I'll never be, I'll never be All of the things that you need me to be Я никогда не буду Той, какой ты хочешь меня видеть. Halestorm — White Dress
POV Китнисс — Меня приняли! Приняли! — кричит Прим и кружится по всей гостиной, весело смеясь. Она только что вернулась с собеседования, на котором провела не меньше четырех часов. Что там можно было делать столько времени — не представляю. — Рада за тебя, сестренка, — говорю я с веселой улыбкой, и поудобнее устраиваюсь на диване среди подушек. — Кстати, помимо самого собеседования, что ты там еще делала? — Как что? — Прим останавливается посередине комнаты и непонимающе смотрит на меня. — Мне устроили экскурсию по клубу, познакомили с будущими коллегами, показали, где и с каким оборудованием мне предстоит работать. Ты не представляешь, насколько это крутое место! Тебе нужно будет прийти на мое первое выступление. Обязательно! Я усмехаюсь про себя, думая, не растеряла ли моя сестра все навыки диджейства за то время, пока не работала в этой сфере. В любом случае, эта идея мне нравится. — Я так понимаю, что этот вопрос не обсуждается, да? — я дождалась утвердительного кивка Прим и продолжила: — Хорошо, с удовольствием посмотрю на тебя. Кстати, а когда? — В следующую субботу вечером. Считай, почти сразу же после твоей арт-вечеринки. Я озадаченно смотрю на нее. — Какой вечеринки? — Ты разве не видела приглашение? — удивляется Прим. Я в ответ лишь качаю головой из стороны в сторону. Сестра сразу же срывается с места и бежит в коридор. Буквально через пару секунд у меня в руках оказывается вскрытый конверт. Я одариваю Прим укоризненным взглядом, вытаскиваю аккуратно свернутый листок, разворачиваю его и читаю: — Уважаемая Китнисс Эвердин, почтем за честь пригласить Вас и всю остальную команду журнала «Черный Одуванчик» на нашу первую арт-вечеринку «В темноте», которая состоится в арт-студии «Вильямсбург» в Бруклине восемнадцатого сентября. — Так что? Ты туда идешь? — нетерпеливо спрашивает Прим, заглядывая в письмо. — Раз пригласили весь наш журнал, то придется пойти, — говорю я со вздохом и убираю письмо с конвертом на кофейный столик. — Видимо, эта вечеринка — отличный материал для будущей статьи. — Отлично! — Прим явно радуется, что я иду, и это вызывает у меня некоторые подозрения. — Чему это ты так рада? — Кит, — сестра закатывает глаза в притворном возмущении, — здесь нет никакого тайного смысла. Я рада, потому что ты наконец повеселишься как следует. Ты очень редко отдыхаешь, и мне это не нравится. Так и жизни радоваться перестанешь за постоянной рутиной и стрессом… Ее слова меня успокаивают, и я с легкой улыбкой глажу ее по голове, заправляю длинные пряди волос ей за уши. — Спасибо, сестренка. Но не волнуйся — я не перестану радоваться жизни. Не так уж все и плохо. Прим улыбается моим словам, и я целую ее в лоб. Мне совсем не хочется думать о том, что, возможно, она снова пронесла в дом таблетки или еще что похуже. И я не думаю. Я хочу верить ей. Нет, не так… я верю ей. Здесь и сейчас. *** Вечером с работы возвращается Гейл. Два с половиной года назад он нашел себя в области разработки мобильных игр и, хоть эта работа и отнимает у него много моральных и, в том числе, физических сил, он в ней души не чает. Когда в прихожей раздается звук открываемого замка и легонько хлопает дверь, мы с Прим наслаждаемся просмотром старых голливудских фильмов. Ничего противозаконного — просто душевные комедии, рассчитанные как раз для семейного отдыха на вечер. — Всем привет, — Гейл, присев рядом со мной на диван, наклоняется ко мне и мягко целует. Прим же, фыркнув, демонстративно смотрит в экран, делая вид, что