Когезия

– За прошедшую неделю нам поступило четыре сообщения от наших агентов или информаторов о том, что Учиха Обито встречался с главарями средних и крупных преступных группировок в Фукуока, Миядзаки, Мацуяма и Хиросима, – доложил Эбису на утреннем собрании команды в первый рабочий день недели. За окном было непривычно пасмурно для летнего утра: с ночи поднялся ветер, пригнавший с юга дождевые тучи – по северо-западному побережью Кюсю на ближайшие дни передавали штормовое предупреждение. Погода в Токио еще только начинала портиться, но часть его команды, особенно Котецу и Изумо, уже сидела, понурив головы и присосавшись к кофе. На Какаши изменения в атмосферном давлении никак не сказывались – то ли от общей нечувствительности, то ли от того, что со вчерашнего вечера его не покидали легкость и приподнятое настроение, бурлившие в каждой клетке. – Что насчет других крупных городов Кюсю и Сикоку? – спросил он, проворачивая в пальцах лежавшую на столе ручку. То, что Обито оказался в одном районе с Саске, Наруто и Сакурой, его не обеспокоило: поиски наследниц корпораций ведут другими способами. – Информации нет, – ответил Эбису. – Но вполне логично предположить, что и в них он побывал, – заметил Генма. – Выбрав не лучшее время, – пробубнил прямо в кофе Котецу, намекая на разошедшуюся по югу Японии стихию. – Зачем он встречается с главарями? – продолжил Ширануи. – Чтобы заручиться поддержкой? – подал идею Изумо. – Скорее предостеречь от вмешательств в его партию, – сказал Какаши. – И, возможно, заранее обговорить раздел территории, – поддержал Эбису. – Это тоже логично, – согласился Хатаке. – Думаете, Учиха собирается продолжать свою деятельность, если одержит верх над Конохой? – внезапно спросил Шикамару. Камизуки и Хагане даже обернулись, впечатлившись то ли логикой Нара, то ли допущением того, что Обито может одержать верх. – Это хороший вопрос, – заметил Какаши. – Даже если нет, на поле как минимум останутся Акацуки, – начал Генма. – Пейн не упустит славы победителя Конохи. – Но с гастролями ездит не он, – продолжил Шикамару. – Пейну это и не нужно, – ответил Какаши. – Сейчас он готовится к нападению, сосредотачивает все силы. В таком положении его тыл действительно уязвим, – он оставил в покое ручку. – Обито же наверняка позиционирует себя только как посланник, хотя на самом деле именно он убирает с доски лишние фигуры: в его понимании партия всегда должна была быть чистой. – В каком смысле? – опять задал вопрос Шикамару. – Победа должна быть полностью его, – пояснил Хатаке. – Акацуки не в счет: они – лишь инструмент для него, причем его инструмент. Он создал Пейна, а тот создал Акацуки. Их победа – победа Обито. Нара отвел взгляд, обдумывая услышанное, но Какаши уже ясно предвидел зарождающийся в его голове вопрос: разве Обито, приложив столько усилий, не захотел бы сам вбить последний гвоздь в гроб Конохи? Поэтому он сказал: – Что ж, тогда продолжаем собирать рисовые зернышки. Пусть наши люди от Тюгоку* до Саппоро держат ухо востро, но ничего не предпринимают: мимо них может проскочить Учиха. Весь день они проверяли поступившие сводки новостей: анализировали, сопоставляли данные, искали связи, всматривались в круги на воде. Для Какаши это была привычная, рутинная работа, но не по этой причине его взгляд так часто взлетал к часам на стене. – С тобой все в порядке? – где-то после обеда задал вопрос Генма. – В смысле? – задал ответный Хатаке. – Не пойми меня неправильно, – начал его друг, – но ты сегодня как-то слишком хорошо выглядишь. – Звучит почти обидно. На самом деле обидно ему не было. Ширануи точно не имел в виду его гардероб: Какаши был одет как всегда – брюки, рубашка, пиджак, вопреки летней жаре, маска. Замечание относилось к его внутреннему состоянию, незначительно, но напрямую отражающемуся на внешнем – подобное изменение мог заметить только давно знающий его и внимательный человек. – Что-то случилось? – не отставал Генма. – Если случится, я расскажу, – туманно пообещал Какаши, что уже можно было считать довольно точным ответом: еще не случилось, но уже происходит. – Ясно, – усмехнулся его друг. – Ты уж не забудь, – и вернулся к сводкам и файлам. Несмотря на намеки, сам Хатаке не думал о том, что конкретно может случиться. То, что произошло вчера, было бодрящим озорством, глотком живой воды в душных джунглях будней – впрочем, стоило признать, не только вчера. У него и Югито было уже три более или менее полноценные встречи, ограниченные временем и правилами даже не клуба, а скорее хорошего тона общения не_заказчика и не_продавца, но ни об одной из них он не жалел. И так часто смотрел на часы именно потому, что сегодня собирался вновь увидеть свою знакомую: вчера обстоятельства прервали их слишком быстро. За работой время, не спеша, доползло до вечера. Котецу и Изумо забрали Шикамару, Генма отправился к семье, Эбису сказал, что останется на ночь. Вдвоем они просидели до восьми, решая некоторые технические вопросы с сайтом, – наконец, Какаши собрался, попрощался и покинул офис. На улицах Роппонги как всегда по понедельникам было довольно тихо. Все модные места, бутики, кафе и магазины работали, но после выходных веселье схлынуло: особо активная молодежь все еще отсыпалась, а у работающих людей только началась трудовая неделя. Не баловала и погода: налетающий ветер ударял то в бок, то в спину, мелкий дождь то начинался, то прекращался, и волосы Какаши, пока он шел пешком от метро, растрепались сильнее обычного, еще и намокнув. Однако в клуб его пустили без проблем. Охранник у входа был другой – Хатаке все еще задавался вопросом, с чем мог быть связан вчерашний рейд полиции. Опыт подсказывал, что скорее всего с каким-либо незначительным нарушением правил общественного порядка: если бы его действительно искали, той простой уловкой для отвлечения внимания, которую устроила Югито, дело бы не обошлось. При воспоминании о произошедшем до, во время и после маленькой комнатки-гримерки на губы под маской вновь забралась почти юношеская усмешка. Минув стандартный маршрут: вход – касса – вестибюль – зал, Какаши по привычке бегло огляделся. Звучала музыка – более размеренная, чем вчера, но все такая же динамичная – по пустому танцполу скользили лучи прожекторов. Несколько столиков с одной стороны заняла шумная ряженая компания парней и девушек, выглядевших как типичные янки**, у дальней стены также за столиками теснилась группа клерков, за баром разрозненно сидели трое, а вот на выступающей части сцены танцевала Нии. Что ж, сегодня ему повезло: ждать долго не придется. За стойкой работали два бармена в белых рубашках – бесцеремонный знакомый Какаши сегодня отсутствовал. Настроение стало еще лучше. – Добрый вечер. Что будете пить? – с вежливой и живой улыбкой спросил один из них, когда Хатаке сел к бару. – Белый русский, – ответил тот, еще днем припомнив, что раньше очень любил этот коктейль. Бармен кивнул и приступил к выполнению заказа. Какаши снял наручные часы, положил их в карман пиджака, потер запястье и, наконец, поднял глаза на зеркало. Югито вновь была собой, узнаваемой – неподвластная инопланетность осталась в прошедшем дне. Длинные, светлые, подвитые на концах волосы были рассыпаны по плечам, руки открыты, ключицы, грудь и ноги обтянуты костюмом из плотной темной ткани, оставляющей неширокую полоску открытой кожи на животе. На лице – никаких блесток и камней, но губы темные, в тон костюма – задержав на несколько секунд на них взгляд, Какаши заставил себя вновь опустить глаза на бармена. – Ваш коктейль, – парень поставил перед Хатаке невысокий стакан с молочным на вид содержимым: водка, кофейный ликер, сливки, лед, две положенные маленькие трубочки. – Благодарю, – ответно-вежливо улыбнулся тот под маской и положил на стойку купюру. Бармен принял ее и испарился. «Не то что некоторые», – не без удовлетворения отметил про себя Какаши, стянул маску вниз и глотнул из бокала. Ему не было на самом деле интересно, но все же подумалось, что за особым отношением того бармена, которого Югито уже не раз назвала при нем Саем, наверняка скрывается не только простое хамство. По сути, он и не хамил Какаши – кроме самой первой встречи – но несколько раз мастерски прошелся по довольно тонкой грани, словно проверяя его на… На что? На злоупотребление доверием Нии? То, что намек на такое отношение у танцовщицы присутствовал, Хатаке настойчиво навязывал непроизвольный анализ ее же поступков. Она разрешила звать себя за бар, когда приходит он, вела беседы, не подстраиваясь под его ожидания, почти разделась прямо при нем до пояса, чтобы отвлечь полицию… И в чем бы ни хотел убедиться тот парень, Какаши не собирался использовать это доверие, как и не боялся признаться себе, что оно ему крайне приятно. Приняв эту мысль как данность, он вновь вернулся к виду на сцену. Югито танцевала спокойнее, чем вчера, снова скорее постановочно, чем естественно, но как всегда эстетично. Какаши уже хорошо узнавал ее стиль, разбирал его на части: твердые точки сменялись плавными движениями, бравшими разгон и снова заканчивавшимися четкими остановками. Смотрела она опять вперед, но ни на кого конкретно, а когда сделала неторопливый разворот, широко перешагивая на высоких каблуках, Хатаке понял неочевидную привлекательность ее костюма: открытую спину перечеркивали крест-накрест только две полоски топа. Этот вид на миг необъяснимо сковал все его мысли – к счастью, Нии почти сразу развернулась лицом. Со стороны компании янки послышался взрыв