Чтобы выжить в Англии...

Придя на кладбище, я устроился на одном из надгробий, окунувшись с головой в ожидание. Поскольку я не страдал от отсутствия слуха, я сразу услышал шорох позади себя и немедленно обернулся, но тут же спокойно выдохнул. — Это ты, Стейн? — Да, гробовщик, я. Из вечернего тумана показалось суровое и морщинистое лицо с чёрной повязкой на глазу, макушка с вечно грязными и смоляными волосами и солдатское туловище, всегда, сколько себя помню, закрытое доспехами. — Тебе не надоело в этой железке шастать? — как можно ленивей спросил я и откинулся назад. Если бы моё сердце билось, кровь сразу же притекла бы к голове, что не очень приятно. — Хватит говорить чепуху, — огрызнулся он и нетерпеливо обошёл надгробие, что бы увидеть моё лицо, быть может. Кто знает, что у этого хама на уме? — Кто бы говорил…Хорошо. Зачем ты меня на сей раз позвал? — Я кое - что нашёл, — на удивление доброжелательно сказал он. А может, это просто был сарказм, — Вам понравится. Он достал из какого - то пыльного мешочка непонятную железную пружинку, пару фотографий, (об которые чёрт ногу сломит, прежде чем увидит в этакой темноте и тумане) и что самое интересное… — Я не впервые вижу отрубленную голову, — подавив вопрос «откуда ты это взял?» сказал я. — ты этим меня хотел удивить? — Нет. Посмотрите внимательней, — посоветовал он. Спустя время я узнал в этой окровавленной голове ту самую девушку, которую я когда - то там, на корабле, воскресил первее всего. — Где ты достал это? — сурово спросил я, выпрямляясь. — У меня есть связи. — хмыкнул он. — Я отдам вам это, если мы завершим начатое. Я вздохнул. — Хорошо, только отдай мне это. — пообещал я и требовательно протянул руку. — Сколько на этот раз? — Только одного, — сказал он, отдавая мне вещи, которые я поспешно спрятал. — Можешь использовать мастерскую, разрешаю. — сказал я. — Но это в последний раз, более я тебе не разрешу использовать мои инструменты. — С вами приятно иметь дело. — закончил он и протянул руку. Пожимать я её не стал. — Завтра? — с досадой спросил я. — Завтра. — сказал он, и, поклонившись, ушёл. Я с недоверием посмотрел ему вслед и вновь вздохнул. Стейн использует мою мастерскую, чтобы мучать людей. Я не был против, но было несколько условий, чтобы человек не кричал, например. За это он на удивление хорошо платил и даже иногда смешил меня. Но людей стало слишком много, и я не успевал делать гробы, поэтому пришлось расторгнуть договор. Но на этот раз он сказал, что будет нечто «совершенно новое, это будет своеобразный сюрприз и благодарность». Но более мне было интересно, откуда он взял это… На следующий день с утра я услышал, что в мастерской происходит нечто действительно интересное. Новый «подопытный» не просто не кричал, всё происходило настолько тихо, что на этот раз ко мне не должны были поступать жалобы, как я думал. В один момент я услышал довольно громкий, задорный и детский смех, и если бы у меня был пульс, он бы остановился. Кого - то он мне напоминал… А может, я просто ослышался. Спустя пару часов, когда весеннее солнце едва ли перевалило за середину неба, Стейн вышел из мастерской, весь окровавленный и довольный, и позвал меня жестом руки. Признаться честно, мне самому было интересно, кто там… Когда я зашёл и закрыл дверь, развернувшись, я потерял дар речи. Прислонившись к стене, передо мной сидел… Шляпник. Глаза у него были завязаны, стопы и колени связаны верёвкой, а руки - чем - то на подобии ремня. Изо рта у него капала кровь, но он явно был жив. — Разве не здорово? — улыбался Стейн, пока я пытался понять, что происходит. У меня бешено, впервые в жизни, забилось сердце, и сразу неровно, неправильно… — Это его я ненавидел больше всего, помните? Я рассказывал о нём, описывал во всех подробностях… Я не слушал его тогда. Со Стейном я познакомился почти в тоже время, как и со Шляпником, и ему нужна была помощь в обмен за хорошую прибыль… Я не послушал вовремя, и теперь Таррант мог просто задохнуться. — Подойди - ка поближе, — сказал я, готовясь достать из шелков балахона одно из собото. Я был в гневе на самого себя и на Стейна тоже. Когда он беспрекословно подошёл, я достал заострённую с двух концов деревяшку и, немедленно замахнувшись, стукнул его по голове. Он рухнул на месте, и я, под действием, быть может, адреналина, взял ближайший топор и метнул его в металлические