Бестселлер в подарок

У каждого в жизни появляется такой человек, после которого ты меняешься. И совершенно не важно, было ли это безграничное счастье или сумасшедшая боль. Ты просто понимаешь, что таким как раньше больше не будешь. В мастерской пахло мокрыми, ещё свежими красками и как всегда царствовал творческий беспорядок. По стенам располагались широкие деревянные полки, выкрашенные тонким слоем белой краски. На них в хаотичном порядке были расставлены различные предметы: фрукты из гипса, железная сфера, банки с лаком и кистями и многое другое. Картины находились тоже здесь. Закрытые от посторонних глаз грубой тканью, они с нетерпением ожидали своего часа. Воздух был напоен сладким ароматом разросшейся ольхи, могучие ветви которой едва ли не врывались в помещение через большое окно. Окно это было открыто только ночью; днём же оно затворялось деревянными ставнями, чтобы прямые солнечные лучи не проходили в комнату и не мешали работе. Запах масляных красок смешивался с горьковатым ароматом превосходного кофе, который Лорен варила в маленькой кофеварке. Чувство умиротворения и долгожданного покоя наполняло тогда мою душу – забытое и такое далёкое ощущение. Лорен приложила много сил, чтобы вдохнуть жизнь в этот дом, который некогда трещал по швам, готовый вот-вот развалиться, и сделала из него пристанище для своего вдохновения. Сложно поверить, что в Лондоне смог сохраниться столь ветхий образец архитектуры. Он каким-то чудом не пошёл под снос, вытесненный из жизни города огромными великанами-небоскрёбами. Мастерская находилась на третьем этаже, под самой крышей. Обострённым слухом сверхъестественного существа я мог слышать, как на этой крыше ворковали голуби и, вспархивая, шелестели крыльями. Уголок, выхваченный из цивилизации. Время как будто бы останавливалось здесь, не подчиняясь привычным законам. Именно здесь она творила. Я так любил эту уютную атмосферу, которую создавала Лорен - моя новая любовь и смысл жизни. Только тут, среди пыли и теней, мольбертов, гипсовых скульптур и полотен, душа её раскрывалась полностью, подобно цветку в знойный день, и из гадкого утёнка она превращалась в красавицу. Наверное, если бы ангел сошёл с небес, то в двадцать первом веке он выглядел бы именно так – короткая стрижка со смешными «колючками», забавный смайлик в ушке, милые джинсовые шорты, порванные и настолько потёртые, что через них виднелись острые коленки, моя рубашка, на миниатюрной девушке сидящая как укороченное платье... Я уже не видел недостатков в её внешности, ту несуразность, что так бросилась в глаза при нашей первой встрече. Для меня эта подростковая угловатость казалась её индивидуальностью. Только вампиры, с их безупречными, словно созданными с помощью компьютерной графики, чертами лица, неживые и холодные, могут быть идеальными, но красота их мёртвая, как у фарфоровых кукол. Лорен же была настоящей, и я любил в ней теперь каждую чёрточку. - Джонатан, да перестань крутиться! Как я смогу нарисовать тебя, если ты всё время вертишься?! Веселый смех Лорен заполнял мастерскую. Её лицо заслонял мольберт, и я к своему сожалению не мог видеть его очаровательных черт. Никогда не думал, что обычный смех смертной девушки может отдаваться в моём сердце такой любовью и теплом. Я уже и не мечтал, что на подобное оно ещё способно, дотла сожжённое страданиями прошлых дней. Но жизнь – сложная штука, никогда не узнаешь, что будет в следующую секунду. И когда ты уже совсем отчаялся и готов послать всё к чертям, жизнь преподносит тебе сюрприз, даёт возможность снова ощущать радость… Я уже второй час сидел посреди комнаты, но Лорен никак не удавалось сделать с меня набросок – в её присутствии мне было сложно усидеть на месте. Мне хотелось обнять тонкий стан своей девочки и покрыть милое лицо поцелуями, но я, сражаясь с собой, всё же оставался на стуле. Конечно, во мне любовь тогда мешалась с дикой жаждой и сейчас я едва ли понимаю, как в те моменты мог сохранять спокойствие и думать о чём-то другом кроме её вен, её потрясающего запаха; как в моменты страсти, укладывая её на постель, мог отдаваться любви, забывая о своей второй сущности зверя… И когда на белом покрывале играли сизые и фиолетовые тени, и карие, словно вишни, глаза Лорен темнели от удовольствия, я был просто человеком. Мужчиной, истосковавшимся по обычному