Когезия

Они с Какаши стояли, прислонившись к переднему крылу его машины, и молча курили. Облака и темные тучи ветер оттеснил к горизонту, на ярком, словно вымытом небе сияло солнце, асфальт пустой двухполосной безмолвной дороги давно просох. Было настолько тихо, что Шикамару, даже не вслушиваясь, без труда различал далекие редкие трели птиц и шум ветра в листве вековых деревьев. Эти звуки напоминали ему о том, что есть еще в этом мире что-то вечное, простое, не зависящее от прихотей и ухищрений человека. За их спинами упиралась в землю строгая выбеленная ограда поместья Сенджу, но Шикамару был скорее рад исключить ее из поля зрения и смотреть прямо, на спускающийся к Одавара, покрытый зеленью пологий склон с редкими прожилками дорог и цепочкой электросети, и на далекую, размытую из-за перспективы полоску воды. Его никак не покидало ощущение, словно он только что вышел из герметичной камеры, откуда до критического уровня выкачали кислород, и поэтому теперь никак не мог надышаться, глотая чистый воздух вперемешку с сигаретным дымом. Тот еще коктейль. Будто беспрестанно сдавливаемые, болели виски, и что-то внутри черепной коробки препятствовало обработке, отгораживалось от информации, полученный за относительно короткий, но показавшийся невероятно долгим разговор с Шимура Данзо, однако Нара знал, что это ненадолго. Он понимал, что пока просто находится в состоянии, похожем на шоковое, но как только начнутся даже простые разговоры и хоть какой-то мыслительный процесс, мозг непроизвольно станет тянуть ниточки, факты и заключения из всего услышанного. Пока же он просто позволял вакуумной пустоте заполнять голову и тело. – Ну что? – спросил его начальник, стряхивая последние хлопья пепла с окурка. – Заканчивать будешь? – Какаши натянул маску обратно до переносицы. Шикамару понял, что на какое-то время просто завис в одной позе с сигаретой между пальцев. Посмотрел на нее – та была выкурена до середины, вместо еще одной трети виднелся серый крохкий столбик. – Нет, – сказал он, наклонился и затушил сигарету об асфальт. Распрямился и непроизвольно заозирался по сторонам. – В машине есть, – заметил Хатаке, уже открывая водительскую дверцу. Шикамару автоматически кивнул, обошел капот, сел на место пассажира. Какаши сдвинул крышку подлокотника: под ней оказались круглая выемка под одноразовые чашки и пепельница, полная наполовину. – Есть хочешь? – снова спросил он. – Нет, – честно ответил Нара, уже оставив сигарету в пепельнице, возвратив крышку подлокотника на место и протянув руку за ремнем безопасности. Кома в горле не стояло, но Шикамару правда чувствовал, что пока ему и кусок туда не полезет. – Тогда остановимся где-нибудь по дороге, – произнес Какаши, завел машину, включил радио, крутанул руль вправо, прямо с места разворачиваясь на встречную полосу, и нажал на газ. Откинувшись на спинку сиденья, Шикамару с облегчением бросил последний взгляд на заскользившую назад стену поместья и вновь отвернулся к виднеющемуся за окном, залитому солнцем склону. Сюда они ехали в открытой, способствующей размышлениям и разговорам тишине, но сейчас он наоборот был рад заполнившей салон негромкой и простенькой попсовой музыке: мозг все еще отказывался начинать думать. – Спасибо, что дали мне эту возможность, – произнес Нара, когда они уже проехали первый поворот на Одавара. Хатаке молча кивнул – не просто вниз, а как-то вбок. – Простите, что повел разговор не туда, куда нужно было, – продолжил Шикамару, – но если такой человек, как Шимура-сан, был у власти, я стал еще лучше понимать, почему отец в свое время ушел из Конохи. – Шимура Данзо не всегда был таким, – заговорил Какаши привычно собранным голосом и пояснил: – Раньше он принципиально маскировал некоторые свои качества. Шикамару не удивился. – Одновременно, я так понимаю, он действительно ни в чем не соврал? Я имею в виду чистые факты. – Насколько эти факты известны мне, – ответил его начальник, – да, он ни в чем не соврал. Они проехали мост через Сакаву и стали забирать севернее, к трассе на Токио. Мысли в голове Нара тоже, наконец, начинали движение. – Простите, что я все спрашиваю об этом, но… – начал он. – Третий, Хьюга и Учиха были такими же? – Хьюга – нет, – сразу сказал Какаши. – Третий… Возможно, на фоне Шимура и Учиха он казался сдержанным, но финальные решения всегда принимал именно он, а основные из них тебе известны. Что до Учиха Фугаку… – Хатаке снова на какое-то время замолчал, размышляя и подбирая слова. – Он был горяч и деятелен, умен и расчетлив. Собственно, он скорее всего и должен был стать Каге, если бы не пожар. Шикамару с минуту обдумывал услышанное. – Но меня все еще удивляет, что ученики Сарутоби Хирузена никак не принимали участие в управлении, – признался он. – Они не участвовали в управлении и установлении общего курса организации, – произнес Какаши, – но после войны на них сосредоточилась и держалась почти вся социальная сфера. Этим новостям Шикамару тоже не удивился, одновременно припомнив и то, как изменился сам голос Данзо, когда речь зашла о Пятой. – Когда после смерти Третьего члены организации голосовали за Данзо или Цунаде, они фактически голосовали за разные пути развития Конохи, – продолжал его начальник. – Было понятно, что Шимура и дальше поведет организацию по пути военизации, что, правда, в условиях отсутствия Учиха было спорно уже само по себе: прямые рычаги влияния сразу на многих уровнях были безвозвратно потеряны. Голос Какаши звучал спокойно и немного глухо из-за маски. Он говорил о произошедшем, как о части истории – той части, которую Нара мог понять только после встречи с ее реликтом, живым памятником, последним осколком, и Шикамару тоже отдавал себе отчет в том, что только теперь мог в достаточной степени осмыслить все его слова. Нехитрый попсовый мотив с приятными девичьими голосами из динамиков не мешал, а наоборот странным образом дополнял их разговор. – В то же время голос за Цунаде означал возвращение к социальной направленности организации – именно за это и проголосовали не все, но решающее большинство. Пришлось многое переосмыслить и переделать, изменить основные подходы и способы работы, найти новые формы координации и коммуникации, но это оказался правильный путь. Хоть Конохе и стала почти недоступна военная сфера, она выжила и научилась справляться иными ресурсами. – Пятой пришлось немало потрудиться, – задумчиво констатировал Шикамару. Он испытывал смешанные чувства по отношению к Цунаде. Каждый раз ее общие решения, действия и способ управления вызывали в нем уважение, граничащее с пиететом, но ровно до тех пор, пока это не касалось их с Темари истории. Тогда Нара начинал испытывать что-то очень похожее на злость. – По иронии судьбы всю важность этих изменений мы осознали особенно тогда, когда узнали, что Обито жив, – закончил Хатаке. Упоминание имени третьего выжившего Учиха вовремя выдернуло Шикамару из закручивающегося водоворота собственных мыслей о Темари, Сенджу и том, что его настоящая борьба еще только началась. Закончилась песня – слово взял ведущий эфира, говоря что-то о часе новинок и следующем исполнителе. – Какаши-сан, – начал Шикамару, рассудив, что лучше спросить некоторые вещи прямо сейчас, – я могу задать вам еще несколько вопросов об Обито? – Валяй, – разрешил тот, внешне не изменившись ни на йоту. Нара все равно потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с духом: вопрос, который он собирался задать, не очень-то относился к его стремлению