Tear

Шаг в неизвестность не может не быть рискованным, однако это все еще лучше, чем шаг в пропасть, с оным все участники данного действия оказались знакомы даже слишком хорошо. То, что они увидели дальше, с чем встретились по ту сторону их действительности, было сложно описать словами, но если бы кто-то попытался, то первой же отскочившей от стенок разума ассоциацией стала бы ночь, холодная и одновременно теплая, мягкая и жесткая. Оказавшись наедине со звездами, они застыли на дороге между двумя невозможностями. Конечно, догадки здесь было строить глупо, однако Сокджин, будучи достаточно умным и образованным, прекрасно понимал, что они оказались в расщепленном времени, где каждое мгновение замедлялось и становилось одинаково вероятным с тем, чтобы и вовсе не быть. Каждый воспринимал это пространство по-разному, и для самого мужчины оно показалось достаточно идеальным, почти ньютоновским, для мальчишек оно было похоже разве что на протяженность, а для Чимина — на пустоту, такая же была и в нем. Оголенное от непринятия самого себя сердце больше не билось, а если и билось, то так медленно, что хотелось плакать от каждого его удара — самая настоящая пытка. Будь это фильм, они бы точно встретились с призраками своего прошлого, но там, за гранью созданного из душ зеркала, они смогли заметить только все свои невероятные. В мире Кима не было ничего, и сам он был ничем, сливаясь с движением воедино и не двигаясь вовсе. На секунду даже ему стало не по себе, пока кромка ночи под ногами ширилась и вытесняла его сущность, чтобы и дальше быть такой вот полой и бездетной. Если детектив был телом или вещью — уже не столь важно, — то он двигался по кривой дорожке, оказываясь около созвездий и в них же взрываясь, чтобы после открыть глаза в ярком мире красок своего подземного города только для элиты. Вот только если у старшего все получилось достаточно безболезненно, если не говорить о чувстве полной отрешенность от всего происходящего под ребрами, то у мальчишек все прошло совсем иначе. Их нутро разделили на сотни осколков, растянув тяжелые думы на тысячи верст во все стороны, они отчаянно шли по звездам, залетая в новую реальность и оказываясь по две стороны действительности. Голова раскалывалась, а из носа текла кровь, с грохотом падая на пол, в новое отражение себя. Даже если бы они попытались что-то сказать, у них бы этого не вышло: любые слова разлагались прямо в горле. Но во всяком случае они были и они есть, а вот увидеть Чимина им никак не удавалось, как бы они этого ни хотели. Оказался тот в пустоте, точнее, в том, что люди называют пустотой. Где-то на Востоке она была позитивной, фундаментальной, способной построить целый мир, но вдалеке этой гадкой полуночи были только христианские негативные мотивы, заставлявшие превратившегося в Ничто Пака шагать и одновременно стоять на месте. Преодолевал ли он хоть одно расстояние? Или не двигался вовсе? В какой-то момент он оказался среди темных осколков собственной личности, добежать до которой не мог, несмотря на все свои усилия. Выдохнув свое замешательство, он тут же наполнил легкие ничем, теряя сознание и оказываясь по ту сторону этого пространства уже только тогда, когда его вырвавшаяся из тела душа схватила его за воротник и буквально вырвала из небытия. Четверо оказались в одной комнате, но в совершенно разных местах. Теперь они стояли напротив друг друга, но не могли ничего сделать, и поэтому Юнги, доселе знавший только язык жестокости и не понимавший никаких философских категорий, тут же замахнулся кулаком и разбил эти стенки между ними, окончательно погружая их в чувство неотвратимого. Звук заполнял уши, но уже через мгновение они снова были со своими напарниками, разглядывая пестрый, вычурный карнавал перед собой. Мин попытался схватить руку Кима, чтобы дать ему понять, что он здесь, однако тот не двигался, бегая глазками по этим скрывающим лица маскам и пытаясь понять, где они вообще оказались. — Кажется, президента мы здесь не найдем, — выдал он, выдыхая и тут же глядя вниз. — Почему? — непонимающе спросил младший и тоже опустил слова глаза, тут же неуверенно добавляя: — Да что вообще здесь происходит?.. — Думаю, мы оказались в двух версиях времени. Судя по лицу мальчишки, понял из этих слов