Легко на сердце

      На улице дул приятный летний ветерок, шумно перебирая листья берез, невесомо пошатывая редкие тоненькие осинки, прячась в высоких кронах старых елей и сосен и играючи сбрасывая вниз прошлогодние иголки. Начало июня радовало необычайной теплотой, почти июльской жарой. Ливни, если и нарушали череду солнечных дней, то лишь, чтобы незаметно напитать живительной влагой иссушенные корни и поникшие травы. Затем темные облака мигом рассеивались, оставляя в напоминание о себе только приятную свежесть и чистую зелень, покрытую блестящей россыпью капель, бриллиантами искрящихся под косыми лучами света.       Выбежав во двор, Геральт замедлил шаг, остановился на краю поляны, до боли сжав рукой преградившую путь ветку, и решил не спешить вслед за Лютиком. В воздухе витал четкий аромат возбуждения, невидимым шлейфом тянулся по пятам за бардом. Крепкий запах разгоряченного тела, пота, сильного желания от которого вскипала кровь в венах, мысли разбредались, а где-то глубоко внутри проснулось нечто древнее, почти неуправляемое. Геральт даже побоялся вдохнуть глубже, проклиная свой чуткий нюх, от такого откровенного живого аромата его сильно вело, кружило голову, почти мутнело перед глазами, ведь и он сам недавно нехило возбудился. Член под плотной тканью штанов затвердел, болезненно пульсируя, прижавшись к животу.       Чертова Трисс! Так раздраконить их обоих и просто испариться.       Геральта охватил какой-то нездоровый хищный азарт, предвкушение игры. Редко он чувствовал нечто подобное. Не позволял себе лишнюю свободу, слабость, блажь, но видимо потерял контроль, слишком увлекся фантазиями сегодня. И если сейчас побежит вслед за Лютиком, то просто догонит и поймает его где-нибудь в лесу, схапает прямо на бегу в объятия, а потом не сумеет сдержаться — прижмет спиной к грубой шершавой коре, сомнет в руках, поцелует… Нет. Оближет полностью, как изголодавшийся зверь, каждый кусочек прекрасного тела и заставит кончить одними лишь своими губами. А потом взмокшего и расслабленного разложит прямо там, на колючих сосновых иголках, шишках и острых ветках, среди кучи жуков и муравьев, и, заткнув рот жадным поцелуем, чтобы не слушать никаких возражений, возьмет прямо так, без подготовки, без смазки, на слюну… Не сможет удержаться, будет уже не в силах остановиться.       Да… Пожалуй Лютик впоследствии ни капли не оценит подобный животный порыв. Уедет сразу же, сочтя его тем еще уродом, и будет прав, а значит, нужно успокоиться, спустить пар и выкинуть из головы плотоядные мысли. Темная лесная чаща с лопухами — это далеко не горячая купальня и не мягкая кованая кровать, о которых сейчас так явно мечтает бард.       Проклятье!       Геральт глубоко вздохнул одним лишь ртом, а затем медленно протяжно выдохнул через нос, желая слегка перевести дух. Блуждающий взгляд вдруг упал на старые чурбаки, сваленные неряшливой кучей под навесом.       Точно! Немного поколоть дрова — отличное занятие для успокоения. Он взял топор, поленце, а затем подкинул его высоко в воздух, плавно замахнулся и неуловимым движением разрубил дерево на две части прямо в полете. Примерился. Хорошо пошло, поэтому за несколько минут ведьмак бодро расправился с парой десятков пеньков, наколов поленьев с запасом на будущее. Смотрелось зрелище со стороны наверняка эффектно, жаль оценить оказалось некому. К тому же пришлось затем долго собирать сырые головешки, разлетевшиеся по всему двору. Но зато стало полегче: в штанах уже не было так тесно. А потом мысли Геральта и вовсе переключились на бытовые нужды, и он вспомнил наконец, что нужно распрячь деревенских лошадей. Коняги сильно умотались после путешествия до шахты. Стоило напоить их и покормить.       Да и Лютику он не нянька, в конце-то концов. Хочет купаться в холодной воде — пусть купается. Вот еще, следить за ним. До сорока ведь дожил как-то… Котий сын.       