Мисс Свон переезжает в Сторибрук/ Miss Swan Goes to Storybrooke

15 мая 25 дней до начала  — Я не позволю им говорить обо мне, не присутствуя лично, я не могу сидеть сложа руки, — горячо говорит Эмма, когда Реджина предложила ей пересидеть интервью. — И они звали меня! Они тоже хотят, чтобы я была там! Реджина смотрит на нее с сомнением.  — Я просто думаю, что тебе может не хватать некоторой… сдержанности. Особенно в ситуации подобной этой, когда ты находишься в обороне.  — Эмс очень сдержанна, — преданно говорит Нил, улыбаясь ей. Эмма улыбается в ответ немного сдержанней, чем можно было бы ожидать. Отношения между ними все еще напряжены. Но у Нила не хватает терпения на ссоры, долгие и злые, поэтому их конфликт иссяк, с булочкой на столе Эммы в знак примирения и Нилом притворяющимся, будто ничего этого никогда не было. Эмма достаточно долго, в своей жизни, избегала конфликтов, она их не любит, поэтому сейчас она не собирается преследовать его. Лучше быть в таком подвешенном состоянии, чем в бесконечных обидах, полагает она. Эмма снова поворачивается к Реджине, хотя бы для того, чтобы отвести взгляд от Нила.  — Дай мне шанс, — говорит она низким и серьезным голосом. — Дай я попробую. И это еще один маленький поворот, который она обнаружила. При всей непринужденной гадости и презрении Реджины к Эмме, Реджина смягчается, когда Эмма уязвима. Так было не всегда, но Реджина сегодня опять идет на уступки и это какое-то дивное чудо.  — Ладно, — бормочет Реджина. — Но я клянусь, если ты скажешь что-то не то, когда до праймериза осталось двадцать пять дней… Двадцать пять дней. Такое чувство, что всего несколько недель назад она присоединилась к команде, она делала все, что могла, чтобы помочь. Теперь это интервью основное препятствие, после него станет ясно участвуют ли они, все еще, в гонке или нет. У Мэри Маргарет есть преимущество в десять процентов, но и они больше не снижаются до двух. Люди знают их – знают и Мэри Маргарет они предпочитают ее, но они также прислушиваются к Робину. Через двадцать пять дней кампания собирается выяснить готовы ли люди рискнуть и эти дебаты и интервью, могут сделать или сломать их кампанию. Все зависит от Робина и Реджина с Тамарой проводят с ним часы, тренируя. Эмма наблюдала за ними однажды и увидела, как он спотыкается о политику, которую не совсем понимает, Тамара легко бросает ему вызов задавая вопросы и Эмма чувствует проблеск сомнения. Реджина наоборот, она терпелива с ним, готова повторять все снова и снова, пока у него не появляются успехи.  — Ты что-нибудь принимаешь? — Однажды Эмма спросила у нее, шепнув на ухо. Она сидит в кабинете, скрестив ноги на стуле, пока Робин снова и снова обсуждает свои тезисы с Реджиной. — Как у тебя хватает терпения? Реджина бросает на нее мрачный взгляд.  — Я здоровый взрослый человек, — говорит она. — Не все мы нуждаемся в медицинской помощи, чтоб держать свои нервы в узде.  — О, извини, я не это имела в виду, — говорит Эмма и в этот момент ее тут же выгоняют из кабинета, она смеется над Реджиной через окошко на двери. Реджина бросает на нее холодный взгляд и возвращается к Робину, который услужливо отодвигает свое кресло, так, чтобы устроиться рядом с Реджиной, по дружески положив руку ей на спину. Реджина резко встает, перемещается так, чтобы встать с другой стороны стола, она осторожно улыбается и они продолжают. Это сцена останавливает смех Эммы.  — Эй, Тамара? — она кричит через весь предвыборный штаб. — Ты не хочешь вернуться туда? Я думаю, что Реджина скоро достанет веревку и мыло, чтоб освободиться. Тамара морщится  — Я только, что вылезла из своей и свободно лечу в тридцати фунтовую пропасть,— говорит она скорчив гримасу, но берет свой кофе и тащит ноги обратно в кабинет. Робин постепенно становится лучше, Эмма чувствует, что ее уверенность снова начинает расти. Сейчас они сокращают разрыв, отставая от Мэри Маргарет всего на шесть процентов и дебаты неизбежны.  — Завтра должен быть шторм, передавали плохую погоду, — напоминает ей Реджина в ночь на 19 мая, стоя перед зеркалом в каморке с напряженными плечами и вечным выражением тревоги на лице. — Не беспокойся о макияже, у нас там будет кто-то, кто позаботится об этом. Просто попытайся прикрыть свои волосы от дождя, чтоб не выглядеть на телевидении как мокрая крыса. Эмма качает головой. Реджина подозрительно смотрит на нее.  — У тебя есть шляпа? Плащ?  — Я могу накинуть куртку на голову на десять секунд. Или воспользоваться зонтиком, — Реджина смерила ее взглядом и крадучись направилась к гардеробу, Эмма вздыхает.  — Реджина, ты можешь просто…  — Наденешь это. — Реджина сует ей в руки свое пальто. Оно приталенное, мягкое и возможно стоит больше, чем Эмма заработала за несколько месяцев. Эмма тупо смотрит на Реджину. — Померь его, — повторяет Реджина яростно смотря на нее и Эмма надевает его. — Хорошее. — Она поворачивается, чтобы обратиться к остальным в офисе. — Тамара, ты будешь смотреть дебаты. Джасинда, следи за социальными сетями в это время. Руби, я хочу, чтобы ты пошла с нами и присмотрела за аудиторией.  — Ну конечно… у нас тут останется самая «белая» делегация в кампании, которая сможет украсить эту комнату — говорит Сабина, ухмыляясь. Это задело за живое Реджину, возможно, гораздо сильнее, чем предполагала Сабина, Реджина внезапно замолчала, опустив глаза к земле. Мэриан ответила с сожалением, но твердо:  — Мы уже говорили об этом, Сабина. Ты же знаешь, ЧТО ЭТО РАБОТАЕТ ТОЛЬКО так. Сабина встречается с ней взглядом, поджав губы.  — И ты знаешь, что я с этим не согласна, — она звучит возмущенно, но не враждебно. Она долго смотрит Мэриан в глаза, а потом вздыхает и снова поворачивается к Реджине. — А что же мне делать?  — Что все это было? — Спрашивает Эмма, когда они садятся в машину и едут по ранним улицам, с неба капает морось надвигающейся грозы. Нил пожимает плечами и откидывается на спинку пассажирского сиденья.  — Старый спор, — говорит он. — Сабине не нравятся лица прогрессивной кампании — два БЕЛЫХ парня. Эмма вспоминает слова Мэриан: «Ты же знаешь, ЧТО ЭТО РАБОТАЕТ ТОЛЬКО так».  — А ты как думаешь? — С любопытством спрашивает Эмма, поворачиваясь к нему лицом, когда она остановилась у знака «стоп». Нил снова пожимает плечами.  — Я думаю, как сказал один из белых умных парней, что я должен закрыть рот и сделать все, что скажут мне эксперты, — говорит он, смущенно улыбаясь. — Сторибрук может удивить. Однажды я провел целое утро, оттирая надпись «возвращайся в Мексику» с машины Реджины, когда она баллотировалась в школьный совет на первом курсе средней школы, так что…ну, ты знаешь Сторибрук - это Сторибрук. — Даааа. — протянула Эмма, у нее, конечно, нет никакого опыта в таких делах, но она ходила с Нилом в кино и загородный клуб несколько раз, видела стайку богатых белых мужчин, которые управляют этим городом, с их идеальными женами - трофеями и детьми подростками, которые приставали к ней до тех пор, пока не узнали что она девушка Нила. — Сторибрук есть Сторибрук. Теперь Эмма может понять Реджину, она выросла с твердым намерением изменить город. + Утро двадцатого числа было темным и унылым, в спальню не проникал свет, но она все же проснулась. Эмма оделась в одобренную Реджиной одежду на сегодня, это ее рубашка, из шкафа в офисе и пара темных джинсов. Реджина сначала осмотрела их, а потом заставила Эмму примерить их, чтоб посмотреть на нее со стороны, когда Эмма оделась, Реджина только и смогла вымолвить «Сойдет» — сдавленным голосом, что означало, что Эмма выиграла один из их матчей и она снова почувствовала победу. Она могла бы пристраститься к такому, размышляла Эмма, натягивая джинсы. Победы над Реджиной приходят вместе с какими-то порывами, что заставляют Реджину замолкать время от времени. Реджина не тот человек, который ей нравится, но Эмма находит, что, несмотря ни на что, это те моменты, когда Реджина, кажется начинает хорошо относится к ней. Они завтракают в тишине, сегодня тишина не нагнетающая, не такая как была в течение некоторого времени. — Ты готова? — Спрашивает ее Нил. Она кивает.  — Я буду избегать любых упоминаний о твоем участии в истории, — говорит она, словно заучила эту фразу наизусть. После разговора с Реджиной у нее была своя подготовка к этому интервью.  — Мы больше не можем устраивать драмы, — сказала Реджина. — Мы не можем допустить еще одной такой провокации. Мы просто должны закрыть эту историю, показав что ты… — ее взгляд скользнул по Эмме остро и оценивающе. — Уже не тот человек. — Я не буду говорить о своем возрасте, если они спросят об этом, я скажу, что мы были друзьями, не более того. Ничего такого что перекинет вину. Я была сосредоточена на том, чтобы приехать сюда и присоединиться к кампании. — Она подавляет горечь. Сейчас на это нет времени, даже если Нил смотрит на нее этим своим щенячьим взглядом, который означает, что он знает, что все хреново. В любом случае, она готова использовать свое прошлое для победы на праймеризе. Она вздыхает и надевает пальто Реджины. Оно почти идеально сидит на ней и когда она поднимает капюшон, то чувствует запах шампуня Реджины. Она делает один глубокий вдох, прежде чем понимает, что делает, Эмма хмурится на себя.  — Пошли, — говорит она, направляясь к машине не говоря больше ни слова. Нил молча следует за ней. Он странно молчит весь остаток дороги, даже после того, как они добираются до студии ранним вечером. Он маячит на заднем плане в то время как Эмма делает макияж, Реджина парИт над Робином. Снаружи бушует буря, над их головами грохочет гром и молния освещает окна.  — Наша студия звуконепроницаема, — заверяет их Анна Аренделл.- И у нас есть резервный генератор, который будет поддерживать все в рабочем состоянии, если отключится электричество.  — Если? — эхом отзывается Реджина.  — Это самое высокое здание в Сторибруке, если не считать библиотеки, — заметила Анна. — У нас отключается энергия по крайней мере несколько раз за сезон. — Она неопределенно указывает на правую дверь. — Просто избегайте лифтов. Эмма уже отключилась от нее, увлекшись глазами Реджины, которые смотрят на нее с того времени, как она начала делать макияж. Реджина выглядит сногсшибательно с макияжем или без него.  — Неужели мой макияж должен быть таким… ярким? — спрашивает Эмма прищурившись и смотря в зеркало. — Я не похожа на себя. Нил входит в поле ее зрения, наклоняя голову, чтобы рассмотреть ее лицо.  — По-моему, ты отлично выглядишь, — говорит он, Эмма закатывает глаза. — Возможно ты немного предвзят. — Она улыбается ему неуверенно — Хотя спасибо. — Да. — Он засовывает руки в карманы и слегка раскачивается взад-вперед, как будто пытается что-то сказать. Она ждет в нерешительности и он говорит:  — Я сожалею о…ну, ты знаешь. За всё. Все это время я втягивал тебя в свое дерьмо. — Он жует губу, а она смотрит на него, тошнота начинает подниматься у нее внутри. — И сбежал, когда тебя взяли. Я думал, что делаю что-то правильное в тот момент, а теперь я задаюсь вопросом, не оправдываюсь ли я просто за то, что был мудаком. Эмма выдыхает. Тошнота все еще сидит у нее под ложечкой, но теперь она кажется более управляемой.  — Спасибо, — говорит она и не находит, что еще сказать. Но Нил еще не закончил.  — Отныне я буду поступать с тобой правильно, — говорит он, крепко сжимая ее руку. — Это я тебе обещаю. Я… что бы ни случилось, я поступлю с тобой правильно. — Он наклоняется к ней, чтобы поцеловать, но Эмма поднимает руку.  — Мой макияж, — напоминает она ему, но слегка улыбается, чтобы не обидеть его. — Я все еще не знаю, нравится мне или нет, но я не думаю, что должна появляться на экране с такими розовыми губами. Нил фыркает.  — Вполне справедливо. Почему бы тебе не спросить у кого-то, кто разбирается в этом? — Он отходит в сторону и Реджина совершенно неожиданно оказывается на его месте. Сегодня у нее губы глубокого винного цвета, пухлые, нежные и опьяняющие, у нее вызывающий взгляд дымчатых глаз и румянец на щеках. Эмма смотрит на нее снизу вверх немного ошеломленная и пытается произнести: — Ты…э-э…  — Я хотела бы, чтобы ты была немного более естественной, чем сейчас, — бормочет Реджина, ее глаза скользят по Эмминому лицу. — Хм. — Она прикасается пальцами к губам Эммы, и ее сознание на мгновение становится блаженно пустым. Взгляд Эммы был прикован к поджатым красным губам Реджины и ее темным-темным глазам. Реджина исчезает мгновением позже, потом возвращается с салфеткой в руке и ее пальцы снова оказываются на губах Эммы. Она стирает губную помаду, ее пальцы касаются губ Эммы и она дрожит. — Не шевелись, — бормочет Реджина ее взгляд скользит по Эмме, та стоит, застыв на месте выдыхая маленькие вдохи, которые так и норовят вырваться наружу от прикосновений Реджины. Реджина в одно мгновение делает мазок, прежде чем кивнуть. — Вот. — прошептала она удовлетворенно и ее свободная рука потянулась к волосам Эммы, чтобы распушить их и пригладить на плечах. — Теперь ты совершенство. Эмма раскраснелась от жары в комнате, от яркого света и от Реджины, стоящей так близко. Она сглатывает, безуспешно пытаясь прочистить горло, несколько раз моргает и говорит:  — Ты тоже. Это будет… ну и дебаты. Надеюсь, Реджина сказала тебе, что я была ее тренером по дебатам в старших классах. — Она весело смеется обращаясь к Робину. Робин встает с того места, где он сидел с Мэриан, с милостивой улыбкой на лице. — Она не упоминала об этом, — признается он. — Но она определенно подготовила меня к худшему.  — Это наша Реджина, — говорит Мэри Маргарет, улыбаясь Реджине. Реджина не улыбается в ответ и Мэри Маргарет не понимает ее намека. Она бросается вперед, протягивая руки для объятий.  — О, Реджина, разве это не возвращает старые воспоминания? Хотя, я думаю, что мы всегда были хорошей командой.  — Не трогай меня, — выплевывает Реджина, уклоняясь от объятий Мэри Маргарет. Оператор, понизив голос обратился к Анне:  — Надо заснять это. Ты понимаешь?  — Реджина, — говорит Эмма, кивая на камеру сквозь стиснутые зубы. Реджина игнорирует ее и рычит на Мэри Маргарет, ее глаза сверкают, Мэри Маргарет выглядит уязвленной.  — Реджина, не пора ли нам двигаться дальше? Ты же знаешь, что мы все боремся за одно и то же. Я только хочу… — она снова тянется к Реджине. Реджина шлепает ее по руке, достаточно сильно, чтобы раздался шлепок, который разносится по комнате.  — Я сказала убирайся к черту от меня, — шипит она, не обращая внимания на камеру и Нила, произносящего ее имя. — Я не хочу двигаться дальше. Я хочу, чтобы ты проиграла эту гонку и никогда не оказывалась у власти.  — Реджина! — Наконец встревоженно говорит Эмма. Камеры нацелены на нее, фиксируют все, каждую мелкую гадость, которую Мэри Маргарет вызывает в Реджине, и они собираются скомпрометировать их кампанию прежде чем начнутся дебаты. Реджина игнорирует ее и Эмма хватает ее за руку, выдергивая ее из толпы.  — Следуй за ними, — с энтузиазмом говорит Анна оператору, Эмма бросает на нее мрачный взгляд и тащит Регину с собой подальше от подготовительной комнаты.  — Какого черта? — спрашивает она, когда они оказались снаружи, в коридоре. Раскат грома расставляет акценты на ее вопросе. — Ты можешь попытаться вести себя, как нормальный человек рядом с Мэри Маргарет? Реджина насмехается над ней.  — О, пожалуйста. Извини, что я не заискиваю перед ней, как ты. Посмотри на нее – будто она не пытается тебя переманить.  — Так и есть! Она пыталась, но я отказалась, так что, пожалуйста, просто… — Эмма всплеснула руками. — Я не знаю, какие у тебя с ней проблемы, но она пытается, и теперь мы выглядим как придурки. Реджина резко разворачивается и несется прочь, к лифту ведущему вниз.  — Уверяю вас, Мисс Свон, мне плевать на камеры, когда речь заходит о ней. Ты сможешь сгладить эту ситуацию. Лифт звонит и она входит внутрь, сердито глядя на Эмму.  — О, ты не можешь уйти отсюда, — огрызается Эмма, когда врывается в лифт за ней — Ты с самого начала вела себя как ребенок рядом с Мэри Маргарет. Меня не волнует, если она тебя завалила в школе или что-то в этом роде. Снаружи раздается громкий грохот, где-то совсем рядом что-то скрипит и Эмма резко замолкает. Лифт вздрагивает и внезапно останавливается. Эмма замирает, оборачиваясь к Реджине  — Реджина, — говорит она, щурясь на нее в темноте. — А что Анна говорила о лифтах? Реджина шуршит в темноте и тут включается фонарик ее телефона.  — Что-то насчет резервного генератора, — говорит она, направляя телефон на кнопки лифта. — Он должен заработать, чтобы…лифт поехал. Существуют правила техники безопасности, касающиеся такого рода вещей. Эмма бросает взгляд на свой телефон.  — Никакого обслуживания, — говорит она, уставившись на экран. — А как насчет кнопки экстренного вызова? Реджина нажимает в нее пальцем. — Ничего.  — Рано или поздно они поймут, что мы ушли, — говорит Эмма, кусая губы. — Они знают, что лифты застревают. Эй! — кричит она, прижимаясь к двери. — ЭЙ, МЫ ЗДЕСЬ! Помогите! — Ничего. Звуки эхом разносятся по лифту, когда Эмма колотит в дверь, Реджина нажимает кнопку помощи снова и снова. Внезапно вспыхивает свет, более тусклый, чем раньше. — Это, должно быть, резервный генератор, — Говорит Реджина, хмурясь. — Мы все еще не двигаемся. Вся энергия должна идти на студию. — Она качает головой, а потом тоже кричит. — Кто-нибудь? Помогите! Помогите! Они кричат вместе, бесполезно стуча в двери, когда Эмма проклинает их, а Регина проклинает Мэри Маргарет…  — Ты уже можешь заткнуться? — Наконец раздраженно огрызается Эмма. — Из-за тебя мы попали сюда! Ты говоришь, что тебе наплевать на камеры, но именно сейчас ты все испортила! Реджина смотрит на нее взглядом разъяренного волка и Эмма на мгновение задается вопросом, а что если Реджина попытаться разорвать ее на части прямо сейчас, если их не найдут в застрявшем лифте и они останутся здесь, тогда она просто истечет кровью к тому времени, как Нил найдет их. Но вместо этого Реджина делает долгий вздох и внезапно опускается на пол лифта.  — Мэри Маргарет Бланшар выдала меня моей матери, она увидела меня с девушкой… —говорит она, и Эмма садится на пол с глухим стуком.  — Выдала тебя? — Повторяет Эмма, наморщив лоб. — Что она сделала? Реджина снова смотрит на нее долго и настороженно и Эмма чувствует, как из нее со свистом выходит весь воздух.  — О, — говорит она, и ее сердце начинает колотиться от понимания, ее охватывает слабая паника, адреналин проходит через все ее тело. Реджина это… Она пристально смотрит на Реджину, разглядывает контуры ее подбородка, сжатые губы, изгибы тела, она не может перестать представлять себе Реджину в объятиях женщины. Она представляет губы Реджины на губах другой женщины, воображает, как она гладит волосы любовницы и улыбается ей этими темными глазами, воображает чужие руки, ласкающие грудь и задницу Реджины. Эмма часто дышит и дрожит, она сглатывает и чувствует почему-то тихий страх.  — Это круто, — говорит Эмма, торопясь с ответом. — Я имею в виду, это здорово, если ты... если у тебя есть... если хочешь, — она чувствует себя неловко, как всегда, когда речь заходит об этом, и Реджина в шоке, она знала, что так и будет. Остальные всегда были осторожны в сплетнях о Реджине, о распространении информации о ее личной жизни, немногие знали об ориентации Реджины и они держали это все в тайне.  — Я лесбиянка, Эмма, — устало говорит Реджина. — Ты можешь сказать это слово. Ты уже говорила это раньше, помнишь? Эмма тогда произнесла это как обвинение, неуклюже и без всякого смысла и это почти довело Реджину до слез. Сегодня она не знает, что сделает с ней бестактность Эммы. Эмма слабо кивает.  — Так ты не встречаешься с тем парнем из газеты? — Реджина машет головой.  — О... Окей. Круто. Это… круто. Эмма прерывисто вздыхает, потом резко поднимает голову. — Мэри Маргарет? Реджина думает, что, возможно, предпочла бы, чтобы Эмма чувствовала себя неловко и больше не задавала вопросов.  — У моей матери были очень конкретные планы на меня, — говорит Реджина. — Я должна была окончить среднюю школу, пойти в колледж, в юридическую школу. Найди подходящего парня и выйди за него замуж после юридической школы. Заниматься политикой, баллотироваться на пост губернатора, стать сенатором, стать президентом.- Она зачитывает список со знакомой интонацией неудачи, это напоминание о том, что она выбилась из графика и ей никогда не угодить матери.  — Это пиздец, — говорит Эмма, вытаращив глаза. — Она говорила тебе это в старших классах? Реджина заливается смехом. — Она читала мне свой сорокалетний план как сказку на ночь, когда я был маленькой и ходила в детский сад. В своем детском ежегоднике я написала, что хочу стать пожарным и мама была в ужасе. — Эмма все еще смотрит на нее с ужасом, ее лицо освещено тусклыми огнями лифта. В уголке ее рта помада немного размазана и глаза Реджины бессознательно задерживаются там, пока она не отводит взгляд.  — Ты можешь представить себе, как я волновалась, когда поняла, что меня не интересуют мальчики. Ей тогда было шестнадцать. Она приезжала к Нилу в общежитие почти каждые выходные, ходила в клубы и отчаянно пыталась танцевать с мальчиками, целоваться с ними, испытывать к ним какие-то чувства, пока не впала в отчаяние. Она плакала свернувшись калачиком на кровати Тамары и рассказала ей все.  — Я познакомился с Даниэлой, когда мне было шестнадцать. Мои родители владели школой верховой езды на окраине города — той, что связана с загородным клубом. Эмма издает сдавленный смешок.  — Ну конечно, — говорит она, но это только легкая насмешка. Она слушает, ее пальцы так крепко сжимают телефон, что костяшки пальцев дрожат, становясь белыми. — Она тоже там ездила? Реджина качает головой.  — Она там работала. Она была не из нашей части города. Слишком бедная, слишком добрая. — Реджина даже сейчас чувствует, как старая острая боль пронзает ее сердце при воспоминании о ней. — Я так ненавидела быть геем. Я ненавидела это, — говорит она вспоминая ненависть к себе со сдерживаемой яростью, она смотрит на Эмму и та смотрит ей в глаза с молчаливым вниманием. Она никому не рассказывала эту историю подробно, кроме Мэриан. Она не знает почему именно сейчас, так естественно, признается в этом Эмме Свон. — Я знала, что это разрушит мою жизнь. Но с Даниэлой я чувствовал, что… что, возможно, оно того стоило. Эмма улыбается, ее глаза широко раскрыты, они слезятся и блестят, Реджине хочется плакать.  — Это… — Эмма прочищает горло. — Мэри Маргарет?  — Мэри Маргарет была моей учительницей. Мой тренер по дебатам, мой любимый учитель литературы, мой колледжный советник. — Она прислоняется спиной к стене, отчаянно моргает и крепко зажмуривается, — Я ей доверяла. Мне нужна была помощь, а Нил был далеко, и я не знала с кем еще поговорить. Эмма уже все поняла.  — Боже, — выдыхает она. — Она сказала твоей матери. — Я не знала, — бормочет Реджина. — У меня были… были планы. Мы с Даниэлой собирались сбежать вместе после того, как я закончу школу, сбежать от матери и, наконец, быть свободными, чтобы жить своей собственной жизнью. Я пришла на конюшни, на следующий день после окончания школы, с упакованной сумкой и обнаружила, что Даниэлы там нет. Полностью исчезла, как будто она никогда не работала там, исчезла без адреса и все социальные сети были удалены. Сначала Реджина была сбита с толку, а потом убита горем, уверенная, что Даниэла так решила, что в конце концов, она не хотела быть с Реджиной. Она проплакала в конюшне несколько часов, прежде чем вернуться домой. И это было только начало, войдя в гостиную она обнаружила мать сидящую на диване с победоносной улыбкой на губах.  — Мама предложила мне только один выбор. У нее был какой-то… какой-то подходящий мужчина для меня, все выстроивалось в какой-то извращенный брак по расчету. — Она трясется, вспоминая об этом, мужчина рядом с матерью, который был вдвое старше ее, политик, выслушивающий мамин ультиматум со скучающим интересом. Реджина в ужасе отказалась. Мать и глазом не моргнула, прежде чем сообщила Реджине, что ее кредитные карты и телефон заблокированы, что ее обучение в колледже останется неоплаченным, что она больше не желанна в городе и доме.  — И я ушла. Я никогда не была так благодарна, что мои родители в разводе — криво усмехается Реджина, вспоминая дни до того, как она уехала к отцу, бродя как во сне по дому Мэриан. — И Мэри Маргарет Бланшар имела неосторожность прислать мне длинное письмо, в котором написала, что я сама виновата, что я не была откровенна с матерью, она считает, что она была права. Мэри Маргарет Бланшар разрушила мою жизнь, так что не проси меня быть с ней помягче.- Глаза Реджины расширяются в новом отчаянии, от осознания того, что она сорвалась на камеру. Эмма молчит рядом с ней.  — Мне очень жаль, — говорит Эмма, наконец, после того, как Реджину охватывает ужас. — Я не знала.  — Я этого и не ожидала, — говорит Реджина неохотно с замиранием сердца, — В любом случае, мне не следовало так реагировать на нее. Это не было хорошо для кампании.  — Я поняла, — говорит Эмма и печально улыбается Реджине, прислонившись спиной к стене лифта. — Она все еще думает, что была права, не так ли? Реджина усмехается.  — Она не знает, что случилось потом. Мама всем говорила, что я больна и принимаю лекарства. — Она обдумывает дальнейшие слова. — Ну, моя сестра действительно посадила немного травы в своем шкафу и я нашла ее припасы. Реджина улыбается при этом воспоминании, Эмма не разделяет ее улыбку.  — Не могу себе представить - твоя собственная мать выгнала тебя. Что за черт, — говорит Эмма, ее пальцы впиваются в колени. — Что за мать такая… — она трясется. — Меня выгоняли из многих домов, но я не была их родным ребенком.  — Ты была в многих в приемных семьях? — Реджина знала об этом из проверки прошлого, но не знала сколько таких семей было. Она смотрела каждое интервью в местных новостях про Эмму, это были такие абсурдные обвинения от взрослых, которые не выказывали ни малейшего стыда за свое поведение. Эмма качает головой.  — Меня оставили на обочине дороги, младенцем. Воспитывала семья, пока они не родили своего ребенка, мне было три года и они отослали меня обратно. Я росла довольно испорченной. Эмма выглядит задумчивой, немного смущенной и Реджина немного переминается с ноги на ногу пододвигаясь ближе. — Была одна приемная мама… она была единственной, кто, казалось, действительно заботился обо мне. Я не знаю. Все мои лучшие воспоминания связаны с тем, как однажды зимой, мне было тринадцать лет, я играла в ее доме и мне было весело. Она собиралась удочерить меня. — На ее лице появляется неуверенная улыбка. Реджина никогда раньше не видела ее, в ней больше боли, чем в слезах Эммы, и она обжигает душу и оставляет неизгладимый след в сердце Реджины. — А потом она…они никогда толком не рассказывали мне, что произошло, но… Я думаю, она покончила с собой. Прямо перед подписанием бумаг. — Улыбка исчезает, выражение лица становится нейтральным. — Потом я стала слишком взрослой, чтобы иметь семью, и я…наверное, я разозлилась. Я несколько раз убегала, пока…ну, ты понимаешь. — Она неопределенно машет рукой. — Я никогда…у меня никогда не было дома. Я почти никогда не оставалась на одном месте так долго. — Реджина слышит предательскую дрожь в голосе, она ближе прижимает свои колени и обнимает их. Они ненавидят друг друга, но Реджина ловит себя на том, что говорит:  — Ну, теперь ты никуда не денешься, ты нужна здесь, — как будто это самая очевидная вещь в мире, потому что это так. Эмма одаривает ее натянутой улыбкой.  — Раньше я никому не была нужна, — говорит она. — Это всегда такой стресс? Реджина была нужна своей матери, чтобы стать той, кем она была рождена. Нужна Нилу, когда он не заботится о себе. Для всех окружающих ее людей она должна быть сдержанной, твердой как гвоздь и победоносной.  — По моему опыту, — говорит она, наклоняясь вперед прислоняясь спиной к стене, чтобы поймать взгляд Эммы. — Да, обычно. Но я думаю, что мы с тобой неудачники в этом деле. Эмма смеется дрожащим смехом.  — Я думаю также. Раньше я была…не знаю, — говорит Эмма и ее глаза все еще устремлены на Реджину. — Наверное, я никогда не была настоящим человеком. Я как бы плыла по жизни сама, никого рядом не было. — Раньше я хотела исчезнуть, — бормочет Реджина, шепотом признавшись в тишине лифта, — Вот так просто. Эмма качает головой. — Ты не смогла бы, — говорит она и это звучит как приговор на ее губах, — Ты слишком…- она протягивает руку прикасаясь пальцами щеки Реджины, а затем опускает руку, ее щеки вспыхивают. — Никто не забыл бы тебя. Реджина поднимает брови.  — Это что, комплимент? Эмма ухмыляется и они обе с облегчением возвращаются на твердую почву их отношений.  — Если ты хочешь, то да! Как будто я когда-нибудь скажу еще о тебе что-то хорошее.  — Взаимно, — лукаво соглашается Реджина. Они все еще на месте, всего в нескольких дюймах друг от друга, их головы прислонены к стене, а прически уже испорчены. — Но это же круто, — вдруг говорит Эмма. — Что ты… что ты лесбиянка. Надеюсь, ты хранила это от меня, не потому что ты думала, что я не справлюсь или… или что-то еще, — она спотыкается о свои слова. Реджина вздыхает, она тщательно подбирает слова.  — Я никому не говорю, что я лесбиянка, потому что если это выплывет наружу, моя мама опять от меня отречется, — говорит она. — И я знаю, что тебе это неприятно, но… Эмма энергично качает головой.  — Вовсе нет! — Она морщится. — Я имею в виду, что не испытываю дискомфорта или мне не по себе. Я не имела в виду… — она прижимает руки к лицу. — Мне очень жаль. Я не знаю, почему я… я не гомофоб, клянусь. Просто каждый раз, когда кто-то начинает испытывать симпатию к женщинам, и говорить об этом я… — она беспомощно пожимает плечами. — У меня язык начинает заплетается. Я не знаю. — Реджина смотрит на нее и некоторые вещи постепенно становятся более ясными для нее, но не для самой Эммы. — Спасибо, что рассказала, — бормочет Эмма, убирая руки от лица. — Я наверное уже испортила макияж. Реджина разглядывает ее.  — Ничуть. Ну, может быть, немного, — признается она, протягивая руку, чтобы стереть помаду с уголка губ Эммы, — А как мой? Эмма сидит очень тихо, ее глаза прикрыты веками и она вздрагивает от вопроса, ее пальцы двигаются по щеки Реджины, они тянутся вдоль ее лица, убирая назад выбившиеся волосы, они обе неглубоко дышат, глядя друг на друга.  — Прекрасно, — бормочет Эмма и они так близко, на краю чего-то ужасного, чего-то абсолютно запретного, чего-то невозможного. Лифт снова включается, главный свет мигает и Эмма убирает руку. — О, — говорит она, по-совиному моргая. — Мы свободны. Двери лифта дребезжат и открываются. Руби стоит по другую сторону от них с охранником и смотрится очень забавно.  — Я думала, Эмма уже мертва, — говорит она, когда они выходят из лифта. — Вы двое в порядке? Реджина качает головой.  — Для протокола, — говорит Эмма, все еще краснея, — я бы убила ее первой. Из чувства самозащиты.  — Да, да, — говорит Руби, закатывая глаза. Они идут в студию. Мэри Маргарет в своей гребаной стихии. Они пропустили первый тайм, о чем им шепчет Мэриан. + Реджина была в основном мрачной, это какой-то кошмар… Робин спотыкается о законы, придумывает полусырые ответы, которые получают некоторые аплодисменты, в целом он звучит неопытно и напыщенно - вот чего они больше всего старались избегать.  — Это чертова кровавая бойня, — бормочет Нил, одной рукой обнимая Реджину, а другой Эмму. — Нас уничтожат. Разве ты не обсуждала все это с ним?  — Он задыхается, — шепчет Мэриан, пощипывая себя за переносицу. — Это…нам очень повезло, что большая часть Сторибрука не смотрит дебаты и сегодня у нас нет поклонников. Двадцать дней до праймериза. Это звучит в голове Реджины, как предупреждающий звонок, снова и снова и снова. Осталось двадцать дней, а они провалили свои дебаты. Как оказалось, интервью после этого ничуть не лучше. С самого начала Ганс перешел в наступление. — То есть, ты хочешь сказать, что находишься в отношения с мистером Голдом сейчас, но вы не были в отношениях, когда ты была несовершеннолетней? — говорит он с сомнением.- Он ждал, когда ты станешь совершеннолетней? Лицо Эммы старательно непроницаемо.  — Мы встретились несколько месяцев назад и тогда начались наши романтические отношения — говорит она, ее руки сжимают колени, — Нил помог мне, когда я была в плохом месте и я благодарна, на самом деле тогда он был скорее… фигурой наставника. Это неубедительно. Эмма не очень хорошая лгунья.  — Фигура наставника, — повторяет Ганс — Какие законы об изнасилованиях действуют в штате Орегон, Анна? Анна выглядит глубоко смущенной такой линией допроса. — Не знаю, — говорит она.  — Да, — радостно отвечает Ганс. — На самом деле…  — Ладно, хватит, — раздраженно перебивает Реджина. — Вы пригласили нас сюда, чтобы порассуждать о судьбе Мисс Свон? О ее сексуальных действиях в качестве несовершеннолетнего? Вы действительно хотите, чтобы это интервью прошло именно в таком направлении? Ганс моргает, глядя на нее. Анна говорит: -Нет, конечно, нет. Сторибрук действительно хочет услышать о том, почему вы наняли Эмму Свон, зная ее криминальное прошлое. Реджина смеется, спокойно и холодно.  — Криминальное прошлое — это небольшое преувеличение, не так ли? Один из краеугольных камней нашей кампании — сделать Сторибрук лучшим местом для наших детей, чтоб они росли в безопасности и ни в чем не нуждались.— Реджина думала об в этом уме, но не могла найти нужных слов, но они пришли теперь, с отголосками дрожащих признаний Эммы о ее детстве в лифте. — И отчасти это связано с тем, как наш департамент шерифа обращается с такими подростками, как Эмма. Они договорились не переходить в наступление на Мэри Маргарет, чтобы не выглядеть хулиганами, но Реджина чувствует разочарование, кипящее под кожей. — За эти годы я повидала бесчисленное множество подростков, которые совершали преступления и получали лишь предупреждение от Шерифа Нолана. Я также видела, как других задерживали и они возвращаются злыми и ожесточенными, видела, как им не давали реальной возможности для реабилитации.  — Вы критикуете работу шерифа Нолана? — Говорит Ганс, и в нем снова просыпается интерес. Он поворачивается к камерам, — Шериф Нолан женат на Мэри Маргарет Бланшар.  — Я думаю, что Шериф делает все, что в его силах используя имеющиеся у него ресурсы, — соглашается Реджина. — Но нам нужно кое-что получше. Мы должны убедиться, что у каждого подростка, отчаявшегося и испуганного, есть и другие варианты кроме как, найти… наставника на десять лет старше, который мог бы вести себя не так хорошо, как Нил Кэссиди Голд. Нил смущенно смотрит на нее. Эмма улыбается. — И списать этих детей со счетов, это значит лишить их возможности вырасти, как Эмма, вырасти в кого-то, кто хочет сделать этот город- лучшим местом. Это все.  — Сильные слова от заместителя руководителя предвыборной кампании Локсли, — объявляет Анна, поворачиваясь к Робину.- Никто не может отрицать, что Сторибрук боролся с проблемами преступности среди несовершеннолетних в последнее время. Скажите, мистер Локсли, как бы вы реабилитировали этих детей? Робин снова расслабляется и пускается в объяснения, этот вопрос был любимым проектом Мэриан с самого начала. И наконец, хоть одна вещь начинает идти по их правилам. Еще несколько недель, и они поймут, достаточно ли этого для победы.