понять мотивы Учиха. – Почему во время расследования дел о наркотиках на некоторые вечеринки или задержания вы ходили один? Он внимательно смотрел на профиль своего начальника – тот, уверенно ведя машину, не торопился с ответом. Из динамиков полилось начало следующей композиции, состоящее то ли из обработанного распева, то ли из звуков неведомого электронного инструмента, – после первых двух фраз вступил женский голос, не столько поющий, сколько повторяющий что-то про шок и ужас. – Давно, еще когда мы были в одной команде, – заговорил, наконец, Какаши, – мы с Обито разработали свою систему тайных сообщений, отличающуюся от общей структуры зашифрованных сообщений Конохи. Сделано это было скорее из подражания: нам было интересно, сможем ли мы создать такой же универсальный код оповещений. Голос пошел в распев, вверх, сам собой создавая тягучую мелодию из слов про безопасность и страх – Хатаке послал короткий взгляд автомагнитоле, но продолжил: – В какой-то момент, уже после неудачной облавы на Обито и нашей с ним первой спустя девять лет с его официальной смерти встречи, мне стали попадаться на глаза сообщения, поддающиеся расшифровке с помощью этой системы. Снова повторы – о танцах в темноте, Шикамару ловил звучащие из динамиков слова машинально, только краем сознания. – И что? – спросил он. – В сообщениях каждый раз назначалась встреча, но, в отличие от меня, Обито ни на одной из них так и не появился. Ритм зазвучал быстрее, женский голос опустился ниже и стал подкрадываться, заговаривая: everybody's scared, so dance in the dark… – Может быть, это была ошибка? – попытался предположить Шикамару. – Система шифрования ведь наверняка была разработана под нечто общепринятое… – Нет, – Какаши резко качнул головой, будто что-то отгонял от себя. – Тема сообщений, структура, положенные ошибки в словах – слишком много совпадений. – Можете рассказать подробнее? Голос вновь перешел в распев, красивый, мелодичный, но мысли Нара работали в такт летящего ритма – быстро и четко. – В качестве общей темы мы выбрали христианско-миссионерскую – это позволяло бы расклеивать тогда еще листовки с любым содержанием где угодно, главное, чтобы их увидел тот, кто должен увидеть, – начал Какаши тоже почему-то торопливо. – Для привлечения внимания первое слово всегда писалось в повелительном наклонении, не допускающем отказа, и отделялось от остального текста восклицательным знаком: «покайся», «услышь», «встань». В сообщениях, назначающих встречу, после подлежащего, которым всегда было слово «Спаситель», место шло раньше времени, а в качестве сказуемого всегда использовалось одно и то же слово с ошибкой: прийдет.* Пока Хатаке говорил, ритм звучащей песни резко оборвался, женский голос будто тоже отступил вглубь, признаваясь в боли и желании закрыться, невозможности прятать секрет, а потом вернулся с новой силой, словно убаюкивая, повторяя: you're afraid, it's okay, it's okay… Какаши выкинул руку вперед и переключил станцию – из динамиков полилась спокойная, размеренная композиция. – И где Обито оставлял вам эти послания? – спросил Шикамару, хотя уже догадывался, каким будет ответ. – На сайте, – подтвердил его начальник. – Для меня это сейчас самое видное место. Шикамару задумался. Новая мелодия не подгоняла его мысли, а, напротив, замедляла, позволяя все тщательно осмыслить. – Но как вы успевали их заметить? – спросил он. – Ежедневно через сайт проходят тысячи сообщений, а подобные вообще должны отправляться системой фильтрации в Корень. – Точно так же, как и с основными сообщениями Конохи, – ответил Какаши. – Добавил в изначальный код пару строк о том, чтобы сообщения с ошибкой «прийдет» не воспринимались алгоритмом как спам. Нара подумал еще. А потом вдруг понял одну простую вещь. – Так это вы создали сайт Конохи? – он все равно не поверил, даже когда произнес это вслух. – Ну-у-у-у, – протянул Хатаке, как будто собирался сказать «не совсем я» или «не я один», но в итоге сказал: – Не специально. По крайней мере, я точно не думал, что все разрастется до таких масштабов и им станут пользоваться не только члены организации. Шикамару перевел взгляд вперед, на трассу и немногочисленные попутные машины. Он никогда не задавался вопросом, кто создал сайт и как сумел привлечь на него столько сторонних людей, чтобы спрятать послания Конохи своим членам среди бесконечного роя ежедневных и банальных сообщений, но точно не ожидал, что ответ будет таким простым. Сайт не только служил системой быстрых оповещений и оперативного сбора новостей, но порождал колоссальную машину взаимопомощи без всякого участия организации, формировал прослойку молодого ответственного гражданского общества, столь нетипичную для замкнутых в себе японцев. И толчок всему этому не специально дал сидящий рядом с ним человек. – Забавно, что даже Саске никогда не спрашивал у меня об этом, – произнес вслух Какаши, и что-то уже вновь поменялось в его голосе, приобрело давешние тяжелые оттенки. *** В Токио они вернулись к трем часам: в середине пути остановились на заправке, чтобы поесть и наполнить бак машины, но ни во время обеда, ни по дороге больше почти не говорили. Шикамару был полностью поглощен мыслительным процессом, и Какаши, почти воочию наблюдая, как работают шестеренки в его голове, не отвлекал парня. В офисе, едва они поднялись на этаж, Нара сразу направился в их рабочую комнату и вновь залез в папки архива на Обито, Хатаке же не спеша прошел на кухню и заварил себе кофе. Если за время их отсутствия и появились какие-либо новости, ему нужно для начала собраться, чтобы смочь воспринимать их. В помещении, отведенном под кухню, как всегда было в меру шумно. Двое ребят-техников, поприветствовав Какаши, вновь вернулись к своему разговору, низко гудел холодильник, бодро шипела кофемашина… Зашла Шизуне, тоже кивнула ему, помыла свою и несколько чужих, стоящих у раковины чашек – взяв свою с готовым кофе, Какаши отошел к окну и присел на подоконник, ожидая, пока тот остынет. – Вот ты где. В дверном проеме появился и на мгновение застыл, попуская выходящую помощницу Цунаде, Генма, потом пересек кухню и остановился рядом с Хатаке. В его движениях не было резкости или поспешности, а значит срочных новостей тоже не было. – Ездили к Данзо? Какаши кивнул. – Зачем? – Парень хочет разобраться в мотивах Обито, – спокойно ответил он. – О чем говорили? – Кроме общей концепции смысла существования Конохи, – Какаши стянул маску и сделал первый глоток все еще слишком горячего кофе, – разговор зашел о Третьем и об Учиха. Вздохнув, Генма не торопясь развернулся спиной к окну и присел рядом с другом. – Не думаешь, что это было слишком поспешным шагом? – негромко спросил Ширануи. – Шикамару очень неглупый парень. – Потому я и взял его в команду, – произнес Хатаке. Он чувствовал некоторую двойственность сложившейся ситуации. В свое время, когда стало понятно, что поиски Обито затянутся, и Генма вошел в его команду на постоянной основе, Какаши позволил старому другу докопаться до той правды, которую в свое время обнаружил сам и на путь к которой встал теперь Шикамару. Эта правда была нелицеприятной, с дрянным душком, словно полуразложившийся труп умершей на чердаке крысы, но одновременно была и свершившимся фактом истории. Какаши не видел особого риска в том, что Нара может раскрыть ее для себя. Куда больше он стал бы беспокоиться, если бы Данзо вовремя не остановил свой грозный монолог о Пятой и дал бы Шикамару ключик от другой шкатулки с секретом, о