Бестселлер в подарок

Веду я счет потерянному мной И ужасаюсь вновь потере каждой, И вновь плачу я дорогой ценой За то, за что платил уже однажды! (У. Шекспир) Как только печальная луна опустила свой взор на землю, перекрасив всё вокруг в серебряный цвет, я начал действовать. Эта ночь, как мне кажется, была самой длинной и волнительной в моей жизни, ведь я пошёл тогда на очень важный шаг – сделать Оливию сначала своей супругой, а затем - подобной мне. От мысли приглашать служителя церкви для совершения обряда бракосочетания я отказался, решив, что сам произнесу перед алтарём нужные слова. Ведь я уже тогда перестал быть человеком, и притворяться им не было смысла. У меня даже в мыслях не было, что моя избранница может отказаться стать женой сэра Оллфорда – это просто невозможно. Поэтому я заранее приготовил всё необходимое для венчания – достал кольца, раздобыл прекрасное свадебное платье, чтобы Оливия чувствовала себя в тот день самой счастливой на свете из невест, ведь нет её вины в том, что свадьбу пришлось устроить так спонтанно. Несмотря на то, что я вынужден был передвигаться только по ночам, всё было готово за один час. Итак, оседлав коня, влюблённый романтик отправился за своей судьбой... На небе блестели яркие звёзды. Сердце было полно радостного волнения, но в глубине души прятался какой-то холод – я боялся, что любимую испугает моё новое обличие, или же мне не удастся справиться с жаждой, которая просыпалась порой мгновенно. В то время, будучи новообращённым, я ещё не мог контролировать яростных вспышек необузданного желания пить кровь. И тогда, помоги, Господи, Оливии… Но сомневаться было некогда - вот уже, вынырнув из лесных кущ, показалось старое крыльцо маленькой хижины. Я спешился и привязал коня. Дом спал. Внутри было темно и тихо. Я тронул дверь – она оказалась не заперта. Я вмиг отыскал комнатку моей возлюбленной. Оливия спала на грубой постели из соломы, укрытая волчьей шкурой. Лунное сияние освещало её прелестное лицо, обрисовывая в ночи милые сердцу черты. Её отец не мог ничего слышать, так как спал за стеной. Да и я передвигался так тихо, как не дано простым людям. Я подошёл к кровати, любуясь красотой девушки, такой тёплой и нежной. После того, как мы расстались в последний раз, кажется, прошла целая вечность, и я уже не тот, что прежде. В моих венах теперь текла кровь сотен невинно убиенных, я стал холоден и жесток. Но, как и прежде, при виде её пухлых губ, по-детски вздёрнутого носика, густых ресниц, отбрасывающих длинные тени на слегка румяные щёки, меня вновь охватывала безграничная нежность. Я не мог удержаться от того, чтобы провести бледной ладонью по струящемуся шёлку её дивных волос. Оливия тут же открыла глаза, но не испугалась, а посмотрела на меня с интересом. - Джонатан, это ты? – она коснулась моей щеки, но тут же ощутила холод, идущий от моей кожи. – Да ты словно изо льда! - Тс! – я приложил палец к её губам. – Просто немного замёрз. Послушай, я пришёл за тобой. Мы обвенчаемся сегодня. Всё готово. Она не задала ни единого вопроса вопреки моим опасениям, а просто обняла меня, утонув в тёмной бездне моих глаз, уже не человеческих… Я посадил невесту на своего коня с длинной седой гривой, похожего на единорога из древних сказаний, и мы, словно принц и принцесса, помчались навстречу вечности. Я обнимал её, ощущая тепло сливочной кожи, под которой текла алая молодая кровь, и жажда, словно раскалённые угли, тлела в моих ледяных венах. Оливия даже не догадывалась о природе моих изменений. Возможно, счастье её было так велико, что ослепило сознание, заглушив все сомнения. Она ни о чём не подозревала и не спрашивала, полностью полагаясь на своего мужчину. Это придавало мне уверенности. Всё шло по плану. Вот уже Оливия облачилась в платье, купленное специально к венчанию. Оно не было белым, как вы сейчас представили. В то время свадебные одеяния шили из тканей ярких расцветок, чтобы передать всю радость этого события. Тем более что цветные краски тканей вошли тогда в обиход сравнительно недавно. Я смотрел на свою невесту и не мог налюбоваться. Наконец-то я видел её в одеянии, которого она действительно достойна. Сейчас в памяти моей уже стёрлись многие детали