он немногое, однако, заметив реакцию на свое невежество, тут же начал смотреть куда-то в сторону, скрывая свою растерянность. Хотя полицейский не стал бы его осуждать, ему и самому верилось в подобное с трудом, ведь там, в участках, им никогда не рассказывали о секретах Верхнего кольца. Очевидно, некто гениальный научился использовать материю так, как ему этого хотелось, и подобными изобретениями здесь пользовались абсолютно все, ведь, по сути, душа — самый дешевый материал, использование которого применимо везде, где только можно. Такой вот бесчеловечный способ обогатиться, в сотни раз хуже грабежей и погромов. Немолодые женщины в своих ярких нарядах танцевали в бешеном ритме, и их мужчины все в тех же строгих костюмах вторили их движениям, радуясь и периодически отлетая в сторону, чтобы испить дорогого вина и рома. Запах пота стоял всюду и смешивался с пряностями на столах. У юного короля даже потекли слюнки, когда он увидел эти угощения, ведь единственным его лакомством был молочный коктейль, украденный из церкви или взятый взаймы у какого-нибудь священника. Но пока выйти туда, преодолев завесу темноты, в оной они стояли уже по меньшей мере несколько минут, вероятно, стало бы для него фатальным решением, оттого он не двигался и только смотрел себе под ноги, а там стояли Чонгук и Чимин, тоже держащиеся за руки и с каким-то особенным ужасом в своих глазах рассматривающие то, что находилось перед ними. — Что мы будем делать?.. — спросил Мин на выдохе. — Следуй за мной, — прошептал он, сжимая чужое запястье покрепче. Его души нигде не было видно, и с телом она еще ни разу так и не сплелась, отчего полагаться на нее детектив не решался, действуя крайне осторожно и не выходя из темноты до тех пор, пока они не преодолели эту толпу ярких красок и бесов. Оказавшись около какой-то лестницы, они неуверенно сделали шаг прямо на нее, надеясь после выбраться отсюда, ведь, как известно, путешествия между категориями никогда ничем хорошим не заканчивались. Дышать здесь было все труднее, и временами они даже кашляли, пытаясь скрыть собственное удушье. Все эти тысячи ступенек, скрепленных чужой фантазией, поднимались вверх и становились все круче и круче, из-за чего после несчастным пришлось буквально ползти по ним, хватаясь за выступы. Казалось, впервые мальчишке пригодились его отточенные навыки выживания, так как он делал это с особой легкостью в собственном организме, беспрепятственно и быстро взбираясь на самый верх и тут же подавая руку напарнику, втаскивая его на этот маленький островок и оглядываясь по сторонам. Они видели тысячи зеркал вдалеке, и им невольно даже показалось, что они уже погибли и сейчас зря пытаются что-то отыскать, но сердце старшего горело и прожигало грудь, повелевая двигаться дальше, а Юнги не мог ослушаться, он хотел идти за столь сильным человеком, периодически им любуясь и вдруг говоря: — Если нужно будет воспользоваться оружием, я могу им стать, — он слегка улыбнулся. — Ты так пытаешься измениться, — беззлобно усмехнулся Ким. — Наверное, это здорово. — На самом деле, это скорее больно, ведь жить прошлым и злиться на весь мир достаточно просто, намного сложнее помогать другим не ради своей выгоды и иногда терпеть из-за этого неудачи, ведь не всякий отплатит тебе тем же. Хотя сейчас мне кажется, что смысл не в этом, а в том, чтобы научиться делать бескорыстные поступки. — Может быть, — ответил он. Честно говоря, сам следователь еще не до конца мог принять эту правду, хоть и верил в то, что этот ребенок пришел к правильным выводам. Трудно меняться в лучшую сторону, ведь никто никогда тебе не поверит, для всех ты уже по умолчанию отвратительный, нераскрытый, утрированный и чуть ли не ненастоящий. Людям трудно поверить в то, что некоторые способны становиться лучше, ведь «лучше» означает «не такой загадочный», «не такой особенный», плохим быть романтичнее. И все же если даже король, мальчик, готовый нападать на всех и вся раньше и не знавший пощады даже для тех, кого пожелали бы самые страшные убийцы, теперь предлагал собственное тело в жертву, это не могло не радовать. Радовало и пугало, и последнее чувство рождалось от того, что и сам Сокджин в какой-то момент обязан был принять такой же путь, но не мог. Он не хотел умирать. — Можно