Бестселлер в подарок

Холодный ветер от лагуны. Гондол безмолвные гроба. Я в эту ночь - больной и юный - Простерт у львиного столба. На башне, с песнию чугунной, Гиганты бьют полночный час. Марк утопил в лагуне лунной Узорный свой иконостас. В тени дворцовой галлереи, Чуть озаренная луной, Таясь, проходит Саломея С моей кровавой головой. Всё спит - дворцы, каналы, люди, Лишь призрака скользящий шаг, Лишь голова на черном блюде Глядит с тоской в окрестный мрак. Александр Блок - Венеция «...Венеция встретила меня сотнями голубей, воспарившими в темнеющее небо, просторное и широкое. Их серебристые крылья просвистели прямо над моей широкополой треуголкой. Стоит упомянуть, что с путешествиями возникали некоторые сложности. Проделывать свой путь я мог только с заходом солнца, и искать убежище на дневное время суток приходилось с большой осторожностью. Я тщательно следил, чтобы никто не мог потревожить меня днём, и чтобы окна не пропускали света, а двери надёжно запирались. Я был рад, если доставался номер, где в спальне имелась кровать с балдахином, плотные шторы которого не пропускали опасный ультрафиолет. Но так везло далеко не всегда. Я не мог так рисковать и вынужден был сам всякий раз заботиться о своей безопасности. Вы будете смеяться, но ничего лучше, чем гроб, я не придумал. Гроб, словно футляр, полностью скрывает тело вампира от зловещих лучей. К тому же, вряд ли кто-то станет заглядывать под крышку, чтобы удовлетворить любопытство. Но если даже какой-то смельчак на это и отважится, то не сможет открыть гроб, так как на этот случай я выдумал защёлку изнутри, которой всякий раз пользовался. Конечно, возить гроб с собой было хлопотно и неудобно, но это того стоило. Легенда об умершем дядюшке, завещавшим придать земле его тело своему любящему племяннику, всегда выручала меня. В иных глазах я даже читал сочувствие. Я снял комнату, окна которой выходили на Большой канал, и прямо из дома, сидя на обитом тёмно-зелёным шёлком кресле, мог наблюдать, как по водам проплывают гондолы, и гондольеры в полосатых одеждах распевают веселые песни красивыми итальянскими голосами. Этот город, как никакой другой на свете, подходил мне, так как с закатом солнца жизнь здесь только начиналась. Город-мираж, город-обман, как и моя судьба, меняющий свои очертания всякий раз с приливами и отливами. Здесь даже воздух особенный, пропитанный сладостным духом чувственных приключений. И я это понял с первого вздоха. Шёл заключительный день двенадцатидневного марафона под названием карнавал. Вся Венеция, увлечённая праздником и уже несколько утомленная им, походила на гигантский театр под открытым небом. Всё тут – кружевные белоснежные палаццо, поражающие фантазией своей архитектуры, нарядные улочки и широкие площади, низкие мосты, под которыми проплывали украшенные цветами гондолы, лента Большого канала, в чьих водах тонули алмазы звезд – всё служило прекрасными декорациями этого грандиозного действа. Я с первой минуты попал под влияние праздничного настроения карнавала. Чтобы лучше слиться с толпой, я оделся так, как было принято облачаться в эти весёлые дни. Мой выбор пал на темный приталенный сюртук и короткие атласные панталоны. На стройных ногах моих белели тонкие чулки, чёрные открытые туфли украшали крупные серебряные пряжки, начищенные до блеска. Я закутался в двусторонний плащ, с одной стороны – угольно-чёрный, с другой – ярко-алый. Завершала мой образ венецианская маска цвета вороньего пера с гротескным птичьим клювом. Я описываю вам все эти подробности, так как помню каждую деталь, каждую мелочь, практически всё, что творилось со мной в эти часы. Итак, я с удовольствием перевоплотился в одного из персонажей той бессмертной комедии под названием итальянская ночь, финалом которой, несомненно, станет убийство… Город принял меня в свой нескончаемый хоровод. Мною овладела какая-то беспечность, совершенно несвойственная моей натуре. Обычно скучающий и меланхоличный, в тот день я желал сбросить с себя всегдашнюю грусть. И мне это удавалось. Маски, маски, маски… Они скрывали не только лица тех, кто прятался за ними, но и их