-Х-
Яркое весеннее солнце тепло ласкало кожу, весело гоготали птицы, решившие устроить насест из недостроенного дома, прохладный ветер, слетающий с гор, шумел свежими листьями, принося с собой из леса насыщенные, дурманящие ароматы хвои, черемухи, яблони и чего-то неуловимого, от чего Лютику хотелось петь, как никогда. В тот день никто из них о работе и не подумал. Точнее Геральт пожелал отдохнуть, а Лютик и не собирался. Он сразу сказал, что строительство — это совсем не его стезя. Его стезя — вдохновлять, ведь песня, как общеизвестно, и строить и жить помогает. Геральт и не настаивал. — Нее… Ты слишком талантлив, Лютик, — весело улыбнулся он. — А талант — страшная сила. Боюсь, дай тебе пилу в руки — ты и на ней научишься играть, а пила мне нужна, как и собственные уши, в целости и сохранности. — Да, я такой! Талант от бога, — без лишней скромности согласился Лютик, звонко перебрал струны и легко подпрыгнул, сделав танцевальное па в воздухе. — Да будет тебе известно, Геральт, что до того, как я научился играть на лютне, я долгое время играл на колокольчиках, но бросил это занятие… Не дослушав до конца, Геральт громко рассмеялся. — Дай угадаю, ты решил назваться Колокольчиком? — Не я решил, — обиженно пробурчал Лютик. — Меня так и прозвали «мальчик-колокольчик». Долго дразнили. А ведь мне уже четырнадцать стукнуло, и «мальчик» звучало совсем не солидно. А «колокольчик» так, вообще, ужасно звучало! И зачем я тебе только рассказал?! — горестно вздохнул он, глядя на широко оскалившегося ведьмака. — Слава Мелитэле, потом я уехал в Оксенфурт, а вернулся уже знаменитым Лютиком, покорителем сердец. — Лютик звучит солидно, да, — Геральт толкнул его плечом. — Лютик меня ни капельки не обижает, ведь я сам выбрал такое прозвище. Красиво, поэтично, символично, а главное обзывательно не рифмуется. Они развалились, бок о бок, на лавке в тени рядом с домом, сложив ноги на вторую, и неторопливо допивали остатки вчерашнего эля. Щенок, которого, как узнал бард, звали «Карасик» (спасибо, что не Плотва Вторая), и котенок Рыська играли в игру, правила которой были просты и, можно сказать, высечены в скрижалях древних: кто первый получил по морде лапой — тот и проиграл. Лютик тихонько бренчал на старой доброй лютне, подбирая аккорды для новой песни. Ведьмак жевал травинку и скармливал остатки хлеба птицам. Вскоре крошки закончились и птицы разлетелись. — Раз сегодня день откровений, — Геральт вдруг подтянул ноги, пересел напротив Лютика и слегка хищно, лукаво улыбнулся, сверкнув пронзительным взглядом, который заставил барда замереть на месте и даже на миг задержать дыхание. — Кажется, я знаю еще один твой секрет, который ты давно скрываешь. Лютик потерял дар речи и почувствовал, как резко стало холодно, а затем жарко, часто заморгал, а затем медленно отставил лютню в сторону, ведь ладони мгновенно вспотели, а пальцы задрожали. Суматошно перебирая скачущие, словно бешеные зайцы, мысли, он вновь осмелился взглянуть в глаза ведьмака, и увидел в них дьявольские искорки, а на губах заметил едва уловимую теплую улыбку, отчего совсем испугался. — Интересно, почему ты так боишься об этом рассказать? — спросил Геральт, чуть пододвигаясь ближе. Так, словно хотел обрубить возможные пути побега. — Думаешь, я изменю к тебе отношение? Лютик оказался настолько ошарашен прямым вопросом, что просто рассеянно кивнул, ощущая себя будто бы в каком-то странном сне. Кажется снился такой ему однажды под утро, а потом он очнулся в поту и с железным стояком. Или не однажды… — Я — ведьмак, Лютик, — продолжил Геральт, не отпуская его своим цепким взглядом. — Существо, противное природе, искусственно