Сделав дела, ведьмак успел полностью вернуть себе душевное равновесие, а вот бард так и не возвратился. Геральт слегка забеспокоился и решил проверить: не случилось ли чего? Хищных тварей в лесу больше нет, но вот волки, медведи и рыси, да и люди нехорошие вполне могли забрести, поэтому он бегом поспешил по исхоженной тропинке к реке.       Бурый скалистый глинистый берег, густо заросший корявыми разлапистыми сосенками и ползучим кустарником, заканчивался резким обрывом. Лютик явно спустился к воде коротким путем, прямиком по крутому склону, цепляясь за выступающие тугими веревками старые обветренные корни деревьев. Геральт повторил его путь и быстро оказался на плато, состоящем из хаотичного нагромождения широких валунов, усеивающих спуск к воде.       Бирюзовая река гремела на дальних порогах и блестела под солнцем, танцующие на волнах яркие блики почти больно слепили глаза. Вдали, над синеватым горным хребтом, подернутым сизой дымкой, у самой кромки горизонта медленно собиралась стая темно-серых туч. Вечером точно грянет ливень, но пока бездонную лазурь над головой не портило даже светлое облачко.       Лютик оказался в полном порядке, и беззаботно загорал, томно нежился на солнышке, развалившись голышом на теплом гладком камне возле воды. Купаться он таки не полез, хотя успел вымыть голову и прополоскать одежду, бросив ее просыхать на скалах неподалеку. Температура воды еще не располагала к такого рода увеселениям. Купание в начале июня — удовольствие не для простых людей. Остатки талого снега стекали с гор, щедро пополняя речное русло истинно зимней прохладой.       В горле вдруг отчего-то пересохло, на миг перехватило дыхание, когда Геральт окинул взглядом широкую спину и подтянутые округлые ягодицы Лютика. Бард так соблазнительно и красиво лежал на животе, чуть согнув одну ногу в колене и дремал, прикрыв глаза, положив голову на согнутые руки. До одурения прекрасен в каждой детали, хоть статую с него лепи.       Геральт тяжело сглотнул и вновь почувствовал возбуждение, с трудом заставив себя перестать любоваться, и наконец сдвинулся с места, но взглядом обнаженную фигуру ни на миг не отпускал, желая навечно запомнить этот красочный день, как наяву.       Влажные чистые волосы Лютика потемнели и волнами разметались по плечам и по камню. Горячий, разморенный солнцем, сонный и расслабленный… Он казался таким нежным и гладким, без единого шрама, который бы портил золотистую бархатную кожу. Кончики пальцев закололо от одного лишь желания ощутить теплоту его тела, огладить гибкий стан своими руками, смять упругие ягодицы…       Черт!       Геральт, ловко и тихо перескакивая с одной каменной глыбы на другую, спешно добрался до берега, на ходу дергая завязки и стягивая с себя рубаху, а затем сбросил сапоги и избавился от штанов сразу вместе с короткими подштанниками.       Нужно срочно окунуться, пока Лютик не проснулся. Иначе высок шанс не удержаться и разбудить барда совсем неожиданным способом. Уж очень тот выразительно лежал. И соблазнительно.       Провокационно.       Так и хотелось подкрасться и прилечь сверху, очертить языком краешек уха, выглянувшего из-под волос, приласкать шею на загривке, спуститься по спине, лаская губами кожу вдоль позвоночника до самого копчика, а затем нежно размять ладонями гибкие плечи, гладкую спину, требовательно сдавить ладонями бедра, зажав член между упругих ягодиц, потереться им в ложбинке, а потом…       Геральт с разбега прыгнул со скалистого берега и с громким плеском погрузился прямиком в ледяную воду, скрывшись с головой. Со всех сторон его тотчас окутал обжигающий морозный холод, пронизал до самых костей. Мышцы болезненно свело, а мысли вмиг прояснились до кристальной чистоты. Сердце заполошно зашлось, бешеного стуча об ребра, толкая кровь в венах быстрее и быстрее, чтобы согреть околевшее тело. Вскоре пульс нормализовался, стало теплее. Вены словно запылали огнем. Ведьмачье тело быстро подстроилось. Купался он часто — с самой ранней весны, едва только снег сошел, и успел закалиться. Привык.       — Геральт?! — услышав всплеск, Лютик наконец проснулся и сейчас внимательно глядел на него, лежа на камне и опираясь подбородком на ладони. — Ты тот еще шпик, я даже не заметил, как ты пришел. Чего застрял? Я было решил — ты передумал.       — Распрягал лошадей, — ответил Геральт, вытирая лицо от воды. — Им тоже стоит немного отдохнуть, как думаешь?       — Думаю… тебе стоит взять мое мыло, — Лютик с нагловатой ухмылочкой протянул ему банку. — Я же обещал.       Геральт, борясь с сильным течением и аккуратно ступая по скользкому каменистому дну реки, подошел ближе к скале, где устроил себе уютное лежбище Лютик. Вода у берега доходила до пояса.       — Я так плохо пахну?       — Не-е-ет, не бузи, просто у тебя все волосы в грязи. О, в рифму вышло, ха-ха! — рассмеялся Лютик. — Стой, ты… ты что… заплел косы? — вдруг спросил он, подползая на локтях ближе к краю камня.       «Так старался, а он только сейчас заметил. Ну, надо же!» — мысленно возмутился Геральт.       — Ты… догадывался или знал, что Трисс заглянет? — прищурившись поинтересовался бард. — Даже бороду сбрил, а зря. Тебе она шла.       — А ты отпустил усы, а сейчас лето на дворе, — хмыкнул в ответ Геральт, повернувшись к нему спиной. — Обычно ты только зимой губы греешь. И отчего такие перемены?       — Вопросом на вопрос некультурно отвечать, что б ты знал.       — Захотелось, — чуть смущенно отрезал Геральт. — Трисс тут не причем.       — Вот и мне просто захотелось! Перемен порой требуют не только наши сердца, но и наша морда лица, как говорится, — Лютик перевернулся, лег полубоком, подперев голову рукой и начал насвистывать какую-то мелодию, глядя на безоблачное небо и постукивая в такт пальцами по камню.       Геральт откупорил крышку с керамической банки и глубоко вдохнул густой аромат мыльной пасты. Черт возьми! Перед глазами помутнело, его снова чуток повело. Если он вымоет этой смесью голову, то будет пахнуть, как Лютик… Нет. Будет пахнуть Лютиком. Сильно, насыщенно, долго. Аромат буквально впитается в волосы, кожу и будет окружать его повсюду с утра и до вечера. Впрочем… Это даже заманчиво. Лютик пах сладко, уютно… терпко, вкусно, как вино, и теплое дерево, нагретое солнцем, и лес после грозы… Да. Он совсем не против постоянно чувствовать его рядом, даже если и всего лишь запах.       Геральт щедро зачерпнул густую смесь и поставил банку обратно на камень, затем растер пасту между ладонями, плеснул чуток воды и начал намыливать голову. Пена пошла сразу. Густая, душистая и обильная, отчего навязчиво лезла в глаза, стекала по телу, улетала кусками, уносясь вдаль вместе с течением.       Геральт медленно намылил тело до пупка полностью, а затем продолжил водить по себе руками, скользить пальцами, натирая кожу все сильнее и сильнее, втайне сходя с ума от насыщенного запаха Лютика, и даже на минутку представил, что это вовсе не его, а ладони любимого барда нежно ласкают плечи, гладят бока, плоский живот, грудь, задевают соски, массируют шею, голову, распутывают волосы…       Мелодичный свист вдруг умолк. Геральт разочаровано замер.       — Ты там снова уснул, Лютик? — с закрытыми глазами поинтересовался он, а затем продолжил скрести кожу головы. Правда уже без особого удовольствия.       — Надоело свистеть. Хочешь спою? Только лютни нет.       — Ничего. Давай так.       — У меня много песен. Какую ты любишь больше всего, какую хочешь услышать?       Последние «весенние» творения Лютика Геральту нравились безоговорочно все, поэтому он бездумно отмахнулся:       — Мне без разницы.       И тем самым совершил непоправимую ошибку.       — Без разницы?! — взвился Лютик. — Ну хор-р-рошо. Кхе-кхе… Однажды скромный бард, покинув свой причал, отправился в путь и Ведьмака повстречал…       «Вот, курва! — мысленно выругался Геральт, и не только от того, что мыльная пена вдруг сильно защипала глаза. — Именно, блин, ее выбрал! Клятую монету, которая уже костью поперек горла. Из всего своего богатого репертуара?! Да чем я заслужил-то в этот раз?!»       Геральт сжал зубы покрепче и нехотя слушал, нервно пытаясь с закрытыми глазами расплести одну из косичек. Выходило плохо. Наверное, еще и оттого, что пальцы затряслись от бешенства. Как же ему за долгие годы опостылела эта песня!       «Монеты чеканные, знаете ли, разные бывают. Нет, что бы поконкретнее как-то. Золото приплести там хоть что-ли. Кроны, дублоны… Может, польза была бы какая за полученные страдания? Платили, авось, бы побольше».       —…Когда злобный бес стоял надо мной, то Геральт воскликнул: — «Эй братец, постой!»…       Нет. Без отвлекающего бренчания лютни чеканная звучала словно еще ужаснее. Невозможно было больше это терпеть.       —…Ведьмаку заплатите…       Геральт набрал в легкие побольше воздуха и нырнул. Голос Лютика приутих, под плотной толщей воды слова уже не слышались, но глухой звук по-прежнему мелодично расплывался. Бард продолжал завывать.       — Мумуму мумумуму муму…       Ведьмак мог надолго задерживать дыхание. Уже очень давно освоил столь полезный навык. Лег на дно, крепко зацепившись руками за выступающие камни, чтобы течением не сносило, и решил просто переждать сие ужасное и невыносимое испытание песней веселой.       Перетерпеть. На дне, да.       Но не прошло и пары минут, как мычание затихло, и к нему в воду с криком спрыгнул Лютик. Геральт тут же вынырнул, схватив обезумевшего барда за плечи.       — Ты чего? Сдурел? Зачем в воду полез?       — Тебя спасать, морда волчиная! — гневно воскликнул Лютик, отплевываясь от воды. — Боги, как холодно-то! Я решил, что ты это… ну… тонешь. Сердце у тебя прихватило, — он обиженно ударил его кулаком по груди, а потом вдруг запрыгал на одной ноге, клещом вцепившись в плечо. — А-а-а! Пальцы свело! Как больно. Ох! Отпустило. Ох, снова… А-а-а! Нет, вроде прошло. Водица просто ледяная, курвина матушка! Как ты только не мерзнешь?       — Я ведьмак, Лютик. Умею контролировать сердцебиение и с ранней весны тут моюсь. И еще не настолько стар, чтобы скопытиться от сердечного приступа во время купания.       — Тебе уже под с-с-сотню. Или с-с-к-колько там? — стуча зубами, буркнул Лютик.       — Меньше. Неважно. На ведьмаков человеческие возрастные условности не распространяются.       — А на ведь-дь-дьмаков, которым с-с-сердце недавно нас-с-сквозь продырявили вилами?!       — Вылазь, давай. Зубы вон чечетку бьют, весь дрожишь, — недовольно высказал Геральт, хмуро глянув на Лютика, зябко бултыхающегося вокруг него в воде.       Не хватало еще, чтобы тот и вправду считал его слишком старым и больным для себя. Замечательное открытие дня, ничего не скажешь… Да они, черт возьми, выглядели примерно на один возраст! Максимум лет десять разницы. А еще он давно уже здоров как бык, даже здоровее.       Какого хрена вообще?!       Геральт все-таки не удержался и внезапно схватил Лютика из-за спины и прижал к себе, от души пощекотав за голые бока. Тот от неожиданности завопил, как юная порося, а затем стремительно вырвался и еще раз ушел с головой под воду, пока убегал.       Геральт громко рассмеялся. Ну, хоть чем-то себя побаловал за весь день, а то сплошной облом, «так нельзя» и «не по плану».       Лютик всплыл, громко отплевался от воды и бодро выкарабкался на берег, красиво сверкнув напоследок своим мокрым круглым задом, а затем, уже оказавшись на теплом камне, кинул ему из-за плеча странный пристальный взгляд, пока растирал руками озябшие плечи. Геральт решил, что тот злится.       А вот не надо было монету петь и считать его старым. Сам виноват. Впрочем, закаляться для здоровья полезно.

