…Я хотел посоветовать ему, чтобы он попробовал
пощекотать ей куриным пером желобок на попке,
эта процедура излечивает даже самых угрюмых.
Но я ничего не сказал, потому что я его знаю. слова Лютика из книги «Сезон Гроз» А. Сапковского
Геральт втайне вздохнул с облегчением, когда они с Лютиком наконец остались одни. Ламберт, конечно, всегда был изумительно раздражающ. Более эмоционален и взвинчен, чем остальные ведьмаки из школы Волка. Неудивительно с таким-то дрянным детством. Да и при превращении с мутагенами явно что-то пошло не так, считал Геральт. Необычайная мерзлявость тому показатель. Но сегодня хрен моржовый будто решил целенаправленно вывести его из себя. Причем именно его, Геральта. Ведь обычно, когда Ламберт оказывался в своем особом настроении, щепоть гадких подколов доставалась любому поблизости, у кого только есть уши. Значит, прилетело бы и тупым деревенским кметам и их круглолицым бабам, непременно терпиле Эскелю, тоскливым завываниям Лютика, горчащему пиву, вонючим кострам и даже неправильно плывущим облакам на небе. Но нет. Сегодня повышенного внимания почему-то заслужил лишь он один, а явная причина подобного отношения ускользала от осознания Геральта, поэтому его жгла досада. Лишний раз ссориться с другом совсем не хотелось, ведь вряд ли они теперь еще когда-нибудь пересекутся на большаке. Не так уж много близких людей у него сейчас осталось. С каждым новым годом их становилось все меньше и меньше. Грустно будет расставаться на плохой ноте. А самым неприятным оказалось то, что Ламберт и Лютик вдруг так быстро сдружились. Неприятно, потому что неожиданно. Отправляясь на праздник, Геральт мысленно приготовился к самым разным вариантам развития событий. Например, ожидал отыскать Лютика, лихо отплясывающим с хорошенькой молодой женой солстыса, пока тот не видит, или на сеновале в обнимку с какой-нибудь не менее прекрасной местной барышней. Или даже с парочкой веселых дев, зная его обаяние и характер. Возможно, близняшек, дочек кузнеца, о неловкой схожести которых тот недавно тараторил без умолку. Но никак не тихо пьющим в компании двух знакомых ведьмаков, на одного из которых бард весь вечер неприкрыто пялился, а второму согревал бок. Вот же зараза! Успокаивало понимание, что на Эскеля бард мог таращиться, раздумывая о причинах появления шрама, украшавшего тому правую половину лица. Вероятно. И почти наверняка, Лютик только и ждал удобного момента вежливо расспросить об уродливой метке, рассчитывая впоследствии сочинить новую героическую балладу. Его уже много лет интересовало все, связанное с ведьмаками, и он постоянно пытался расспрашивать Геральта о жизни и приключениях его собратьев по школе, о расположении Каэр Морхена, об испытаниях, тренировках и тому подобном. Геральт часто отмалчивался. Считал, что просто не имеет права раскрывать все тайны и секреты даже другу, а рассказывать о подвигах Волков за глаза — слишком уж напоминало противные ему сплетни. Но сейчас для Лютика образовался такой удачный случай узнать все желаемое самому. Так сказать, прямиком из первых уст. В общем, если о мыслях, витающих в голове любимого, Геральт еще хоть как-то догадывался, то вот, какой интерес у вечного одиночки Ламберта в «новом друге» оставалось для него загадкой… Тревожной такой загадкой, с учетом того факта, что однажды Ламберт проснулся в чужих подштанниках после пьянки, как потом сам признался. И сейчас Геральт даже был готов поверить в самые провокационные из всех обстоятельств, когда двое мужиков могут перепутать сей элемент одежды. И плевать, что Кейра. У него тоже список женщин имелся немаленький, но… Но! По венам растекался неприятный холодок, едкий страх потерять то, что ему и так не принадлежит. Геральт знал, что не должен и совсем не имеет права ревновать, разумом понимал, какое это глупое и бессмысленное чувство. Но