выведенное, которому каждый третий плюет вслед, а каждый второй за глаза зовет «выродком». Какое мне дело до того, что ты на четверть эльф? «На четверть эльф…» — Лютик замер, моргнул и громко выдохнул, вмиг успокоившись, незаметно обтер руки о штаны и вновь взял лютню, где-то в глубине души желая треснуть ей Геральта по башке, хорошенечко так, а затем еще и себя заодно. И после уже — будь, что будет, пусть даже придется учиться играть на пиле. «На четверть эльф. Всего-то!» Вот что-что, а это он своим секретом не считал. Даже и не вспоминал почти. Ему и самому не было дела особого до клятой генеалогии. Секрет-то был материн, и де Леттенхоф старший, его отец не по крови, но по жизни, знать о досадной случайности не должен, вот Лютик и не распространялся, что зачал его некий полуэльф, видите-ли. А любимую мадрэ свою осуждать и обсуждать он бы стал в последнюю очередь. В детстве-то проблем не наблюдалось, но когда Юлиан немного подрос — разговоры среди слуг пошли, подслушав которые, он первый у маменьки поинтересовался и получил честный ответ, после которого поскорей уехал из родного дома учиться, чтобы лишний раз отцу глаза не мозолить, а потом забегал поздороваться, только когда по пути было. А де Леттенхоф старший, если что и подозревал, молчал рыбою, чтобы собственную репутацию в зеркале не портить метафорическими рогами, и подобный расклад всех участников совершенно устраивал. — Не только мой это секрет, Геральт, чтобы запросто им делиться. Впрочем, интересно, как ты догадался? — спросил Лютик из чистого любопытства. — Честно скажу, — Геральт отклонился и потер щетину, — такая мысль мне и в голову не приходила до недавнего времени, но ты сам меня на нее натолкнул. Когда на квартал краснолюдов напали, ты испугался, что и тебя бить станут за компанию, и в панике закричал, что, мол, похож на эльфа. В тот миг я отмахнулся, посчитав бредом, но потом призадумался. И сделал вывод, что да, ты немного похож, и правда. Худой, гибкий, да и стареешь медленнее, чем другие мужики, еще и посимпатичнее многих будешь, — Лютик смутился и вновь застыл, как кролик. Геральт будто решил до удара его сегодня довести. — К тому же волосы сам на манер seidhe укладываешь. Но у полуэльфа уши бы острые остались, — ведьмак вдруг потянулся к его лицу и отодвинул светлую волнистую прядь, легко коснувшись пальцами края уха. Лютик непроизвольно вздрогнул, молясь про себя не покраснеть, как юная девица, а Геральт невозмутимо продолжил: — А еще глаза дикие и зубы без клыков, может. А ты, все-таки, совсем как человек выглядишь, значит эльфийской крови в тебе на четверть или того меньше. — Браво, Геральт! — Лютик, чуточку нервно поправил волосы обратно. — Какая дедукция. — Хреновая дедукция, — как-то горько хмыкнул Геральт в ответ. — Существует теория у одного ученого, который в древнем дерьме копается, что мы все от одного предка произошли. Люди, эльфы, краснолюды, да и низушки с гномами, а значит братья по крови, хоть и очень дальние. И знаешь, я почему-то хочу ему верить. — И я хочу, — вздохнул Лютик. — Только жаль, что твоего дерьмового ученого слушать никто не будет. — Не будет, — согласился Геральт и залпом допил остатки эля. — Никто…Глава 2
26 июля 2020 г. в 11:41
Обнаружив пропажу Цири, Геральт страшно негодовал, но не долго. Лютик решил сдержать свое обещание и «спасти» сбежавшее из-под опеки дитятко от гнева праведного, поэтому применил все свое богатое красноречие, на которое только способен был после хорошей пьянки. Ему повезло — после вчерашнего эля Геральта явно тоже мучило похмелье, и долго слушать словесные излияния барда на голодный желудок он попросту оказался не в силах.