которой Генма, например, никогда не знал. Хатаке сделал еще глоток из чашки, словно желая избавиться от горчащего привкуса откровения на языке. – Кроме того, я обязал его обсуждать какие-либо выводы об этой встрече только со мной или с тобой, – добавил он, чтобы успокоить друга. – Хорошо, – ответил тот. Двое техников встали из-за стола, за которым вели разговор, и вышли из кухни – стало почти тихо, только из коридора продолжали звучать их удаляющиеся голоса. – Что слышно об Обито? – спросил Какаши. – Был в Нагойе и Хамамацу, откуда выехал на север, – произнес Ширануи. – Завтра можно ждать в Нагано и Нагаоке, хотя, возможно, сразу поедет в Ниигату. Какаши делал ставку на Ниигату. Нагано и Нагаока были слишком небольшими городами, а значит и крупных банд, которых Учиха счел бы нужным предостеречь от вмешательства в его партию, там наверняка не было. – Мне странно задавать этот вопрос второй раз за неделю, но… – не глядя на Хатаке, Генма сделал небольшую паузу, – что-то случилось? Оттягивая момент ответа и также не глядя на друга, Какаши отпил еще кофе – чем холоднее и отвратительнее тот становился, тем лучше приводил его в умеренно-восприимчивое состояние. – Нет, – ответил он, даже почти не соврав. Генма все-таки посмотрел на Какаши и повторил: – Хорошо. Срочных новостей действительно не было, как и важных дел на этот вечер, но Хатаке все равно стал тщательно просматривать поступившие за день сводки: он давно понял, что в некоторых ситуациях голову ни в коем случае нельзя оставлять пустой. Ближе к вечеру первым домой пошел, как ни странно, Эбису, за ним – Генма, Шикамару задержался почти до восьми: если бы Котецу и Изумо не были на «полевых» работах, бесспорно, постарались бы утянуть его намного раньше. Перед самым уходом, уже стоя в дверях, Нара обернулся и, кажется, хотел что-то сказать, но передумал и, попрощавшись, просто ушел. Какаши вернулся к последним отчетам. То, что Обито колесил по стране и своими действиями в целом держался на виду одновременно и успокаивало, и раздражало. С одной стороны, они знали, где он побывал, что сделал и в чем его план, но, с другой, не могли ничего изменить. О его встречах и передвижениях команда Какаши узнавала постфактум, а общий маршрут, пусть и выстраивался в направлении севера, всегда допускал несколько вариантов пути между городами – очевидно, точные планы определялись Учиха меньше, чем за сутки. В таких условиях они могли следить за ним, но не действовать. Физическая и умственная усталость стала брать свое ближе к полуночи, когда в офисе было уже совсем тихо и почти никого не осталось – только техники, негромко переговариваясь, продолжали перетягивать и прятать под потолок провода. Хатаке выключил компьютеры и свет, поднял открытую руку в ответ на прощания коллег и пошел к пожарной лестнице, отметив появившуюся в углу камеру с ловушкой – некоторые модернизации к возможным визитам нежелательных гостей. Новый день еще не наступил, и Какаши решил успеть на метро до его закрытия: он жил не так далеко, чтобы не добраться домой пешком в случае необходимости, но получасовая прогулка была чревата размышлениями, а думать ему сейчас хотелось меньше всего. Людей в метро было не много, но достаточно: загулявшие или задержавшиеся допоздна рабочие и клерки, молодежь, несколько стариков – встав у дверей и прислонившись затылком к нагретому за день стеклу, Какаши смотрел на них без особого интереса, слушая монотонные объявления системы оповещения, условные звуковые сигналы при закрытии дверей, низкий и негромкий гул движущегося состава. Холодным, синеватым светом горели лампы; люди ехали молча, даже небольшая группка молодежи уткнулась в свои телефоны и не переговаривалась – отсутствие живых, «человеческих» звуков создавало осязаемый пузырь пустоты, который проникал в Хатаке и заполнял черепную коробку. Блаженный вакуум небытия. Так же пусто и глухо было в его районе: мелкие кафе и магазины были уже закрыты, электрические вывески отключены, напольные – внесены внутрь, у дверей заведений лежали объемные, связанные мешки с мусором – утром их должны будут забрать коммунальные службы. На пути от станции Какаши встретился только один нетрезвый мужчина в офисном костюме, послушно и медленно направляющийся домой – вокруг было так же тихо, но в отличие от метро темно и душно: фонари на узких улочках горели неярко, а асфальт и бетон не успели остыть за короткий летний вечер. За стойкой консьержа в узком, вытянутом вестибюле никого не было, только часы показывали половину первого – Какаши направился к лифтам, зашел в кабину и нажал цифру «8». Он снимал квартиру на предпоследнем этаже, и такая высотность жилого здания была редкой для его района, но Хатаке это не привлекало и не отталкивало: ему просто было удобно снимать эту квартиру из-за относительной близости к офису Конохи. Ключ в замке провернулся два раза, Какаши ступил в небольшую прихожую, состоящую из гэнкана, стоящего в нем комода для обуви и расположенных друг напротив друга дверей в туалет и ванную, и включил свет. Разулся, прошел вперед, машинально окинул взглядом слева направо стенку с кухней и стоящий перед ней стол на четверых, два окна с тюлями и тяжелыми шторами, которые он никогда не закрывал, гостиную, условно отделенную от остального пространства диваном из искусственной кожи, с письменным столом и креслом справа у стены и большим плоским телевизором напротив. Какаши в каком-то смысле повезло: он снял эту квартиру сразу с мебелью и даже техникой, дверь рядом с письменным столом вела в небольшую спальню с полноценной двуспальной кроватью, несколькими шкафами и соединенную на американский манер с ванной комнатой – такие площадь и планировка подошли бы больше молодой семье архитекторов или музыкантов, но Хатаке жил один и почти не пользовался предлагаемыми удобствами. Шкафы в спальне не были заполнены и наполовину, письменный стол, очевидно отведенный для компьютера или ноутбука, пустовал, плазменный телевизор он не включил ни разу за все пять лет проживания. Даже кухня, несмотря на то, что Какаши все-таки время от времени что-то готовил, не несла на себе следов использования, и дело вряд ли было в еженедельном оплачиваемом клининге. Единственным в этой квартире, что, по сути, принадлежало именно ему, кроме одежды и нескольких коробок с вещами, которые не поднималась рука выкинуть, было относительно небольшое собрание книг, занимающее открытые полки на стене, возле которой стоял пустующий письменный стол. Художественные, научные и публицистические, в мягких и твердых обложках разных цветов и размеров, они были перемешаны между собой и лежали шаткими стопками или стояли нестройными рядами – некоторые корешками наружу, некоторые – к стене. В этой малой и почти случайной коллекции не было никакой логики: по настроению покупая очередную книгу, Какаши никогда даже не знал, дочитает ли он ее или оставит за неимением интереса или времени. Доведя взгляд до двери в спальню и не обнаружив на его пути никаких изменений, Хатаке выключил свет в кухне и гостиной, сделал, дважды повернув, пять шагов в темноте, снял часы, маску и пиджак, бросил их на кровать и упал спиной вперед прямо на покрывало. В занимаемой им квартире было тихо, темно и безжизненно. Какаши закрыл глаза и провалился в сон прежде, чем настойчивые ночные образы проникли на территорию его мыслей. Утро следующего дня не принесло ни сил, ни настроения, будь оно хорошим или плохим. Какаши проснулся сам, до будильника, словно