все равно на протяжении вечера порой сильно сжимал пальцами кружку, с трудом и почти против воли вливая в себя пиво, пока Ламберт обнимал барда за плечо. А Лютик смеялся и улыбался, широко и беззаботно, и словно дарил радость и любовь всему миру вокруг. За прошедшие месяцы Геральт слишком привык, что он смотрит, говорит, шутит, поет… и будто существует только для него одного. Лишь сейчас осознал, насколько сильно влип. Как наивно сам себя разбаловал напрасными надеждами, безраздельно получая внимание барда, пока они проводили каждый день весны и лета с утра и до вечера вдвоем. Туман мечты. Иллюзия чего-то большего, чем дружба. Семьи, любви? Мираж, в который он сам пожелал поверить. Но Лютик всегда был ветреным, сколько Геральт его знал. Спорить с очевидным тут бессмысленно. Ведь он — как та музыка, — принадлежит одновременно всем и никому, а предан остается лишь себе, лютне и дороге. И с чего он только взял, что открыв свои чувства, вдруг удержит Лютика возле себя? С тем же успехом он мог признаться в тот самый вечер, когда он рассказал свой секрет. Наверное, и стоило так поступить… Впрочем, осознание столь простых истин ничего не изменило для Геральта. Лишь стало печально. Защемило тоскливо в груди от понимания, что очередной срок, отведенный ему судьбой на мимолетное ощущение счастья, вот-вот закончится. Осталось совсем чуть-чуть. Уж полночь. Последние поленья догорают. Праздник осеннего равноденствия вскоре минует. Листья окрасились багрянцем, а над опустевшими полями холодным ветром неумолимо проносился призрак близкой зимы. Выезжать Лютику нужно уже сейчас, ведь скоро дороги совсем развезет от дождей, а затем горные перевалы заледенеют, тропы занесет снегом. — Ты чего такой хмурый? — спросил вдруг Лютик. Он развалился бочком на столе, подпирал одной рукой голову, тепло улыбался, наблюдая рассеянным взглядом то за ним, то за угасающим праздником, и медленно допивал последнюю пинту эля. Геральт и не думал его торопить. Не хотел идти спать, но и начинать серьезный разговор на хмельную голову тоже не желал. Тянул время, которое словно вдруг начало течь быстрее, уносилось горной рекой, устремившись в неизбежное будущее. И просто молча глядел на Лютика и не мог насмотреться, впитывал каждый жест, каждую черту, желая запомнить его таким: расслабленным, радостным и счастливым… — Я обычный. А ты слишком пьян. Тебе кажется. — Не-е-ет, не пьян. И мне не ка-а-ажется, — протянул Лютик в ответ и вдруг пошарил свободной рукой по столу, нащупал в полутьме свою любимую шапку и выдернул из нее перо. — Ты хму-у-урый, Геральт. Но у меня с собой всегда имеется отличное средство от угрюмости! — с лукавой ухмылкой произнес он, а затем потянулся и медленно провел кончиком перышка по его шее, кругом обвел кадык, плавно скользнул по ключицам и вверх прямиком до уха по чувствительной коже вдоль венки. Геральта на время странной экзекуции словно парализовало, а затем он резво, ловко и одним быстрым движением выдернул перо из пальцев Лютика. Щекотно ведь, черт возьми! — Ты сдурел? — Эй, не сломай! — тут же обиженно воскликнул Лютик. — Это мое счастливое перо! У меня с ним связано много хороших воспоминаний! Я написал им не один стих. — Боюсь даже представить, где оно побывало, — беззлобно фыркнул Геральт, осматривая столь изощренное орудие пытки. Пух полностью облетел. Опахало посерело от дорожной пыли и выглядело потасканным жизнью. Очин казался обугленным. — В чернильнице побывало! — отчего-то прыснул Лютик, забирая себе перо обратно. — Но ты прав. Давно пора его сменить. Цапля уже вышла из моды. Куплю новое, а это можно и сжечь. — Ты ведь только сказал, что это твое счастливое перо, — удивился Геральт, когда Лютик вдруг встал, залпом допил пиво, нацепил шапку, подхватил лютню и нетвердым шагом, но целенаправленно двинулся прямиком к костру. — Не в