социальное положение. Невозможно было понять, кто находился рядом с тобой – господин ли, раб или свободный горожанин. Все в этот вечер были равны. Грани стирались. А маски были повсюду: белые, алые, золотые, расшитые бисером, кружевом и яркой тесьмой. Сложные как произведения искусства, или же совсем простые, которые можно было купить всего за несколько монет. Я вышел на широкую площадь Сан-Марко, где меня тут же окружили нарядные жонглёры в ассиметрично украшенных цветными ромбами костюмах, с напомаженными лицами, грустными и веселыми. Мне надоела моя маска, и я бросил её прямо на густо покрытую бумажным конфетти мостовую. Она мне была не нужна. Лицо вампира, мертвенно-бледное и неживое, само по себе напоминает слепок из гипса. Но снять эту маску не удается никогда. Я стал её заложником навеки… Звучала громкая музыка, сливаясь с веселым смехом, песнями и праздными разговорами. Тут же я мог наблюдать яркое шествие акробатов на высоких ходулях, глотателей сабель и пожирателей огня. Площадь, заполненная огромным количеством разномастного люда, буквально расцвела обилием красок. Здесь были актёры и актрисы, музыканты, поэты, ищущие вдохновения, бульварные художники и мимы, воспроизводящие миниатюры порой весьма неприличного содержания. Простые прохожие вызывали у меня не меньший интерес: цирюльники и торгаши, женщины лёгкого поведения, авантюристы и зеваки. Мне вдруг стало не хватать воздуха - жажда вновь брала надо мной древнюю власть. Всё это обилие людских тел одурманивало соленым запахом крови, пота и резких духов. Я ослабил ворот рубахи, чтобы не задохнуться. Ясно было одно: необходимо утолить голод, что с неудержимой силой гнал меня к окраине города – в зыбкий мрак тёмных улиц. Улицы эти были настолько узки, что можно, протянув руку, легко достать до стены противоположного дома. Тьма сгущалась помимо того, как я уходил всё дальше от центра. Становилось прохладнее, а от воды поднимался влажный запах тины. Вот тут-то я и повстречал свою жертву. Ею стал незнакомец точь-в-точь в такой же маске, какая была на мне в начале вечера. Я вмиг понял, что передо мной наёмный убийца, выслеживающий богатого господина, который должен был вот-вот пройти этой самой дорогой. По прошествии стольких лет я научился безошибочно угадывать характеры людей только лишь по их взгляду. То, что лицо мужчины было скрыто, мне вовсе не мешало – я видел его сущность словно рентген. И понадобилось одно мгновение, чтобы определить, что жертва моя относится к разряду тех мерзавцев, что не преминули воспользоваться удобным случаем, спрятавшись под маской, вершить свои тёмные дела. На безымянном пальце моего авантюриста блеснул перстень с чёрным камнем, явно краденным, и, как мне тогда казалось, замечательный. Это обстоятельство сыграло не последнюю роль в моём гастрономическом выборе. Под атласным плащом мерзавец прятал острый кинжал, опробовать который преступно помышлял в ту ночь. Но планам несостоявшегося убийцы не суждено было сбыться. Я схватил его за горло и молниеносно вонзил клыки в жилистую шею. Послышался сдавленный хрип и хруст костей, ломких, словно засохшие листья прошлогоднего гербария. Кровь, как долгожданная награда за преследования, стала глотком воды для моих иссохших внутренностей. Доли секунды мужчина беззвучно боролся, барахтался, будто жук, что упал на спину и никак не может перевернуться. Тело билось в жестоких конвульсиях, а руки безрезультатно искали опору. Бедняга сумел-таки вытащить кинжал, но не смог им воспользоваться - тело его уже слабело. Кинжал упал на каменную мостовую, издав мелодичный звук, который может уловить только лишь ухо вампира. Последним, что видела несчастная жертва, было моё мертвенно бледное с синеватым отливом прекрасное лицо. Лик ангела, дарующего вечное забвение. Я читал страх в этих широко распахнутых глазах, в которых отражалось багровое венецианское небо. Оно казалось красноватым, так как где-то на востоке уже начались фейерверки. Но затем зрачки подёрнулись смертельной пеленой, и мой интерес к мужчине угас. Смерть вступила в свои права, и я передал ей своеобразную эстафету… В