кто-то просто вытолкнул его из сна и захлопнул дверь с той стороны. Тело ныло от того, что он уснул в не самой удобной одежде и в не самой удобной позе, но это ощущение относительно нивелировал горячий душ. Побрившись и наскоро высушив полотенцем волосы, полностью сменив одежду и отправив вчерашний костюм в корзину с грязным бельем, Хатаке с полминуты размышлял над тем, стоит ли готовить завтрак самому, но в итоге все же отправился в одно из тех заведений в округе, мимо которых проходил меньше восьми часов назад. Небольшой корейский ресторанчик только-только открылся, но уже был полон посетителями, поэтому Какаши не нужно было беспокоиться о своем одиночестве: случайные люди и их разговоры отлично прятали его от самого себя в том числе. Когда же он пришел в офис, на месте уже были Эбису и Шикамару – обсуждение последних новостей, точнее их отсутствия, заняло еще какое-то время, пока подтягивались Генма и неразлучные Камизуки и Хагане. За первую половину дня ситуация не изменилась: сведений об Обито не было ни из Нагано, ни из Нагаоки, ни из Ниигаты, хотя Учиха должен был добраться даже в самую дальнюю точку еще прошедшей ночью. Какаши это почти не удивило: он скорее бы забеспокоился, если бы Обито продолжал движение по предсказуемому маршруту. – Они точно не могли пропустить его? – в третий раз переспрашивал Изумо почему-то у Котецу, подразумевая местных агентов Конохи. – Пропустить собрание крупных преступных и полупреступных банд довольно сложно, – не выдержал уже Ширануи, голос его прозвучал довольно жестко. – Если таких в этих трех городах не было, значит и Учиха там не появлялся. – Но куда он направился в таком случае? – куда спокойнее закадычного друга задал вопрос Котетцу. – Куда угодно, – ответил Хатаке. – Хамамацу – это почти центр страны, путь из него открыт во все стороны. Команду это высказывание не воодушевило. – Так что пока мы можем только ждать, составляя планы и делая предположения, – резюмировал он, почти физически ощущая проклевывающееся изнутри неудовлетворение. Во время обеда Генма произнес: – Я сказал жене, что буду позже обычного, так что куда идем: в бар или додзё? Поглощающий еду без особого чувства голода Какаши прямо и вопросительно посмотрел на друга, не торопясь с ответом. – Последние дни ты даже для самого себя выглядишь слишком неважно, – пояснил очевидное Генма. – Так что я просто подставляю тебе дружеское плечо, оказываю посильную поддержку, а также, – особо отметил он, – предоставляю право выбора. Какаши все еще молчал, размышляя. – Нет, я не собираюсь у тебя ни о чем допытываться, – со вздохом дал ответ без вопроса Ширануи. – С тобой это просто невозможно. Хатаке подумал еще немного. – Бар, – наконец-то сказал он и отложил оценку этой идеи на вечер. До конца дня новостей об Обито так и не поступило. Раздосадованные члены команды часть времени потратили на составление нескольких возможных планов действий Учиха, но ни один из них не выглядел более вероятным, чем остальные, так что по домам все собирались без настроения. Покинув офис, Какаши и Генма прошли несколько кварталов на восток, потом свернули на север и осели в баре относительно недалеко от дома Хатаке. Заказали пиво и закуски – Генма мастерски повел разговор о пустяках, забалтывая друга то историями о своих детях, то общими воспоминаниями, то какими-то социологическими теориями вперемежку с практиками. Какаши покорно следовал развитию его мысли, поддавался общим рассуждениям и позволял вновь и вновь заказывать им пиво – темное, насыщенное, с ярко выраженной горчинкой – пил его небольшими глотками и пару раз даже посмеялся над особо удачными замечаниями и игрой слов. Вечер проходил почти незаметно, сквозь шум разговоров едва пробивалась фоновая ненавязчивая музыка, но когда Ширануи пошел в уборную, Какаши неизбежно подумал о том, что знал с самого начала: идея похода в бар была плохой идеей. Никакой алкоголь не способен залечить душевных ран. Спиртное расслабляет лишь того, кто уже пребывает в хорошем настроении, в противном же случае – только поднимает со дна всю ту муть, которую человек старательно прячет поглубже. Однако сейчас, в одиннадцатом часу, на четвертом бокале пива, уже не было смысла задумываться над правильностью сделанного выбора. Чувствуя заторможенную реакцию тела, но сохраняя абсолютно трезвый рассудок, Какаши окинул взглядом помещение бара, в основном полное таких же мужчин, как они с Генмой – средних лет, одетых в костюмы, в меру выпивших, пришедших убить вечер не дома. Значительно меньше в баре было женщин: почти все они находились в чьей-либо компании, только за стойкой сидела одинокая девушка в коротком коралловом платье. Светлые длинные волосы падали с одной стороны на прикрытые лишь тонкими бретелями молочные плечи, на коленях стояла миниатюрная сумочка, одна из туфель на высоком каблуке болталась на носке стройной ножки в такт покачивания. Девушка медленно и со скучающим видом курила тонкую сигарету и стряхивала пепел в стоящую перед ней пепельницу, очевидно в ожидании мужчины, пожелающего угостить ее чем-либо. Хатаке не нужно было гадать, отчего ему так хреново. Разглядывая сидящую у бара посетительницу, он впервые за три дня сознательно не стал избегать думать о той, другой, что взбудоражила не только его мысли, но и, как оказалось, тело. Ожидая друга, он спрашивал себя: если бы не случилось то, что случилось, как долго еще он смог бы откладывать для себя вопрос ее физической привлекательности, прячась за аргумент о том, что она была для него в первую очередь интересным собеседником? Особенно смешно было то, что изначально его действительно привлекла именно ее манера держать себя, вести разговор и оперировать смыслами. И Какаши был уверен, что в равной степени за это же и сам был оценен. Они словно подписали двусторонний негласный пакт о нерассмотрении друг друга в качестве сексуальных объектов, и он этот пакт нарушил. Почти нарушил, если быть совсем честным. Девушка за баром наконец почувствовала внимание к своей персоне. Движение стройной ножки замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Чуть опустив голову и прогнув спину, принимая еще более выразительную позу, молодая охотница подняла длинные ресницы и прямо посмотрела на Какаши, задавая невербальный вопрос. Тот не шелохнулся, но и глаз не отвел. Играла музыка, звучали вечерние разговоры, суетились официанты. Выдержав взгляд посетительницы в течение несколько долгих секунд, Хатаке покачал головой. Красавица за баром капельку уязвленно улыбнулась, повела открытым плечом и вернулась к своей сигарете и скучающему ожиданию. Стройная ножка снова закачалась словно маятник. Появился Генма. – Я думаю, на сегодня стоит закончить, – сказал Какаши, допивая свое пиво и натягивая маску до переносицы. – Тебе давно пора домой. Друг иронически посмотрел на него, и Какаши добавил: – Я тоже пойду домой, а не в офис, можешь быть уверен. Они расплатились по счету и вышли в душную летнюю ночь. Людей на улице было уже совсем немного, и среди едущего мимо них транспорта такси попадались куда чаще, чем автобусы, но оба держали путь к метро. Хатаке попрощался с Ширануи у самой станции, проследив, как тот вошел и исчез за дверями вестибюля, направляясь домой, к семье, в нормальную жизнь. Какаши никогда не завидовал другу, но сегодня все же почувствовал легкий укол досады. Однако и он возвращался в этот вечер домой не один. По узким улочкам мимо закрывающихся ресторанчиков, отставая на полшага, за Какаши