нас не замечает. — Что смотрите? — «Завтрак у Тиффани», — отвечаю я. Мы с Прим с детства любим этот фильм — он настолько легкий и жизнерадостный, что о всех невзгодах как-то сразу забываешь, когда с головой погружаешься в разворачивающийся на экране сюжет. — Опять? — хмурится Гейл. Он не поклонник повторных просмотров фильмов, которые уже видел, поэтому наши с Прим пристрастия не совсем одобряет. — Снова, — отвечаю я, и добавляю спустя секунду: — Кстати, пока не забыла. В пятницу вечером я еду на арт-вечеринку в Бруклин, а в субботу… — Что еще за вечеринка? — прерывает меня Гейл, тут же нахмурившись. Стоит упомянуть, что за все время, которое длятся наши отношения, его ревность потрепала мне изрядное количество нервов. Этот раз — не исключение и, похоже, кое-кто все же нарывается на крупную ссору, которой мне всеми силами хочется избежать. — Вечеринка новомодного художника Джейка Хилла, на которую пригласили всю команду нашего «Черного Одуванчика». В творческих кругах он сейчас — знаменитость, а наш журнал, как ты знаешь, специализируется на современном искусстве. И эта вечеринка — отличная возможность выпустить впоследствии весьма успешный номер с информативными статьями. Так, похоже, мой ответ его все-таки удовлетворил. — Хм, ладно, — подумав какое-то время, говорит Гейл. — Меня просто не устраивает, что ты поедешь туда одна. — Не волнуйся, за мной есть, кому присмотреть, — отвечаю я, всей душой ненавидя его собственнические замашки, которые проявляются из-за моментально закипающего чувства ревности. — Не маленькая уже. — Кискис, честное слово, взрослая ты только по паспорту, — улыбается Гейл, снисходительно глядя на меня. — Иногда ты все еще ведешь себя, как та маленькая девочка, которую я впервые увидел тогда в лесу. Хмыкаю и скрещиваю руки на груди, но невольно вспоминаю этот случай. Да уж, мне было… сколько? Вроде бы тринадцать лет. Не такая уж и маленькая, но не по меркам родителей. Они всегда считали нас с Прим детьми и, возможно, в этом есть своя доля истины. Меня с детства манила орнитология и фотография, поэтому отец брал меня с собой на периодические вылазки на охоту в лес. Сама я не охотилась, но фотографировала местную природу и даже делала кое-какие зарисовки в блокноте, который всегда носила с собой. Одно из моих увлечений — фотография — сохранилось и сейчас. Но вот рисование пришлось оставить — я не считала себя достаточно талантливой для этого. Поэтому вот уже более десяти лет не брала в руки ни карандаши, ни краски. В день, когда мы с Гейлом встретились, я сидела на пеньке и рисовала сойку, что прыгала по ветке соседнего куста и буравила меня внимательным взглядом своих черных глаз-бусинок. Гейл тогда меня здорово напугал, когда внезапно появился позади меня и спросил, кто я и что тут делаю. Птица, естественно, упорхнула на дальнее дерево, подальше от лишнего и беспокоящего шума. Рассерженная, что меня так бесцеремонно прервали на сложном занятии, я, кажется, накричала на бедного парня. Помню, он сильно удивился и тут же попросил прощения. Извинения я приняла, но вот дуться не перестала. Поэтому на вопрос, как меня зовут, специально назвала свое имя неправильно — вместо «Китнисс» ляпнула «Кискис». С той поры он меня так и зовет иногда, но ласково. Не стану скрывать, мне нравится то, как он произносит это милое прозвище «Кискис». Это навевает некоторую ностальгию и легкую печаль о тогда еще беззаботном и счастливом времени из детства. Гейл, как оказалось, уже с одиннадцати лет был заядлым охотником, и в день нашей встречи, как он мне объяснил, как раз занимался постановкой ловушек недалеко от того места, где я