Легко на сердце

      Ламберт, нагруженный тремя пинтами эля и большой тарелкой с мясом и разной снедью, которую он быстро нахватал с главного праздничного стола, умело лавировал сквозь толпу, умудрившись не пролить ни капли, но в последний момент, уже на финишной прямой, перед его носом, откуда ни возьмись, возник не кто иной, как Геральт. Такие снежно-белые патлы редко у кого встретишь. Выполз-таки из чащи!       — Геральт! — поздоровался Эскель и привстал с лавки, чтобы кратко обнять ведьмака.       — Эскель? — с толикой удивления воскликнул Геральт, похлопав того по спине. — Вот это встреча, какими судьбами?       — С дороги! — рявкнул Ламберт и легонько поддал беловолосого коленом под зад, чтобы тот дал ему поставить еду с выпивкой на стол. — Садись, давай! Чего встал, как баран перед новыми воротами?       — Ламберт! — почти изумленно воскликнул Геральт, усаживаясь наконец за лавку рядом с Эскелем, напротив Лютика. — Не ожидал и тебя здесь увидеть. Удивили вы меня братцы, однако!       — И не тебя одного! — с радостной улыбкой сказал бард, забирая себе одну из кружек пива.       — Эскель уговорил, — поморщившись, сообщил Ламберт. — Совестью моей бесплатно заделался, наглый бес. Совсем заел. Убедил встретиться последний раз втроем, ведь кто знает, когда еще теперь пересечемся? Но сам я б твою рожу еще долго по своей воле не видел.       — Я тоже по тебе скучал, курвин сын, — крепко сжав его предлечье, сказал Геральт. — Спасибо за пиво, кстати.       — А ну лапы убрал, — недовольно буркнул Ламберт, забирая себе пинту обратно. — И не спасибкай напрасно, это я себе принес, Эскелю и моему новому другу, — и на этих словах положил руку Лютику на плечо, хлопнув того по спине пару раз в знак доверия и симпатии, и довольно прихлебнул пивка. Улыбка на лице Геральта слегка померкла, а во взгляде вдруг промелькнуло нечто хищное, отчего Ламберт еще больше обрадовался. Бесить Геральта, в отличие от непробиваемого сухаря Эскеля доставляло огромное, почти непередаваемое удовольствие.       «Надо продолжать в том же духе».       — Бери мое, — тут же сказал Лютик, пододвигая деревянную пинту ближе к Геральту.       «Ах, вот значит как?!»       Ламберт медленно повернулся и с крайним недоумением посмотрел на Лютика. Еще десять минут назад бард бурчал и жаловался, какой Геральт упертый осел, скотина и они вместе славно костерили негодяя, промывая ему косточки под неодобрительные взгляды и угрюмые вздохи Эскеля. А теперь Лютик вдруг взял и его простил?       «Надо же какой отходчивый, мне б таким быть. Но ничего…»       Ламберт решил, что исправит несправедливость и оторвется на Геральте сам вместо мягкосердечного барда, которого тот обидел тем, что не пришел послушать новые песни. А баллады, к слову, хоть и звучали дюже хорошо, но оказались до неприличия сопливы и грустны. Деревенские девки томно вздыхали и украдкой утирали платочками глаза и носы. Геральт как раз любил тоскливые любовные распевы, поэтому чего не пришел на праздник и не уважил друга совсем не понятно.       — Не-не-не, — Ламберт вскинулся и, выцепив пинту из пальцев Геральта, отодвинул ту обратно к Лютику. — Пусть за пивом себе сам идет. Уж не обломится пару шагов пройти!       — Мою забирай, — сказал Эскель, как обычно испортив план мелкой мести извечной дипломатией. — Я еще эту даже наполовину не допил. Потом сходишь, принесешь нам всем еще по одной.       — Конечно, — кивнул Геральт, наконец хлебнув эля, а затем уставился с неприкрытым укором на Ламберта, который так и не отпустил Лютика, пьяно привалившегося к его боку. За пару часов празднования они уже успели хорошенько набраться.       — Эх, Ламберт-Ламберт. Как ты от вредности своей еще по швам не треснул, а?       — Ой-ой! — усмехнулся Ламберт, утирая ладонью пенные пивные усы. — Опять будешь меня своими стишками стращать?       — Какими еще стишками? — тут же поинтересовался Лютик, слегка выпрямившись. — Геральт что… умеет сочинять стихи?       — Еще какие! — подал голос Эскель, улыбнувшись краешками губ, а затем принялся неторопливо объедать жаренную куриную голяшку. Вот кого, в отличие от барда, напоить оказалось нереально. Ламберт правда не сдавался, не терял надежды, когда-нибудь заставить самого серьезного ведьмака ужраться до беспамятства. Очень уж хотелось посмотреть на Эскеля без эмоциональной брони, сотканной из самоконтроля и сдержанности.       — Такая рифма! Один раз услышишь и запомнишь на всю жизнь.       — Ну не тяни! — нетерпеливо похлопав ладонью по столу, потребовал Лютик, искоса поглядывая на Геральта. — Я весь внимание.       Эскель прокашлялся, отложил куриную ножку и с выражением начал цитировать великие герольтовы стихи:       — Ламберт, Ламберт — хрен моржовый. Ламберт, Ламберт — вредный хуй.       Лютик скептически поднял одну бровь и пытливо посмотрел ему в глаза, будто ожидая продолжения, которого ну… не было, как ни крути.       — И это все?! Это что стихи, по-вашему? — так и не дождавшись обещанной рифмы, воскликнул бард, с толикой недоумения поглядев на тройку весело оскалившихся ведьмаков, едва сдерживающих смех. — А-а-а, кажется, я понял, в чем соль! Какой автор, такой и стих, да? Белый, да? Ха-ха!       — А ты сечешь, маэстро! — Ламберт стукнулся своей пинтой о кружку Лютика, заставив пиво выплеснуться через край.       — А то! — развеселился Лютик и, сделав большой глоток, обратился к Геральту: — А мне ты почему стихов не посвящал?       — На твоем месте я бы нисколько не печалился, — шутливо прищурившись, произнес Эскель, отложив обглоданную куриную косточку на тарелку, и взял вторую, а сразу за ней третью.       — У нашего Геральта редкий дар, — добавил Ламберт, снимая руку с плеча Лютика, чтобы ухватить себе тоже куриную лапку, пока еще все не исчезли. — Можно сказать для особых ценителей.       — Ты, пока ничем не заслужил моего памфлета. Но если настаиваешь… Придумаю хоть сейчас, — сказал Геральт, который отчего-то не ел, а только пил и за это время ни разу не отвел от барда внимательного взгляда.       «Вина на череп давит», — решил Ламберт.       — Нет уж, милсдарь поэт, — хохотнул Лютик. — Обойдусь.       — Как выступил? — спросил Геральт.       — Отлично он выступил! — Ламберт панибратски толкнул Лютика локтем. — Девки ему строили глазки, плакали, хлопали, сбивая ладони, и кидали под ноги свои венки. А этот стервец ни один не поднял!       — Так нельзя же, — шепотом сообщил Лютик, бегло поглядев по сторонам. — Венок одной красавицы подымешь, а остальные обидятся. Да и музыка, друг мой, свободна, вольна и принадлежит одновременно всем и никому!       — Надо запомнить, — согласно покивал Ламберт, оценив пафос. — Так и скажу очередной девице, что решит на меня каблучок свой поставить, мол, ведьмак свободен, предан лишь дороге и меч его принадлежит всем и никому!       — То есть Кейре? — подколол его Геральт. — Что-то кроме нее желающих поглазеть на твой меч я особо не видел.       — Просто я своих карт так глупо, как ты, не раскрываю, — парировал Ламберт, растягивая губы в привычной кривоватой ухмылочке. — И не огребаю потом поочередно от каждой. Усек?       — А ты где свой венок раздобыл? — спросил вдруг Лютик у Геральта. — Неужели уже успел кого на сеновал затащить по пути сюда?       Тот будто смутился и сразу же снял рябиновый венок с головы, положив на стол.       — Одна мелкая коза мне подарила. Еще зубы молочные не выпали.       — Да ты чего снял? — заулыбался Лютик. — Я же пошутил.       — Осенние листья так подходили к твоим глазам! — ехидно добавил Ламберт, наслаждаясь необычной реакцией Геральта. — А рябина к губам.       — Вот и забирай, — Геральт плюхнул ему венок на голову. — К твоим зенкам тоже хорошо подходит.       — Эк, красавец! — хохотнул Эскель, который только сейчас добрался до пива. — Добавь рога и будет вылитый фавн. Такой же волосатый козел.       — Все-таки нездоровая у тебя какая-то тяга к рогам, друг мой, — протянул Ламберт, хитро ухмыльнувшись. Кажется, Эскель таки успел чуток захмелеть, ведь потянулся через стол, забрал венок и невозмутимо водрузил его себе макушку, словно ничего странного не сделал, а затем одним махом допил пинту и весело ему подмигнул. Интересненько…       — Почему это? — спросил Лютик, внезапно пристально уставившись на Эскеля, и тоже отхлебнул пива.       — Да любит он суккубов потискать, — с улыбкой сказал Геральт. — Рогатых, хвостатых дев.       — Это, между прочим, был секрет! — Эскель беззлобно толкнул соседа по лавке плечом.       — А Геральт у нас сладкоежка в завязке, — в отместку за Эскеля заявил Ламберт. — Постоянно в детстве воровал варенье у Весемира, и получал потом при всех по заднице.       