безобразного хохота, на мгновение заглушивший даже музыку. Один из парней встал и замахал рукой, глядя на бар – бармены переглянулись, и второй из них, не тот, что обслуживал Какаши, без удовольствия прошел до конца стойки, нырнул под нее и в меру быстро направился к посетителям. Пока Какаши наблюдал за этим, в его поле зрения попал сосед слева – также сидящий за баром мужчина полностью развернулся в сторону сцены. Узел его галстука был приспущен на грудь, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, а поза и несколько отекшее лицо говорили о том, что стоящий позади него на стойке стакан с чем-то темным и не до конца выпитым является не первой порцией алкоголя за этот вечер. Искоса разглядывая его, Хатаке стянул маску и сделал еще глоток – вкус водки почти не чувствовался из-за сливок. Выражение лица посетителя не было пьяным, разве что слегка нетрезвым, широкие ноздри раздувались и опадали, взгляд был тверд и направлен на Югито. Именно эта прямота неприятно зацепила Какаши, однако он не мог запретить смотреть на его знакомую: выступления танцовщиц предназначались для всех, и головы компании за дальним столиком тоже были повернуты в сторону сцены. Раздался еще один взрыв хохота со стороны янки, едва отпустивших бармена. Тот вернулся за стойку, сказал что-то коллеге и скрылся за служебной дверью, но ненадолго: меньше чем через минуту вновь появился из нее с целым ящиком дешевого пива – вдвоем они стали открывать бутылку за бутылкой. Ожидая завершения это процесса, Хатаке вернулся к зеркалу: Югито танцевала, не обращая ни на кого внимание и подчиняясь лишь переходам в музыке, широко, но сдержанно, почти строго – мысли Какаши полегчали от одного взгляда на нее. Танцовщица еще недолго двигалась так – затем зазвучала другая музыка, на сцену вышла следующая go-go, и Нии, поменявшись с ней местами, скрылась из виду. Закончив с бутылками, первый из барменов вновь поднырнул под стойку и направился к развязно подбадривающей его компании, неся открытое пиво прямо в ящике. Какаши поднял ладонь, подзывая второго – тот с готовностью пошел к нему, но сидящий слева мужчина тоже развернулся к бару и перехватил парня раньше: – У вас есть комнаты для спецобслуживания? – Простите? – переспросил тот, остановившись и коротко, извиняясь, глянув на Хатаке. – Девушки танцуют приват? – напрямую задал вопрос посетитель. Словно потревоженный колокольчик, встрепенулась интуиция. Какаши не пришлось даже напрягать слух: мужчина сидел в трех шагах и говорил, не понижая голос. – Да, танцуют, – вежливо ответил парень. – Для таких целей у нас есть vip-комнаты индивидуального обслуживания. Десятиминутный танец проходит по предоплате, дополнительное время оплачивается по факту. – Хорошо, – сказал клиент. – Меня понравилась та, что только что покинула сцену. – У вас хороший вкус, – с профессиональной улыбкой сделал комплимент бармен. Какаши не понравилась эта фраза – обе последние фразы. Пальцы сами отбили дробь по стойке. Приподнятое настроение и вся накопленная за день легкость схлынули в один миг, хотя внешне он остался все так же спокоен и расслаблен. – Хочу, чтобы она станцевала у меня на коленях, – открыто, почти по-деловому продолжил мужчина. – Простите, – совсем немного замялся бармен, – такая услуга не предусмотрена. Под приватным танцем понимается танец на пилоне, девушки не подходят к клиентам. Внимательно изучая взглядом свой бокал, Хатаке подавил неуместный вздох то ли раздражения, то ли облегчения. Посетитель понимающе кивнул и полез рукой во внутренний карман пиджака. – Сколько? Парень назвал сумму. – А если я хочу, чтобы она ко мне подошла? – Простите, официально это не разрешается, – повторил бармен. Мужчина еще пару раз покивал, отсчитывая купюры из бумажника. Второй парень вернулся с пустым ящиком за бар. – И сколько стоит официальное разрешение? – К сожалению, – предупреждающе продолжил бармен, – я не могу гарантировать, что выбранная вами танцовщица спустится к вам больше, чем для танца. Если вы хотите чего-то такого, я мог бы пригласить для вас другую девушку. Какаши, чувствуя все возрастающую неприязнь к соседу, парню за стойкой и ко всей ситуации в целом, почти понадеялся на это. Посетитель продолжал кивать. – Мне нравится та, что я выбрал, – сказал он. – Камер слежения в ваших комнатах нет? Парень вновь не поспешил с ответом. Какаши отстраненно размышлял над тем, что и как на все эти вопросы отвечал бы Сай. – Сколько за комнату без камер? Парень заговорил не сразу и как бы не хотя: – Простите, ею может распоряжаться только хозяин клуба, и я по-прежнему не могу гарантировать… – начал он, но мужчина перебил его, уже почти недовольно: – Сколько? – и добавил: – И сколько для тебя за эту информацию? Бармен, не дрогнув, назвал сумму – от первой она отличалась почти в два раза. Посетитель положил на стойку деньги. Хатаке явственно ощутил, как каждый мускул в его теле наливается холодным металлом. – Не будешь беспокоить нас полчаса, получишь еще половину от этого, – сказал клиент. – Девушке и хозяину ничего не говори. – Не волнуйтесь, все будет исполнено, – бармен профессионально улыбнулся и взял деньги. – Позвольте проводить вас… – Просто скажи, куда идти, – вновь перебил мужчина, уже вставая с барного стула. – Вдоль стойки и направо – за аркой коридор с дверями, – мгновенно перестроился тот. – Вам нужна последняя. Танцовщица подойдет через три минуты. Еще больше распустив узел галстука, посетитель одним разом опрокинул в себя остатки алкоголя из бокала и пошел вдоль бара – парень, еще с десяток секунд готовый к любым поручениям, проследил за ним взглядом, затем, наконец, подошел к Какаши. – Простите за задержку, – начал он, едва не сияя, с извинений, – вы меня звали? – Да, – равнодушно цокнув под маской, спокойным голосом ответил тот и поднял взгляд. – Кажется, у меня в коктейле какое-то насекомое. – Здесь не может быть… – беззаботно начал было бармен, но осекся. Улыбка исчезла с его вдруг ставшего обеспокоенным лица. – Что ж, это бесспорно наша оплошность, – торопливо сказал он и потянул руку вперед: – Позвольте в таком случае заменить его. – Нет, – сказал Какаши и положил ладонь на стеклянный ободок. – Не позволю. Парень несколько секунд смотрел на него с долей растерянности. – Позовите администратора. – Но… – бармен не смог сдержать еле заметной недовольной гримасы. – Позовите администратора, – холодно повторил Хатаке. Парень, отстраняясь, поджал губы, затем поспешно прошел вдоль бара и скрылся за дверью в его конце. Какаши посмотрел на второго – тот сгружал в большую урну многочисленные пустые бутылки, что забрал у шумной компании. За баром сидели еще двое, за столиком у дальней стены происходило слабое движение. Встав со своего места, Какаши развернулся, в несколько шагов подошел к янки и все так же спокойно произнес: – Молодые люди. На него не сразу обратили внимание. – Что тебе, папаша? – развязно спросил один из группы, на вид еще совсем сопляк. – Это не мое дело, – равнодушно заговорил Хатаке, – но, кажется, я видел, как персонал за стойкой прежде, чем принести заказанное вами пиво, слил половину из каждой бутылки и разбавил остальное то ли газировкой, то ли водой. Несколько парней в обшитых шипами жилетках, услышав это, подняли на него прямые, голодные до драки взгляды. Ярко раскрашенные девицы перестали щебетать. – Не уверен, зачем им это, – все тем же спокойным тоном продолжал Какаши. – В конце концов, в заведениях подобного уровня нечасто обманывают столь уважаемых… – Так вот что не так с этим пойлом! – другой парень, долговязый и поджарый, отлип от бутылки и даже убрал ладонь с колена одной из девиц. Очевидно, главный. Какаши не стал заканчивать фразу. – Эй, слышь! – тут же, словно по команде, взвился на ноги первый янки, обращаясь к оставшемуся за стойкой бармену. Неприятный, визгливый окрик потонул в громком ритме, но не весь: на компанию сразу обернулись почти все посетители. Последним, удивленный, обернулся бармен. – Иди-ка сюда! – повелительно замахал рукой сопляк. Работник клуба помедлил, но все же был вынужден направиться к выходу из-за бара. В компании поднялись еще несколько парней, примолкшие было девицы захихикали. Танцовщица стала двигаться медленнее и осторожнее, поглядывая в их сторону и отступая с выдающейся вперед части сцены в ее глубь. Пока бармен подходил к чванливо выпятившим грудные клетки посетителям, Хатаке тоже сделал несколько шагов назад. – Ты чо принес нам?! – взъярился все тот же заводила. – Чо за пойло?! Дальше Какаши слушать не стал: администратор и охрана разберутся. Теперь же, когда все внимание было направлено на развивающийся конфликт, сам он быстро и незаметно прошел вдоль бара и свернул в знакомую арку – времени почти не оставалось. В коридоре, ведущем в vip-комнаты, было пусто. Дойдя до последней, восьмой, двери, Какаши остановился и постарался прислушаться, но из-за наполняющей каждый закуток клуба музыки ничего не услышал. Коротко оглянулся на коридор, взялся за ручку, нажал и медленно толкнул дверь от себя. Комната была наполовину погружена во тьму, треть пространства занимала расположенная у дальней стены, подсвеченная холодным белым светом сверху и пока еще пустая сцена с пилоном – вокруг него полукругом стояли узкие высокие зеркала. Перед сценой, спускающейся к зрителям небольшой лестницей, вторым полукругом стоял длинный диван – над его центром темным силуэтом виднелись плечи и голова мужчины. Хатаке сделал шаг внутрь, закрыл дверь – посетитель не