качестве трофея я снял с похолодевшей руки тот самый перстень, что мне так приглянулся. Я ношу его по сей день. Я положил перстень в карман, поднял маску, оставшуюся без хозяина, вышел на низенький круглый мост и бросил её вниз – в свинцовую холодную воду. Затем меланхолично проводил сей предмет взглядом перламутровых сверхъестественных глаз, наблюдая, как он медленно погружается на дно. Сначала под воду ушёл длинный загнутый клюв, а затем и вся маска скрылась из виду, на прощание оставив за собой лишь расходящиеся круги. Тут я заметил небольшое пятнышко крови на моей ослепительно белой перчатке. Эта досадная мелочь несколько портила настроение, так как идеальный и несколько мрачноватый образ порочного джентльмена, тщательно продуманный заранее, был нарушен. Я отделался от испорченного предмета гардероба, хотя старался никогда не снимать перчаток, так как левая кисть у меня, как вы помните, изуродована ожогом. Я вынул из кармана чёрный перстень и надел его на безымянный палец здоровой руки. Он пришёлся мне в пору и отлично оттенял белизну молочной кожи. Ветер, холодя потеплевшие от прихлынувшей крови скулы, трепал локоны моих каштановых волос. Секунду поразмыслив, я и перчатки отправил вслед за маской. Большой канал поглотил их. Я постоял несколько минут на мосту, опершись о перила. Вскоре сделалось холодно, так как на мосту дул довольно сильный ветер. Я поднял воротник и зашагал в сторону площади, как вдруг меня словно прошило током. Таких сильных эмоций мне не приходилось испытывать уже много лет. Холодное сердце вампира внезапно забилось как проснувшийся механизм старых часов, чьи шестеренки давно стерты. Причиной моего возбуждения стало то, что на другой стороне улицы показался женский силуэт. Молодая дама была облачена в черное бархатное платье, щедро украшенное золотистыми вставками и множеством кружевных оборок. Богатый корсет, густо расшитый черным жемчугом, притягивал взгляд. То ли предо мною предстала тень, то ли призрак прошлого, но я уже не мог отвести глаз от темной фигуры. Боже, неужели мой разум не подводит меня, и это именно она, ведь прошло столько времени?! Лицо богатой аристократки, как и всех в тот вечер, скрывала маска. Белая, будто вылепленная из фарфора, обрамленная черными перьями и газовыми лентами. Но я узнал её - по плавным движениям, стати, только ей одной присущей. Нет, я не мог обмануться. Те же золотистые локоны, спрятанные под чёрной прозрачной вуалью, та же походка, лёгкая, но уверенная и стремительная. Я узнаю эти шаги из тысячи. Узнаю, несмотря на годы разлуки. Я всё ещё не забыл, как пахли её волосы, как блестела кожа под струйками воды в ту роковую ночь. Я не спутаю её ни с кем… - Оливия! – закричал я, совершенно уверенный в том, что передо мной именно она – героиня моих грёз. Ангел, чьё доверие я предал. Эхо моего крика отразилось от каменных стен. Она не обернулась, но сделала какое-то неуловимое движение, по которому я понял, что не ошибся. Но вместо того, чтобы остановиться, женщина вдруг ускорила шаг. Я бросился за ней, едва дыша от волнения, но Оливия уже почти бежала. - Стой! Подожди! – я бежал со всех ног, но мне казалось, будто стою на месте, и какая-то сила удерживает меня. А Оливия будто не подчинялась притяжению Земли, а ноги её почти не касались мостовой. Казалось, что мой мираж сейчас растает, словно туман, съедаемый зарею. Но призрак был вполне материален, и я осознавал это с каждой секундой всё ясней. Я тоже уже бежал и практически мог достать до неё рукой. Но тут, как назло, путь мне преградило целое шествие артистов в разнопёрых нарядах. На бегу я столкнулся с одним из них - жонглером, споткнулся и едва не расшиб голову о крупные булыжники, которыми была вымощена мостовая. Разноцветные шары, которыми ловко оперировал трюкач, разлетелись во все стороны. Чёрт! Надо же было мне наткнуться на этого шута! Пока я замешкался, Оливия свернула в один из многочисленных переулков и скрылась из виду. Проклятье! Где она? Бранясь, я стал искать её, но Оливия пропала. Она будто играла со мной в прятки. Как обычно исчезла – не нашла ничего лучше! Какая досада! Я