следовал призрак в женском обличье, но не тот, что сопровождал его значительно раньше, еще до этого лета и даже этого года, а новый, возникший из-за сильного и подавляемого желания, которому он наконец дал плоть и имя. Призрак Югито выглядел так же, как когда Хатаке видел танцовщицу последний раз: обычная, повседневная одежда никак не хотела накладываться на въевшийся в сознание образ – даже в коктейльном коралловом платье девушки из бара он никак не мог ее толком представить. Оно, на удивление, казалось слишком откровенным, даже пошлым – сценические костюмы Югито были значительно более… Более… Более… Подпоенный алкоголем мозг так не смог найти нужное определение. Тем не менее, продолжал размышлять он, вставляя ключ в замочную скважину двери своей квартиры, разница была. Наряды Нии оставляли открытой преимущественно только одну часть ее тела – ноги, руки, спина. Это сосредотачивало внимание, привлекало и не пускало дальше определенной границы – не скромность, но выверенная сдержанность, вкупе с отточенным стилем движений цепляющая на крючок. Она не могла этого не осознавать. В полной темноте Какаши разулся, прошел в спальню, негнущимися руками стянул с себя маску, часы, пиджак, рубашку. Образ Югито все больше оживал в его памяти: вот она вновь расстегивает до живота молнию лакированного боди, освобождает плечи, локти, запястья, находит пальцами застежку бюстгальтера чуть ниже лопаток. Раздевшись, он прошел в ванную, включил свет, открыл внутреннюю дверцу, ведущую в саму купальню с ванной и душем, шагнул внутрь и закрыл ее за собой. Югито в его голове мелко водит коленями и наклоняется вперед, чтобы стянуть лакированное боди с бедер. Какаши включил душ. Черная ткань мягко падает к женским ногам. Быстро согревающиеся струи воды ударили по плечам. Хатаке провел мокрыми ладонями по лицу, потер шею. Сдержанно вдохнул и выдохнул несколько раз. Опустил правую ладонь, взял в нее полуэрегированный член и провел по его длине, надавливая пальцем на уздечку. Попытался подумать о девушке из бара, но мысли все равно соскочили обратно на образ Нии. Ему достаточно было вернуться в понедельник и продолжить неоконченную фантазию, чтобы кровь сама прилила к стволу. Упершись другой ладонью в стену, Какаши закрыл глаза и плотно обхватил головку. Ее шея, ее руки, ее кожа. Темные губы, темные глаза. Прижимая Югито спиной к пилону, он мысленно подхватывает ее под ягодицы, сажая себе на пояс и продолжая реальные движения по члену. Ощущение прикосновения чужого тела, его тяжести, упругости. Мягкое, горячее, влажное лоно. Быстрый вдох и торопливый разгон. Одной ладонью она обхватывает его за плечи, другой – держится за металлический шест, выгибается, чуть съезжая, чтобы лучше, глубже, принимать его. Какаши двигает рукой все быстрее, всякий раз особенно сильно прихватывая край мокрой от воды и смазки головки. По нервным окончаниям словно бьет током, тяжело дышать, напряжение растет. Югито под ним рвано вздыхает через полные темные губы, цепляется за кожу пальцами – словно в реальности, в край поля зрения попадают не отражающие ничего зеркала вокруг и холодные верхние софиты. Она подтягивается к нему сама и целует в шею под самым ухом, там, где щекотно и рождаются мурашки, лавиной сбегающие вниз по спине. Хатаке кончает: пока ему в ладонь выливается густая вязкая сперма, видение отступает и исчезает, а по спине течет только вода. Выдохнув накопившийся в легких воздух, Какаши открыл глаза, промыл под душем ладонь и провел ею по ослабевшему члену, словно лист бумаги, комкая и выбрасывая подальше мысль о том, что он делал только что. *** Ночь с четверга на пятницу Шикамару провел в офисе, вернувшись туда из дома Котецу и Изумо значительно позже того, как все разошлись. Он уже понял, что Какаши не давал поручения этой парочке следить за ним, иначе Камизуки и Хагане, даже при всей своей внешней нелепости и безалаберности, ни за что не отпустили бы его одного неведомо куда, да еще на ночь глядя. Абы каких людей Хатаке в свою команду не набирал. Он хотел остаться в офисе еще вчера – привести мысли в порядок и продумать свой дальнейший план действий, не касающихся его работы по поиску Учиха Обито, – но не решился из-за начальника. Уходя, Шикамару и собирался спросить у него, планирует ли тот нести, по сути, бесполезную ночную вахту, но счел, что это будет и невежливо, и подозрительно, а потому промолчал. И смог остаться в офисе сегодня. Размышления о мотивах Обито и поездка к Шимура Данзо отвлекли Нара от ожидания последствий того, что он сделал в отношении Сабаку но Расы, но к концу подходили шестые сутки, а громких, скандальных и разоблачающих заявлений организаций защиты окружающей среды все не было. Брошенная им информационная бомба будто попала в зыбучий песок и потонула в нем без единого волнения, так и не взорвавшись. Шикамару не винил в этом бюрократов, политиков или самих защитников природы – во всем, что было связано с их с Темари историей, он вообще винил только троих людей. Четверых – если включать самого себя. Однако ни Цунаде, ни Неджи не казались такой же легкой целью, как Сабаку но Раса. Шикамару никак не мог до конца разобраться в своем отношении к главе Конохи, а потому, наверное, и решил начать – продолжить – с Хьюга. И когда он задумался об этом, то понял, что вообще мало знает об этой семье, считающейся одной из основательниц организации. Забравшись в компьютерное кресло с ногами, Нара соединил пальцы обеих ладоней, прикрыл глаза и стал со всех уголков мозга по крупицам собирать информацию, которой уже располагал. *** – Могу ли я украсть тебя у семьи еще на один вечер? Генма вопросительно посмотрел на Какаши. – Думаю, мне все-таки больше подойдет вариант додзё, – признался он. – Хорошо, – только и сказал Ширануи. Рабочая пятница шла своим чередом, если не считать того, что информации об Обито не было ни из одного уголка страны. Они тщательно анализировали полицейские отчеты, изучали новостные сводки, перепроверяли сведения агентов Конохи, связывались с кротами в бандах – ничего. Учиха Обито исчез из зоны их видимости двое суток назад, и в данный момент мог находиться практически где угодно. – Хотя с бо́льшей степенью вероятности мы можем исключить города от Фукуоки до Нагойи, – иронизировал Эбису, но за это на сто процентов не поручился бы даже Хатаке. Обито не подгоняли ни сроки, ни договоренности. Он вполне мог вернуться даже в Токио и пропасть в его подпольных джунглях на неделю, а то и больше: если хотя бы общие прогнозы насчет времени нападения Акацуки верны, то навязать всему преступному миру Японии свои правила игры Учиха еще трижды успеет. В идеале, они должны были бы помешать этому, но поделать ничего не могли. Сдерживаемые неудовлетворение и раздраженность внутри команды нарастали с каждым часом, но все, что им оставалось, – это вслушиваться в шум ветра и ловить малейшие его колебания. Какаши отметил, что эта работа затянула всех больше обычного: даже Шикамару, судя по всему, отложил свои изыскания. Это, возможно, было и к лучшему. Уже вечером они с Генмой добрались до спортивно-тренировочного комплекса организации, построенного еще в годы их юности. Оба были прекрасно осведомлены о том, что на самом деле располагается в подвалах этого места, но сегодня собирались воспользоваться теми залами, что находились в надземной части здания и были доступны им в любое время суток именно как членам Конохи. Далее около двух часов они старательно лупили друг друга по бокам, раз от