земному счастью. Чтобы было легче сдерживаться, я постарался отвлечь себя мыслями и погрузиться в сладостные воспоминания о нашей первой встрече. В тот вечер по приглашению одного джентльмена я оказался в картинной галерее Александра Грея, где проходила презентация работ молодых художников и одновременно выставка-продажа. Надо сказать, что знакомый мой был для меня всего лишь потенциальной жертвой, не больше-не меньше. Хотя, если честно, на тот момент я ещё не решил, стану ли убивать его или же оставлю жить. Пока жертва мне интересна, я оттягиваю этот момент. А мистер Даглас был любопытен тем, что имел талант всякий раз оказываться в самых интересных местах, среди самых любопытных людей. Джордж словно притягивал к себе успех. Я не знал, чем живёт мой знакомый, но чувствовал, что он не чист на руку и как-то связан с криминальным миром. Дело в том, что он был богат и имел ключ к любой двери или чьей-то тайне. Он помогал материально начинающим художникам и юным музыкантам, невообразимым образом сочетая в себе как недостойные и низкие качества души, так и самые возвышенные. Джордж, уже не молодой, но всё ещё весьма интересный мужчина - истинный англичанин до кончиков отполированных ногтей, как обычно был шикарно одет. Серебряный костюм от Гуччи подчёркивал его голубые глаза, а тронутая серебром шевелюра только придавала импозантности моему знакомому. Я тоже не уступал ему в элегантности. На мне было дорогое чёрное пальто, надетое сверху шерстяного твидового костюма. Узкий атласный галстук украшала булавка с бриллиантом. Только что вымытые волосы были свободно распущены и лёгкой воздушной копной спадали на плечи. Чтобы смертные не обратили внимания на всевидящие глаза вампира, которые выделяли меня из толпы, я воспользовался линзами. Скулы пришлось тронуть румянами, дабы скрыть неестественную белизну алебастровой кожи. Джордж был прекрасным знатоком живописи и вращался в богемных кругах, таская меня за собой порой даже против моей воли. Вот и в ту счастливую ночь я позволил ему выхватить меня из плена тягостных раздумий, чтобы отправиться на свидание с прекрасным. Я восхищался представленными на выставке многочисленными работами. В основном это были виды города – Лондон летом, он же - зимой, город под дождём, расплывающийся туманными пятнами; жизнь прохожих в метро; улицы, тонущие в смоге и тому подобное. Обычные урбанистические мотивы. Можно было увидеть и недурное подражание известным импрессионистам. Странные работы с намалёванными молотками и пилами были непривычным воплощением чувств сегодняшних творцов и напоминали инструменты в пыточных камерах. Очертания человеческих лиц, выполненные в виде геометрических фигур и рваных линий, также действовали на меня несколько угнетающе. Всё как всегда. Я уже начал скучать. - Ну вот, Джонатан, опять этот ваш взгляд. Сейчас я покажу вам нечто – то, ради чего я вас сюда вытащил. Джордж с видом человека, все и вся знающего в искусстве, подошёл к холсту, на котором был изображён портрет малышки лет семи-восьми. Нарисованная на картине девочка сидела на скамейке в старом парке и кормила голубей. Кажется, ничем не примечательный сюжет, но меня в нём что-то зацепило. А именно выражение лица ребенка. Девочка будто была живая. В её взгляде читалось премилое выражение восторга, свойственное только детям. Я прочёл внизу портрета подпись: «Девочка в парке. Лорен Фармер. 2008 год». Я удивился - мог бы поклясться чем угодно, что картина эта написана мужской рукой – крупные мазки ложились несколько небрежно. Манера письма была довольно импульсивной, что свойственно мужчинам, но от этого портрет не терял своей привлекательности, а напротив, только приобретал живость. - Да, да, это чудо и есть то, что я хотел вам показать, мистер Холлиуэл (именно так теперь меня звали). – Джордж довольно улыбнулся. - Это что-то невероятное – девчонке всего двадцать, а она рисует так, будто потратила на это долгие годы жизни. Весь культурный Лондон обсуждает эту находку. Фармер – новая звезда в живописи, попомните моё слово, Джонатан! Я в знак согласия кивнул головой. Я уже не слушал бормотаний Джорджа, а весь был в созерцании следующих работ молодой художницы. С полотен взирали совершенно разные лица, как будто бы я шёл по многолюдной улице. «Кареглазый мальчик», «Портрет женщины в синем», «Влюблённые», «Актриса