Геральт кинул ему угрожающий взгляд, а Лютик звонко хохотнул, явно в красках представив описанную картину.       — А первая у Ламберта была клептоманка, — в свою очередь сдал его Геральт. — Украла не только невинность, но и ведьмачий амулет.       — Пфф, слабо. Мог бы и получше! — Ламберт допил пиво, тихо отрыгнул и стукнул дном пустой пинты о стол. — Это вообще не секрет. Я ее быстро нашел, пожурил и вновь позволил себя обокрасть, а потом еще разочек нашел, чтобы опять хорошенечко пожурить напоследок!       Лютик с Эскелем рассмеялись, и даже Геральт улыбнулся, а затем забрал пустые кружки и принес им еще по одной пинте, как и обещал.       — Извини, что с тобой не пошел, — сказал он немного погодя, посмотрев Лютику прямо в глаза, а затем огляделся вокруг. — Не ожидал, что тут будет так… хорошо.       Ламберт резко вскинул брови, чуть не подавившись куском вяленой рыбы, которую пережевывал в этот момент. Да он в первый раз в жизни видел, чтобы Геральт перед кем-то столь быстро извинился. Словами. Вслух. И не по приказке Весемира. Ну, надо же!       — А я тебе о чем весь день вещаю! — гневно выплюнул Лютик. — На Велен никто к тебе не полезет. Не сдался ты никому на равноденствие. Чистый праздник. Радостный, светлый. Принято у людей сельских отпускать сегодня плохие мысли, чтобы будущий год удачным сложился. Верят они, что надо лишь о хорошем думать, и тогда на костре сгорит вся печаль, беда, злоба, которую хочется оставить в прошлом.       Ламберт переглянулся с Эскелем, а затем с хмурым Геральтом, но заставил себя промолчать, не став переубеждать барда. Тому окружающий мир явно казался добрее и краше, чем есть на самом деле. Менестрелей народ обычно любит, те разбавляют тишину серого однообразия будней яркими историями и звучанием своего мелодичного голоса. А вот ведьмаков зовут, только когда совсем худо-черно в жизни становится. Немало дерьма они повидали во время долгих странствий, и поэтому отлично понимали, что пьяная драка могла произойти в любой момент. И плевать дурной башке, поплывшей в алкогольном угаре, Велен или не Велен, чистый или не чистый день. Просто на двух ведьмаков никто из деревенских забулдыг нарываться не станет, если совсем не из ума не выжил, а на трех — так и подавно.       Но, может, оно и к лучшему? Люди, вроде Лютика, с живой верой в прекрасное, не убитой суровым бытом, тоже нужны. Иначе, кто будет стихи и песни слагать красивые? Не они же?.. Результаты словотвотворчества одного конкретного ведьмака они сегодня уже слышали.       — Пойду-ка я отлить! — заявил Ламберт, ни о чем серьезном больше не желая думать, и ушел искать тихое местечко, а когда вернулся, то Геральт с Эскелем обсуждали ситуацию с Каэр Морхеном.       Сам Ламберт зарекся снова возвращаться в пустые промозглые развалины, которые клял с детства. Для зимовки найдутся места и поприятнее. Потеплее, хотя бы. Незачем пустую обветшалую крепость латать и навещать, раз ни Весемира, ни Койона, ни даже Геральта там больше не будет.       — Я разобрал старую лабораторию и арсенал, — рассказывал Эскель. — Хлам повыбрасывал, кое-что себе с Ламбертом забрал, остальное, более-менее годное из запасов, сложил по сундукам, закопал под деревом возле северной стены, завалил камнями. Хотя зачем уж не знаю. Кому оно надо-то сейчас? Мы трое из наших и остались. Но пускай…       — Продать надо было, а выручку поделить! — зло буркнул Ламберт, а затем уже с ухмылкой добавил: — Или Геральту привезти на хранение. Он же теперь на чудовищ больше не ходок, осел пнем и бороду отпустил. Скоро как Весемир кряхтеть начнет и на поясницу жаловаться.       — Я тебе сейчас вдарю так, что ты сам кряхтеть начнешь! — Геральт воинственно расправил плечи, желтые глаза угрожающе блеснули во тьме, отчего Ламберт только шире оскалился. — Я собственноручно дом почти построил и между делом за год столько тварей выкосил, сколько ты обычно только за два набираешь. Так что, кто из нас двоих старый пень — можешь и сам догадаться.       — Не лукавит! — поддакнул ему Лютик. — Я своими глазами видел, как он в мае огроменную многоножку в два счета угрохал. Причем, без помощи эликсиров. Величиной с двух лошадей в холке. Вот такие клешни, жвала, панцирь. Буэ! Гадость, короче. Хотите сами глянуть на неведомую хреновину? Останки еще гниют, мы их в овраг неподалеку от дома свалили.       «Вот же музыкантишка какой хороший, оказывается, — подумал Ламберт, слушая восхищенную болтовню Лютика. — Не дает никак над Геральтом поиздеваться, холера эдакая. В песнях прославляет. Мне б такого друга! А Белый волк хваленый ведь не ценит… не ценит, курва!»       — Какой-нибудь сколопендраморф, — тем временем вынес вердикт Эскель, задумчиво почесывая шрам на щеке. — Но я бы посмотрел на такой большой экземпляр, да и дом твой новый с удовольствием оценю.       — Тогда приглашаю! — расслабившись, произнес Геральт и похлопал Эскеля по плечу. — Завтра утром и поедем. Только придется нам, Лютик, тут заночевать. Лошади по темноте в лесу ноги переломают.       — А я и собирался остаться, — сообщил бард. — Косоглазый Аисни, что бы ты ни говорил, тебя уважает за помощь деревне, и точно найдет для нас пару комнат. Пойду, договорюсь, — резво вскочив с лавки, он вначале пьяно пошатнулся, описав рукой дугу в воздухе, но затем грациозно обрел равновесие и быстро скрылся в сумраке.       Стемнело, но гуляния и не думали заканчиваться. Песни и пляски немного сбавили темпы, движения танцующих стали медленнее и откровеннее. Во тьме костры заполыхали еще сильнее. В небо с громким треском взметались стопы искр, стоило кому-либо кинуть в огонь еловую ветвь. Праздничные столы потихоньку пустели, деревенские разбрелись по всей округе, водили хороводы или гуляли парами. От яркого света и дыма у Ламберта вначале заслезились глаза, а затем его и вовсе потянуло в сон. Громко зевнув, он грубо потер руками лицо в жалкой попытке взбодриться.       — И долго к тебе в чащу тащиться, позволь узнать? — спросил он, прикидывая, успеет ли нормально выспаться или Эскель, зараза, разбудит его чуть свет и заря.       — Если не хочешь — не едь, — сложив руки на груди, недовольно высказался Геральт. — У меня там все цветы на поляне завянут от одного вида твоей кислой рожи.       — Я и правда не хотел мотаться к черту на рога, к комарам на съедение, но теперь просто обязан на это посмотреть! — по привычке огрызнулся Ламберт. — У тебя там еще и леечка есть, небось, как у гномика-садовника? Маленькая такая, чтобы драгоценные цветочки поливать.       — Дождь их поливает, но специально для тебя у меня припасены вилы. Немаленькие. Хочешь?       — Лучше засунь их себе…       Они еще несколько минут привычно препирались и обменивались колкостями, пока не вернулся Лютик. Эскель заявил, что устал и, сняв с головы рябиновый венок, пошел спать.       «Скучный какой!» — Ламберт печально вздохнул, что не везет ему никак узреть воочию дурачества по-настоящему пьяного Эскеля, с трудом нацедил себе последнюю пинту эля из опустевшего бочонка, и одним залпом выпил ту до дна. Затем распрощался с Лютиком, крепко обняв барда напоследок, махнул рукой угрюмому отчего-то Геральту, (хотя, впрочем, тот всегда такой), и тоже поплелся спать, надеясь увидеть прекрасные сны.       При сегодняшнем знакомстве Лютик мимоходом обмолвился, что скоро уезжает в Новиград, а Ламберт, узнав, что им по пути, сам предложил барду поехать туда вместе, рассчитывая рассказать по дороге о своих приключениях и стать новым знаменитым героем баллады.       «Черный Волк. Как звучит!»       Благодаря песням известного менестреля Белому Волку доставалось несправедливо много почета и внимания, считал Ламберт. А ведь он, да и Эскель, были ничем не хуже. Уж скоро Лютик об этом узнает!       Ламберта ежедневно терзала незаживающая, глубокая обида на гадкую жизнь и череду обстоятельств, которые определили его невеселую судьбу. А сегодня к ней добавилась еще и легкая зависть к Геральту, который так удачно напоролся на вилы, что мог теперь позволить себе отдохнуть, выращивать цветочки в саду, и отказаться от тяжкой доли ведьмачества, не чувствуя угрызений совести и не вызывая молчаливого осуждения Эскеля. Но должен же случиться когда-то и на его улице праздник? И Ламберт считал, что знакомство с Лютиком — это и есть желанный шанс прославиться и остаться в памяти веков несгибаемым воякой, опорой для простого люда и борцом с самыми страшными чудищами, которых только свет носит. Поэтому широко улыбался, заваливаясь спать, с надеждой обратившись мыслями в желанное светлое будущее, где он успешен, знаменит и может беспрекословно требовать за заказ любую сумму, которую только пожелает. Ведь Лютик после некоторого раздумья все-таки согласился отправиться в Новиград вместе с ним…