растерянно стоял посреди улицы и едва не рыдал словно мальчишка. Появление возлюбленной всколыхнуло во мне целую бурю противоречивых эмоций. Неужели мне опять остаётся довольствоваться одними лишь воспоминаниями, вновь и вновь прокручивая и проживая в памяти этот короткий миг встречи? А чем ещё, кроме бесплотных воспоминаний, занимать бесконечное число одиноких ночей? Дни же тоже представлялись мне в ту минуту одиночной камерой, где сны походили на пытку. Отчего-то я почувствовал укол зависти, понимая, как же все же Оливия подходила под все эти красочные декорации праздника. Будто сама являлась его частью. Как я раньше не мог догадаться, что именно в этом городе встречу её?! У нас всегда были похожие вкусы. К тому же Венеция – одно из самых подходящих мест для охоты. Здесь есть, где затеряться. И это понимал, оказывается, не я один. И как удивительно Оливия вписалась во всю эту атмосферу! Будто всегда была жителем Венеции. Словно и родилась здесь, в этом времени, в этом столетии! Казалось, она чувствует себя словно рыба в воде. Это я понял всего за несколько мгновений, что видел её. Мне было больно сознавать, как мне думалось, что лишь я один остаюсь чужим. Лишним всегда и везде. Я бродил по мрачным улицам и бранил себя за свою оплошность. Как же я мог так просто упустить её?! Но тут в тишине, какая бывает разве что перед грозой, послышался жуткий вопль, от которого душа ушла в пятки. Я сразу понял, что это предсмертный крик. Кто-кто, а вампир, уносящий жизни каждую ночь, мог его без труда распознать. Сам не ведая зачем, я побежал на этот звук. …Лишь один мутный фонарь, качаясь и скрипя, освещал этот безлюдный участок страха и тьмы. Водная рябь чернела внизу. В ней, словно в зеркале, отражалось всё происходящее. А именно – два существа, буквально пожирающие третье. Это было похоже на кошмар. Я остолбенел и не мог пошевелить ни единым мускулом. Существа эти, мужчина и женщина, двигались механически, словно два паука, заловивших в свою отравленную паутину беспечного мотылька. Жертва же, молодая итальянка бедного происхождения, видимо, собиралась сегодня продавать свежесрезанные букеты цветов прогуливающимся влюблённым парам. Но этому не суждено было сбыться – теперь белые лилии лежали сломанными у её ног, словно возложенные к месту гибели той, что так заботливо их растила… Глаза девушки закатились и уже не имели цвета, губы тоже были тронуты белизной. Высокий вампир в длиннополом белом камзоле, расшитом драгоценными камнями, прильнул к её кровоточащему запястью, очи его горели дьявольским огнём. Монстр высасывал из неё самую жизнь. К моему ужасу рядом с ним я узрел Оливию! Она с таким же равнодушием вгрызалась в плоть несчастной девушки, кровь которой залила весь асфальт и стекала в чёрные воды. Нетрудно было догадаться, что этот статный молодой брюнет-вампир с совершенно белым лицом, ярко-алыми губами и подведенными чёрной тушью глазами, поражающий кукольной красотой, был спутником Оливии. И, видимо, она совершила над ним тот самый обряд, который когда-то погубил нашу с ней любовь. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что вампиром он стал недавно, ведь такие лица свойственны именно этому времени. К тому же было понятно, что передо мной итальянец – черные глаза и блестящие волосы выдавали в нём южную кровь. Маски на мужчине не было; лицо, точно такое же бледное и застывшее, как и моё, было непроницаемым. Кровь была повсюду: она красной рекой разливалась по платью девушки, окрашивая всё вокруг цветом смерти. Умирающая невидящим взором смотрела на меня, и она была прекрасна, словно ангел, спустившийся с небес, которого два демона покарали за непорочную чистоту невинной души. Я закрыл глаза. Это страшное действо казалось мне подборкой кадров из старого фильма ужасов – чёрно-белый город и красные-красные маслянистые пятна… Зыбкий свет неустанно качающегося фонаря менял очертания зловещих теней. Мне хотелось думать, что всё это происходит не со мной, и я случайно оказался втянутым в липкий плен горячечного сна, выбраться из которого никак не удаётся. А два хищника всё тянули и тянули