечтают переселиться в «Рай», тот самый, такой же идеальный, как и во всех тех сказках, только в них для жизни там нужно было умереть — какая несусветная глупость! Каждый присутствующий здесь верил в возможность построить свой собственный идеальный мир. Но ни один мир не строился без жертв.
— Ну что ты, маленький, не узнаешь нас? Совсем-совсем? — шептали они, даже не пытаясь скрыть собственные мерзкие улыбочки. — Мы твои друзья, это просто твои родители убедили тебя про нас забыть! Но не они хорошие, а мы, только мы!
— Те, кто так говорит, не может быть хорошим, — выдохнул он, мечтая расплакаться словами. — Почему вы убили тех детей?.. И что вам нужно от меня?..
Чону было все известно досконально, он прекрасно знал, что хотят сделать с этим ребенком, даже не представляя, как столь яркие глазки лишатся своего доброго блеска, как эти губы потеряют оттенок застывшей на них ласки. Вся красота этого человека вмиг станет такой же ненастоящей и глупой, как и всегда это было раньше. Сколько он уже видел этого? Сколько еще увидит перед тем, как получит свой собственный билет в тот самый идеальный мир? Он стоял перед разворачивавшейся трагедией и даже не пытался бороться с самим собой, пряча руки за спиной и продолжая безмолвно любоваться тем, как Кима больше не пытаются в чем-то убедить, насильно связывая его руки и утаскивая за собой дальше по коридору.
Мальчишка пытался кое-как отбиться, понимая, что, даже если он и мечтал подарить всего себя другим людям, он не мог доверять никому из тех, кто смотрел на него как на вещь. Даже Юнги, не считавший его человеком и избивавший каждый день, держал внутри клетки своих зрачков совсем другие эмоции, скорее испытывая к нему, такому жалкому и слабому, жалость. А эти люди выглядели так, словно уже сейчас готовы были вцепиться в его оленью шейку, защелкивая ее в пасти волчьей. Подросток попытался найти спасение в пустых глазницах своего похитителя, но тот только отвернулся, не желая даже думать об этом больше. Предатели всегда поступают именно так, правда? Спрятавшись среди черных отросших волос, мужчина закрыл свои уши, чтобы не слышать этот отчаянный детский крик.
В конце концов, учёным это надоело, и один из них сильными руками надавил на горло младшего, начиная душить его до тех пор, пока в нем не осталось силы сопротивляться. Дальше тащить его уже было чуть легче, и эти умалишенные упивались возможностью вот так вот просто использовать чужое тело. Поместив его в один из стоящих аппаратов, они приковали Тэхена ремнями так, чтобы тот точно не смог двигаться. Ким не сразу же понял, куда он двигается, но ощущал внутривенный страх, разрывающий его тело на кусочки. Оказавшись в ловушке из каких-то странных белых стенок, он почувствовал, как хирургическое лезвие разрезает на его груди крест, впиваясь какой-то трубочкой в его центр и принося неимоверное количество боли, сбежать от которой было попросту некуда.
Задыхаясь и рыдая, мальчишка отчаянно пытался найти в себе последние силы, чтобы сопротивляться, но бездушная машина все равно по кусочкам вытягивала из него что-то. Странная жидкость изумрудного цвета тянулась вдоль прозрачных трубочек, и он пытался понять, что происходит, но терялся в собственных страданиях. Он всегда был один, но сейчас ему отчего-то так сильно хотелось, чтобы кто-то был рядом, чтобы хоть раз его поддержали и утешили. Но мысли об этом лишь сильнее давили на измученный организм, и слезы безвольно скатывались по скалистому личику.
Почувствовав, как ломаются кости его грудной клетки, он снова заорал, дрожа всем телом и начиная харкать кровью ровно до тех пор, пока не потерял сознание. И стоящие за аппаратом от ненависти к телу этого наглеца тоже уже готовы были выть. Ни сейчас, ни тогда у них не получалось сделать то, что было очень нужно, поэтому один из ученых, мужчина лет шестидесяти, тут же повернулся к своему бывшему подопечному и вдруг сказал:
— Сынок, кажется, в нем было недостаточно боли, ты же знаешь, что нужно делать? Мы ведь уже так поступали с одним, помнишь? Вот и сейчас так сделай, понял?
Последнее вылетело из его уст так строго и серьезно, что внутри Хосока и вовсе все перевернулось. Он ненавидел этого человека всем сердцем, так сильно, что готов был выблевывать собственные органы только при одном взгляде на него, но вместо этого он натянул на свое лицо предателя новую маску, улыбнулся и положительно кивнул, получая те самые долгожданные одобрительные хлопки по голове. Как же мерзко.