мне задать вопрос? — спросил он, шагая вдоль пустого острова навстречу странному свету вдалеке и добавляя уже после положительного кивка: — Ты говорил, что для тебя убить полицейского — принципиальное дело. Почему? — Это долгая история, — немного замялся подросток. Замялся, но все же рассказал, перенося их глупые тела в те времена, когда на улице каждый верил в это фальшивое небо и жил под ним, не думая о заботах. И все бегали, кричали, громко жили, только один сирота, выживавший с помощью умения убивать даже самое милое и красивое, однажды попался в руки таким же вот людям в форме, только черной, и им в их пошлых мечтах, разумеется, очень даже нравилось наличие рядом с собой живой игрушки. Всегда весело смотреть за тем, как кто-то страдает, такое вот первобытное развлечение, сейчас переросшее уже в нечто понятное и примитивное. Юнги все еще помнил тот ужас в своем сердце, когда чужие руки касались его, раздевали, когда толкали дальше на самодельную арену, выставляя с голыми кулаками против бешеных псов. Он не был глупым ребенком и прекрасно понимал, что один укус такой его убьет, поэтому сразу же взял себя в руки, взял, чтобы после больше никогда не думать о чем-то. Разрывая чужие пасти и выдыхая собственный страх, как ему нужно было поступить еще? Его снова и снова ставили против животных, называя ласково «волчонок», а после растлевая его сильное тело, ведь дать отпор им он уже не мог, как бы сильно ни хотел. И каждый вечер его изматывали и в полночь, такую же темную, как и эта, с ним творили самые страшные вещи, дабы после по утру уйти на службу и помогать другим. Как это называлось? Внутри все еще все замирало от одних только воспоминаний о тех днях, но было в них и нечто светлое. И когда юноша стал рассказывать об этом, на его тонких губах рассветом туманным засияла улыбка. То светлое и то прекрасное, что могло спасти его от любого страшного зверя — музыка, выплаканная смычком на струнах. Подбираясь как можно ближе к приоткрытому окошку, он всегда вслушивался в безмолвные, но такие пронзительные мелодии, сыгранные незнакомым мальчишкой с вечно воспаленными от слез глазками. Уже тогда он поклялся защитить этого ребенка во что бы то ни стало, чтобы он пронес свою способность дарить людям надежду, и он так сделал, став с ним другом и защищая от всего, что приготовил тому жестокий новый мир. Вот только и здесь выросший в грязи и ненависти Мин, конечно же, совершил свои ошибки, и все же сейчас, говоря обо всем этом, он даже был немного горд собой. Много молвы ходило о том, какой он отвратительный, и король был отвратительным, он смирился со званием ужасного человека. Но дружба с Чонгуком все равно была для него гордостью, пусть он долгое время по привычке и не замечал этого, ревновал его и вечно пытался перетянуть на себя одеяло. Пока он был рядом со своим названым братом, он был счастлив. — Хорошо, что ты нашел такого человека, — только и ответил Ким, прерывая рассказ младшего. — Я рад. — Надеюсь, ты сможешь найти такого же и полюбить его. Это были слова отчаяния. Отчего-то подросток уже знал, что его восхищение и его влюбленность не взаимны и такими никогда не станут, поэтому, разделываясь с собственной болью, желал врагу самого лучшего, того, чего хотел сам всем сердцем. Правда, столь жертвенный поступок не был замечен мужчиной, и тот только безучастно кивнул, останавливаясь на краю их пустынного острова и видя перед собой узенькую дорожку. Отпустив чужую руку, он тут же направился дальше по ней, медленно двигаясь и стараясь не свалиться в черную пугающую бездну. Юнги последовал его примеру и тоже начал медленно переступать с ноги на ногу, иногда останавливаясь и оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает: по коже так и бежали чьи-то незнакомые взгляды. Через полчаса безмолвного движения дорожка сузилась до какого-то совсем уж невероятного размера, чуть ли не превращаясь в канат. Сил держать равновесие больше не было, из-за чего юноша, быстро смекнув, что ему нужно делать, сразу же снял с себя ремень и, схватившись за оба его конца так крепко, как только мог, покатился вдоль этой странной белой веревки, тут же болезненно врезаясь ногами в новый островок и чуть ли не сваливаясь в бездну, но тут же через все неприятные