раза меняя стили и правила – вплоть до их полного отсутствия. Такой поединок по сути походил на уличную драку, но разительно отличался от нее тем, что оппоненты, во-первых, не были заведены эмоционально, а во-вторых, обладали навыками, достаточными для лишения друг друга жизни без применения спецсредств. В свое время Генма окончил юридический факультет, но в обучении боевым искусствам проявлял рвение, сравнимое с учиховским. Они уже переодевались обратно в повседневную одежду, когда в раздевалку, энергично потирая руки, заявился Майто Гай – человек, ответственный за СТК и наделенный недюжинным рвением привнести в этот мир свое видение понятия физической культуры: – Не могу поверить, что я опоздал! – с порога выдал он своим характерным громовым тоном. – Вряд ли это было сражением века, но все же вы оба не слишком частые гости в моих владениях! Что Хатаке, что Ширануи бывали в тренировочном зале два-три раза в месяц, но для Гая это, конечно, было крайне редкими визитами. – Ты прав, – бесстрастно парировал Генма. – Ты сам опоздал, хотя тебя никто и не звал. Это не было словами оскорбления или пренебрежения, просто он, по бо́льшей части, всегда так говорил, когда знал, что его поймут правильно. Близкие или проверенные друзья редко стесняются в выражениях друг перед другом. – Но вы тоже хороши! – продолжал Гай. – Чуть что, так сразу в кусты! Майто намекал на обещания обоих провести как-нибудь тренировку с ним – обещания, которые постоянно откладывались на следующий раз. – Вот на него можешь и насесть по этому поводу, – Генма кивнул на отмалчивающегося и заканчивающего застегивать рубашку Какаши. – Две тренировки подряд? – Гай перевел взгляд на него. – С тобой давно такого не было, – как факт констатировал он. – Нет, точно не подряд, – ответил Какаши, но прежде, чем старый друг выдал дежурные сетования и подначки по этому поводу, посмотрел на него и сказал: – Но можем завтра. Гай на секунду потерял дар речи. – Завтра? Ты уверен? – он даже выставил вперед указательный палец, словно герой художественного фильма старой школы. Хатаке кивнул: сейчас, после выматывающей тренировки ему отлично не думалось ни о чем – ни об Обито, ни о Югито, ни о себе. Ширануи только хмыкнул, закрывая шкафчик, в котором оставлял вещи. – С тобой, видимо, и правда приключилось что-то очень серьезное, – подперев кулаками бока, насмешливо покачал головой Майто, но Какаши только пожал плечами. С Генмой они вновь расстались в метро, проехав вместе несколько станций и сделав даже одну общую пересадку. Оказавшись дома, Какаши впервые за несколько недель приготовил ужин и не без удовольствия съел его, помыл посуду и нормально лег спать – изменчивые призраки сегодня его не потревожили. На следующий день в офис, против обыкновения, вышла вся команда – как правило, в выходные они использовали вахтовое дежурство, но в этот раз, очевидно, никто не хотел пропустить важную новость. И после обеда такая появилась: этой ночью на самом севере Японии, в городе Абасири, прошло собрание крупных преступных банд, на котором присутствовал и Учиха. Команда вздохнула с видимым облегчением: они оговаривали такой вариант событий, а значит происходящее вновь обретало некоторую определенность. Однако Хатаке не спешил радоваться по этому поводу. – Давайте не будем забывать, что Обито пропал почти на трое суток, – озвучил его мысли Генма. – Где он был? – Заехал в Токио, чтобы проконтролировать ситуацию? – предположил Котецу. – Решил сделать перерыв? – выдал другой вариант Изумо. – Дела в Ниигате заняли больше времени, чем в остальных городах? – спросил Эбису. – Что же это тогда за дела, о которых у нас нет вообще никакой информации? – покачал головой Шикамару. Какаши молчал. Знал, что все ждут от него рациональных объяснений, но не имел их. – Как он добрался до Абасири? – вместо этого задал он вопрос, на который, по крайней мере, был убедительный ответ. – По воде, – Ширануи, как всегда, первым поддержал его размышления. – Обито дал нам увидеть, что направляется к Ниигате, – продолжал Какаши. – Мы предполагали, что из нее он может сразу сделать бросок на север, и дорога по воде – лучший вариант для такого маршрута. С помощью контрабандистов это вообще не проблема. – Проблема в том, что в таком случае ему пришлось бы двигаться строго вдоль северо-западного побережья – других вариантов нет, – понял Генма. – Да, – согласился Хатаке. Такой путь и правда не оставлял Обито других вариантов. – Или… – Или он мог обогнуть Хонсю с другой стороны и подойти к Абасири через юг с северо-востока, – неожиданно выдал Шикамару. Какаши думал о том же. – Сколько это заняло бы времени? – неуверенно спросил Котецу. – С учетом расстояния, – заговорил Эбису, – от полутора до двух суток. – Между Хонсю и Кюсю слишком узкий проход, – напомнил Изумо. – Контрабандисты им никогда не пользуются. – Тогда накиньте еще расстояние вокруг Кюсю, и получится двое с половиной суток, – предложил Нара и посмотрел на Какаши. Тот перехватил его взгляд, но промолчал. Молчали и остальные. Было непросто принять и поверить, что Учиха потратил два дня только для того, чтобы подойти к Абасири с другой стороны. Впрочем, у такого маневра было еще одно следствие, если подумать, очень устраивающее Обито: добровольной потерей времени он явно выбил их, своих преследователей, из колеи, заставил нервничать и метаться в неведении. – Ладно, раз у нас нет лучшего объяснения, предположим, что так и было… – Генма стал не спеша расхаживать по их рабочей комнате, чем с лихвой выдавал свое раздражение. Непредсказуемая бессмысленность некоторых поступков Обито почти всегда оказывала на него такое воздействие. – Зато теперь у Обито точно нет другого пути кроме как обратно на юг, в Токио. Хатаке подумал уже и об этом. – Хочешь его схватить? – спросил он. – А зачем еще мы здесь собрались? – вопросом на вопрос ответил Ширануи. – Согласен. Ему и самому порядком надоело вынужденное бездействие, а общий расклад, стоило признать, действительно все больше менялся в их пользу. Атмосфера в команде, еще мгновение назад подавленная, едва ощутимо изменилась на вопросительно-ожидающую. – Нет смысла ловить Обито на Хоккайдо или севере Хонсю, но он точно не сможет не посетить Сендай, – продолжал Какаши. – И раз он был в Ниигате, то возвращаться будет вдоль восточного побережья, через префектуры Фукусима и Ибараки. Тут-то мы и захлопнем капкан. Уже только вечером, после выработки плана засады на Учиха Обито в общих чертах, Какаши, как и обещал, отправился на тренировку с Гаем. Улицы и метро были полны людей, спешащих на встречи или на свидания, в кино или в рестораны, в магазины или на культурные мероприятия, а потому в самом спортивно-тренировочном комплексе почти никого не было, кроме пары групп особенно увлеченных борцов. Между стилями двух его друзей, Генмы и Гая, разница была такая же, как между шершнем и битой. Ширануи был точен и опасен, как хирург, бил нечасто и остро, почти всегда попадая в цель и действуя наверняка – точность Майто больше походила на точность боксера, а силу ударов можно было сравнивать с силой ударов кувалдой: почти каждый из них просто сшибал противника с ног. Хатаке всегда стоило немалых трудов выстоять против Гая: его спасали увертливость, выносливость и мгновенное считывание тактик, хотя его противника и нельзя было назвать таким уж предсказуемым. После двух часов беспрерывного спарринга и душа, Какаши спокойно и уверенно одевался обратно в костюм. Мышцы ныли от напряжения, но