этого великолепного платья из тяжёлого бархата и травчатой серебряной парчи, густо протканной золотом, украшенного жемчугом и дорогим шитьём. Помню лишь, что оно было цвета мокрой листвы после летнего дождя, такого же насыщенного и глубокого. Прекрасные волосы Оливии, обычно распущенные, на этот раз были собраны под убор – высокий рогатый эннен, напоминающий по форме башню средневекового замка. С него лёгкими складками, струясь, спадала прозрачная тонкая ткань наподобие фаты. Оливии очень шли и плоёный белый воротник, украшающий нежную шейку, и широкие длинные рукава с разрезами, обнажающие почти детские руки. И вот мы в часовне. Яркое пламя свечей, расставленных повсюду заранее, придавало обстановке особую интимность, освещая наши лица: её, свежее, озарённое любовью, и моё, бледное, похожее на маску. Изменчивые тени ложились на стены часовни, преломляясь в причудливом узоре, и, словно ночные призраки, кружились в каком-то неведомом таинственном танце. В витражах, заполняющих огромные проёмы стрельчатых окон, играла луна, и её слабое голубоватое сияние проникало сквозь них. Готические храмы при ярком солнечном освещении особенно прекрасны – это знают все. Прозрачное цветное стекло пропускает внутрь храма потоки солнечных лучей, которые воспринимаются как отблеск божественного света. Но мало кто восхищался красотой витражей ночью. В этом есть что-то необыкновенно магическое и завораживающее. Я взял любимую под руку и повёл к алтарю. Заблестели обручальные кольца. Выполненные из чернёного металла, кольца оказались довольно массивными. Я прочёл молитву, которая, на мой взгляд, больше всех других подходила данному случаю, после чего бережно надел кольцо на пальчик своей невесты. Она взяла то, которое было предназначено для меня, и с улыбкой надела его мне на безымянный палец. В тот момент Оливия была такой трогательной… На этом наш обряд венчания – такой короткий и до банального простой – был окончен. Мы походили на детей, решивших поиграть в Рождество и нарядить ёлку летом – понимали, что делаем что-то не по правилам, но от этого нам не было менее весело… Странно и символично то, что я - проклятый убийца, вампир с нечеловеческой душой - стоял тогда в церкви, на святой земле, в храме Господнем, и возносил молитвы к Всевышнему, а рядом со мной находилась самая прекрасная на земле девушка. И она принадлежала мне. Я был этого недостоин. Вы спросите, верил ли я в ЕГО существование тогда? Мой ответ – в тот миг я не думал ни о чём, кроме счастья с Оливией. Я знал, что если есть сатана (а в этом не было сомнений, так как я являюсь его слугой), значит, должен существовать и тот, кто его создал, первопричина. Но тогда мне не было дела ни до Бога, ни до дьявола. Одна Оливия была моим божеством, моей золотоволосой Мадонной… Вот мы уже муж и жена. Мы сами скрепили свой союз в той старой часовне. Наши губы сомкнулись в долгом поцелуе. Не помня себя от страсти, я чуть было не сорвал одежды с новоиспечённой леди Оллфорд прямо в церкви, но опомнился, с трудом взяв себя в руки. Оливия рассмеялась. Смех её, лёгкий, как пёрышко, устремился куда-то вверх, под самый потолок, где смыкались высокие своды часовни, а потом спустился вниз золотым дождём. Я купался в этом потоке, с трудом справляясь с жаждой, постоянно мучившей меня. Ловко подхватив складки тяжёлого платья, моя красавица выбежала в ночь, продолжая смеяться, будто дразня меня своей молодостью и теплом. Я последовал за ней. Тёплый сумрак принял нас в свои сизые объятия, целуя наши лица и руки, охлаждая кожу прохладным ветерком. Я улыбался, напрочь позабыв о том, какие у меня теперь длинные клыки, и что Оливия легко может их заметить, счастливый, совсем как в первый день нашего знакомства. Меж тем Оливия сняла свои одежды, и они остались сиротливо лежать на песке. Её обнаженное тело светилось в темноте белизной. Длинные волнистые волосы практически скрывали наготу девушки. Она легким движением заплела их в косу, и теперь уже ничего не отвлекало глаз от полного жизни тела. Смеясь и маня, она вошла в воды лесной реки, залитой серебром. Боже, как же она была прекрасна! Оливия сорвала лилию и кокетливо закрепила её в волосах, похожая на русалку, спустившуюся