ощущения выбираясь наружу и замирая: перед ним была дверь, а за ней — сотни ярких красок. Здесь же только ночь и весь сопутствующий ей черный с брызгами белой краски звезд. Детектив решил не испытывать свою судьбу (все же тело его не было столь молодо и легко) и медленно пополз, стирая ладони в кровь и в какой-то момент все же останавливаясь не в силах больше двигаться. Нечто в груди его застучало, забилось с бешеной силой, и тогда он принял для себя роковое решение, тут же отпуская руки и на секунду действительно проваливаясь вниз. Мин даже и закричать не успел, только моргнул, как чужое тело тут же было подхвачено изумрудной птицей, поставившей его рядом с младшим и тут же вновь распавшейся на сотни песчинок. Ким не совсем понимал, отчего его душа так себя ведет и никак не хочет возвращаться обратно, однако сваливал это на то, что по натуре он был слишком уж мечтательным человеком, и, очевидно, что-то в нем блокировало желание летать. Во всяком случае, сейчас уже не было выбора, и он первым сделал шаг навстречу неизвестности, тут же вздрагивая, когда услышал выстрел. Переглянувшись друг с другом, они оба разошлись по противоположным темным углам, шагая вдоль лестниц вверх этой странной усадьбы и выходя в яркий коридор, где на каждой стене таились изображения некогда счастливой семьи. Не было никакой охраны, не было даже диких животных, оных им уже довелось встречать, когда они только пробрались в то заброшенное здание в увядающем мире. Размышляя об этом и опасаясь нападения, отчего-то Сокджин понял: сейчас они не знают, что происходит в их реальности. Возможно, там уже было попросту нечего спасать. Мысли об этом пугали, но он все равно сжал руки в кулаки и продолжил двигаться. Ведь он и не собирался кому-то помогать, он не хотел защищать ни людей, ни самого себя, но знал, что кто-то обязан это сделать, поэтому не стал отступать. Здесь больше не было звуков. Выстрел стал вестником тишины, и от этого становилось совершенно не по себе. Открывая комнаты, напарники вечно сталкивали с чернотой, никуда не ведущей. И если даже они проходили в них, то возвращались обратно, шагая в лабиринте и никуда не двигаясь, посему было решено идти вдоль, как бы много времени это ни заняло. Что-то там горело ярким изумрудом, и чем ближе они к нему становились, тем сильнее им выжигал этот свет глаза, однако бояться уже было нечего. — Мы… — прошептал убежавший вперед мальчишка, останавливаясь. — Мы опоздали. — Что? — нахмурился старший, становясь рядом и вглядываясь в размытое изображение перед собой. В какой-то момент дикий рев вновь заполнил все пространство вокруг, и чужакам оставалось только закрывать свои уши, не решаясь даже сдвинуться с места. Внезапно их попросту подняло в воздух и прибило к стенкам. Чтобы не потерять друг друга, в полете подростку пришлось буквально обнять руками талию старшего и зажмуриться. Оказавшись непомерно близко друг к другу, они кое-как смогли выстоять, прижимаясь к чужим телам и не позволяя этому смертельному холоду себя сломать. Когда все это закончилось и вновь наступила спокойная синева безмолвия, Ким сразу же открыл глаза и понял, о чем говорил мальчишка: они действительно опоздали. Перед ними стоял стол с высеченным спереди гербом Республики Сеул, а за его столешницей пряталось тело с простреленной головой. Лица уже было не разобрать, но все знали, что у семьи Президента была родинка на носу. Судить по ней было бы глупо, но точно такая же была и у Тэхена, узнать было не трудно, поэтому на секунду их тела заполнились отчаянием. Мин подошел ближе и взял руку мужчины в свою, чувствуя, как в ней еще держится живое тепло. Кровь тоже была свежей, и она безвольно стекала вниз, пока последние остатки надежды перегнивали в глазах странствующих. — Ты говорил, что мы в расщепленном времени, да? — повернулся к детективу юноша. — Если так, разве нет шанса, что Чонгуки и твой друг спасут его в своей версии настоящего? — Если они оказались там, то это возможно, — спокойно кивнул он. — Но если они опоздают и там… Я не знаю, что тогда случится, но уверен, что ничего хорошего не произойдет. — Тогда нам остается только надеяться… Глупая мысль, и они оба это понимали, однако сейчас, глядя на итог чужой печали, у них больше не было выбора.