рисовала птицу. С того дня прошло уже четырнадцать лет, и за это время мы уже многое успели повидать и пережить. Все это время мы были практически неразлучны. Были друзьями, каких в мире еще поискать надо. Но… все когда-нибудь заканчивается. И наша дружба тоже частично, но закончилась. Так сказать, «перетекла» из одних отношений в другие. Друзья начали потихоньку умирать в нас, когда Гейл предложил мне встречаться шесть лет назад. И они продолжают умирать по причине участившихся в последнее время ссор по всякого рода пустякам. А все из-за того, что мы оба… слишком упрямы и вспыльчивы. Но его ревность перекрывает даже мой отвратительный характер и просто бьет все рекорды по идиотизму. Согласитесь, ну разве нормально ревновать свою девушку буквально к каждому фонарному столбу? Как по мне, это явно связано с наличием некоторых психических проблем… — Уж лучше я буду маленькой девочкой, чем недовольным всем пессимистом, — улыбаюсь я, изучающе смотря на Гейла. — Это не намек, если что. Так, в общем, и без всякой конкретики. Но Гейл лишь пожимает плечами. — Как скажешь. Я и не собирался заводиться, если ты об этом. Похоже, он сильно устал на работе, чтобы разводить полемику на пустом месте. Я беру его руку в свою, и делюсь с ним теплом, показывая, таким образом, что согласна с ним. Все-таки иногда лучше промолчать и сохранить большую часть нервов целыми. В установившейся относительной тишине и покое мы досматриваем фильм и разбредаемся по комнатам. Все-таки нам всем завтра еще работать, пусть и в разное время. Засыпаю я счастливой — все мои мысли о Прим, о том, как я рада, что она наконец-то заполучила это место. Она справится. Я в этом уверена. Все-таки, она у меня сильная девочка. ***Swing, swing, swing the spinning step You wear those shoes and I will wear that dress. Подойди ко мне своей головокружительной походкой, Надень те самые ботинки, а я надену то платье. Sixpence None the Richer — Kiss Me
За разговорами о походе на арт-вечеринку, подготовкой материалов для колонок, выполнением всевозможных поручений и бесконечной беготней по офисам незаметно пролетает неделя. Работы оказалось так много, что я едва ощущаю течение времени. Моя жизнь сократилась до простой формулы «работа — дом — работа», и грядущий вечер я жду даже с некоторой долей нетерпения — он обещает стать моей отдушиной, своеобразным отдыхом от всего, что давно копилось во мне и было готово уже взорваться. Сама эта арт-вечеринка, если честно, кажется мне немного странной. Во-первых, потому, что ее создатель — Джейк Хилл — весьма экстравагантная личность и приверженец необычного современного искусства. Отсюда вытекает «во-вторых»: эта вечеринка будет проходить в полной темноте, а единственный разрешенный источник света — светящиеся неоновые палочки и браслеты. Использовать их просто — сгибаешь пополам и они начинают светиться. Света от них не так уж и много, они вряд ли позволят рассмотреть лица друг друга, как следует. Зато, по словам Джейка, «они добавляют истинного искусства в атмосферу вечной праздности и разврата». Ну… с художником я бы спорить не стала — дохлый номер. Но посмотрим, может, эта вечеринка впоследствии откроет нам колодец бесконечных идей для написания статей про современное искусство? Кто знает. Народу много — пригласили, если я не ошибаюсь, весь наш журнал и еще какое-то модное издательство с верхнего этажа. Все — из нашего здания. На входе нам раздают светящийся реквизит, который поможет нам ориентироваться в студии, когда мы погрузимся в кромешную тьму. Мне достаются браслет, палочка и кошачьи ушки, на что я снисходительно улыбаюсь и, водрузив ушки на