нем же счастье, а сегодня — хороший день. Время избавиться от прошлого. Что-то кончается, что-то начинается, ведь так?.. Нужно позволить себе отпустить старое, чтобы на его месте появилось новое. Кругом уже стояла ночь. Вдали сумрачными тенями гуляли влюбленные пары, а у самого большого костра шумела, пьяно отплясывая в хороводе, загулявшаяся допоздна молодежь. Лютик же направился в противоположную сторону, к угасающему в тиши, давно покинутому одинокому огоньку. Березовые чурки покраснели, истончились, тихо потрескивали от ласковых всполохов голубоватого пламени. Костерок по-прежнему пышел теплом, судорожно тлел, выгорая в предсмертной агонии, окрашивая пурпурными отблесками светлые локоны Лютика, отплясывал неведомый танец, отражаясь в его голубых глазах. Подобрав по пути пару сухих веток и охапку еловых лап, Лютик ворохом кинул их в огонь, щедро подкормив угасающее пламя. Багровые языки с треском взвились в воздух, на миг распугав ярким светом сгустившуюся тьму. Геральт глубоко вздохнул, когда ветер вдруг разогнал дым, принося с собой пронизывающий ночной холод и запах луговых трав и свежескошенного сена. Без долгих церемоний и прощаний Лютик широким жестом закинул перышко в самый центр костра. — Вот и все, — сказал он, когда дар из прошлого рассыпался в пепел. — Знаешь, я проходил с этим пером столько лет и думал… надеялся, что почувствую что-нибудь. Но нет. Сгорело, будто и не было его вовсе. — Ты сам сказал, что не в нем суть, — Геральт кивнул и, сложив руки на груди, подошел ближе к свету. — Нужно искренне верить в связь, чтобы что-то чувствовать, а ты, Лютик, хочешь сам себя обмануть. — Наверное, — согласно покивал он и подкинул в пламя еще парочку мелких веток. Геральт вначале молча стоял, наблюдая за суетой барда, а затем тоже подобрал с земли сухой ельник и кинул ветви в костер. Огонь вновь стремительно взметнулся ввысь и осыпался искрами, с громким треском выдохнув на них волной тепла. — Раз сегодня такой день, — неожиданно даже для себя вдруг начал ведьмак. — Чистый, как ты сказал, то я хочу признаться, что меч, который ты мне когда-то притащил — металлический кусок дерьма. Я его не потерял, он сломался после первого же удара. — О, Мелитэле! — громко охнул Лютик, резко развернувшись к нему. — И ты говоришь только сейчас? Да я тогда целых сто крон отдал. Выкован в Вироледе. Яшма, гравировка с солнцем, как сейчас помню. Он казался мне таким красивым, и надпись была замечательная. Без причины не вынимай… и что-то там еще. — Это да, — согласился Геральт. — Подделка. Хорошая, дорогая. — Вот срань-то позорная! — загремел Лютик, начав мерить шагами землю вокруг костра. — Провалиться мне под землю! Получается, что я тогда напрасно спустил кучу денег. Причем твоих. А ты ведь мог и погибнуть, Геральт. Из-за меня… Из-за моей ошибки. — А ты мог погибнуть из-за меня, — Геральт виновато взглянул на Лютика. — Я утаил про логово многоножек. Из-за меня случился обвал. Я что-то неверно рассчитал с удобрением. — Но… — Никто не идеален, — Геральт громко хрустнул костяшками пальцев, вновь пристально уставившись сквозь дым на мерцающие багровые угли, присыпанные белым пеплом. — Все ошибаются, Лютик, все врут, порой даже себе. Фантазируют, приукрашивают, создают мысленно образ себя умного-любимого и в него свято верят до самого конца, порой нелепого, трагичного и неожиданного… Я ничем не лучше. Тоже свое имя однажды выдумал, равно как и ты. Тоже символичным когда-то считал. Хотел славы рыцарской хлебнуть, сам не понимая, чего на самом деле желаю. — Ты прав. Я тоже много дурил, мнил о себе лишнего, — признался Лютик, подходя ближе к нему, а затем легко похлопал его по плечу. — Непонятно, как я только сумел протянуть до своих лет? — Наверное, тебе еще кое-что суждено сделать. Как думаешь? — Построить дом, посадить дерево, вырастить сына? — криво