***

Если бы в объем понятия «ужас» вмещались все их страхи, они, вероятно, смогли бы разглядеть раздробленность под своими ногами, смогли бы узреть, как их собственные тела находят свое отражение в других людях по ту сторону грани пола. Однако ни Чимин, ни его спутник не могли и с места сдвинуться, глядя на то, как перед ними целые своры собачьи с алыми глазками ходили вокруг, кружились, все расхаживали в разные стороны и точно не замечали ничего вокруг себя. Пыльные столики с прогнившими продуктами, стоящая всюду вонь, черная плесень — все это заставляло окаменеть. Кое-как собравшись с мыслями, Чон сжал чужую руку покрепче и сразу же выдохнул свою песню, зажмуриваясь от страха. Сейчас они бы не смогли убежать, им попросту было некуда, так что единственным их спасением была возможность одурманить этих диких животных. И те покорно прижимались к полу, вглядываясь мордами в свои человеческие обличья в этих пестрых нарядах. От той радости и веселья здесь не было и грамма, только обросшие паутиной комнаты. И пока несчастные шагали между зверями, в их желудки забирались эти сгнившие мотивы, хотелось выблевать этот запах, уже осевший на костях и не способный вымыться и через тысячи лет, даже когда от самих них не останется ничего. На стенах висели странные картины, точно кто-то в рамки вставил свои воспоминания, не решаясь в них заглядывать и оттого одаривая их только местом в тени. Там, среди выкрашенного в золото дерева, выцветали фотографии кудрявого мальчика, маленького Тэхена, улыбавшегося своему отцу и протягивавшего к нему руки. Где-то виднелись и целые фрески с одним только ликом бывшей супруги Президента, доселе живущей в одиночестве и в полном незнании всего, что происходило здесь. Детектив отчаянно пытался не смотреть на все это, но ему было слишком уж любопытно, поэтому он не мог оторвать глазки свои от этой печали, всматриваясь в каждый ее осколок и неожиданно дергаясь, когда заметил самое большое изображение перед дверью, ведущую к лестнице. Над длинными воротами красовался яркий прямоугольник, где в обрамлении можно было разглядеть две мужские руки, тонкие и изящные. В одной из них красовалось лезвие, а дальше — разрезанные вдоль вены, и эта цикличность снова и снова себе вторила. Остановившись около нее, чужаки замерли. Сзади них — море из алых бешеных глаз и покорных тел цвета дегтя, спереди — чужая неудачная попытка самоубийства. Куда им нужно было двигаться дальше? Молча переглянувшись, они сделали шаг вперед, начиная подниматься по яркой расписной лестнице вверх и сначала даже не замечая, как все эти псы тянутся за ними, оставляя лап своих черные следы на столь красивом мраморе. Чем круче становилась лестница, тем сложнее было подниматься, несчастные собаки скулили и соскальзывали вниз, выли и умоляюще смотрели на чужаков, из-за чего сердце младшего буквально разрывалось. Он видел во всем этом что-то такое знакомое и родное. И сам он тоже некогда был щенком, не знавшим ничего, кроме одиночества, оттого теперь, когда его молили о помощи даже такие зубастые хищники, он не мог и пошевелиться. — Ты такой добрый, — грустно выдохнул Чимин, хватаясь за чужой воротник и утаскивая мальчишку за собой вверх. — Это ведь плохо, да?.. — прошептал он, глядя, как эти кровавые огоньки удаляются. — Мне… — Пока это делает тебя собой, оно не может быть плохим. Из-за этих слов юноша слегка приободрился, начиная уже самостоятельно ползти вверх и кое-как доползая до широкого островка в этом странном ночном пространстве. Звезды плавали прямо за краем, и казалось даже, что их можно было коснуться рукой, но, потянувшись к ним, младший только сжал пальцами пустоту, понимая, насколько же, вероятно, далеки желаемые огни и как невероятны они в своем маленьком изяществе. Выдохнув, он тут же догнал своего напарника и начал идти вдоль прогнившей земли, пока та бурлила под ногами, где-то лопалась и трещала, а где-то и вовсе проваливалась в небытие. Ступать нужно было крайне осторожно, поэтому, прижавшись друг к другу, они искали