варьете»… Все работы были объединены чем-то общим, тем, что приковывало взгляд зрителя и не давало оторваться от картин. Полотна обладали гипнотическим воздействием. Видимо, поэтому именно в этом зале собралось наибольшее число посетителей, которые вереницами бродили возле холстов, побеждённые силой таланта. Я не смог пройти мимо портрета пожилого человека, настолько искусно выполненного, что меня накрыла волна восторга. Лицо было каким-то одухотворённым, а лучистые глаза казались усталыми, но в них сквозили мягкость и гордое спокойствие. По одежде мужчины можно было без труда догадаться, что изображён художник – старенький пиджак, полосатый шарф, обмотанный вокруг шеи, вязаная объёмная шапка, из-под которой виднелись волнистые седые волосы. - Я всем обязана только ему – своему отцу. – Высокий женский голос вывел меня из состояния созерцания. Передо мной стояла та самая художница, о которой только что с таким упоением вещал Даглас, и чьё мастерство произвело на меня столь сильное впечатление. Видимо, она заметила, что я вот уже пятнадцать минут мнусь у этой картины, и это обстоятельство заставило её заговорить со мной. - Отец вдохнул в меня любовь к живописи, научил всему, что я умею сейчас. Именно благодаря ему я стою здесь, а вы можете видеть мои работы в этой галерее. Никак не могу привыкнуть, что его нет рядом. Как бы он был рад этому дню! Папа умер в прошлом году. - Чёрные ресницы едва заметно дрогнули - отголосок пережитого горя. - Понимаю, как вам тяжело. Простите, что заставил вас думать о грустном. - Нет, всё уже в прошлом. Я долго не решалась выставить эту картину, но, думаю, ей пришла пора увидеть мир. Я поднял глаза, чтобы рассмотреть собеседницу. Каково же было моё удивление, когда я понял, что мы с ней знакомы! Та самая странноватая девчонка-воробышек с бульвара художников, чей холст я нерасторопно повалил в грязь и при этом ещё имел наглость бранить бедняжку за позднее пребывание на улице и патологическую любовь к темноте! Но теперь мою полуночную знакомую было не узнать. Куда исчезла неряшливость, гротескность её фигуры? Передо мной стояла совсем иная молодая женщина – элегантная, умная, но в то же время не утратившая той же непосредственности. Меня с ума сводил запах её духов. Выбор их показался мне восхитительным – легендарный аромат Opium от Ив Сен Лоран. Немного тепла и романтики востока в ноябрьский холод были очень кстати. Чувственный и дорогой аромат, столь не сочетавшийся с её предыдущим образом. Маленькое чёрное платье так шло ей и делало фигурку ещё более точёной. Короткая ниточка мелкого жемчуга выгодно оттеняла нежность фарфоровой кожи и привлекала внимание к тонкой шейке. Безупречный макияж в тёплых сдержанных тонах подчёркивал естественную красоту мисс Фармер, а открытые плечики просто пленили. Даглас, одарив портретистку лучшей из своих фирменных улыбок, поспешил к нам. Я сразу понял, что они знакомы. - Ах, Лорен, ваша выставка – просто фантастика, - воскликнул он, целуя ручку даме. Та смущённо отвела взгляд в сторону. – Я так мечтал вас познакомить. Это мой друг – Джонатан Холлиуэл – франт и модник, каких поискать. И, между прочим, истинный любитель искусства. Его дом мог бы сам по себе служить музеем. У Джонатана богатейшая коллекция живописи, фарфора и старинных книг. - Очень приятно, Джонатан, - девушка протянула мне руку. – Моё имя Лорен. Мистер Даглас всегда знакомит меня с интересными собеседниками. Сегодняшний вечер – не исключение. Нам поднесли виски, и мы трое выпили за знакомство. Через несколько минут Джордж удалился – его ждали не менее привлекательные и выгодные встречи, которые могли быть весьма полезны. - А ведь я вас узнала, - вдруг сказала Лорен, заговорщически улыбаясь. – Мы с вами сталкивались на улице примерно месяц назад. Я смутился, хотя и не ожидал от себя такой реакции. Я давно забыл, как это бывает. - Вы тогда были в плохом настроении, и наш разговор не удался. Но я вас запомнила. Более того, к своему стыду я скажу, что даже икала вас, бегала по улице и звала. Но вы буквально исчезли, растворились в ночи, словно привидение. – Лорен совсем по-детски надула губки, вспоминая недоразумение и как будто снова переживая его неприятные моменты. – Дело в том, что мне тогда ужасно захотелось вас нарисовать. Понимаете, непреодолимое желание! В вашем облике