— Ладно, пусть гуляет, — Геральт вздохнул и махнул рукой. — Не поедем за ней. В Каэр Морхене сейчас никого нет. Весна на дворе же.
«И точно весна, — мечтательно вздохнул Лютик, подперев рукой подбородок. — Вот отчего на сердце так легко! Надо сочинить новую песню. Что-нибудь жизнеутверждающее. Ведь все любят весну, даже такие угрюмые страдальцы, как ведьмаки».
—…Только Эскель будет, если ей повезет, — продолжал тем временем Геральт, нарезая им на завтрак очерствевший уже хлеб в довесок к вареным яйцам. — Он теперь вместо Весемира за крепостью присматривает. Наверняка устроит ей веселые повторные тренировки, чтобы не расслаблялась. А то она, соплячка, думает, что теперь, после того, как Эмгыр и остальные за ней не охотятся, уже ничего не страшно. Вот увидишь, наполучает там тумаков от маятника и приползет потом к нам обратно отдыхать.
— Конечно, она скоро вернется! — поддакнул Лютик, а затем принялся за нехитрый завтрак, который ведьмак собрал из того съестного, что осталось на утро.
В печальный прогноз Геральта бард совсем не поверил, но разубеждать его не торопился. В Цири явно играла молодая кровь, жаждущая свободы, новых приключений, ярких впечатлений и, быть может, даже любви. Ее коварных сетей, по опыту Лютика, еще никому избежать не удалось.
«А некоторые, — он мельком бросил укоризненный взгляд на Геральта, — сами заковали себя в любовные кандалы, чтобы добровольно в них сидеть и благородно страдать».
О мыслях и догадках своих бард, разумеется, умолчал. Во избежание, так сказать. Цири, как он предположил, бросила попытки вытащить своего упертого папаню-неожиданность из леса и собиралась найти себе компанию, чтобы ведьмачить вместе, путешествуя и развлекаясь охотой, за тем и отправилась в Каэр Морхен — выведать, кто из ведьмаков куда пошел. Не очень-то безопасное занятие, но девчонка прожила одна, лишившись магии, во время войны больше года и выжила. Лютик в нее верил, как всегда верил в Геральта, когда их пути на время расходились.
— Знаешь, Лютик… — Геральт вдруг посмотрел ему прямо в глаза. — Ты, наверное, и сам задумался почему я здесь сижу, как отшельник?
Лютик невольно поперхнулся куском хлеба после столь быстрого перехода на другую тему и сильно закашлялся. Геральт похлопал его по спине.
— А вот и нет. Я сразу понял, что домоводство у тебя теперь в крови, глубоко в самом сердце. Крестьянская доля буквально пронзила тебя насквозь в прошлом году своим трехзубым жезлом, — высокопарно пошутил бард, смахнув слезы, выступившие на глазах, а затем, желая прочистить горло, жадно хлебнул молока из кувшина, увы, скисшего. — Буэ! Моча конская! Фу!
Геральт молчал пока Лютик театрально отплевывался, бурно выражая свое негодование.
— Так о чем мы?
— Устал я, — спустя некоторое время признался ведьмак, чуть отвернулся и, откинувшись на стенку, уставился в мутное окошко. В стеклянном взгляде отражалось нечто такое, от чего беззаботная улыбка Лютика вмиг слетела с губ. Разговор явно назревал серьезный.
— От чего?
— Да от кучи всего. После своей неудавшейся смерти я вдруг понял, как налажал в жизни. Я ведь не любил Йеннифер до той истории с джинном, — Геральт слегка повел бровью, будто от боли. Лютик замер, напрягся, как натянутая струна, опасаясь спугнуть миг редкой откровенности. — Я ей восхищался, да, был заинтригован, очарован и до одурения хотел обладать, но не любил… Не чувствовал того, что должен был, поэтому все у нас наперекосяк и пошло с самого начала, ведь я единолично решил за обоих. Потом, со временем, мы и вправду друг друга полюбили, и я бы от этого никогда не отказался, но кто ныне скажет: отдала бы она всю себя, не будь того, во что я ее ввязал? — желтые глаза вдруг обожгли Лютика глубокой неприкрытой тоской и сожалением. — Я со своими желаниями грубо вклинился в ее мирную жизнь и в итоге, кирпичик за кирпичиком, разрушил до основания. Выходит зря она меня спасла. Не достоин я сейчас здесь сидеть, а вот она — достойна.