пути, уже после замечая, что под тяжестью их тел все ломалось и рушилось. Обратного пути попросту не было. Остановившись, Пак краем глаза заметил трещину, из-за чего попытался переступить, но полетел вниз, хватаясь рукой за край в последний момент. Сердце Чонгука пропустило несколько ударов, и он тут же вытянул следователя из бездны, обхватывая его крепкое, но все еще хрупкое тело руками и начиная бежать в сторону той самой узенькой дорожки. Держаться на плаву было тяжело, однако сейчас отпустить полицейского было бы безрассудно: он видел, как его теплые зимние ботинки наполняются кровью. — Вы ранены, — обреченно сказал он, стараясь как можно быстрее и аккуратнее шагать вдоль столь опасной линии. — Верно, — спокойно кивнул в ответ он, — если я стану обузой, убей меня, понял? Не надо трусить здесь, я сам прошу. — Вы просите слишком многого, — горько усмехнулся музыкант. — Думаете, вы настолько бесполезны? Мне жаль это слышать. Хотелось сказать в сотни раз больше, хотелось, чтобы этот человек посмотрел на себя чужими глазами и увидел собственную красоту, но все же никто из них двоих не был настолько неразумным, чтобы не понимать: выбор всегда будет не в их пользу. Поэтому младший так и не смог сказать о том, что влюблен, а через поцелуи, разумеется, увидеть это было практически невозможно, поэтому приходилось просто прятать свои чувства глубоко-глубоко в душе. Оказавшись около длинной белой веревки, подросток тут же вспомнил, как часто он и Юнги так убегали от бандитов и иных неприятных личностей по канатам с развешенным грязным бельем. Это было достаточно весело, однако в такой ситуации он попросту не мог ничего сделать, да и душа Чимина никак бы им здесь не помогла, поэтому юноша посадил раненого детектива на более-менее твердую часть узкой дорожки, а сам решил проехаться дальше и узнать, что скрывалось за дверью. Возможно, там и вовсе не было ничего. Рассказав свой план, он со страхом в сердце отпустил чужие руки и полетел дальше, держась руками за ремень и оказываясь в странном темном коридоре. Вскоре силуэт Чона исчез из виду, и полицейский остался наедине с самим собой, осторожно снимая ботинок и видя торчащую кость. Открытый перелом голени, конечно, радовать его совершенно не мог, но и боли он практически не чувствовал, поэтому еще мог трезво мыслить, даже несмотря на то, что вид такой его ноги достаточно сильно выводил из равновесия. Он мог бы попытаться ползти, однако в такой ситуации это было бессмысленно. Решив для себя, что он прыгнет в бездну, если случится что-то плохое, чтобы этот ребенок не брал на свою совесть убийство, он тяжело вздохнул и закусил губу, уже после чувствуя, как земля под ним начинает трястись. От крика все могло только усугубиться, поэтому, только оскалившись по-волчьи, он обернулся и вздрогнул. В паре метров от него стоял Президент, тот самый и настоящий, о существовании которого уже, казалось, забыли все жители Верхнего кольца. В изящных пальцах мужчины ютился пистолет, яркий и расписной, и сам этот человек был безумно, безутешно красив. На уже немолодом лице совсем не было морщин, только несколько около больших глаз в обрамлении длинных ресниц. Они с сыном действительно были очень похожи, и оба казались спустившимися на землю ангелами. Засмотревшись на это создание в белоснежном традиционном одеянии, на секунду следователь потерялся во времени и не сразу же смог схватиться за свой нож. Двигаться было трудно, но он попытался, чуть ли не сваливаясь в пустоту. Заметив его, черты старшего неожиданно смягчились, он начал шагать навстречу незнакомцу, и под его ногами прорастали цветы, земля больше не трещала и не рушилась. Спрятав оружие, он подал свою руку полицейскому, слегка улыбаясь, но, замечая чужую рану, сразу же подхватил юношу на руки и спокойно пошел дальше, умело шагая по канату и ничего не говоря. Эта тишина убивала его, настолько, что Пак и слова из себя выдавить не мог, теряясь в печали этого человека, а та всюду ширилась, прорастала даже через одежду и сковывала всякое