с ветвей, чтобы насладиться прохладой хрустальной воды. Я почувствовал, что более не в силах сдерживаться, в нетерпении сбросил одежду, оставшись в нижней рубахе и панталонах, и в долю секунды оказался рядом с ней. Миг и я уже обнимал тонкий стан Оливии, а она обвила руками мою шею, запрокинув голову назад и томно улыбаясь. Стон страсти сорвался с прекрасных губ. Капли воды, переливаясь, сверкали на её упругой груди и шее. Золото волос будто обожгло ледяную прохладу реки. Я чувствовал атлас нежной кожи под своими ладонями, немного сладковатый запах тела. Я стал целовать Оливию сначала робко, а затем всё более жарко и возбуждённо. И тут я понял, что остановиться меня не заставит ни одна сила на земле, и дороги назад не существует. - Да, любимый! – шептала она, закрыв глаза и запустив тонкие пальцы в мои волнистые каштановые волосы. - Теперь мы навсегда вместе, - выдохнул я. И тут моя возлюбленная подняла на меня взгляд зеленых очей, в которых отражались звёзды, и... вдруг побледнела, будто лицезрела чело самой смерти. Я сначала не понял, что произошло, пока в речной глади не увидал своё отражение – лицо вампира, искаженное страстью, смешанной с диким желанием крови. Глаза монстра горели дьявольским сиянием, а клыки, и без того немалые, сделались длинными словно кинжалы; губы шевелились в странном оскале. Вскрикнув, она отпрянула. - Оливия, не бойся, - забормотал я. – Ещё немного и ты станешь такой же, как я, – бессмертной, прекрасной и вечно молодой. Но голос мой прозвучал как-то неубедительно. Её лицо превратилось в маску ужаса. Девушка едва находилась в сознании от страха, что сковал её по рукам и ногам. - Вампир! Чудовище! - её громкий крик эхом разнёсся по всему лесу. Огромная сова, растревоженная шумом, распахнула круглые кошачьи глаза и заухала. Кровь бросилась мне в лицо, ударив в голову. Я испугался этой реакции Оливии и зажал ей рот рукой, чтобы не слышать крика, но это вышло у меня отвратительно грубо. - Сейчас всё закончится, милая, – говорил я, пытаясь её успокоить. Последнее, что видела моя избранница, будучи человеком, - взгляд моих неестественно ярких стеклянных глаз, совершенно безумных. Ахнув, она вдруг повисла на моих руках, словно сломанная кукла. Понимая, что настало самое время, я приступил к своему тёмному обряду: вонзил острые клыки в нежную шею Оливии. Она вздрогнула, похожая на лебедь в когтях чёрного коршуна. Я прокусил тонкую кожу с той лёгкостью, с какой кухонный нож проникает в сливочное масло, и без труда отыскал артерию. Кровь хлынула в моё пересохшее горло горячим потоком расплавленного свинца. Весь мир перестал существовать – только я и эта прекрасная обжигающая жидкость, что наполняла каждую клетку жизнью и невообразимым восторгом. Не было ни этой реки, ни часовни, что чернела на берегу, ни даже Оливии. Была лишь только Кровь, её вкус, её власть… В ушах моих зазвучала дивная музыка, которую не в силах записать на нотную бумагу ни одни композитор, как настоящего, так и прошлого, не может передать ни один инструмент на свете. Сначала её аккорды были лёгкими и невесомыми словно муар. Так осыпается роза, умирая в безмолвной белизне фаянсовой вазы. Эта мелодия звучала столь яростно и настойчиво, что я целиком растворялся в ней – вампир, обнимающий жертву, демон, пьющий кровь… Всё вокруг расплывалось разноцветными волнами, как бензин играет радугой в лужах на асфальте. Мир кружился, вращался, как меняются в невероятном количестве различных комбинаций причудливые узоры в калейдоскопе; в висках гулко стучало. … Вот бежит по полю белый единорог, обгоняя стаи диких лошадей, навстречу раскалённому диску багрового солнца. Но вот он пропадает, и теперь я вижу Оливию. Она ещё почти ребёнок, как в нашу первую встречу. Её личико раскраснелось от бега. - Смотри, какая редкая бабочка! – она указывает на чудесного махаона, жёлтого с синими шипами, улыбается, и солнечный свет застилает мне глаза. Оливия тут же тает в новом потоке образов, которые сменяются с невообразимой быстротой. Это происходит так стремительно, что я не в состоянии их запомнить. Вот мы с ней вдвоём танцуем в зале дворца, залитого светом тысячи свечей. Она легка и невесома как пёрышко. Я веду её