***
Намджун мало что мог вспомнить, голыми руками собирая осколки памяти, но понимая уже сейчас: что-то совсем не то. Может, он попросту не помнил этого, а может с ним ничего такого и не случалось, но сейчас он ощущал себя брошенной на берег рыбой, отчаянно пытавшейся дышать. Он не чувствовал, но все равно ощущал нечто настолько чужое и странное, точно кто-то сорвал с него кожу, и он больше не мог называть себя тем, кем был раньше.
Что-то его подзывало к себе, и в этом стремлении у него не получалось сопротивляться, он послушно вверял свое тело этому призыву, сначала попадая на странное мероприятие, а после и вовсе оказываясь втянутым в драку. Настолько рассудительный и серьезный человек, никогда не проявлявший эмоций, теперь был по-настоящему прибит к велению ветра, и его штормило во все стороны. Только к утру он все же смог понять, что происходит, и пока осознание этого приходило в его пустую голову, он оглядывался по сторонам, замечая слишком уж характерные для Нижнего кольца мотивы. Вероятно, ему стоило бы сейчас развернуться и уйти, но его сердце автоматически тянулось куда-то дальше, через все замусоренные проспекты и холодные улицы.
Облака наклонялись так близко, что он мог коснуться их рукой, и луна падала в ладошки, монетками серебряными отстукивая церковные мотивы. Ах, если бы только был кто-то, кто мог объяснить несчастному, куда его вела судьба, он был бы безмерно благодарен, но вместо этого молча шагал по вечно неспящему району Сатурна, касаясь длинными тонкими пальцами изображений четырех деток и кое-как выходя к зданию приюта. Головная боль тут же пронзила его легкие, и весь кислород из них попросту исчез, оставляя после себя назойливое чувство тоски, зудящее под кожей и расцветающее полями холодными там же. Хост попытался сделать шаг, но провалил и это задание, впервые ощущая свое тело настолько тяжелым и неподвижным.
И пока он вот так стоял в оцепенении, он впервые мог
почувствовать, как все вокруг него рушится. И дело здесь уже было вовсе не в небе, не в веселящихся людях вокруг него, а в том, что в его организме больше не осталось ни капли того безразличия, только впившиеся в органы иглы. Память сама себя разбивала вдребезги, и, ловя эти осколки, преступник кое-как вспоминал забытое детство. Алые слезы текли по его щекам, как холод иконки вдоль ликов святых в ночи советских репрессий. Так и сам наемник видел перед собой играющих детишек. Один из них вечно смотрел на небо, второй прятал за собой самого младшего из них, а последний стоял отдельно, сжимая в руках ножик и вытирая застывшую на личике соль.
И Намджун уже знал, кем из них являлся он сам, желая подойти и обнять этого мальчишку, утешить его хотя бы собственным молчанием, но тут же теряя вереницу этих маленьких мыслей, оставаясь разве что с разбитым сердцем. Секунда — и он вновь услышал этот детский смех, наполненный каким-то ужасно знакомым маленьким счастьем. Обернувшись, он смог заметить двух дерущихся хулиганов, одним из которых был и сам. Нападая на своего противника с деревянным мечом, этот глупец ощущал себя самым настоящим богом, и Ким понимал теперь, что же все это время так гложило его тело, что заставляло его печалиться всякий раз, когда опадают листья, а солнце возносится чуть выше обычного, танцуя для кого-то в своей привычной манере.
Попытавшись коснуться собственных галлюцинаций и продвигаясь все дальше на территорию приюта, он столкнулся с вновь рыдающим собой. Тот он, маленький и несчастный, сидел между двух израненных детей, касаясь кровавыми ручками своего лица и умоляя «братьев» его простить. Но никто не прощал. Все бездыханно лежали на траве, содрогаясь от боли. И мужчина не смог выдержать этой грусти, обнимая самого себя и окончательно теряя эти воспоминания.
Он не забыл их, но с первыми лучами утренней зари уже понял, что вернул себе какую-то часть утерянной души. Стерев позорные слезы, он тут же нахмурился и вновь почувствовал странный зов, сравнимый разве что со скрежетом внутри себя. Дотронувшись до земли, он смог ощутить ее странное бездетное тепло и тут же начал рыть яму, не страшась, что кто-то может выйти и застать его за столь неясным делом. Пальцами он смог нащупать что-то металлическое, и тогда небо окончательно само себя излечило, теряя те самые трещинки и превращаясь в одно сплошное полотно туманного фиолетового.
Найденная рукоятка меча в руках пульсировала и грела руки. Изумрудный кристалл в самом ее центре горел изнутри.