голову, предварительно согнув их, иду в студию. Электричества в студии уже нет, видно лишь, как то тут, то там мелькают темные силуэты в светящемся реквизите, двигающиеся под грохочущую музыку и громко переговаривающиеся. Прямо блуждающие огоньки на болоте. Глядя на это зрелище, усмехаюсь про себя, и наобум иду к месту, которое принимаю за бар. Как ни странно, я не ошибаюсь. — Эй, Эвердин! Давай сюда! — слышу уже немного пьяный голос главного редактора нашего журнала — Хеймитча — и иду в его сторону. — Эбернети, — с легкой усмешкой говорю я, беря с барной стойки какой-то коктейль. — Уже веселишься? Что-то ты рано. Или семейная жизнь настолько достала, что уже невмоготу? — Ох, солнышко, умеешь ты атмосферу подпортить, — кислым тоном заявляет Хеймитч. Его лица я, если честно, не вижу, только темное нечто с едва заметными очертаниями глаз, носа, рта и волос. Но за два года работы бок о бок мы узнали друг друга настолько хорошо, что я буквально чувствую его эмоции. — Я даже еще не начинала, — хмыкаю, отпивая внушительный глоток горячительной жидкости, которая моментально обжигает мне горло. Не удерживаюсь и начинаю надрывно кашлять, пытаясь попутно сделать вдох. Хеймитч сочувственно похлопывает меня по спине со словами: — Ну, будет-будет. Куда ты так торопишься? Будто бы в шею кто-то гонит. Такое нужно аккуратненько пить, по глоточку. А ты, считай, выдула залпом сразу половину. — Хеймитч… ты… не помогаешь… — хриплю я и прищуриваюсь, пытаясь разглядеть на столе воду, но не нахожу. — Лучше скажи, что это за отвратительное пойло… — Ты схватила Лонг Айленд, кажется, — хихикает Хеймитч и тут же икает. — К… карма дала тебе подзатыльник за спешку. Не делай так больше. — Вот тебя забыла спросить, — ворчу я, наконец-то отдышавшись. — Фух, пойду на поиски уборной. Может, хоть там вода есть. — Удачи, — смеется Хеймитч, и его смех тут же заглушается кавер-версией песни «Порочный роман (Bad Romance)» в исполнении Хейлсторм (Halestorm). Закатываю глаза и мысленно считаю до пяти, чтобы успокоиться. Горло саднит, и я машинально ощупываю его, стараясь согреть теплом своей ладони. Неяркий свет палочки у меня в свободной руке наконец выхватывает из темноты дверь с табличкой, обозначающей туалет. Похоже, он общий, но делать нечего. Захожу внутрь и, убедившись, что я здесь одна, с помощью палочки нахожу кран. Чуть ли не подпрыгивая от радости, открываю вентиль и с жадностью пью холодную воду, которая живительной прохладой постепенно успокаивает и убирает все неприятные ощущения. ***Show me something Anything to help I've been living in this hell tonight Покажи мне что-нибудь, Хоть что-то, что поможет, Ведь этот вечер я проведу в аду. Andy Black — Soul Like Me
POV Пит Полчаса назад. — Похоже, мы на месте, — говорит Финник, обводя мрачным взглядом огромную толпу людей, обступившую арт-студию «Вильямсбург». — Слушай, на эту вечеринку что, все здание решило пойти? — Нет, только журнал «Черный Одуванчик» и наше издательство, — произношу я, так же мрачно смотря на собравшийся народ. — Не думал, что в нашем издательстве столько сотрудников. Финник в ответ на мою реплику только насмешливо ухмыляется. — Не ты один так думал. Мы подходим ближе, и тут я буквально застываю на месте, во все глаза глядя туда, где толпится народ, ожидая приглашения войти в студию и начать, наконец, долгожданную арт-вечеринку. Но не толпа меня интересует: среди людей я замечаю девушку с темными, как горький шоколад, волосами, собранными в длинную небрежную косу, и мое сердце тут же болезненно сжимается. — Финник, — не в состоянии отвести от нее взгляд, наугад хватаю за локоть своего друга. — Пит, ты