под руку, полный гордости и любви, и мы танцуем так грациозно, что все находящиеся рядом почтенные сэры и дамы не в силах отвести от нашей пары восхищённых глаз. Похожие на танцующие маленькие фигурки на заводной шкатулке, мы движемся всё быстрее. Музыка ускоряется, и мы уже не успеваем за её бешеным ритмом. Вот снова звучит только одна эта мелодия, а всё остальное заслоняет туман. Кровавая симфония вдруг перешла в одну единственную ноту, превратилась в ужасный рёв, мощный, словно ударное действие ядерного взрыва… Я почувствовал, что ещё немного, и мои барабанные перепонки лопнут. Она становилась всё громче и громче и уже заполонила всё небо. - Нет, нет, – кричу я. – Хватит! Мне казалось, будто я медленно падаю в жерло вулкана, и ничто в мире не спасёт меня от его жадной пасти. Рёв звучит всё сильней, превращаясь в смерч, и я не нахожу в себе сил идти против этого потока воздуха. Остановиться, только бы остановиться! Но мне не хватает уверенности и внутреннего стержня противостоять этому течению, тело кажется невесомым в урагане. Я должен, должен это остановить! И тут до меня дошло, что со мной происходит, и чего я должен так опасаться – мы с Оливией у самой черты, у самого оврага, упасть в который – значит погубить её! Нет, я больше не хочу, больше не могу… Я разрываю этот плен, эту паутину сна и наслаждения, чтобы Оливия жила! Я выбираюсь из власти кровавого бреда, рву этот несуществующий мир на куски. И тут всё внезапно стихло. Темнота… * * * Дрожа как в агонии, опустошённый и измученный, я вынес Оливию из реки и бережно положил на песок, который тут же окрасился в красный цвет. Тяжело дыша, я склонился над ней. Только бы всё получилось! Только бы я не перестарался! Оливия казалась неживой мраморной статуей и была холодна как лёд. На шее её алели две маленькие ранки, из которых непрерывно сочилась кровь – следы от острых клыков; в мокрых волосах запутались водоросли. Я вздрогнул, когда увидел, что на теле молодой женщины краснели следы от моих ногтей. Я взглянул на свои руки – под ногтями запеклась тёмная кровь. Я смотрел на Оливию, не в силах оторвать глаз. Она не дышала. Сердце моё бешено колотилось, готовое вырваться из мёртвой груди. А что если моя наперсница не проснётся?! Но, слава небесам, через мгновение она закашлялась и распахнула глаза. В тот миг она стала вампиром – родилась заново. Оливия прямо на глазах преобразилась – всё та же, но уже другая. Ушло тепло из её вен и кожи, золото больше не искрилось в глазах. Вместо этого во всех её чертах появилась какая-то холодная красота - совершенная, как превосходное орудие убийства, но бесчувственная. Зрачки женщины сделались маленькими, а в глазах читалось какое-то новое выражение, не знакомое мне ранее. Волосы стали ещё ярче, чем были при жизни. В них словно текла кровь, как если бы в каждом волосе имелся кровеносный сосуд. Прежде рыжеватые, теперь её ресницы сделались едва ли не красными, а их изгиб придавал фарфоровому лицу без единой морщинки кукольное выражение. Губы стали ещё более чувственными. Тело сделалось твёрдым, в точности, как и моё, а кожа, сквозь которую раньше просвечивали тонкие венки, стала матовой и плотной. Новоявленная вампирша встала на ноги и испуганно посмотрела на своё новое тело – на раны, которые волшебным образом затягивались прямо на глазах, на ногти – блестящие и крепкие как у тигрицы. Зрачки её бегали, а с губ вот-вот готов был сорваться крик. Оливия провела кончиком языка по своим зубам, которые сделались длинными и острыми, и в удивлении уставилась на меня. - Что ты со мной сделал?! – в голосе её, в каком-то металлическом и незнакомом, слышался животный страх, смешанный с болью и ненавистью. - Оливия, - я шагнул ей навстречу, но она кинулась к своей одежде и стала быстро одеваться. – Послушай, ты теперь бессмертна! Ты не умрёшь ни от болезни, ни от старости. Да, мы вынуждены убивать каждую ночь, питаясь кровью людей, и скрываться от солнца, чтобы не сгореть в его лучах, но зато… Зато мы с тобой вместе навеки! - Замолчи! – Оливия заткнула уши руками, как будто бы слова могли причинить ей физическую боль. – Не подходи ко мне! Ты сделал меня исчадием ада! Как посмел ты решать мою судьбу? Проклятый