обернулся. У Какаши не было настроения пускаться в разговоры: ему не понравились озвученные запросы клиента, не понравился способ убеждения бармена. Комнату без камер не заказывают просто, чтобы насладиться танцем – в течение получаса сюда никто не зайдет, а на ничем не отделенную сцену с дивана можно подняться в три шага. И после всего, что он услышал, Какаши просто не хотелось, чтобы эта мразь даже смотрела на Югито. Голова мужчины была метрах в полутора, плечи двигались так, как двигаются, когда человек, сидя, расстегивает ремень и штаны. Хатаке бегло осмотрел потолок: камер и правда не было. Убедившись в этом, он сделал два быстрых шага, подался вперед и согнутой в локте рукой резко обхватил шею посетителя, тут же сжимая захват. Клиент охнул и на миг одеревенел, а потом отпустил штаны и, всхрапывая, засучил ногами, попытался вырваться, однако Какаши держал крепко, все усиливая давление. С десяток громких секунд беспечного клубного ритма мужчина под ним дергался, елозил, цеплялся за локоть, стучал по плечу, пока, наконец, не ослаб и не обмяк. Только тогда Какаши отпустил захват, оставляя посетителя в сидячем положении, и, встряхнув рукой, вздохнул спокойнее: через двадцать минут очнется, этого хватит. Скандала не будет: учитывая разборку в общем зале, никто не станет слушать того, кого и быть не должно в этой комнате без ведома хозяина. Вдруг музыка смолкла, словно ее обрезали на середине фразы – Хатаке непроизвольно замер, вновь напрягаясь. Прошла всего секунда, и из динамиков зазвучал иной, новый мотив. Отдаленная барабанная дробь – настолько необычная для окружающей обстановки и тихая, что Какаши несколько мгновений просто прислушивался, ничего не предпринимая. Дробный акцент, вступил синтезатор. В одном из зеркал мелькнула еще только тень отражения – опомнившись, он сделал два быстрых шага назад, развернулся и поспешно взялся за ручку двери, но не успел: скорее почувствовал, чем увидел, что сцена уже занята. Мгновение, еще одна дробь, вновь синтезатор – запел женский голос. Не двигаясь с места, Какаши опустил взгляд на ладонь. Голова была ясной, затопившая сознание злость ушла. Он сделал, что хотел, сделал все правильно и не собирался оставаться и пользоваться возможностью, которая не была ему нужна, но как теперь выйти, не выдав себя? Каков шанс, что Югито узнает его, когда он попадет в свет коридора? Как отнесется к этому? Подумает ли, что это он был заказчиком? Испытывать судьбу и упомянутое доверие не хотелось. Чувственный голос не спеша продолжал свою партию. Какаши еще раз вздохнул, размышляя. Глупо стоять лицом к двери. Почти невежливо. За пределами сцены темно, его не должно быть видно, но стоит ли оборачиваться? Можно ли? Прежде, чем он нашел ответы на эти вопросы, голова уже начала движение – совсем чуть-чуть, так, чтобы сцена попадала только в край поля зрения. В нем сразу мелькнула знакомая фигура, чем-то другая – голова сама собой повернулась больше. Нии стояла боком к залу напротив одного из своих отражений, опираясь спиной на пилон, ее руки, словно крылья, неторопливо вслед за поющим голосом скользили по очертаниям фигуры, а колени сильно удлинившихся ног поочередно мягко двигались вперед-назад. Она сменила только обувь: на ту, что с высокой платформой и длинным тонким каблуком – раньше Хатаке видел такую именно у танцовщиц pole. Пока он подмечал это, Югито одной ладонью обхватила шест и вдруг вместе с ритмично ускорившейся строчкой текста через разворот прокатилась по передней части сцены, едва коснувшись ее коленями и вновь оказываясь на ногах в профиль к залу. Какаши, не отпуская дверную ручку, профессионально оценил этот маневр. Чтобы незаметно выйти, ему достаточно словить еще один похожий момент, когда Югито будет отвлечена движением, – его он и подождет. Женский голос начал новую фразу – на тон выше. Не отрываясь от своего отражения, Югито плавно, вслед за музыкой, повернула корпус к залу, за спиной взялась за пилон второй ладонью, отвела ногу, чуть заметно оттолкнулась и поплыла над сценой по кругу. С новой строчкой ухватилась за шест по-другому, с видимой легкостью управляя своим телом и его инерцией, сложилась вокруг пилона и сделала еще несколько поворотов, вообще не глядя на зал. В таких условиях Какаши мог выйти уже, но… по неизвестной ему причине продолжал оставаться на месте. Голос поднялся еще выше, выводя новые волнующие строки. Нии, вновь коснувшись ногами сцены, припала вбок на колено, отпустила пилон и, развернувшись, опять оказалась лицом к зеркалам, на этот раз сидя. Свободной ладонью заскользила по телу: от бедер по талии, груди и шее, под волосы. Она словно изучала себя и свое отражение так, как если бы была наедине с ним – без стеснения или пошлости, словно искала в нем что-то. Подняла голову, открыв изгиб шеи, откинула волосы, непринужденно, как будто последний штрих к общему образу – Хатаке не шелохнулся. Он как будто наблюдал недозволенное, но не сам танец, а личные мысли, выраженные танцем и движениями, – подсматривал за самым сокровенным, почти интимным. Внутри все сжалось, но он смотрел. Развернувшись на новой строчке, Югито поставила ногу на платформу. Под растущее из глубины музыки напряжение и стремящийся все выше голос одной ладонью схватилась за пилон, другой сделала мягкое движение по бедру и тоже взялась за пилон под ним. Выпрямила ногу, подобрала вторую, обхватывая шест – напряжение в музыке резко спало, голос достиг высшей точки и смолк, и она вместе с вновь обнаженным неторопливым ритмом закружилась низко над сценой, словно партнера, приобняв пилон руками. По-прежнему ни взгляда на зал, только на себя или вниз. Это цепляло – что-то в Какаши, вопреки всему, уже даже ждало и желало этого. После короткого перебора – вновь вступил тот же голос. Югито опустилась на сцену, откинулась на руки, открылась и выгнула спину, делая круг головой. Потом припала на локоть, подтянула и распрямила ногу, зацепилась длинным каблуком за пилон и, перевернувшись и приподнявшись на руках в уголок, оказалась перед шестом, вновь взглядом словив свое отражение, и медленно и напряженно, контролируя каждый изящный изгиб своего тела, опустила на сцену бедра и живот – в зеркалах вокруг со всех ракурсов повторилось это движение. Какаши вдохнул почти с трудом. Нии уже заигрывала, но не со зрителем, а только с самой собой: все так же глядя вперед на себя в крайнем зеркале, она подалась назад и, высоко поднимая обтянутые темной тканью округлые ягодицы, протянула себя над самым покрытием. Сев, вновь не спеша проскользила ладонью по телу, ухватилась за пилон, поставила одну ногу на платформу, потом вторую и, повернувшись лицом к задним зеркалам, плавно встала, откидывая волосы с лица на открытую спину. Пока она делала это, Хатаке неотрывно глядел вперед и едва живой рациональной частью сознания понимал, что обязан был, несмотря ни на что, уйти еще в самом начале или, на худой конец, хотя бы сейчас. Уйти, сбежать, забыть – развидеть. Он понимал, но это осознание вязло и тонуло в музыке, чувственном женском голосе и каждом движении Югито. Какаши оставался стоять на месте, и напряжение внутри него росло, опускаясь все ниже от горла и грудной клетки, завязываясь узлом в паху. Он смотрел – подглядывал из темноты за тем, чего для собственного спокойствия ему не стоило бы видеть. Голос вновь пошел вверх – Югито сделала шаг, незаметно оттолкнулась от сцены и, уже кружась, подтянулась на руках, в одно мгновение оказываясь вниз головой, обхватила пилон коленом, отпустила одну руку и, пока опять нарастал ритм, поймала каблук другой ноги, выгибаясь и замирая в какой-то почти сюрреалистической фигуре. Зеркала вторили каждому ее движению, каждому повороту, многократно усиливая их эффект. Пока музыка и голос стремились к высшей точке, она еще несколько раз плавно поменяла рисунок – Какаши смог сделать пару тяжелых вдохов. Как только напряжение вновь опало, Нии опять обхватила шест двумя руками, почти в шпагат развела ноги и мягко, все поворачиваясь вокруг оси пилона, стала опускать себя, уже внизу подгибая колени и спустя еще один круг спрыгивая на них боком к залу. В третий раз сразу высоко, чувственно и сладко вступил голос, обещая скорую кульминацию. Югито вновь припала вперед на руки и плавно, не отрываясь от своего отражения, выгнулась, толкнула себя назад, пока не уперлась тем, что между ног, в шест, и повела бедрами вдоль него несколько раз – вверх-вниз. Ни намека на присутствие зала, на то, что кто-то может смотреть на нее – черты красивого лица были расслаблены, а губы приоткрыты. Против воли Хатаке уже ясно представлял, как отпускает ручку, делает пять-шесть шагов, попадает на свет: что изменится, когда она увидит и узнает его? Югито вернула себя вперед и мягко, грациозно проведя по воздуху прямой ногой, перекатилась на спину перед пилоном, выгнулась, поднялась на колени, ухватилась за шест рукой и несколько раз в ритм музыки плавно опустила и резко сжала бедра. Какаши смотрел. Все его тело горело – только пальцы оставались холодными от соприкосновения с металлом и одеревенели от напряжения. Тем временем Нии подтянулась к пилону, отталкиваясь и запуская новый круг, и вновь вдруг оказалась вниз головой почти над самой сценой, изгибаясь, выпрямляя и подбирая ногу, цепляясь за шест коленом и все кружась. Где-то на фоне опять опал голос – вступил бэк-вокал. Что будет, поднимись он к ней на сцену? Она посмотрит на него тем взглядом, которым смотрит на саму себя? Положит ему на плечи свои