чего? — недоумевает Финник, но я молча указываю ему на нее. Замечаю, что брови Финника сначала хмурятся, а затем ползут вверх. — Так это она?! Это и есть твоя «Мона Лиза»? — Тише ты, — шикаю я на него, хотя в этом нет нужды — на улице слишком шумно, чтобы нас вообще кто-то смог услышать. — Да, это точно она. Я уверен. — Ну, дружище, тогда это твой шанс, — говорит Финник со смешком. — Давно пора указать твоей Делли на дверь, а то она и так уже слишком засиделась… — Финн! — сердито смотрю на него. Тот поднимает руки в защитном жесте. — Ладно, забыли. Что-то ты нервный какой-то — заводишься с пол-оборота. У тебя точно все хорошо? К тому же, Пит, ты же знаешь мое к ней отношение, мог бы уже и привыкнуть. — Да, знаю. Но все равно, может, будешь чуть тактичнее? Она тебе ничего плохого не сделала. — Ну, это пока, — Финник внимательно смотрит на меня, чуть прищурившись. — А все-таки, у тебя точно все хорошо? Я задумываюсь, какое-то время тяну с ответом и наконец говорю: — С одной стороны, вроде бы все, как и всегда. Но с другой… у меня есть некоторые подозрения насчет Делли. Кажется, она ходит на сторону. — Да ладно? — притворно удивляется Финник, но под моим взглядом его спесь несколько убавляется. — Пит, ты же не думаешь, что я верю в образ невинной овечки твоей девушки? В глубине души я всегда подозревал, что так и будет. А ты все всегда на свой счет воспринимаешь, хотя так делать вообще не нужно. Я ничего не отвечаю, думая, что я, возможно, тоже ожидал такого. А чего я, собственно, хотел от таких отношений? Это же как брак по расчету — важен только альянс и связи, о чувствах речи и не идет. — Эй, не раскисай, — Финн с широкой улыбкой опускает свою руку мне на плечо и слегка сжимает. — Вот, что я тебе скажу: хоть проживи Делли тысячу жизней, и все равно она никогда не заслужит такого парня, как ты, Пит. Помяни мое слово. — Спасибо, Финн, — говорю я, благодарно улыбаясь. — Пожалуй, я последую твоему совету и не буду воспринимать все на свой счет. — Вот и отлично. А теперь идем и повеселимся как следует! У входа нам раздают светящиеся палочки с браслетами, и мы входим внутрь, где уже вовсю резвится народ и играет цветомузыка. Ощущения происходящего какие-то ирреальные — в кромешной темноте вместо людей в воздухе двигается, вернее, «парит» разноцветный свет. Что ж, вечеринка такого рода определенно заслуживает быть в рядах современного искусства. По крайней мере, за свою необычную идею. Отвлекаясь от собственных мыслей, в толпе разнообразного неона я высматриваю кошачьи ушки, которые выдали ей на входе. — Видишь ее? — спрашивает Финн. И тут я действительно увидел — кто-то с такими ушками на голове направляется в сторону темного коридора. Похоже, там располагаются уборные. — Кажется, — отвечаю я, но в моем голосе неуверенность. — Пойду, проверю, так ли это. — Удачи, — Финн подталкивает меня в спину, и я, не сопротивляясь, на ватных ногах послушно иду в обозначенную сторону, по пути ловко уворачиваясь от силуэтов, танцующих вокруг меня. Меньше, чем через пару минут я оказываюсь в нужном мне коридоре и, подсветив неоновой палочкой дверь, делаю глубокий вдох и дрожащей рукой открываю ее и вхожу внутрь. ***Oh, kiss me beneath the milky twilight Lead me out on the moonlit floor Поцелуй меня в мягком свете летних сумерек И выведи на танцплощадку, залитую луной. Sixpence None the Richer — Kiss Me