кровопийца, ты по своей прихоти забрал мою душу и низверг её в ад! Она обдала меня ледяным взглядом, и тут я понял всю серьёзность своей ошибки. - Но я… я должен был взять тебя в свой мир, - глотая слёзы, закричал я. – Кто я без тебя? Без твоих объятий, без любви, без света?! Разве ты не сделала бы то же со мной, будучи на моём месте? Её лицо исказила горькая усмешка. - Ты думал только о себе, а я не хочу, не желаю быть монстром! Уж лучше состариться, сделаться согбенной старухой, но прожить нормальную жизнь! Мою, человеческую! И это было бы правильно! Быть ужасом в глазах убитых мною невинных, чтобы от меня шарахались, как от прокажённой! Это отвратительно! Тут Оливия разрыдалась, заламывая руки. И мне казалось, что лес плакал вместе с ней. - Я уверяю, всё будет хорошо. Ты привыкнешь. Да, в жизни вампира много жутких моментов, не спорю, но и прекрасного немало. Вместе мы со всем справимся, вот увидишь. В начале пути всегда трудно, но я это уже прошёл. И ты сможешь. Я с тобой, ведь только несколько минут назад, стоя у алтаря, мы клялись друг другу в вечной любви и верности! - Я клялась Джонатану Оллфорду, а не тому, кто сейчас стоит передо мной. - Посмотри на меня, разве что-то изменилось? – я потрогал руками своё лицо, как будто доказывая, что перед ней всё тот же Джонатан, что и прежде. - Мы всё те же. Я попытался обнять любимую, чтобы успокоить, но мне так и не удалось пробить стену непонимания, вдруг выросшую между нами. Она сбросила мою руку со своего плеча. - Не смей трогать меня. Я тебя ненавижу. Будь ты проклят! Оливия схватила мой кинжал, который я отвязал с пояса, когда входил в воду, и со всей силой ударила меня в грудь. Я задохнулся от боли – кинжал зашёл в мою плоть по самую рукоятку, рассекая органы и ткани. Я взревел, словно раненый зверь. Кровь хлынула рекой на сырой песок. Оливия пошатнулась, ошарашенная содеянным, белая, как полотно, и вдруг бросилась бежать прямо в самую чащу чёрного леса. А я, не в силах подняться, тянул к ней окровавленные руки и рыдал. В глазах мелькали красные пятна, а боль в груди становилась нестерпимой. Собрав последние силы, я выдернул холодный клинок, и тут сознание покинуло меня. * * * Когда я очнулся, густой туман окутывал всё вокруг, покрывая землю белой пеленой, будто ватным одеялом. Выпала роса, прозрачная, как слёзы ангела. Оливии нигде не было. Я встал, пошатываясь, и медленно побрёл через лес. Рана саднила и отчего-то не спешила затягиваться. Но ещё больше меня тревожил шрам на сердце, который не затянется уже никогда… Я шатался, пытаясь восстановить равновесие, хватался за стволы деревьев, оставляя на них жуткие кровавые следы. Казалось, что кровь сочилась прямо из коры. Я искал Оливию по всему лесу, пробирался сквозь колючий терновник, резал руки, выкрикивал её имя. Но ответом мне была лишь гробовая тишина, которая оглушала сильнее любого, даже самого громкого, звука. Наконец, совершенно выбившись из сил, измученный болью, в отчаянии, граничащим с безумством, неудавшийся супруг вернулся в старую часовню, где ещё курился дым прогоревших свечей - пепел такого близкого, но навсегда утраченного счастья… Я упал на колени перед чёрным от времени деревянным распятием и стал исступлённо молиться, даже не ведая, слышит ли Создатель плач своего заблудившегося во мраке несчастного сына, и вообще имеет ли право вампир возносить Ему молитвы. Мозг судорожно искал ответ на вопрос, за что же мне выпали все эти страшные испытания – сначала потерять душу, а потом и доверие единственного человека, которого по-настоящему любил. Я заливался горючими слезами, винил себя в том, что был до наивного самонадеян, поспешив в своём решении. Оливия никогда не простит меня. А без неё моя жизнь – ничто. Песок, медленно утекающий сквозь пальцы… Когда же и рыдать уже не осталось сил, я протёр глаза от слёз и заметил сквозь цветное стекло слепых витражей, что небо стало бледнеть, а тьма уползать, как ночная бабочка, прячась в дневной тени. Словно отвратительный таракан, вампир пополз в своё убежище – дырку в прохудившемся полу, туда, где благословенная темнота обещала прохладу и долгожданный покой. И там я наконец забылся тяжёлым сном – чудовище, гонимое рассветом…»