руки-крылья? Даст коснуться? Следуя ритму, Югито перехватила шест выше, изменяя фигуру и подтягиваясь, поставила себя на ноги и остановилась боком к залу. Финальные фразы композиции. Какаши едва слушал их. Время стерлось как понятие, голову полнили образы. Даст ли она положить ладонь на тот изгиб ее тела, где талия переходит в бедро? Улыбнется ли понимающе и чувственно своими темными губами? Даст ли прижать себя к пилону и припасть к своей шее? Грудь Хатаке почти разрывалась от того, как тяжело стучало сердце. И пока у него не получалось думать ни о чем другом, Югито, все распрямляясь, сама проводила ладонью от вновь мягко двигающихся вперед-назад колен по сжатым, напряженным бедрам – и выше. Длинные волосы постепенно открывали нижнюю половину лица, опущенный взгляд вновь поднимался вперед на свое отражение. Смолк бэк-вокал, схлынул ритм, закончил последнюю фразу трепетный голос – с последним его звуком Нии, уже полностью выпрямившись и подняв голову, вдруг оглянулась на зал, в темноту, поверх полукруглого дивана, словно услышала касающиеся ее мысли. Какаши остолбенел – каждый волосок на спине и руках встал дыбом. Но мгновение прошло: отзвук общей мелодии еще не замер, а Югито уже скользнула между зеркалами, покидая сцену. Спустя секунды из динамиков вновь полился прежний клубный ритм. Какаши едва дышал. Напряженно сжимающие дверную ручку пальцы болезненно затекли. Тело горело, особенно жарко было в паху. Пустота в голове звенела, только отдельные образы все никак не удавалось изгнать из-под век. Сделав над собой волевое усилие, Хатаке все-таки надавил на ручку, дернул дверь на себя и сделал шаг в пустой коридор. Первые метры дались с трудом: его шатало, словно после крепкого алкоголя или такого же удара, но тело собралось по привычке, находя баланс в движении. В общем зале было все еще шумно: охрана заканчивала выдворять недовольных, но уже притихших янки, танцовщица со сцены исчезла, остальные посетители, собравшись группками, что-то обсуждали, бармены прятались за стойкой – на него никто не обратил внимания. Стремительно пройдя вдоль бара, Какаши пересек вестибюль, толкнул одну за другой две входных двери и, наконец, оказался на улице. Вечерний город жил и звучал своим шумящим многоголосьем, несмотря на ветер и усилившийся дождь. Мимо по улице проносились машины, горели фонари и огни витрин. Тяжело вдыхая влажный воздух, Какаши поднял голову к небу, давая крупным частым каплям разбиваться о лицо. Постоял так десяток секунд, все еще напряженно дыша и безрезультатно силясь прийти в себя, затем встряхнулся и стремительно пошел в направлении дома. Идти было далеко. *** Просматривая новостные сводки за выходные, Шикамару не нашел среди них ни одной, свидетельствующей о том, что разосланные им письма хотя бы дошли до своих адресатов. Это начинало беспокоить его, но пока незначительно: возможно, просто прошло слишком мало времени. В конце концов, защитникам природы не свойственны поспешные действия, а на их месте он бы и сам, как минимум, постарался проверить столь компрометирующую отдельных парламентариев и высших чиновников информацию. Чтобы отвлечься от этого ожидания, Шикамару все чаще возвращался мыслями к их главной цели – поиску Обито. В воскресенье стала поступать информация о том, что Учиха был замечен в нескольких крупных городах по югу Японии, но результаты общего собрания в понедельник не удовлетворили Нара. Он понимал и соглашался с выводами Какаши и Генмы о том, что делает Обито, но никак не мог понять зачем. Даже если абстрагироваться от возможного продолжения деятельности после падения Конохи, он все еще не понимал, зачем Учиха вообще уничтожать организацию. Это была явно не та сила, на которую бы замахнулся человек в здравом уме, пусть и перешедший на другую сторону закона. Неделю назад Какаши сказал ему: «Он считает, что Коноха убила его семью» – но от вопроса «Почему?» формально ушел. Еще раз Шикамару оживил в памяти и попробовал систематизировать все предпосылки, которые привели Обито в преступный мир. Воспитание в традициях клана потомственных воинов могло привить ему понятие серой морали. Насильственная смерть лидера Конохи, обещанного наставника, и война с якудза – ожесточить в выборе методов борьбы. Авторитарное руководство Третьего в тот же период – усилить склонность к радикальным мерам и поступкам. Но этого все еще было мало. Шикамару не хватало информации. В тот же день, выйдя на балкон и убедившись, что на нем никого нет, Нара позвонил с выделенного на их команду мобильного телефона домой – отцу. После довольно краткого разговора о рутинных делах, случившихся за прошедшую с его последнего звонка неделю, повисло молчание: Шикамару не знал, с какой стороны подступиться. – Ты хочешь о чем-то меня спросить? – догадался на том конце Шикаку. – Да, – ответил его сын. – Сам не знаю, что конкретно, но не мог бы ты рассказать мне о том, что происходило в Конохе между войной с якудза и твоим уходом? – Вообще? – Начни с вообще. – Я уже не раз говорил тебе, что не горжусь тем периодом в своей жизни, – со вздохом начал его отец. – Мы все были крайне обозлены смертью Четвертого и начали ту войну скорее на эмоциях, чем тщательно все обдумав. Всем виделось благо в избавлении от кланов якудза – и логика этого утверждения осталась неизменна, но тогда мы перешли собственные границы, еще не уподобившись, но становясь все ближе к тем, кого назначили жертвами. – Ты говорил, что были и те, кто настаивал на недопустимости такой войны, – напомнил Шикамару. – Да, были, – согласился Шикаку. – Но в абсолютном меньшинстве, и я поначалу тоже не принадлежал к их числу. Только со временем сторонников этой мысли становилось все больше, а когда были разгромлены даже малые банды, у нас, наконец, хватило ума остановиться. – Почему ты говоришь «у нас»? Такое решение принималось определенным коллективом? Ты в него входил? Отец помолчал. – Не стану скрывать, я был довольно близок к кругу тех, кто действительно принимал решения. – И кто принимал? – не отставал Нара. – Третий, – припоминая на ходу, стал перечислять Шикаку. – Его ближайшие советники. Учиха. Хьюга. Бо́льшая часть опытных членов организации также высказали свое мнение – тогда Третий к нему еще прислушивался. – А после войны? – А после войны… – повторил отец, умолк и заговорил только через десяток секунд: – После войны постепенно стал изменяться сам вектор развития Конохи. Это заметили не все и не сразу – в конце концов, многие начинали при Сарутоби и знали его как вдумчивого и осторожного руководителя – но определенные изменения последовали почти незамедлительно. – Например? – Например, стала обязательной система ежедневных рапортов о местонахождении. Во время войны это было реальной необходимостью, условием быстрого реагирования и грамотного распределения сил – я также готов допустить, что это было уместно первые полгода-год после окончания наших акций, но не в качестве новой постоянной меры. – Что еще? – Еще? Еще год мы занимались ультимативным поддержанием наведенного порядка. Это тоже было логично и необходимо, чтобы на месте старой преступности не выросло что-нибудь новое по прежнему образцу, но контроль можно было постепенно отпускать: в конце концов, преступностью должна заниматься полиция. В нашем же случае, так как значительную часть постов в правоохранительных органах занимали Учиха, случилось скорее обратное: все чаще члены Конохи привлекались для совместных миссий с полицией или вообще действовали вместо нее. На это уходили почти все силы и ресурсы. – А социальные миссии? – уже стал догадываться Шикамару. – Социальные почти сошли на нет, – подтвердил старший Нара. – Неверно будет сказать, что их не было совсем, но по сравнению с временами Четвертого их качество и количество не выдерживало никакой критики. Только когда сразу несколько Учиха собрались в политику и им потребовался определенный актив… – Учиха собрались в политику? – Да, это началось примерно за семь-девять месяцев до моего ухода. Тогда тоже должны были состояться выборы в Верхнюю палату и войти в нее нацелились сразу несколько человек из клана. – И вошли? – Да, – разглядывая быстро бегущие по небу над Токио дождевые облака, Шикамару почти воочию увидел, как отец кивнул на том конце провода, – в том числе и в Палату представителей через два года, – Шикаку продолжил рассказ: – В тот же период до моего ухода подоспели и изменения в контрактах с членами организации. Раньше определенные преференции и бонусы получали все участники, но условия ужесточили в несколько этапов, и теперь многим приходилось даже бросать основную работу и полностью переходить в фиктивные фирмы Конохи. Люди выигрывали в деньгах, но таким образом становились полностью привязаны к организации. – При этом в последующем они не могли указывать данные этих фирм в качестве места работы? – догадался сын. – Именно. – Ты поэтому и ушел? Старший Нара помолчал. – Не только. Смена вектора развития, ужесточение контрактов, политизация, неприятие Сарутоби вопросов и, как следствие, сужение круга допускаемых на обсуждения… – Было и еще что-то? Отец вновь ответил не сразу. – Что касается новых членов... – он вздохнул. – Аргументируя тем, что многие из Учиха служат в полиции, клан стал подбирать и проверять и новых членов Конохи. Я бы не хотел сказать слишком резко, но до сих пор думаю, что в этом деле у них была определенная предвзятость. – Разве финальные списки кандидатов утверждает не сам Каге? – усомнился Шикамару. Он когда-то