есть что-то необычное, что я всегда стремлюсь найти в натурщиках. Такие лица как ваше встречаются крайне редко. То есть, в своей жизни я никогда не видела подобного взгляда. – Тут она внезапно смутилась и покраснела, как ученица. - Прошу прощения. Действительно, в тот вечер моё поведение было недостойным. Вы не были виноваты в моих проблемах, а я будто с цепи сорвался… - Я уже всё забыла. И, чтобы между нами не было недоговорённости, прошу оказать мне одну услугу, - в глазах художницы снова заиграл весёлый огонёк. – Не откажите попозировать мне сегодня вечером? Моя мастерская здесь, неподалёку. - Лорен вручила мне визитку. – Я буду очень рада вас видеть. - Непременно приду. …Вспоминая сейчас этот день, я улыбаюсь. Даже зная, что стою в шаге от бездны, и завтра мой прах развеет непоседливый ветер, мне становится теплее при мысли о Лорен. Поймите, с её появлением я воскрес, снова стал молодым и способным познать радость. И это счастье я поделил не с той, о ком терзался столько бесконечных веков, о ком рыдал и с чьим именем на устах засыпал и просыпался, а с простым земным существом, девочкой, чья душа была безупречным кристаллом. Всё просто - мелодии наших сердец оказались созвучны. С Лорен всё было по-другому. Я не повторил своей ошибки с Оливией, за которую заплатил сполна сумасшествием и одиночеством. Я рассказал Лорен о том, кто я есть на самом деле, и дал выбрать самой дальнейшую судьбу. Нашу, одну на двоих. Я верил - мы напишем с ней совместное полотно, и в нём будут только светлые краски. Лорен всё решила правильно. Мы ничего не будет менять: она останется смертной девушкой, а я буду её ангелом - стану приходить к ней каждую ночь, и мы будем вместе до утра, до того момента, когда на небосклоне начнут тускнеть звёзды. Пусть мы не сможем быть вместе сутками, и встречи будут коротки, но они будут яркими, как вспышка. Когда-нибудь жестокое время унесёт её красоту, а затем и жизнь, но я буду счастлив и тем кратким мгновением, которое мы проведём вместе. Я уважал решение Лорен и считал единственно верным. Ей не придётся забирать жизни и мучиться потом угрызениями совести, подобно мне. К счастью, я мог при ней сдерживать свою жажду, так как перед каждым свиданием утолял голод. И это было выходом из нашей непростой ситуации. - Ну всё, Джонатан, готово! – победно объявила Лорен, нанеся на холст последний штрих. Её голос заставил меня оторваться от своих воспоминаний. Я подошёл к мольберту, готовый вынести вердикт новой работе возлюбленной. Её картины всегда вызывали восхищение в моей душе, и этот раз не стал исключением. Взглянув на портрет, я удивился тому, как точно были переданы черты моего лица, как верно подмечены выражение глаз, блеск тёмных волнистых волос. Только на лице человека с портрета не было выражения хронической усталости от жизни. Лорен видела меня другим – счастливым, беззаботным, не удручённым неразрешимыми проблемами и постоянным одиночеством. - Ну что, как тебе? – Лорен смотрела вопросительно. Я улыбнулся, заметив разноцветные кляксы на её светлых шортах. Она всегда работала с такой самоотдачей, что меня это забавляло. - Ты как всегда победила. Это лучшая твоя работа. - Ты правда так думаешь? - Она подошла ближе и обвила руками мою шею. Я кивнул. - Я рада. Наконец-то это случилось. Теперь у меня есть мужской портрет, который стал бы основой новой выставки. Тут она вздохнула. Мне показалось, что её что-то печалит, беспокоит. - Выставка запланирована в начале мая, остаётся около месяца до её открытия. Всё уже практически готово, но мне очень хотелось бы написать женский портрет, который не уступал бы по своей пронзительности этому. Вся сложность заключается в том, что я никак не могу найти образ, равный по своей силе твоей натуре. Это просто какое-то наказание! Образ этот от меня как-будто ускользает, и никак не удаётся поймать его. - Не переживай. У тебя ещё всё впереди. И не грусти. Сейчас я тебе подниму настроение! Я схватил Лорен в охапку, не обращая внимания на её шутливые протесты. Нам было всё равно, что лица с картин наблюдают за происходящим. Ну и пусть смотрят и завидуют нашему счастью! В порыве страсти я неловки задел рукой банки с красками, которые Лорен ещё не успела закрыть. Они попадали вниз, оставляя на бревенчатом полу странные цветные разводы – переплетенные кружева наших судеб.