POV Китнисс Сейчас. За своим занятием я едва замечаю, как кто-то вошел следом за мной, и теперь я тут точно уже не одна. — Эй, тут занято, — говорю, уставившись в темный силуэт перед собой. Лица я, естественно, не вижу. Закрываю бегущую воду и выпрямляюсь. — Извини, не знал, что тут кто-то есть, — голос слегка растерянный, но звучит вполне дружелюбно и… очень знакомо. Силуэт незнакомца движется ближе ко мне, и я с некоторым удовольствием замечаю, что этот парень выше меня на пол головы. Почему-то мне нравится, когда парни выше меня. Сразу ощущается какое-то странное чувство покровительства, защиты. Звучит так, будто бы именно этого мне и не хватает для полного счастья… — Я тебя знаю? — спрашиваю, вглядываясь в силуэт, и силясь понять, что же в нем мне так знакомо. — Просто мне кажется, что… Меня внезапно охватывает чье-то тепло, и дыхание сразу же перехватывает, слова застревают в горле и так и не срываются с языка. За закрывшейся дверью слышны слова песни «You and me could write a bad romance (Ты и я напишем свой порочный роман)», и тут на своих полуоткрытых губах я вдруг ощущаю холод и одновременно жар чьего-то дыхания, а затем… моей верхней губы касается прохлада, легонько сжимает ее. Я невольно отвечаю. Очень медленно. Влажно. При этом понимаю, что узнала эти губы и этот поцелуй, и настолько его хочу, что готова расплакаться от радости и начинающего испепелять меня желания. Руки парня опускаются на мою талию, и я машинально накрываю их своими. Хочу касаться его… так, как я никогда не касаюсь Гейла. «Гейл», — его имя, вспыхивающее предупредительным знаком в моих мыслях, сразу же отрезвляет меня, и я отстраняюсь, делая шаг назад. Меня окутывает неподдельный страх — я могла совершить ошибку, о которой потом жалела бы всю оставшуюся жизнь. К такому повороту событий я точно не готова. Но… все же есть кое-что, в чем я должна убедиться. — Марк? — тихо спрашиваю, ожидая реакции. Если этот человек — мое наваждение из Парижа, то… значит, я его не придумала, и тот поцелуй действительно был. — Не совсем, — так же тихо отвечает парень. — В тот раз я назвал тебе не то имя — думал, что наша встреча будет первой и последней. — Как же тогда тебя зовут? — Пит Мелларк. И… наверное, мне стоит извиниться за тот поцелуй в Лувре — то был наш дурацкий пьяный спор с Финником, моим другом. Мы поспорили, что, если я не струшу и поцелую незнакомую мне девушку, то он будет мне должен целый ящик Джека Дэниелса. А если мне силенок не хватит — буду в, так сказать, «рабстве» у Финника целый год. Поэтому пришлось выбирать — или один поцелуй или год унижений в роли мальчика на побегушках. — Спор действительно дурацкий, — усмехаюсь я. — Тем более, на всего-то один ящик. — Один ящик в месяц. Я просто не уточнил, — в его голосе звучит мягкий смех, и я, не выдержав, подношу неоновый свет к его лицу, выхватывая черты, которые вызывают у меня ощущение дежавю, и которые я миллион раз видела во снах. Это, правда, был он. Сердце моментально откликается на это открытие: екает и больно сжимается, заставляя кровь густо прилить к моим щекам. Хорошо еще, что в темноте не видно, насколько мне неловко разглядывать этого парня, иначе мне не избежать позора. «Дура ты, Китнисс», — думаю я, убирая свет и погружая его лицо вновь во тьму, делая его безликим. — «Подумай лучше о Гейле, а не о парне из твоих глупых фантазий. Зачем тебе это мимолетное увлечение, когда у тебя уже есть стабильные отношения?» — Прости, мне нужно… найти Хеймитча, — вдруг спохватившись, быстро говорю я и шмыгаю мимо него к двери. Но через мгновение меня хватает за руку его рука, заставляя остановиться. Смотрю на него в упор, пытаясь угадать его эмоции, и тяжело дышу, думая, что нужно бы убрать руку из его такой маняще теплой ладони. Нужно сказать ему, чтобы отпустил меня. Но все тело словно оцепенело и вообще не хочет мне подчиняться… — Почему ты вообще меня