что-то такое слышал от Асумы. – Ты верно сказал: финальные, – подметил Шикаку. – К тому же, я не исключаю, что эта предвзятость была частью распоряжений Третьего. – И в чем она заключалась? – Уже со второго набора после войны я стал замечать, что в качестве новобранцев все чаще вербуют молодых парней или девушек без четких жизненных установок и видения своего будущего, а также с довольно шаблонными представлениями о добре и зле. У них всех были разные внешность, возраст, образование, характер, тип личности, но общие черты я тебе назвал. – Звучит как черновой материал для обработки, – заметил Шикамару, потирая лоб. Он не жалел, что залез в это, но теперь понимал, почему отец предпочитал не рассказывать о таких вещах раньше. – Именно так мне и стало со временем казаться, но в данном случае я тоже могу быть предвзят, – он добавил: – Также я знаю, что большинство этих мер были впоследствии отменены Цунаде, иначе я бы тебя просто не отпустил в подобное болото. Да уж, та Коноха, в которой состоял Нара сейчас, имела мало общего с тем, что описывал его отец. Тем не менее, он не мог не сделать одно наблюдение: – Кажется, в ту пору Учиха на многое влияли. – На тот момент Учиха действительно были в определенном смысле везде, – не стал опровергать его умозаключение Шикаку. – Это более чем объяснимо: тогда в организации состояли около двух с половиной десятков членов клана, а глава всегда был одним из приближенных Сарутоби. Многие также ожидали, что Каге, наконец, станет Учиха. – Ты тоже ждал? Старший Нара помолчал. Потом начал: – Послушай, я знаю, что ты дружишь с Саске… – История его семьи никак не влияет на мое к нему отношение, – сразу прервал его Шикамару. В конце концов, сейчас он занимался именно тем, что разыскивал и пытался разобраться в мотивах практически чокнутого и довольно близкого родственника своего друга. Интересно, кстати, знает ли, Саске, что Обито жив? Наверняка да, учитывая, что его старший брат шпионит для организации. – Хорошо, – согласился отец. – Я не ждал этого. У Учиха, и в частности у Фугаку, были свой стержень и воля к изменениям, я уважал это, но мне не нравилась та новая Коноха, которую они уже начинали выстраивать с Третьим, поэтому я и уговорил Иноичи и Чодзу уйти, пока не поздно. В его словах Шикамару услышал отзвуки трудного и неприятного, но со всех сторон обдуманного и давно принятого решения. Поэтому решил не продолжать расспросы. – Спасибо, что рассказал мне все это. – Оно тебе как-то поможет? – с ноткой удивления спросил Шикаку. – По крайней мере, теперь я располагаю бо́льшим количеством информации, – сказал его сын. Они еще немного поговорили по мелочам, а потом попрощались. Стоя на пустом балконе под порывистым ветром и легонько постукивая ребром телефона по перилам, Нара размышлял над тем, что услышал от отца. Значит, за пару лет до гибели почти всего клана Учиха занимали наиболее видное и прочное место в организации, один из них мог даже стать следующим Каге. Тогда, по словам Какаши, получается, что Учиха убили сами себя? Или он имел в виду Коноху как структуру, находящуюся за рамками закона? Последнюю мысль Шикамару отбросил сразу. Во-первых, организация как структура никогда не была делом безопасным. Во-вторых, кто как ни Учиха умели и учили своих детей защищать себя. В-третьих, отец прямым текстом сказал, что в тот период клан напрямую влиял на развитие Конохи. Но между тем, как Шикаку покинул организацию, и пожаром прошло еще несколько лет. Как и у кого можно было бы узнать, что тогда творилось в Конохе? И чем в ту пору занимался сам Обито? Когда на следующее утро Шикамару вышел на балкон, чтобы выкурить сигарету перед началом рабочего дня, то к некоторому своему удивлению застал там и курящего Какаши. Ночью по городу прошли сильные дожди, небо все еще было в клочьях тяжелых туч, не прекратился и шквалистый ветер – прогноз погоды на день не предвещал ничего хорошего. – Доброе утро, – тем не менее произнес Нара, подходя к начальнику и ставя кружку с кофе на бортик перил рядом с такой же, наполовину пустой. Хатаке кивнул в ответ. Доставая сигарету и украдкой пробегая взглядом по обычно скрытому под маской лицу, Шикамару не мог не отметить, что Какаши выглядит как-то по-другому. Вчера до самого вечера он определенно был в прекрасном настроении – сегодня же казался мрачнее тех туч, что заволокли небо. – Что-то случилось? – спросил Шикамару. Какаши вопросительно посмотрел на него. – По работе, – уточнил он, не спеша прикуривать. Хатаке коротко мотнул головой. – Пришли новости, что Обито со вчерашнего утра видели в Окаяме и Тоттори – вероятно, сегодня придут сообщения из Осаки или Киото. Через день-два наверняка будет перерыв: ему нужно будет минуть зону Токио, чтобы переправиться ближе к северу. – По-прежнему просто встречи с местными бандами? – Он довольно быстро продвигается по карте, – констатировал Какаши, выдыхая дым, – так что вряд ли тратит время на что-либо иное. Теперь кивнул Нара, все еще вертя пальцами сигарету и размышляя. Несмотря на настроение начальника, лучшей возможности поговорить с ним может не представиться. – Вчера я разговаривал с отцом, – начал он, – о периоде между войной с якудза и его уходом из организации: пытался понять, что могло подтолкнуть Обито стать преступником, – Шикамару заметил, что Какаши, не скрываясь, прямо и даже цепко посмотрел на него. – Отец рассказал об основных изменениях внутри Конохи за эти несколько лет, но он ведь покинул организацию раньше, чем случилась трагедия с Учиха. Он постучал фильтром сигареты по пачке, Хатаке, не сводя с него взгляда, курил и молчал. Отступать было поздно. – Вы можете рассказать, в чем тогда заключались ваши миссии? Дослушав вопрос, Какаши отвернулся к виду на город, но заговорил не сразу. – Еще примерно год после войны мы занимались открытым поддержанием порядка среди оставшихся членов якудза, – практически повторил он слова Шикаку. – Разницы между нашими миссиями и заданиями местной полиции, по сути, не было: оба вида отчетов так или иначе ложились на стол к Учиха, – Какаши стряхнул пепел с сигареты и продолжил: – Я не видел ничего странного конкретно в таком профиле миссий для нашей команды: и я, и Обито готовились к поступлению в Полицейскую академию… – Вы учились в Полицейской академии? – Шикамару настолько удивился, что даже не заметил, что перебил начальника. Во вновь обратившемся на него взгляде Хатаке скользнуло ироничное выражение. – Простите, – извинился Нара, чиркнул зажигалкой и наконец сам закурил. – Ваша сокомандница тоже? – Рин? – с едва заметным изменением в голосе переспросил Какаши, опять возвращаясь к виду на город. – Нет, она была из другого теста. После старшей школы она поступила на факультет социальных наук: всегда хотела стать психологом и работать с трудными подростками. Даром, что два таких на ее голову уже были. Шикамару отметил эту новую интонацию, но цель его расспросов была в другом. – Кстати, Академию мы даже окончили, – продолжил Какаши, туша окурок и выбрасывая его. – Пожар случился как раз тогда, когда я и Обито уже проходили стажировку. Все это время наши миссии так или иначе пересекались с общими интересами полиции, нередки были даже совместные операции, к тому же, думаю, наличие в команде Учиха повлияло и на то, что команда осталась в неизменном составе. – В смысле? – Года через два после войны между большей частью команд произошло перераспределение участников. Нас это не затронуло, – он взял кружку и глотнул явно остывший кофе. – Отец не рассказывал об этом, – скорее сам себе произнес Шикамару. О том, что Обито прошел полицейскую подготовку, он знал из его личного дела, но не придал этому особого значения – посчитал, что тогда это было обычной стезей для всех Учиха. Теперь данный факт в контексте специализации команды стал приобретать новые оттенки. Перетасовка команд лишь дополняла картину ограничительных мер Третьего. Хатаке вернул кружку на бортик перил. – Я не был близко знаком с Шикаку, мы едва были представлены друг другу. Но как я понимаю, он и ушел из-за тех изменений, что произошли после войны? Шикамару кивнул, стряхивая пепел на бетонный пол балкона. – Тогда ты услышал точку зрения того, кто критически оценивал новые условия. Однако были и те, кто их создавал. Нара принял подсказку и стал пошагово перечислять: – Третий. Учиха. Хьюга, – и вдруг догадался: – Его ученики? – Нет, – вновь коротко мотнул головой Какаши. – Те, кого называли Саннинами, несмотря на свой статус, не принимали почти никаких решений в то время. – А из Хьюга это был… – На тот момент это был еще отец Хьюга Хиаши и Хизаши, ныне покойный. Шикамару чуть не цокнул языком от досады: получалось, что все ближайшее окружение Третьего было уже мертво. Но Какаши еще не закончил: – Помимо Хьюга и Учиха у Сарутоби в то время было еще три советника, – продолжал он. – Митокадо Хомура, Шимура Данзо, Утатане Кохару. Последняя умерла через несколько лет после войны. Митокадо ушел примерно тогда же, когда и твой отец, а пару лет назад покинул и этот мир. С Третьим до самого конца оставался только Шимура Данзо, – Хатаке сделал паузу. – Он еще жив. Шикамару подумал. – И где он сейчас? – Живет недалеко от Токио, – произнес Какаши. – Могу завтра отвезти тебя к нему. Нара прикусил заусенец. Это было очень заманчивое предложение для его попыток сложить картину целиком. Да и защитникам природы можно было дать еще день. – Но… – он помедлил, – это не отвлечет вас от нашей основной задачи? – С нашей основной