-Х-

      Вечером оказалось — Геральт горько ошибался.       Лютик заболел. Сильно.       Началось все, казалось бы, безобидно. Уже на обратной дороге домой от реки бард стал легонько кхыкать, но в остальном чувствовал себя нормально. Даже отказался выпить горячего чая с малиной, чтобы согреться, вместо этого залившись кружкой горького псевдо-туссентского вина. Не помогло, разумеется.       К позднему вечеру он уже заходился сильным кашлем, жутко хрипел, держался за горло, которое наверняка разрывало от боли, валяясь без сил на тюфяке, и жаловался, что скоро умрет, потеряет голос и больше не сможет петь…       Геральт грубо велел Лютику поскорей заткнуться, беречь связки и потрогал мокрый от пота лоб. Слишком горячий, яичницу можно жарить. Температура подскочила буквально на глазах.       — Хватит. Ты не умрешь, понял? — твердо сказал Геральт, внутренне разрываясь от желания его крепко обнять, покачать и успокаивающе погладить по спине. Лютик выглядел неимоверно несчастным. — Успокойся, лежи молча. Я схожу за травами. Потерпи.       Во время болезни Лютик из сорокалетнего мужика мгновенно превратился в пятилетнего, или даже в двухлетнего. Капризничал, отказываясь от горького лечебного пития, хныкал от боли в горле, а в краешках глаз блестели невыплаканные слезы. Геральту впору бы снисходительно посмеиваться про себя и умиляться, но вместо этого неожиданно стало страшно. Вдруг Лютик и вправду потеряет голос? Лишиться возможности петь — слишком большой удар для того, кто целую жизнь посвятил этому, для того, кто сроднился с музыкой настолько прочно, что не сможет существовать иначе. Потухнет, как свеча без фитиля. Нельзя подобного допустить!       Геральта с головой накрыло желание поскорей сделать все возможное, чтобы Лютику стало легче. Хотелось крепко обнять его и одним махом избавить от боли и страданий, разделить их, или вовсе забрать себе. Геральт даже и не думал, что его когда-нибудь так сильно припечатает стремлением позаботится о ком-либо, кроме Цири. Йеннифер ни разу не болела и даже после пыток выглядела сильной, гордой, несломленной. А Лютик… казался таким уязвимым и беззащитным сейчас, будто без помощи и правда долго не протянет.       «Чушь, конечно. Он прочнее, чем кажется», — пытался успокоить себя Геральт, но сам до конца не верил. В глубине души острым шипом больно покалывал страх. Растерянность и опасение навсегда потерять любимого…       Раньше он так не боялся. Но смерть Йеннифер, видимо, изменила слишком многое. Теперь он даже чувствовал иначе, до одури страшился повторения того, что испытал год назад. С Лютиком их крепко связал не джинн, а простое стечение обстоятельств, банальная случайность, подобная тому, как в зыбучем песке сталкиваются две крохотные песчинки и дальше текут рядом, так и не покидая друг друга слишком надолго. Невидимая, воображаемая нить, годами тянущаяся между ними, теперь казалась ему даже прочнее, чем любая магическая привязанность. Неизвестно насколько сильно его занесет в очередную пучину страдания и самобичевания, если она внезапно оборвется…       Геральт спешно подбросил поленьев в печь, схватил корзину и выскочил на улицу, быстро прикрыв за собой дверь, чтобы тепло не выходило. С серого неба стремительно падали холодные потоки капель, превращая лес в непроходимое болото. Ливень, который он предчувствовал еще с утра, заявился точно в срок.       Успокаивало одно — в радиусе буквально ста шагов росло столько лечебных растений, что времени на поиски тратить совсем не пришлось. Еще сапоги не успели полностью промокнуть, как Геральт успел вернуться домой с полной корзиной полезных трав, чтобы приготовить разные отвары и полоскания. Набрал свежего шалфея, ромашку, крапиву, календулу, череду, душицу, зверобой, полынь, листья брусники, кору дуба, бузину и даже неожиданно отыскал одинокий белый цвет тысячелистника, которому вообще-то не место посреди чащи.       Лютик, будучи весь в поту, заходился сильным кашлем в горячечной полудреме. Геральт опустился рядом с ним на колени, приложив холодную руку к пылающему лбу. Лютик судорожно вздохнул, отчаянно-несчастно посмотрев ему в глаза, и со стоном сел, хрипло попросив воды. Геральт тотчас сунул в руки больного теплое питье из листьев малины с медом, а затем разобрал корзину и организовал пару лечебных отваров: один — от боли в горле, второй — для облегчения кашля. Сполоснул стебли, цветы и листья, измельчил, а затем залил кипятком, дав поостыть и настояться.       