выбрал? — наконец спрашиваю я чуть дрожащим голосом. Мне во что бы то ни стало нужно услышать ответ. — Потому, что… тогда у «Моны Лизы» ты была единственной, кто не восхищался ей. Для меня твоя нестандартная реакция на ее портрет была чем-то новым и совершенно неожиданным. Тогда я подумал, что ты — песчинка среди огромной вселенной одинаковых мнений. По этой причине мой выбор пал на тебя. Мне бы сказать что-нибудь, хоть одно слово… но не получается. Вместо ответа делаю шаг к двери, и аккуратно пытаюсь высвободить свою руку. — Китнисс… подожди, — говорит Пит и в моей ладони помимо неоновой палочки вдруг оказывается что-то крошечное и прохладное. Я подношу руку со светом ближе к лицу и вижу… маленькую мерцающую жемчужину. — Зачем? — спрашиваю, уже заранее зная, что этот маленький подарок я сохраню, причем так, что Гейл его никогда не найдет. — Чтобы в следующий раз мы смогли друг друга узнать, — тихо смеется Пит, и только теперь выпускает мою руку медленно, будто с неохотой. — Звучит логично… спасибо, — улыбаюсь я, поздно понимая, что моей улыбки он в любом случае не увидит. — Тогда… до встречи? — До встречи, — эхом вторит он, и я, продолжая улыбаться, тихо выхожу в коридор и почти наощупь бреду к бару, надеясь, что Хеймитч еще там. Стиснутая в моей руке маленькая жемчужина хоть и переняла мое тепло, но все равно продолжает приятно холодить кожу моей горячей, почти пылающей ладони. ***And I'm dying To find another lost soul like, another lost soul like me И я умираю, Чтобы найти другую потерянную душу, как я. Andy Black — Soul Like Me
POV Пит Жемчужина… ее я нашел, когда мы с Финником были во Франции. После Парижа мы рванули в Ниццу за белым песком, теплым морем и веселыми вечеринками. В один из августовских вечеров согласно развлекательной программе у нас была запланирована охота на устриц — благо, в Средиземном море их навалом. И вот, когда мы их чистили, чтобы впоследствии приготовить «роскошный» ужин, мне неожиданно попалась жемчужина — маленькая, но редкая, с розоватым отливом. Тогда я решил подарить ее Делли, но позже передумал и просто сохранил, сунув в карман своих пляжных шорт. Почему — сам не знаю. Но теперь… понимаю, зачем я это сделал. Жемчужина все это время дожидалась свою единственную хозяйку — Китнисс. Девушку, которая прочно поселилась в моих мыслях и снах и не покидала их целый год. А сегодня… я увидел ее наяву. Пусть в темноте, пусть недолго, но… она была реальной. Она завораживала, манила меня, пробуждала во мне что-то давно забытое. Похоже, что теперь я не смогу отпустить эту девушку, как бы ни старался. Да и хочу ли отпускать? И сейчас, стоя возле раковины в полутемной уборной, освещаемой только неоновым светом браслетов на моих запястьях, я глупо улыбаюсь, не в силах сдвинуться с места хотя бы на один несчастный дюйм. Я все еще ощущаю сладкий цветочный запах ее парфюма, мягкость ее рук на своих руках, прохладу и нежность ее губ… «Пит», — мысленно говорю я себе, — «ты уже давно тут находишься, и Финник наверняка волнуется и гадает, куда ты запропастился. Успокойся и иди к нему. Твоя «Мона Лиза» упорхнула от тебя. Это, конечно, не значит, что вы больше не встретитесь, но…» Тут же обрываю себя на половине мысли, встряхивая головой. Нет, не значит. Мы встретимся. Обязательно. Это я себе обещаю. Делаю глубокий вдох и возвращаюсь обратно в студию, где все еще веселится пьяный народ. Но меня он не волнует. Китнисс здесь искать бесполезно — слишком темно, да и душная темнота своей непроглядностью начинает потихоньку давить на меня. Недолго думая, иду на поиски Финника, чтобы выйти отсюда на нужный мне в эту минуту свежий воздух.