задачей на данный момент как раз все понятно, – вздохнул его начальник, натягивая маску обратно на лицо. Шикамару уже почти докурил. – Решай. Потом случая может и не представиться. – Хорошо, – сказал он, выбрасывая окурок и забирая свою чашку с перил. – Значит завтра? – Да, – кивнул Какаши. – Поедем отсюда в десять. Он протянул руку за своей кружкой, но вместо того, чтобы взять ее, лишь задел пальцами – та качнулась, накренилась и… полетела вниз. Шикамару сделал быстрый шаг вперед и выглянул с балкона одновременно с тем, как уже услышал звук бьющейся керамики. К счастью, внизу на заднем дворе многоэтажного офисного здания никого не было. Осколков или лужицы недопитого кофе на непросохшем асфальте разглядеть не удалось. Он обернулся на Хатаке. Тот мрачно вздохнул, развернулся и вышел с балкона. До конца дня они занимались аналитикой. Стараясь оправдать предложение начальника, Нара трудился не покладая мозгов, просматривая и изучая новости, и ушел значительно позже, чем хотели бы сманить его домой Котецу и Изумо, но все равно раньше, чем так и не повеселевший Какаши. Шикамару предполагал, что Хатаке, видимо, останется в офисе на ночь, и не удивился, когда следующим утром действительно застал его на месте в той же одежде, но потом тот пропал на два часа и вернулся уже к десяти – в новом костюме и условно посвежевший, однако все такой же мрачный. Команде он сказал, что забирает Шикамару на целый день и попрощался до вечера – вдвоем они спустились на подземный паркинг, сели в темный внедорожник Toyota и в течение минуты покинули заполненную офисную стоянку. Утренние пробки уже рассосались, так что они беспрепятственно проехали по центральным автомагистралям на юг, а там выехали на скоростную дорогу до Нагойи – все в полном молчании. Непогода отступала из Токио, сквозь облака вновь стало пробиваться солнце, но над префектурой то тут, то там все еще проходили кратковременные дожди. – Какаши-сан, – все-таки начал Нара, когда они уже выехали на магистраль, – не могли бы вы рассказать мне больше о человеке, к которому мы едем? – Тебя интересует что-то конкретное? – вопросом на вопрос ответил тот. – Нет, – сказал Шикамару. – Я никогда не слышал о нем до нашего с вами разговора. Что он знает о поисках Обито? Когда ушел из Конохи? Насколько я могу быть с ним откровенен? Глянув в боковое зеркало, Какаши перестроился на одну полосу вправо и заговорил: – Шимура Данзо всегда входил в число приближенных сторонников Сарутоби Хирузена. Насколько я знаю, они начинали в одной команде и многое прошли вместе, несмотря на абсолютно различные сферы деятельности: Третий ведь был в свое время заместителем министра образования, а Шимура помогал Учиха в военной сфере. Тем не менее, стоя во главе организации, Сарутоби и до Четвертого, и после всегда прислушивался к его мнению. Шикамару отметил: военный, имел большое влияние на главу Конохи. – После гибели Учиха Сарутоби остались помогать он и Хьюга, а после смерти Третьего Данзо даже выдвигал свою кандидатуру на пост Каге. – А как и когда умер Третий? – вдруг впервые сам задался вопросом Нара. – Инфаркт миокарда, – ответил Хатаке. – Через четыре месяца после пожара. – Он протежировал до этого на свое место Пятую? Какаши вновь цепко и нечитаемо посмотрел на Шикамару, но ответил: – По крайней мере, официально нет. – Тогда как ее выбрали на этот пост? – Голосованием большинства. Шикамару подумал, что Сарутоби, видимо, умер очень внезапно, раз при всех тех мерах, что он ввел, новый лидер был выбран демократическим путем. – Значит, Шимура Данзо тоже хотел занять этот пост? – Да. – По результатам голосования у них была большая разница? – Примерно 60 на 40. – А чью сторону занял Хьюга? Нара показалось, что Какаши коротко улыбнулся под маской. – В тот же период отец Хиаши и Хизаши Хьюга как раз передал свои полномочия сыновьям – они поддержали Цунаде. Шикамару подумал. – И что было после? – Какое-то время Шимура еще входил в число советников Пятой, но потом ушел – во многом, из-за возраста. – Он знает, что Учиха Обито жив? – Скажем так, – Хатаке выдержал паузу в десяток секунд, – официально ему об этом не сообщалось, так как эта информация носит секретный характер даже внутри Конохи, но он точно в курсе, по крайней мере, того, что Обито жив и хочет уничтожить организацию. Он также знает, чем занимаемся я и моя команда, поэтому я не буду скрывать твоих задач и вопросы ты можешь задавать достаточно открыто. Шикамару подумал еще. – Кстати, практически весь свой заработок, – продолжил Какаши, – Шимура всегда возвращал в бюджет организации, поэтому к моменту… отставки у него почти ничего не было: ни собственной недвижимости, ни сбережений, ни места официальной работы. Ему полагается государственная пенсия, к которой добавляются некоторые проценты, но все эти средства уходят, во-первых, на медицинские услуги, он ведь уже очень немолод, а во-вторых, на содержание того места, где он сейчас живет. – И что это за место? – почуял подвох Нара. – Поскольку она не живет там сама, Цунаде отдала Шимура в качестве временного места проживания родовое поместье Сенджу. Еще около часа они ехали в молчании. Шикамару пытался обдумать новую информацию и те вопросы, которые он хотел бы задать живому соучастнику времен руководства Третьего, но мысли каждый раз возвращались к последним словам Какаши. Почему Цунаде так поступила? Знак уважения соратнику своего учителя? Но ведь он сам слышал от всех и каждого, что методы и общие убеждения Сенджу разительно отличаются от поздней политики Третьего – так что это тогда? Признательность? Откуп? Клетка? Следуя указателям на магистрали, они подбирались все ближе к Фудзи, но, не доезжая менее пятидесяти километров, свернули к Одавара – тут их застал сильный дождь. Включив дворники и сбавив скорость, Хатаке, тем не менее, уверенно проехал до города, потом – по окружной дороге еще больше на юг, где углубился в поросшие нетронутым лесом холмы и быстро довез их до пункта назначения – несмотря на не прекращающийся дождь, Шикамару еще издали заметил длинную выбеленную каменную ограду одинокого поместья. Не стоило труда предположить, что земля вокруг не заселена именно потому, что не принадлежит государству. Проехав по асфальтированной и размеченной дороге вдоль ограды, Какаши остановил машину в метре от массивных, но современных ворот, спрятанных под традиционной крышей, и заглушил двигатель. Летний ливень уже стихал, но все еще глухо барабанил по обшивке, стекая ручейками по окнам и лобовому стеклу. Нара не трогался с места, краем глаза отмечая, что его начальник тоже явно о чем-то размышляет. – Перед тем, как мы туда войдем, – наконец заговорил он, не поворачивая головы и не снимая маску, – хочу сказать тебе две вещи. Шикамару послушно и немного настороженно обратился в слух. – Первое. Шимура Данзо – очень опасный человек, долгое время бывший у власти. Он всегда был предан идее Конохи, но это не делает из него идеалистического борца за социальную и гражданскую справедливость. У него, как и Третьего, были свои методы ведения беседы и узнавания собеседника, и он активно их использует, несмотря на возраст и состояние здоровья, так что пусть тебя не обманывает ни то, ни другое. Машинально Шикамару кивнул. Он предвидел что-то подобное и собирался подвергнуть критическому анализу каждое слово верного советника Сарутоби Хирузена. – И второе, – добавил Какаши, все-таки поворачивая лицо и встречаясь взглядом с Нара. – Все, что ты узнаешь на этой встрече, и все выводы, которые сделаешь, ты не должен обсуждать ни с кем из членов команды – только со мной. В крайнем случае, это может быть Генма. Запомнил? – Да, – на этот раз произнес Шикамару. От последних слов Хатаке ему стало еще больше не по себе. – Тогда пойдем, – сказал тот, потянул на себя внутреннюю ручку и открыл дверцу машины. Кратковременный ливень снаружи почти прекратился. Первым, что, покинув автомобиль, отметил Шикамару, был воздух. Здесь, вдали от крупных городов, только что промытый воздух был чист и свеж, полон влагой и запахом зелени – у Нара даже немного закружилась голова. Редкие, последние капли еще долетали до него, но подул ветер, рваное темное облако поплыло дальше по небу – рождая искры в отражениях луж, заблистало солнце. Шикамару проследовал за Какаши до ворот – его начальник нажал кнопку звонка, совмещенную с динамиком, спустя несколько мгновений им ответили, Хатаке представился, раздался звуковой сигнал, он толкнул вырезанную прямо в металле ворот дверь, и они вошли на территорию поместья. Шикамару бегло осмотрел передний двор. Ухоженный газон, аккуратные каменные дорожки, посыпанное гравием и спрятанное под навесом место для нескольких машин – свою Какаши, однако, оставил снаружи. Вдвоем они прошли к парадному входу двухэтажного традиционного дома, поднялись по нескольким деревянным ступеням – у раскрытых створок их уже ждала немолодая женщина в традиционном домашнем кимоно и с убранными в пучок волосами. Она приветливо, но чинно поздоровалась с Какаши – тот также учтиво поздоровался и поклонился, Нара повторил все действия за ним. Женщина оказалась одновременно экономкой и смотрительницей не только поместья, но и его единственного жильца, однако Шикамару не стал делать поспешных выводов о том, кому она служит на самом деле – Сенджу или Шимура. В гэнкане они разулись и оставили обувь в гэта-бако, после чего женщина повела их по широкому коридору. Некоторые сёдзи были раскрыты для сквозного проветривания и