из своей добычи красные нити, тело девушки дёргалось и извивалось, как будто движениями его управлял невидимый кукловод. Но вот конвульсии прошли, а то, что осталось от только мгновение назад цветущего здоровьем организма, заставило меня содрогнуться. Это была оболочка, кокон, который прорвался и остался сохнуть. Луковая шелуха… Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как гусеница превращается в бабочку? Жуткое зрелище, скажу я вам. Не могу объяснить, отчего эта картина вызвала во мне отторжение. Казалось бы, я сам убиваю с завидным постоянством и порой с достаточной агрессией. Но в те мгновения я не ощущал отвращения к смертоубийству, крови, стонам умирающих. Со стороны же, как выяснилось, это смотрится безобразно. И хотя кровь во мне вызывала нестерпимый голод, такой сильный, что я готов был припасть к земле и слизывать красную жидкость прямо с мостовой, я почувствовал сильный приступ тошноты. Пытаясь справиться с ним, я прикрыл рот влажной ладонью. В этот момент мы встретились глазами с Оливией. И в этом взгляде я прочёл многое. В нём была ненависть, смешанная с усталостью и безысходностью. Было понятно, что она меня не простила, и злость кипела в её сердце. Это были не прогоревшие угли прошлой обиды, но пламя, которое только разрасталось с годами. В этот самый миг в небе раздался пушечный залп - давали прощальный салют в честь окончания карнавала. Сначала в воздух поднялась маленькая блестящая точка. Затем она взорвалась и рассыпалась кругом огромным облаком света. Небо вспыхнуло, и вот уже по всему небосклону золотым дождём разлетелись тысячи разноцветных искр. Стало светло, как в полдень. Хотя я уже тогда практически не помнил, каким бывает небо днём. В зелёных глазах Оливии, в этом немигающем взгляде, отразились огненные брызги салюта - бирюзовые, красные, лиловые; они мерцали, словно слёзы, делая её лицо ещё более прекрасным. И тут она ещё с большей яростью впилась в тело несчастной, тем самым окончив её мучения и отняв последний вздох обречённой на смерть. Дело было сделано. Итальянец-вампир уже насытился и удовлетворённо отпрял от остывающего тела. На единый миг мы встретились с ним глазами, и мне удалось прочитать в них тень ревности, беспокойства, страх. Взгляд брюнета говорил: «Уйди с дороги. Она моя». Затем вампир отвернулся, терпеливо ожидая, пока подруга закончит свою трапезу. - Пойдём, Винченцо, - сказала она, наконец отбросив труп и не переставая смотреть на меня. Вновь грянул салют. Я поднял взор на небо, а когда оно прогорело и потухло, ни Оливии, ни её спутника уже не было. Лишь бездыханное тело итальянки лежало в луже крови. Я подошёл к мёртвой и закрыл ей глаза. И вновь меня накрыла волна тошноты. Согнувшись пополам, я побежал на мост, где меня нещадно рвало долгих десять минут чёрной кровью. Последняя охота не принесла никакой пользы моему организму. Но не скажу, что тот мерзавец умер зря, ведь на моём безымянном пальце блестел его тяжёлый перстень! И то хорошо. Я умылся холодной водой, и мне сделалось легче. Затем отыскал себе жертву, которую прикончил с особой жестокостью. А когда небо стало светлеть, вернулся в свой номер, опустошённый и разбитый. Я немногим отличался от других смертных, возвращающихся по своим домам после окончания праздника. Многие, как и я, в ту ночь совершили грехопадение, скрываясь под масками, - кто-то провёл время в жарких объятиях путаны, кто-то, в одночасье разорив семью, спустил все свои сбережения в карты, а одна юная благочестивая дева, забыв о целомудрии, опьянённая бархатным ликёром искусительницы-ночи, забыла себя с незнакомым красавцем с глазами цвета виски… Тем не менее, карнавал, эти неполных две недели всеобщего безумия, ошибок и исследования тёмных сторон собственных душ, подошёл к концу. Ещё долго после праздника будут мести мостовую, убирая с тротуаров конфетти и мишуру. А горожане будут постепенно свыкаться с тем, что случилось с ними во время этих бесконечных ночей, события которых в повседневной жизни теряют всякий смысл… Без сил я опустился в гроб, и моё усталое тело утонуло в обволакивающем атласе шёлковой обивки...»