Лютик сглотнул и промолчал, судорожно перебирая кончиками пальцев зубчики вилки, первой попавшейся под руку пока осторожно подбирал слова в ответ, но Геральт еще не закончил.
— А знаешь, что самое паршивое, Лютик? Теперь-то я ни в чем уже не уверен. Ушло как будто что-то из меня, пропало, развеялось после ее смерти, и я сейчас и сам не знаю, сумел ли я поймать однажды звезду или только увидел ее отражение в пруду?..
После такого финала Лютик уже не мог смолчать. «Все-таки самые жуткие чудовища в мире водятся именно у таких вот ведьмаков в башке».
— Во-первых, дурень, хватит себя поедом есть, за то что ты ей жизнь когда-то спас. Во-вторых, ничего ты не испортил, — Лютик для убедительности даже хлопнул ладонью по столу. — Взбаламутил серый порядок ее «мирных» дней, как ты выразился, этого не отнять. Я почему-то уверен, что до встречи с тобой будни ее один от другого не отличались, а потом вдруг отличаться стали, и Йенне, которая порой той еще курвой была, не спорь, потеря контроля жутко не понравилась. Но не думай, что она не была с тобой счастлива. Нет, Геральт, не переживай и не кори себя, именно ты сделал ее счастливой. Твое дитя-неожиданность стало и ее ребенком, которого она так желала. А Цири чувствовала ее искренность, ее любовь, так что считай — все совсем не напрасно было. А остальное? Так ли важно, что именно окрасило светом твои прошедшие годы, ведь сам свет был настоящий. Настоящий для вас обоих… Да и для Цири. Да даже для меня. Не одну балладу я успел написать о Белом волке и прекрасной чародейке. Прошли чувства? Так ничто не вечно под луною, как…
Лютик говорил и говорил, а Геральт молча слушал, а потом просто сказал: — Спасибо.
И слабо, но улыбнулся, будто наконец сумев себя простить, словно на сердце его полегчало и даже взгляд золотых глаз посветлел. Знал бы Лютик, как Геральт себя мучает, то давно бы уже прискакал, давно бы помог разобрать чужие опилки в башке, но слишком упорно возился со своими, видимо. А опилок таких за долгие годы накопилось на целый костер, и когда тот вспыхнет неизвестно, ведь и одной неудачной искры достаточно, чтобы сгорела их дружба, будто той и не было, оставив пепел разочарования.
О чужих чувствах Лютик мог рассуждать вечно, а о своих, да еще и о таких неоднозначных, боялся даже кому намекнуть, страшился реакции Геральта, не хотел потерять то хорошее, что между ними есть. Лютик, честно говоря, уже давно смирился, что кроме теплой дружбы ему рассчитывать совершенно не на что. Жил дальше, вдоволь предавался мимолетным страстям, желая притушить новой яркой вспышкой эмоций старый, вечно тлеющий, но никогда не угасающий уголек, и даже почти не переживал о неосуществимом. Но когда вдруг увидел Геральта в луже крови, ловящего последние вздохи, то с горькой досадой осознал, насколько сожалеет, что не был до конца искренен. А потом кошмар закончился, и Лютик рад был его поскорей забыть со всеми треклятыми сожалениями об упущенных шансах. Ведь сети любовные для него уже давно превратились в крылья, на которых он постоянно парит над пропастью. Ведь страдания порой — тоже сильное топливо, как и мечты… И ничего не нужно менять. Геральт жив, рядом, а значит, все хорошо и так.