представляли случайному взгляду просторную кухню и внутреннее убранство больших полупустых комнат, в окна которых с одной стороны дома виднелась густая зелень, с другой – внутренний сад. Непроизвольно Шикамару подумал о том, что именно здесь выросла Пятая Каге Конохи Цунаде, здесь же наверняка жили Первый и Второй Каге, здесь могли обсуждаться первые дела организации, ее создание и основные принципы, сюда же, возможно, приезжали самые важные и видные государственные лица, учитывая былой статус рода Сенджу. Но сейчас поместье, пусть и содержалось в надлежащем виде, было пусто и безмолвно, хранило свою историю, но медленно умирало без настоящей хозяйской руки – это чувствовалось неявно, но весьма отчетливо, словно разлитый в воздухе аромат увядания. Смотрительница провела их в гостиную с видом на внутренний сад: в центре просторной комнаты размещался низкий столик с напольными плоскими подушками по бокам. Хатаке и Нара опустились на них по одну сторону. – Я извещу Шимура-сана о вашем визите и приготовлю чай, – сказала она, прежде чем сдвинуть ведущие обратно в коридор сёдзи. – Он недавно обедал и сейчас отдыхает. – Благодарю, Хиноэ-сан, – ответил Какаши именно с теми вежливо-дружелюбными нотками, что позволили Шикамару окончательно утвердиться в мысли, что его начальник бывал тут уже не раз. Через раскрытые, ведущие в сад створки в помещение залетал приятно насыщенный влагой, запахами цветов и зелени ветерок. Шикамару отметил подстриженные деревья, каменные фонари и посыпанные белым гравием дорожки, ведущие вглубь сада, потом пробежал взглядом по гостиной. Старинные и добротные материалы, свежие татами и высококачественная рисовая бумага на сёдзи, летняя икебана и свиток с каллиграфией в токонома. И тишина. Вечером в саду наверняка поют птицы, но сейчас, в летний последождевой полдень, пернатые жители никак не давали о себе знать. В ожидающем молчании они просидели около пятнадцати минут. Шикамару уже внимательно изучил каждый цветок и элемент икебаны, принцип раскладки татами, виды деревьев в саду и количество балок под потолком, когда одно сёдзи, наконец, вновь отъехало в сторону и в проеме показалась смотрительница поместья с подносом в руках. Неторопливо зайдя в гостиную и так же прикрыв за собой створку, она подошла к гостям, опустилась на одно колено и стала выставлять на столик небольшую тарелку с несколькими видами моти, чайник с тонкой металлической ручкой сверху и три высокие чашки-стакана – всё из одного набора, тонкое, покрытое синей с коричневыми прожилками глазурью. – Спасибо большое, – повторно поблагодарил Какаши, пока женщина, отставив поднос, наливала горячий чай в его с Нара чашки. Сам Шикамару от всей этой чинности и неторопливости смог лишь также почтительно и даже осторожно кивнуть. – Думаю, Шимура-сан, уже вот-вот появится, – спокойным, благосклонным и немного извиняющимся голосом было произнесено в ответ. Смотрительница забрала поднос, распрямилась и, мелко переступая в доходящем строго до щиколоток кимоно, подошла обратно к сёдзи, отодвинула створку, вышла в коридор и степенно задвинула ее за собой. – Она одна смотрит за всем этим огромным поместьем? – все-таки не удержался от вопроса Шикамару, но задал его почему-то почти шепотом, оборачиваясь к Хатаке и наблюдая, как тот одной рукой стянул на подбородок маску, а другой поднес к губам высокую чашку с чаем. Необъясненная, но отчетливая мрачность, кажется, наконец покинула черты его лица, но ее место заняла какая-то безликая собранность. – Конечно, нет, – сделав глоток, также негромко произнес Какаши. – С утра приходит и другая прислуга, привозит продукты, готовит еду. Несколько человек следят за садом и тем, чтобы дом не ветшал. Также здесь часто бывает врач. – Почему Цунаде-сама отдала свой дом человеку, который никак не относится к ее роду? Какаши неопределенно повел головой, то ли отказываясь от ответа, то ли призывая Нара не торопиться с этим вопросом. – Поместье очень большое? – тем не менее, продолжил тот. Застывшее величественное спокойствие обстановки уже давило на него. – Я был здесь не так много раз и никогда не видел целиком даже этот дом… – сказал Хатаке, затем послал короткий и быстрый взгляд на сёдзи и в одно мгновенное движение натянул маску обратно до переносицы. Едва это произошло, створка из рисовой бумаги на периферии обзора Шикамару почти бесшумно, но резко отъехала в сторону, открывая высокую застывшую фигуру. – Так и думал, что это ты, Какаши-кун. Повернув голову на звук, Шикамару внимательно, но стараясь не слишком пялиться, осмотрел временного… хозяина? жильца? иждивенца? поместья Сенджу. Шимура Данзо был стар, но годы не согнули его спины и плеч: одетый в добротное темное домашнее кимоно, он держался прямо, словно жесткий арматурный прут, и лакированная, но сохранившая природные очертания дерева трость была нужна ему скорее для вида. – Добрый день, Шимура-сан, – вежливо ответил Какаши, чуть наклоняя корпус вперед и обозначая поклон, но не спуская взгляда с того, кого приветствовал. Нара инстинктивно и молча повторил это движение. – Ты довольно давно не появлялся здесь, – Данзо ступил на татами гостиной, и тотчас что-то неуловимо изменилось в самом воздухе – Шикамару ощутил это на уровне интуиции. – Не думал, что вас настолько развлекает мое присутствие, чтобы сметь надоедать вам слишком часто, – ровным голосом, без намека на иронию, произнес Хатаке. Не спеша подходя к столику – все его движения были выверенными и экономными, но одновременно лишенными какой-то присущей человеческому телу плавности – Данзо хрипло рассмеялся. – Ты все так же хорош, – констатировал он, медленно и не без труда опускаясь на подушку с другой стороны столика. – Кто с тобой? Молчавший все это время Шикамару вдруг понял, что Шимура почти слеп: его глаза были устремлены на Какаши, но как-то нечетко, не фокусируясь. Тем не менее, раз его заметили, значит общие очертания предметов Данзо еще различал. – Нара Шикамару, – представил его начальник. – Член моей команды, сын Нара Шикаку. – Нара Шикамару… – повторил Данзо, и узкие губы дрогнули в кривой усмешке: – То-то мне привиделся знакомый хвост. Шикамару шутки не оценил. – Здравствуйте, – вместо этого в полный голос поздоровался он. – Шикамару проявил интерес к тому периоду, когда его отец вышел из Конохи, и я подумал, что кто как не вы, могли бы ему о нем рассказать, – продолжал Какаши, беря чайник и наливая еще горячий чай в последнюю чашку, стоящую перед обитателем поместья. – И поэтому ты привез его сюда, как в зоопарк? – неизменившимся голосом подхватил Шимура. В его безжизненных глазах зажглось что-то недоброе. – Поковыряться в останках эпохи? – Вы всегда успешно оставляли неприятные для вас вопросы без внимания, – парировал Хатаке, ставя чайник обратно на стол и посылая короткий взгляд Шикамару: призывал начинать. В следующее мгновение на него обратился и пустой взгляд Данзо. Нара почувствовал, что во рту у него пересохло, а легкие словно наполнил вакуум. – Если позволите, я бы еще раз хотел выразить свое приветствие, – заговорил он сначала высоковатым против воли голосом, – и заранее поблагодарить за все ваши ответы. Я интересуюсь этим периодом не из праздной цели. Вы знаете, что мы ищем Учиха Обито, и сейчас я стараюсь также найти ту причину, по которой после гибели семьи он выбрал преступный путь. Ни на лице, ни в глазах Данзо ровным счетом ничего не изменилось. Шикамару решил сразу обозначить ставки – ему самому было нечего скрывать. – Я разговаривал с отцом о том, почему он покинул Коноху, – продолжил он уже ниже. – Он рассказал мне о тех изменениях, что произошли в структуре организации между окончанием войны с якудза и его выходом, и о том, что стратегические решения по развитию принимались определенным кругом людей. В связи с этим я хотел спросить… – Шикамару вдруг понял, что его интересуют не столько те изменения, которые произошли после ухода Шикаку, сколько кое-что другое. Задавать такой вопрос было грубо и почти странно, но, возможно, только он и имел значение: – Почему вы выбрали для Конохи именно такой путь? Тонкие губы Шимура на мгновение дрогнули, а затем он коротко расхохотался – хрипло, сотрясая всю худую грудную клетку – но его глаза оставались мертвы. – Этот парень совсем не умеет вести допрос, – бросил он Какаши, будто разочарованный. – Кого ты привез? Это точно сын Шикаку? Нара неприятно дернуло от упоминания отца в таком контексте. Какаши молчал. – И все же, – не отступил Шикамару. Отсутствующий взгляд отсмеявшегося Данзо вновь обратился на него. – Я, – подчеркнуто пренебрежительно начал он, – всегда только его и придерживался. – Я понимаю, – подхватил Шикамару. – Вы принадлежали к военной сфере. Работали с Учиха. Помогали им. Развивали общие проекты. Вы могли обладать определенными полномочиями во время войны с якудза, – это было предположением, но мозги Нара уже справились с первыми минутами оцепенения и заработали в нужном направлении. – Они же могли остаться при вас то время, пока Коноха еще поддерживала порядок на расчищенной местности. Но потом. Как вы уговорили Сарутоби Хирузена на те меры, что были введены потом? – Благодаря войне с якудза, – начал Данзо, неспешно проводя сухой морщинистой ладонью над столешницей, – Хирузен наконец оценил перспективы и потенциал организации, – худые стариковские пальцы нашли чашку и плотно обхватили ее. – Он наконец понял, как сделать Коноху наиболее эффективной. – Эффективной? – переспросил Шикамару. – Под эффективностью