ему было приятно чувствовать их почти звенящую легкость: накопившееся раздражение нашло выход, в работе появилась определенность, и теперь он, наконец, мог действовать дальше и с ясной головой. – Знаю, что ты можешь и не ответить, – вдруг заговорил Гай, наблюдающий за его действиями, – но я все же спрошу: это не из-за Обито? – Что «это»? – спросил Какаши. – Твой визит на маты второй день подряд, – с усмешкой пояснил его друг. Хатаке не стал делать вид, что задумался. – Нет, не из-за него, – ответил он, но не захотел подталкивать Майто к новым вопросам. – С Обито все в порядке. Мы знаем – предполагаем, что знаем – что он задумал и собираемся кое в чем ему помешать, так что это напротив были визиты для того, чтобы привести мысли в порядок. – А, – покивал головой Гай. – Тогда понятно. Они уже вышли из раздевалки и направлялись к лестнице на первый этаж: – Тогда желаю твоей команде удачи, – сказал он. Какаши кивнул. В искренности пожеланий друга ему не приходилось сомневаться. – Что с планами на вечер? – продолжил Гай. – Вернуться домой и отдохнуть. – Ты? Отдохнуть? – насмешливо переспросил Майто. – Не делай из меня совсем монстра, – в тон ему ответил Какаши. – Вы с Генмой здорово поработали над моим моральным духом. – Очевидно, не только мы, – загадочно произнес его друг. Они уже подошли к самому выходу. – Бывай, – попрощался Хатаке, решив оставить последнюю реплику без комментариев. – Заглядывай еще, – с полуулыбкой-полуухмылкой сказал Гай. Какаши кивнул, принимая приглашение к сведению, и толкнул стеклянные двери, выходя на теплый летний воздух. Пересекая потоки людей, неторопливо дошел до метро, минул турникеты и дождался поезда. Вагон, как и станцию, почти до отказа заполняли пассажиры: вечер выходного дня был в самом разгаре. Разглядывая обступившую его молодежь, Какаши отстраненно размышлял о том, кто из них куда и почему направляется и как бы проводили это лето его ученики, если бы им не пришлось ехать на миссию прикрытия или если бы не существовало прямого вызова Конохе. Летние каникулы первого курса – лучшее время для развлечений: еще нет горы заданий и отчетов, впереди почти вся учеба и даже незачет по каким-либо предметам совсем не пугает. Хотя слово «незачет» – это не про Сакуру или Саске, а слово «пугает» – не про Наруто. После хорошей тренировки мысли текли размеренно и почти лениво, наверное, поэтому он не сразу понял, что проехал нужную для пересадки станцию. Следующей объявили «Роппонги», можно будет выйти и проехать станцию назад или… От «Роппонги» совсем недалеко до клуба, где работает Югито, – подсказал тихий голос внутри. Хатаке вздохнул про себя и задумался. Они не виделись почти неделю – точнее так думает Югито. Он сам сказал, что придет и действительно пришел, но попал не в лучшее время и не в лучшие условия. Или, наоборот, в самые удачные – с какой стороны посмотреть. Однако Нии не знает, что он приходил. Сказать ей об этом было некому, и вряд ли она каждый день просматривает вместе с охраной записи с камер видеонаблюдения. А с учетом того, что у них не было никаких средств связи, столь долгое отсутствие Какаши могло быть для нее только жестом невежливости, пренебрежения. Поезд приехал на станцию и открыл двери, на перрон хлынули люди, в основном, спешащая в модный район молодежь, – вместе с ними вышел и Какаши. Ему не нужно было прилагать усилия, чтобы быть честным с самим собой. Он хотел видеть ее, хотел ее общества и даже больше, но не думал, что это было бы сейчас уместно. У него нет времени на страсти и романы – не в ближайший месяц точно. До поры до времени скрытое противостояние Конохи и ее бывшего члена обнажилось и переходило к критической стадии, развязка в обозримом будущем была неизбежна – все его внимание и силы нужны тут, в его команде, а не далеко, с женщиной, с которой он едва знаком, пусть его и тянет к ней. Опустевшую платформу вновь стали заполнять люди, ожидающие составы в обе стороны. Отрешенно наблюдая это, Хатаке размышлял еще вот о чем: он ведь действительно почти не знает ее. Только имя, если оно настоящее, но ни возраста, ни образования, ни родного города. Он видел в своей жизни достаточно красивых женщин – они не смущали его рассудок, и даже на Югито он не обратил должного внимания, пока она не заговорила с ним. Так что снова все упиралось в ее манеру держать себя или что-то очень близкое к этому. Какаши и в голову не приходило осуждать ее род занятий: в этом смысле он сам был предельно далек от идеала. Работая в специфической сфере услуг, Югито однозначно достигла успехов в своем ремесле, осознавала свои достоинства и пользовалась ими, делая ставку на сдержанность, ум, чувство собственного достоинства и определенную дистанцию, чем и притягивала – удачная уловка на загадку, но было что-то еще... И Какаши все никак не мог поймать это что-то, столь его тревожащее. По перрону прокатилась тихая мелодия, раздались объявления, заморгали табло: приближался обратный поезд. Голос внутри повторил: несмотря на отсутствие времени крутить романы, все же невежливо было бы пропасть, совсем не предупредив. Клуб недалеко, у него есть свободное время и подходящее расположение духа, чтобы удержать свои мысли и желания в узде, разве не стоило бы заглянуть? Еще прежде, чем Хатаке принял взвешенное и осознанное решение, ноги сами на удивление легко повернули и зашагали к выходу. Он сможет отказаться от этой идеи в любой момент, пока будет идти. Но за все пять кварталов и три больших перекрестка Какаши так и не повернул назад. Только остановившись через дорогу от входа в клуб, он повторил себе: короткий разговор, извинения за долгое отсутствие и предупреждение, что какое-то время он не сможет приходить совсем. Очень неопределенное время. Миновав разрозненные группки у входа, а также двери, кассу и вестибюль, Какаши остановился у арки в танцевальный зал и по привычке оглядел помещение. Заведение было ожидаемо полно людей, но музыка, в отличие от прошлых выходных, звучала другая – не подгоняющая, почти нервная и возбужденная, а ритмичная, но небыстрая, скорее характерная для будней в клубе, чем для шумных субботних вечеринок. Впрочем, заполняющей танцпол молодежи это скорее наоборот нравилось: парни и девушки, многие по парам, двигались не спеша, уделяя больше внимания друг другу, чем самим себе. Поверх тягучей музыки скользил женский голос, как будто надтреснутый, с резковатыми нотками, поющий на каком-то плохо узнаваемом европейском языке. Танцовщицы от клуба тоже были здесь, и Хатаке даже удивился на короткий миг, когда узнал среди них Югито и понял, что сегодня она выбрала не сцену. Нии танцевала в глубине зала на одной из двух боковых тумб, на уровне пояса огороженной перилами для безопасности. На ней было закрытое темно-синее боди с горлом и длинными рукавами, шикарными золотыми эполетами на плечах и каплеобразным вырезом, спускающимся от яремной впадины к груди. Она двигалась в такт музыке – неспешно, плавно, грациозно, узнаваемо, но как-то по-другому. Запястья плели таинственное кружево, руки неторопливо плыли за ними, передавая инерцию и направление всему корпусу, и, возможно, именно из-за общей атмосферы и стиля движений красивое лицо Югито и казалось таким отстраненным – то ли огорченным, то ли задумчивым. Даже взгляд, против обыкновения, был направлен в себя, а не на невидимого зрителя. Какаши словил себя на том, что простоял на одном месте уже несколько минут и не шелохнулся. Чтобы не стоять в проходе, сделал пару шагов в