Прокатиться с убийцей до Нового Орлеана

— Это ничего не значит.       Штраус медленно повернулся, отрываясь от созерцания восходящего солнца. Рэй невольно отметил, что синяки под глазами стали ярче, напоминая о бессонной ночи. Шури выглядел так, будто на него напал оборотень-вампир — весь в синяках и укусах, а волосы всклокоченные, набитые всяким сором. Он улыбнулся. — Да. Не значит.       Рэй повторял это мысленно и вслух. Он говорил себе, что просто хотел поиздеваться над наглым попутчиком. Унизить, оскорбить, растоптать. Не получилось. Рэй не уверен, кто над кем взял верх, кто выиграл. Он начал понимать, что пошёл на поводу мальчишки. И ужаснулся. Ему давно, считай никогда, так не срывало крышу. Он буквально не помнил прошедшую ночь, не помнил деталей, слов, движений. Это неслыханно. Ахико был пьян без алкоголя, и всё из-за неумелых поцелуев школьника?! Штраус продолжает улыбаться.       Самое страшное — ему мало. Катастрофически мало. — Хули ты всё время-то лыбишься, блядь?!       Шури пожал плечами. — А чего ты так злишься?       Потому что обычно, когда говорят: «Это ничего не значит» — так и есть. Не трогает сердце, не будоражит чувства.       Снова летел ментоловый дым. Ахико ловил себя на мысли, что ему очень нравится, как затягивается Штраус, как ловко стряхивает пепел. — Куришь всякую дрянь. — Да пошёл ты.       Теперь они стали заложниками своей игры, в которой не понимали правил. Рэй знал, кто Шури на самом деле, и тот платил тем же. Они могли уничтожить друг друга, достаточно направиться в полицию и раскрыть личности друг друга. А ещё у Штрауса сладкие от конфет и шоколада губы. Они угодили в ловушку.       «Это ничего не значит», — повторял Ахико, притягивая попутчика к себе за воротник джинсовки, пропахшей сигаретами. Он доказывал себе, что проверяет крепость нервов мальчишки. Шури больно, но он улыбался назло.       Штраус не сопротивлялся, но изощрённо мстил. За видимой покорностью скрывалось столько всего. Мальчишка кусался с остервенением, так, что Рэй замечал следы в зеркальце заднего вида и удивлялся. Шури быстро учился, не стеснялся, разве что совсем немного — красные щёки выдавали его. Он давал сдачи сполна, ему нравилось смотреть на кровь, в этом проявлялось преимущество. Раздражающая улыбка плавала по лицу, её хотелось содрать, залить бензином и поджечь. Но самое жестокое, то что Рэй не прощал, не спускал с рук, то, что мальчишка молчал. Ни всхлипов, ни стонов. Лишь изредка он закусывал губу, закрывая глаза, царапая плечи.       Это не любовь, это не красиво. Это больше похоже на драку. Они давились дымом, который выдыхали в лицо друг другу. Захлёбывались газировкой и пивом, и чувствами. Об обеззараживании ран речи вообще не шло. Штраус грыз свой ножик, а на следующей остановке они отстреливали банки с десяти метров, сидя на капоте, на котором через пять минут повторялись сцены из фильмов для взрослых. В сумке Штрауса оружие, поддельные паспорта и очень много пачек New Port. А ещё сладости. Все руки в гематомах, костяшки сбиты. Он смеялся.       Шури тыкал пальцем в чёрное небо, рассказывая о созвездиях, но Рэй не слушал.       Им осталось два дня. А потом всё пройдёт. Они расстанутся в Новом Орлеане, в Беззаботном городе. И больше не встретятся. Никогда.       Они танцевали прямо на дороге под тяжёлый рок, бьющий из динамиков. Ещё один день исчез, оставаясь в памяти догорающими окурками. — Это ничего не значит. — Да. Не значит.       Верно, потому что это не любовь. Они не способны на такое высокое чувство. Это просто развлечение на время дороги.       Когда Штраус заснул в своей лёгкой футболке, Рэй накрыл его кожанкой.