Все это время Лютик продолжал страшно закашливаться. За окном раскатисто гремел гром и ярко сверкали молнии, казалось совсем близко. Гроза и не думала утихать, а лишь больше распалялась. В такую гадкую погоду искать помощи у деревенской знахарки не получится, и если народные средства не помогут — останется надеяться только на ведьмачьи эликсиры. Но подобные эксперименты Геральт решил оставить на крайний случай, только если Лютику станет совсем худо.       Вскоре отвар настоялся и Геральт уговорил Лютика выпить хоть немного. Тот кривился, морщился, но пил. На лице читалась крайняя степень боли, пока он заставлял себя глотать.       Вечер постепенно перетек в ночь. Лютик продолжал кашлять и не мог уснуть. Температура не снижалась. Геральт против воли укутал барда двумя одеялами, чтобы дать пропотеть, и спустя время напоил уже другим горячим отваром, а затем дал третью кружку трав — прополоскать горло.       Лютик оказался полностью измучен: глухо стонал, кашлял, метался из стороны в сторону на лежанке и от жара все время пытался раскрыться. Геральт сидел рядом, обнимал барда, укутывая того снова и постоянно протирая взмокший лоб влажной тряпкой.       В очередной раз положив руку на лоб Геральт вдруг понял, что жар лишь усилился. Лютик что-то бессвязно шептал, наверное уже в бреду, хрипло кашлял, задыхаясь и судорожно хватая пересохшими губами воздух. На это было тяжело смотреть, сердце разрывалось в груди от вида этих сухих губ, ярко-малинового нездорового румянца на щеках, быстро пульсирующей венки на виске.       Геральт резко скинул одеяла. Нужно было срочно сбить температуру, иначе он просто спечется.       — Лютик. Лютик, Лютик… — позвал он, нежно взяв голову барда в свои ладони, погладил горячие щеки, лоб, убрал с глаз мокрые спутанные волосы.       — Геральт? — Лютик, к счастью, пришел в себя, посмотрев на него мутным расфокусированным взглядом.       — У тебя сильный жар. Давай снимай все. Перепотел уже. Тебе надо остыть.       Геральт помог обессиленному Лютику стянуть с себя промокшие насквозь от пота рубаху и штаны, и тот сразу рухнул обратно на тюфяк, оставшись валяться на нем в одних подштанниках. Его начало сильно морозить и колотить, зубы застучали, кожа покрылась мурашками, и он вновь неловко закутался в мокрое одеяло. Геральт поднес прямо к губам Лютика еще стакан лекарственного отвара, заставив выпить весь, а затем выжал тряпку, намочил ее холодной водой и, требовательно выпутав сопротивляющегося Лютика из уютного кокона, вновь принялся обтирать горячее, как угли, тело. Тот жалобно хныкал, уворачивался и хрипло шептал, что ему очень холодно. Просил прекратить, а вскоре вовсе начал бредить: звал его по имени и хотел рассказать якобы нечто важное, но постоянно сбивался с мысли, бормотал нелепицу, а затем погонял Пегаса, отмахивался от несуществующих мух и комаров, а после долго просил у кого-то прощения. Геральт так и не расшифровал у кого и за что, хоть и внимательно слушал тихий шепот. Кашлял бард уже реже, но при этом приступы словно стали сильнее, заставляя его сгибаться пополам, почти выхаркивая легкие.       Когда за окном разгорелся рассвет, Геральт вновь вернул Лютика в реальность Аксием, убедил прополоскать горло и напоил питьем с малиной и медом для поддержания сил, а затем просто усыпил знаком Сомн.       «Пусть хоть немного спокойно поспит и восстановится».       Через пару часов постоянных обтираний высокая температура вдруг спала до приемлемой и ведьмак вздохнул с неимоверным облегчением, позволив и себе ненадолго прикорнуть. Кризис миновал, скоро станет легче.       Геральт так и отключился, устало привалившись к стене бок о бок с Лютиком, которого опять начало морозить. В поисках тепла он во сне прижался к нему покрепче. Неподалеку у остывающей печи свернулись калачиком рядом друг с другом Карасик и Рыська. А за окном крупные капли воды переливались золотыми жемчужинами, украшая проснувшийся лес. Дождь, без остановки моросивший всю ночь, полностью стих. Темные облака расступились, позволив наконец выглянуть теплым лучикам солнца.