и как-то печально улыбнулся Лютик, вдруг заглянув ему в глаза. — Ха, может… — Геральт слабо кивнул и неосознанно потер щетину, не отводя взгляда от пронзительных голубых глаз, зачарованно заглядевшись на пляшущие искорки огня в глубине зрачков. — Но мне тогда что делать в будущем? Не в могилу же ложиться? Дом вон скоро дострою. Крыжовник с сиренью посажены, сына нет, но дочь ничем не хуже. — Ты молодец, Геральт. А я… — А ты тоже много чего сделал, — перебил его Геральт, услышав неприкрытую грусть в голосе барда. — И не смей плакаться, что песни твои никому не нужны. Враки. Но даже, если исключить достижения творческие, то ты мне помог построить дом. Комната справедливо твоя. Навсегда. А дерево можешь посадить хоть завтра. Хоть целый лес. Желудей навалом. Бери. К тому же, мне лично кажется, Лютик, — Геральт весело улыбнулся, хлопнув его по спине, — что где-то по миру уже разлетелось море твоих лепестков, а ты просто не знаешь. — Боюсь, ты прав, Геральт, — по-прежнему печально вздохнул Лютик, кидая еловые иголки по одной в огонь. — Хоть это и до чертиков меня пугает. Я прямо как мой отец. Не виконт, а тот ушастый, с которым маменька спуталась. Вот жил он, не тужил, полуэльфья морда, и про меня не вспоминал даже, а может и вовсе не знал, что я на свете есть… «Ну вот. Потекли сопли, — тихо фыркнув, подумал Геральт и решил, что надо бы сбить Лютика с грустной темы. — Что проку старые раны бередить и лишний раз вспоминать про горе-родителей?» — Тебе повезло, что ты не родился женщиной, — сказал он первое, что пришло в голову. — Это почему же? — тут же озадачился Лютик, мигом позабыв о детских обидах. — Ты, красавец, стал бы той еще блудницей, — беззлобно сообщил Геральт, легко толкнув барда плечом. — А столько рожать — фигура бы не сохранилась. — Я не стал бы много рожать! — во весь голос заявил Лютик, явно обалдев от подобных обвинений. — С чего ты взял, зачем? — Тебя бы никто не спрашивал. Вот в чем проблема, — категорично ответил Геральт. — Гулял бы и нагулял бы однажды пузо. Родители бы спешно замуж пристроили за какого-нибудь виконта. — Ну, уж нет! — развеселился вдруг Лютик. — Родись я девицей — я бы замуж ни-ни! Сбежал бы из-под венца в монастырь, дав обет целомудрия. — Знаю я тебя, — не удержался от иронии Геральт. — Ты там все равно забеременел бы. От непорочного зачатия. — Ха-ха! Тогда родил бы нового Лебеду, как в той сказочке. — Убереги нас, Мелитэле! — Мне бы не поверили и выгнали бы из монастыря на все четыре стороны, — притворно вздохнул Лютик. — А ты, Геральт, помог бы бедняжке в беде? — Помог. Приютил, но замуж бы точно не взял, такую блудницу, как ты, Лютик, уж прости. — Ха-ха! Ну и хрен с тобой, Геральт, — весело прыснул бард, совсем не обидевшись. — Ты тоже муженек был бы не сахар, поверь! Будь я беременной мазелькой — прикинулся бы скорбящей вдовой. Нашел бы себе какого-нибудь старого пузатого женишка с деньгами. — И потом ему бы изменял. — С тобой… Геральт на секунду замер и замолк, не зная, как ответить и немо уставился на барда. Одно мгновение, показавшееся ему неимоверно долгим, они неотрывно смотрели друг на друга, а затем Лютик вновь звонко рассмеялся, хлопнул его по спине и быстро отвел взгляд. И теперь непонятно было, шутейка это или случайно с языка сорвалось?.. — Лютик… — Геральт против воли натянуто улыбнулся, решившись наконец начать давно запланированный разговор, но бард успел его перебить: — Снова прав ты, Геральт. Я жутко пьян. Пора спать! — и, кинув последнюю еловую ветку на съедение огню, быстрым шагом скрылся в ночных тенях. А Геральт еще несколько минут смотрел на багровые всполохи пламени и раздумывал, стоит ли его догнать, но когда поспешно вернулся в корчму и постучался к нему в комнату, то в ответ услышал лишь тихий звук мирного дыхания и спокойное сердцебиение. Лютик уже крепко спал. Поздно.