сторону, остановился у стены и вновь поднял взгляд на свою знакомую. От ее вида он не чувствовал разливающегося в груди тепла влюбленности или обжигающей горячности физического желания, пусть ему и со времен Академии не доводилось смотреть в глаза и тем более говорить с женщинами, на которых он недавно мастурбировал. Дело было не просто в красивом лице, отточенных жестах, физической привлекательности, неявно демонстрируемом уме, словах или улыбке – все это в Югито для него было неотделимо друг от друга, бессмысленно поодиночке, но вместе электризовало воздух в ее присутствии, затягивало и вытесняло остальные мысли. Вместе с ней Какаши действительно ни разу не подумал о работе, о своих друзьях или учениках, об Обито или о других проблемах – было даже странно наконец осознать это. Все его внимание сужалось и сосредотачивалось на Нии – не лучшее открытие для аналитика его уровня. Хатаке отвел взгляд и едва заметно покачал головой. – Вы наконец пришли. Безэмоциональный голос прозвучал совсем рядом, и Какаши сразу узнал его. – Принести вам что-нибудь? Сай стоял напротив с подносом и пустыми бокалами на нем и смотрел, как обычно, вежливо и провокационно одновременно. – Нет, спасибо, – ответил Какаши. – Не пойдете за бар? Он подумал, что даже успел соскучиться по бестактным вопросам, но воевать сегодня не имел намеренья. – Мне и здесь неплохо. Сай помолчал, поправил поднос, вернул руку за спину. – Она спрашивала про вас, – сказал он. Хатаке промолчал. – Передать, что вы здесь? – в интонации бармена даже как будто мелькнул легкий вызов. Какаши едва слышно вздохнул. Коротко посмотрел на Нии, продолжающую танцевать, потом вновь на Сая и ответил: – Нет, не стоит. Женский надтреснутый голос плыл поверх толпы отдыхающей молодежи, словно над неспешно волнующимся морем, проникал через стены и растворялся, неся дальше свой почти печальный, но завораживающий мотив. – Как знаете, – произнес бармен. – По вашему виду я бы сказал обратное. Все же оставив последнее слово за собой, Сай направился к стойке. Проводив его взглядом, словно вот-вот собираясь окликнуть, Какаши пришлось все же признаться самому себе в причине своего отказа: вряд ли смог бы просто попрощаться с Югито. Теперь, когда он увидел ее, ему хотелось поговорить с ней, выпить, послушать ее голос и мысли, возможно, ненароком прикоснуться – в том настроении, что царило в клубе, это получилось бы почти как личная встреча мужчины и женщины, заинтересованных друг в друге, но он не мог этого допустить, не сейчас. Хатаке понимал, что увидел то, чего не должен был, что сделал то, чего не стоило бы, что скорее всего хочет большего, чем ему могут предложить, что у него, в конце концов, нет на это времени и сил. Тягучую, затопляющую пространство музыку стал перекрывать другой мотив, такой же неторопливый, но уже с мужским соло, по головам и плечам кружащейся молодежи скользил световые лучи, витал легкий привкус сигаретного дыма. Какаши вновь посмотрел на Югито. Она двигалась все так же: неторопливо, выверено, изящно, визуализируя чувственные мотивы музыки, обращая их в образ и плоть – картина притягивающая, почти трепетная. Без резкости и точек, словно лента, попавшая в течение реки и влекомая им против собственной воли. Он мог бы еще долго просто смотреть на нее, но танцовщицу на сцене сменила новая девушка – очевидно, следуя установленному распорядку, тумбы стали покидать и остальные: отвернувшись от танцпола, Нии сделала шаг и скрылась за потайной дверью, уступая место следующей go-go. Что ж, на сегодня он все-таки смог избежать искушения. Благородные предлоги ни к чему: Югито притягивала его, как магнит притягивает металл – неизбежно, непреодолимо. Вдали от нее его здравомыслию в разы безопаснее, чем рядом с ней. Принимая это, Какаши еще немного постоял на одном месте, до предела возможного насыщаясь царившей атмосферой, а потом развернулся и пошел к выходу. На ближайшее время ему предстоит отказаться от визитов в это заведение. Молодежь у входа в клуб никуда не разошлась: стоя по группкам, парни и девушки что-то обсуждали, флиртовали, улыбались – отголоски настроения танцпола царили и здесь. Прокладывая свой путь обратно к метро, Хатаке стал лавировать между ними и уже вышел на незанятую никем часть тротуара, когда услышал за свой спиной: – Какаши-сан! Он обернулся прежде, чем подумал. Нагоняя его, Югито в том же, в чем он только что видел ее на тумбе, замерла в двух шагах, словно остановленная чем-то или кем-то. Повисла короткая пауза. – Вы пришли, – наконец сказала она, практически повторив слова бармена. – Да, пришел, – только и ответил он. Ни приветствий, ни вопросов. Было странно увидеть Нии вот так на улице прямо в сценическом костюме, но еще необычнее прозвучал ее голос, словно лишенный своих магических интонаций. – Вас не было почти неделю, и я уже почти начала… – она не договорила, провела рукой по волосам от лба к затылку, пряча глаза. Какаши решил сгладить хотя бы эту оплошность. – Сай? – задал он вопрос с очевидным ответом. – Да. Югито так и не посмотрела вновь ему в лицо. Стоящая группками молодежь и случайные прохожие украдкой озирались на них, поглядывали с интересом, обходили, перешептывались. – Вам стоит вернуться внутрь. – Я вернусь, – сказала она и все-таки подняла взгляд. – Чуть позже. Хатаке понял намек. Ему все же не избежать объяснений. – Простите, что не появлялся, – начал он. Теперь, когда все так получилось, ему нужно отгородиться от Югито, пусть это может быть и неприятно им обоим, сделать то, что собирался, поднять мост и опустить забрало. – Было много работы, есть и сейчас. Собственно, я и зашел, чтобы… Она вдруг перебила его: – Вы мне должны. Какаши вопросительно посмотрел на нее. – Помните, вы сказали, чтобы я выбрала другой приз, не ваш коктейль? – заговорила Нии, в ее голос по капле возвращались певучие и завораживающие нотки. – Я выбрала. Какаши молчал, ожидая продолжения. – Я хочу, чтобы вы пришли еще раз, нормально, – сказала она, – сегодня не в счет. И пусть Югито смотрела на него и вновь говорила уверенно, вся ее поза выражала смущение и скованность: одна нога отставлена на носок чуть назад, ладони сведены в хрупкий замок на уровне живота. Глядя на это, Хатаке не мог ответить ей ни да, ни нет. – Ближайшая среда, – продолжала она. – Вам подойдет? А еще куда-то пропала ее лукавая улыбка – как будто то, что Югито сейчас делала, было для нее непривычно, волнительно и важно. Борясь с собой, решаясь на отказ, Какаши молчал, но отлично видел, как у окружающих нарастает интерес к их беседе – взгляды, смешки, перешептывания. Это нельзя было долго продолжать. – Да, подойдет, – наконец произнес он. Услышав это, Нии улыбнулась, светло и с облегчением – в неподходящем наряде, в неподходящем месте, в неподходящих условиях. – Вы пообещали, – сказала она, окончательно заковывая его в цепь. Какаши кивнул: – Да. Теперь вам стоит вернуться внутрь. – Теперь можно. Югито сделала шаг в пол-оборота, но потом остановилась и добавила: – И все же не сердитесь на Сая, – мелодично произнесла она. – Я рада, что увидела вас. До среды. Она развернулась, быстро, стуча высокими каблуками, прошла между неуемной молодежью и юркнула в дверь, блеснув на свету золотыми эполетами и светлыми волосами – дверь открыл и закрыл охранник, после чего послал предупреждающе-грозный взгляд Хатаке. Но тот и не собирался идти за Югито. Стоя на шумной вечерней улице, полной народу, он чувствовал, что только что проиграл. Проиграл сам себе.