вы понимаете использование Конохи как военного инструмента? Шимура поднял чашку, но пока не стал пить. – Коноха всегда была военным инструментом, – сказал, будто отрубил тяжелым тесаком, Данзо. – Она действует в тени закона для блага общества, выполняет регулятивные и оборонительные функции. По крайней мере, выполняла, – вновь пренебрежительно бросил он, сделал глоток – Шикамару наблюдал, как при сглатывании прокатились мышцы горла под морщинистой кожей вытянутой шеи – и со стуком поставил чашку обратно на стол. – Но зачем? – не отставал Нара. – К тому времени стараниями тех же Учиха уже были сформированы национальные силы самообороны. У Японии также была и есть своя полиция и контрразведка, этого мало? – Все эти структуры так или иначе связаны конституцией, написанной под давлением Америки, международными соглашениями, бесконечными бумагами, согласованиями, бюрократической писаниной и прочей ерундой, – подскрипывающим голосом продолжал Данзо. – Коноха же могла действовать сразу и быстро, моментально реагируя на угрозы. – Другими словами вы создавали неподчиненную конституции военную организацию, – перевел Шикамару. – Обязанный подчиняться Сан-Францисскому договору пятьдесят первого года премьер-министр и император знали об этом? Ноздри Шимура на мгновение хищно раздулись – Шикамару попал в цель. Нельзя было точно сказать в какую: Данзо молчал, что можно был расценивать и как подтверждение, и как отрицание, но это, на самом деле, и не было так уж важно. – Понимаю, – почувствовав себя еще более уверенно, продолжил Нара, наконец протягивая ладонь к своей чашке, беря ее и поднося к губам. – Это дела давно прошедших дней, – он сделал глоток и ощутил тонкий вкус и аромат правильно заваренного зеленого чая. – К тому же, даже не вы принимали финальные решения – вы только предлагали, советовали, направляли и подталкивали. Вы и Учиха. Шикамару вдруг понял, на кого был так похож сидящий напротив него почти слепой иссыхающий старик – на старого стервятника. Темное кимоно, цепкие пальцы, жесткая копна седеющих волос и длинная худая шея лишь усиливали внутреннее сходство. – Думаешь, Хьюга в этом не участвовал? – неожиданно прямо спросил Данзо. – Думаешь, он не был заинтересован в том, что происходило? Шикамару не торопился с ответом: к Хьюга у него были свои счеты, и одно неосторожное слово могло выдать его не столько перед Данзо, сколько перед Какаши. Шимура вновь нашел рукой свою чашку с чаем. – Благодаря нам с Фугаку, не такая уж большая на тот момент компания Хьюга получила государственные контракты с силами самообороны и хорошо поднялась на этом до уровня международной корпорации. Ты знал? Какая-то часть мозга Нара, словно клещ, вцепилась в эту информацию, но он заставил себя сконцентрироваться обратно на главной цели их визита. – Однако Хьюга вступают в политику только сейчас, – сказал Шикамару. – В отличие от Учиха. – Ох, так ты об этом… – качнул головой Данзо, но положение его глаз не изменилось. – И что же с политикой? – Учиха и так почти полностью контролировали военную отрасль, – продолжал мысль Шикамару. – Зачем члены клана баллотировались в обе палаты парламента? – Чтобы, очевидно, влиять на решения, принимаемые на государственном уровне, – как само собой разумеющееся произнес Данзо, – укрепить власть и обогатить семью. Отец рассказал тебе, что они делали в этот период внутри Конохи? Нара помедлил. Он не ожидал, что вопросы ему начнет задавать Шимура, но решил принять изменившиеся правила – так, по крайней мере, шел диалог. – Отбирали новых членов, следили за исполнением большинства миссий, вместе с вами помогали Третьему, – перечислил Шикамару. – Верно, – вновь качнул головой Данзо. – И что это были за миссии? – Карательные и контролирующие, – ответил он. – Члены Конохи в основном помогали полиции, подчиненной Учиха. – Было такое, – подтвердил его собеседник. – Учиха подбирали новых членов организации, тренировали их – не зря же они построили тренировочный комплекс прямо в центре Токио – руководили на разных уровнях теми, кто уже состоял в Конохе, определяли степень сотрудничества организации и полиции… Как, кстати, ты думаешь, была налажена сеть коммуникаций, пока не распространились повсеместно мобильные телефоны и интернет? – Средства коммуникации полиции, – вдруг догадался Шикамару. Он даже удивился тому, почему раньше сам себе не задал этот вопрос. – Итого, еще и координация, – произнес Данзо. Вновь поднял со стола свою чашку, но задумался и сказал: – Должен также отметить, что в последние месяцы перед трагедией с кланом у Учиха Фугаку и Хирузена стали все чаще случаться конфликты. Третий доверял Фугаку, но, казалось бы, зачем одной семье сосредотачивать в своих руках политическую власть, людские ресурсы, всю информацию и связь? Нара почувствовал, что вдохнул, но не знает, как выдохнуть. Отец говорил ему, что многие ждали Учиха на посту Каге, но неужели отец его друга собирался получить это звание именно таким путем?.. Шикамару не решался произнести это даже про себя: мятеж, переворот, захват – как ни назови, суть от этого не изменится. Все также держа чашку на весу и чутко к чему-то прислушиваясь, Шимура вдруг низко, хрипло и даже зловеще рассмеялся, а потом наконец сделал глоток, промачивая пересохшее горло. Шикамару неожиданно бросило в жар: он понял, что его мастерски подвели к ложному заключению. Впору было даже порадоваться, что Данзо почти слеп и не мог видеть тех мгновений смятения, что наверняка отразились у него на лице. Сидящий рядом Какаши все так же молчал. – Вот видите, молодой человек, – с нотками усталого безразличия вновь заговорил его собеседник, уже гораздо аккуратнее возвращая чашку на стол. – Неважно, что было на самом деле. Важно, что вы захотите увидеть. – Однако Учиха все же намеревался стать Каге, – вновь собираясь с мыслями, произнес уязвленный Нара. Данзо промолчал. – И вы собирались, – продолжил Шикамару. – По крайней мере, претендовали на это звание после смерти Третьего. Лицо Шимура осталось все так же недвижно. – Вам нечего сказать? – Я не услышал вопроса – лишь перечисление фактов, – тем же незаинтересованным тоном ответил Данзо. Шикамару проглотил и это. Ему стоило набраться терпения и найти верные вопросы. Судя по всему, ближайший соратник Третьего не врал, но манипулировал правдой насколько искусно, что способен был выдать ее практически за ложь. – Почему в качестве приемника Третий выбрал именно Цунаде? Нечто неуловимое на мгновение просквозило в застывших чертах Данзо. – Он ее не выбирал. А ведь именно Пятой Шимура и уступил. – Она была его ученицей, – продолжил Нара. – Она была той, кто отвечал за здоровье Хирузена, – с глухим подскрипыванием произнес Данзо. В его пустых глазах обозначилось какое-то движение. – И оказалась не так уж хороша. – Что вы имеете в виду? – чувствуя неясную и необъяснимую угрозу от этих слов, спросил Шикамару. – Третий умер у нее на руках, – ноздри Данзо широко раздулись, лицо заострилось и потемнело: старая хищная птица пробуждалась, свирепела, поднимала еще мощные жилистые крылья, поводила и щелкала загнутым клювом. – Она взяла на себя заботу о нем еще после первого микроинфаркта, колола свои препараты, убеждала оставить пост: якобы стресс мог спровоцировать новый приступ! Зря Хирузен не подпускал к себе никого, кроме нее!.. – Шимура вдруг остановился: старый грозный падальщик передумал, отступился, сложил крылья и втянул длинную шею, вновь уменьшаясь в размерах, обратил свой мертвый взор на нейтральную цель: – Однако Какаши-кун, пожалуй, не рад, что я рассказываю молодняку такие страшные истории. Оглушенный этим внезапным ядовитым откровением Шикамару также посмотрел на Хатаке. – Это все действительно не очень относится к Учиха Обито, – спокойным и благожелательным тоном хорошего собеседника внес суждение его начальник. Второй раз за разговор Нара бросило в жар: он все-таки ушел от темы, позволил любопытству и дотошности увлечь себя, но тут через распахнутые в сад створки в гостиную залетел свежий ветер, пробежал по коже и наполнил легкие – сгустившееся было пространство посветлело, а старый стервятник напротив уже вновь застыл, как изваяние. Среди декоративных деревьев сада защебетала первая птица. – А ты все не теряешь надежды найти его, – произнес Шимура. – Не думал, что стоит пустить ситуацию на самотек и он сам тебя найдет, когда захочет? – Обито действительно может найти меня в любой момент, – не стал спорить Какаши, – но это тем более не уравнивает наши ставки. – Ты все такой же идеалист, – слишком добродушно отметил Данзо и добавил: – И ты вновь не притронулся к чаю. Хиноэ-сан всегда старается, заваривая его. Словно сетуя на свой промах, Какаши согласно и неторопливо кивнул, взял и поднял свою чашку, второй рукой уже почти касаясь маски, и вдруг остановился и спросил, обращаюсь к Шикамару: – Ты будешь еще что-нибудь спрашивать? Шикамару ответил не сразу: все еще чувствовал себя пристыженным за уход от темы. – Да, – наконец сказал он и вновь посмотрел на жильца поместья Сенджу. – Возвращаясь к нашей изначальной теме… Вы сами знали Учиха Обито? Черты лица старика вновь изменились и застыли в высокомерную усталость. – Знал, – бросил Данзо. – Хотя мы никогда не разговаривали дольше трех минут. – Как вы думаете, – продолжил Нара, – почему он хочет уничтожить Коноху? Что-то вновь шевельнулось в потухших глазах Шимура – словно змея на дне пустого сосуда. – Вероятно, не рад, что Коноха вычеркнула его из списка выживших Учиха.