доспехи. Не пробил, но деревянной ручкой по лицу попал. Тут я вспомнил про Шляпника и метнулся к нему, быстро сев перед ним на колени и развязывая глаза, про себя чертыхаясь. — Шляпник! Шляпник, это я! — кричал я, тряся Тарранта за плечи. Он закашлял и выплюнул какую - то таблетку, вместе с чудовищным количеством крови. Стейн ещё и препараты трогал, великолепно… — Ад…Адриан… — прохрипел он, когда я развязывал руки и ноги. — Боже мой, Шляпник… — говорил я, помогая Шляпнику встать. Он то и дело спотыкался, не в силах стоять самостоятельно. — Он накормил меня таблетками, сказав, если я их не проглочу, он будет мучать моё зрение… — он снова закашлял, выплюнув ещё одну таблетку, — А я держал их за щекой, поскольку с детства не любил таблетки… — Сколько таблеток он просил тебя проглотить? — Всего две… — Что этот урод ещё с тобой вытворял? — не выдержал я и бросил на последнего взгляд: из носа, из - за деревянной ручки топора, потекла кровь. — Ну чего так сразу? Он хороший человек, только недолюбливает меня, и всё… — он вновь закашлял и подкосился. — Mes pieds...Je ne peux pas rester debout…* Я вдруг подумал, откуда Шляпник может знать французский… А может он просто бредит от потери крови? — Excuse,* — вздохнул я. — давай я тебе помогу, а с этим выродком я разберусь позже. С этими словами я подхватил, по моей вине измученного, Шляпника на руки, и его голова бессильно упала на моё плечо. «Бедный мальчик, из - за моей неаккуратности снова попал в неприятности…» — думал я, без конца сгорая от стыда. Положив Шляпника на свой маленький диван, я первым делом осмотрел его лицо. Немного бледнее обычного, всё ещё кровь идёт изо рта… — Он пинал тебя по животу? — надеясь услышать «нет» спросил я. — Нет, он один раз ударил меня в грудь, и тогда я закашлял… — А эти царапинки на лбу откуда? — От стены, — спокойно сказал он и поведал мне ещё много всякого ужаса, что этот человек с ним делал. После рассказа я обнял бедного Шляпника и сжался от стыда, верно, даже сильнее, чем он сам. — Извини, — и я уткнулся ему в макушку, чтобы он не видел моего красного - красного лица. — Адриан… — совсем тихо сказал раненый и снова закашлял. — Прекрати. Ты не виноват, мне не нужно было ему верить. Ты, наоборот, спас меня. Мне это даже польстило. Я вздохнул и крепче сжал Тарранта в объятиях, всё ещё немного ощущая стыд. Затем я долго обрабатывал Шляпнику раны и бесконечно извинялся. Иногда он не мог ответить из - за накопившейся у горла крови, но всё равно улыбался. — Покашляй немного, — сказал я и протянул ему тряпку. — кровь выйдет и восстановится заново, а боль в животе пройдёт и синяк исчезнет. — Висок… — невнятно промямлил Шляпник, будто и не слышал моей просьбы. — Висок болит? — поинтересовался я, отодвинув пару рыжих прядей, но ничего не увидел. — А голова? — Да… Пульсирует… Он прикрыл веки, пока я пытался нащупать пульс. Беспорядочный, неровный, учащённый… Мне это откровенно не нравилось. Я послушал его дыхание: оно, наоборот, было редким. — Шляпник, постарайся не волноваться, дыши умеренно и естественно. Он не послушал меня, и даже больше: он постарался приподняться на руках, но вместо сидячего положения Таррант снова упал на меня, кашляя. Я посмотрел ему в лицо и вновь потерял на пару секунд дар речи. Впервые я видел взгляд Шляпника столь…неживым. Он был словно пустой. Я подумал, что ему сейчас не очень хорошо, но его вопрос обескуражил меня: — Гробовщик… Я тебе мешаю? — и заглянул в самые остатки души, в самое сердце, которое давно не билось. Я усмехнулся похлопал по своей грудной клетке, и Шляпник, на этот раз послушно, лёг. — Я не смогу сказать «да» или «нет», — честно и тихо сказал я, нарочно сжав бледные, дрожащие ладони. — ты бываешь милым, серьёзным и лишь изредка несносным. Я не смогу согласиться, но тогда я буду человеком, которому не чужды чувства. Я не смогу отрицать, но тогда я буду бесчувственным и равнодушным существом, не видевшего тебя каждый день и не влюбляющегося в тебя постепенно. А разве я есть кто - то из этих двоих? — Нет… — неуверенно сказал он и замолк. Я хмыкнул и едва ощутимо поцеловал его в макушку. Не понимал, кто это придумал и зачем, но подумал, что Шляпнику это сейчас нужно. И, чтобы найти оправдание такому поведению, сказал: — Дурак ты порядочный, вот что. Он цокнул языком и недовольно прохрипел: — Такой момент испортил.