движение. Безвольной куколкой болтаясь в объятиях Президента, следователь все же кое-как растормошил самого себя и тут же толкнул чужака в грудь, говоря: — Почему вы так спокойны, а?! Вы вообще знаете, что происходит снаружи?! — он огрызнулся, скрипя зубами. — Разоделись здесь в дорогие ткани, пока ваш мир умирает! — Тише, милый, это место любит покой. Стоило старшему открыть дверь в все такой же грязный и страшный коридор, как они встретились с Чонгуком, по щекам которого текли слезы. Сначала полицейский попросту не мог понять этого, но после, зацепившись за картины, сразу же застыл от боли внутри себя. Он видел сотни изображений с сотней попыток убить себя. Все эти картины перемешивались с грустными лицами его семьи, и от этого становилось еще хуже. Только сам мужчина по сторонам не смотрел, вымученно улыбаясь и проходя дальше, отдавая в руки младшего раненого и легким движением открывая двери в свой кабинет. Стены гнили, страшная вонь заполняла ноздри, заставляя морщиться. По правде говоря, напарники совсем ничего не понимали, не понимали, но чувствовали себя так, словно кто-то взял их души и перетер на мясорубке, точно некто попытался уничтожить все, что было им дорого. Встреча с отцом Тэхена оказалась самой печальной из всех возможных, ведь еще никогда они не видели так много страданий, скрепленных рамками одного красивого тела. Усевшись за свой стол с вырезным гербом Республики Сеул, он изящно приподнял голову и сказал: — Я бы предпочел сделать это без свидетелей. — Чего?! — заорал Пак, открывая от возмущения рот и уже готовясь наброситься с кулаками на сидящего перед собой. — Вы не можете нас выслушать?! Слушай сюда, ублюдок, ты- — Что вы хотите с собой сделать?.. — прошептал Чон, закрывая чужой рот своей ладонью. — Это еще одна… — А ты очень умный, солнышко. Он говорил ласково, но его пальцы дрожали, было видно, как он нервничает. Музыкант отчаянно не понимал, что ему следует сделать дальше, поэтому быстро усадил на пол детектива, а сам подскочил поближе к старшему и тяжело вздохнул, начиная кричать о том, что мир там, снаружи, буквально разрушался. И его даже слушали, сияя в тусклом свете своими огромными янтарными глазками, но не вдумываясь ни в одно из проглоченных слов. Отчего кто-то решил, что, делая шаг за лезвие, ему вдруг захотелось бы спасать что-то увядающее? Ему совсем ничего было не нужно, и мысли об этом буквально убивали несчастного Президента. Последний откинулся на спинку стула и печально спросил: — А вы хотя бы знаете, куда попали, дети? Хотя, вероятно, раз вы пришли сюда, чтобы рассказать о плохих новостях, то понимаете не до конца. — Я ничего не понимаю вообще, — сказал Чимин, закатывая глаза и недовольно морщась. — Но это не помешает мне разочароваться в тебе. — Это не так важно, котенок, — старший пожал плечами, — я и так всегда был сплошным разочарованием. Поэтому и хочу просто закончить со всем этим. Он тут же опустил взгляд вниз и улыбнулся еще ярче, вкладывая в пистолет одну последнюю пулю и уже поднося его к своему виску. Подросток не на шутку растерялся, проглатывая свой же голос и понимая, что он никак не успел бы остановить этого человека. Но пока бедный мальчишка, слишком добрый и не способный на жестокость, был бессилен, сам Пак чуть ли не воспылал от ненависти к слабости человека, оному доверили целую республику. Он хотел умереть? Хотел сделать себе больно, отгородившись от своих близких? Для следователя все это выглядело как детский лепет, и он тут же злобно засмеялся, выпуская из груди свою душу. И взрыв раздался, заставляя всех троих закрыть глаза, однако пуля пришлась вовсе не на голову, а куда-то в сторону. В это же мгновение мужчина заметил, как волк впился зубами в его предплечье, заставляя направить дуло пистолета куда-то в сторону. Боль тут же пронзила все тело неудавшегося самоубийцы, и он успел только тяжело выдохнуть свою горечь, когда тяжелое тело зверя взгромоздилось на него, прибивая к столу всем своим весом. — Я расскажу тебе, что такое желать смерти, ублюдок.