***
— Ты живешь здесь? — нежно берет за руку, пристально смотря в глаза и ведёт в уютный домик. Повсюду горы, красота. — Нет, в этот домик я приезжаю, когда мне надо выдохнуть. Когда надо забыть обо всем на пару дней, а после — вернуться в строй, — он привёз меня сюда, в свой тихий, никем не тронутый уголок, где все пропитано покоем и уютом. Сажусь на кровать, он снимает куртку и садится рядом, накрывает мои колени своими ладонями и смотрит в глаза. С сожалением, с болью, с явной борьбой. — Я дал слабину, никто и никогда не забирался так глубоко, и я ненавижу тебя за это, Эда Йылдыз. Я пожалею об этом завтра, я знаю себя. Я начну вести себя, как полный мудак, будь готова к этому. Мне не нужны эти чувства, я не привык к этому, я не дам тебе ничего кроме боли, Эда, но я больше не могу держать это в себе. Я помню сказанное мной каждое грубое слово в твою сторону, я не люблю причинять тебе боль, но по-другому не могу. Я вижу твои чувства, и мне жаль, что мы заигрались, причём так внезапно это осознали. Я не буду завтра таким же, просто знай, не хочу выглядеть ещё большим уродом в твоих глазах. Прямо сейчас я готов отправить тебя домой, если тебе не нужна эта ночь без продолжения. Но если нужна, я обещаю, что не забуду этого никогда, даже если женюсь на Селин и мы будем ждать третьего ребёнка, — от последних слов вдруг становится невыносимо больно, но гораздо больнее от того, что я чувствую его состояние сейчас. Он словно зверёк, который очень много лет подряд жил в клетке. Ему было в ней комфортно, там были разнообразные игрушки, вкусный корм, и тут, находится человек, который выпускает его на свободу. Зверька тянет на волю, но он боится неизвестности, боится дикой природы, именно поэтому хочет вернуться в уже породнившуюся ему клетку, лишь на день желая окунуться в атмосферу свободы. Точнее на ночь. Он хочет ещё что-то сказать, но ему мешают мои губы, накрывшие его. Вкладываю в поцелуй всю нежность, все понимание. Я принимаю правила. Я не буду ждать от него завтра большего, не буду ждать непривычной для него нежности. Он и так дал мне сегодня слишком много. Мы продолжим нашу игру завтра, но на этот раз без попыток залезть в душу, без нарушения личных границ. Только для дела, как договаривались изначально. Его руки скользят по талии, не решаясь спуститься ниже. Беру инициативу в свои руки, перебираюсь на его бёдра, оказываясь сверху. Отдающие жаром ладони обхватывают мои бёдра, с силой сжимая. С губ срывается первый стон, прямо в губы Серкана. Рычит, за секунду оказывается сверху. Отрывается от губ, хлопает по бедру, головой указывает на подушки. Через пелену возбуждения с трудом понимаю, что мне нужно подняться выше, для удобства. Голова оказывается на подушке, а губы Серкана возвращаются к моим. Сильное разгоряченное тело накрывает моё, ножками обхватываю его торс, руками забираюсь под футболку, ноготочками перебираю рельефный пресс. Слышу очередной рык, прикусывает губу. Зверь, неприрученный. Внизу живота затягивается тугой узел, а одних поцелуев становится ничтожно мало. Мои недовольно молящие стоны тому подтверждение. Серкан слышит и спускается ниже. Как же он искусно целует в шею, аж до дрожи в коленках. Его руки скользят под край платья, очерчивая все изгибы моего тела. Проходится по изгибам бёдер, талии, продвигаясь выше, нежно касается рёбер, останавливается лишь тогда, когда касается косточек бюстгальтера. Отрывается от шеи, направляя на меня вопросительный взгляд. Тихонько киваю. Продолжает осыпать поцелуями шею, грубо кусает, затем нежно проводит языком по отметинам. Неизвестные мне ранее ощущения заставляют стонать громче. Серкан пробирается под лопатки, быстро находя застежку. Умело расстёгивает, даже я вожусь с ней дольше. Помогаю ему избавить меня от верхней части белья, снимая через платье. Когда его большие пальцы почти касаются груди, невольно замираю, переводит взгляд на меня, снова припадая к губам. — У тебя невероятное тело, — шепчет в них, проводя языком по нижней. Две ладони ложатся на грудь, сначала сжимая их почти невесомо, затем грубее. Большие пальцы ласкают затвердевшие соски, а я постепенно теряю связь с настоящим, утопая в ощущениях. Обхватывая торс сильнее, заставляю его прижаться ближе. Ощущаю его возбуждение, которое упирается прямо в мой пах. Он нереально возбуждён, и это сносит мне крышу. Разрываю его футболку, не понимая, откуда в моих дрожащих от возбуждения руках столько силы. — Эда Йылдыз, ты самая настоящая чертовка, — горячее дыхание опаляет ухо, а руки Серкана заставляют меня приподняться, чтобы избавить от футболки. Смущение решило проснуться только тогда, когда я осталась перед ним в одних трусиках, кружевных кстати, как знала. Мои руки автоматически потянулись, чтобы прикрыться, но мой личный зверь, заподозрив неладное, перехватил руки и развёл в стороны, прижав к кровати своими. Теперь я полностью в его власти. Словно когда-то это было не так. Задерживаю дыхание, когда Серкан обхватывает сосок губами, облизывая, приподнимаю таз, чтобы остановить сладкую муку. Сдерживаться крайне тяжело, я никогда не испытывала этого чувства, но могу сказать с полной уверенностью. — Я хочу тебя, Серкан Болат, — чувствую усмешку в районе пупка, он адски медленно продвигается ниже, оставляя за собой дорожку из мокрых поцелуев. Я думала, что точно знаю, что он ответит, но он молчит, как партизан, лишь продолжая терзать меня сладостной пыткой. Серкан освобождает мои руки, перемещая ладони на бёдра, раздвигая их. Когда я чувствую обжигающее дыхание на внутренней стороне бедра, забываю, как дышать. Он слишком далеко, поэтому возможности вцепиться ногтями в его голые плечи нет. Остаётся до боли сжать подушку. Поцелуи на внутренней стороне бедра сказываются на мне ещё ярче. Чувствую каждое движение его языка, подушка не помогает скрывать стоны. Возбуждение заполняет каждую клеточку моего тела, появляется ощущение пустоты, которую непременно обязан заполнить член Серкана. — Пожалуйста, Серкан, — по моим щекам вот-вот потекут слёзы от настолько томительной пытки, от того, что только он решит, когда её закончить, от беспомощности, слабости и запредельной откровенности. Вновь смотрит на меня с толикой грусти и сомнения, он сильно возбуждён, я чувствовала это сквозь ткань джинсов, почему тогда не берет то, что готова ему отдать? Зачем медлит? О чем думает? Молча отодвигает ткань трусиков, а я готова взвыть от радости. Серкан наклоняется ближе, чувствую его дыхание на самой чувствительной точке. Дразнит. Кусает за одно бедро, потом переходит на другое, игнорируя сочащуюся промежность. Не выдерживаю и перекладываю ладони на его голову, прижимая что ни на есть близко. В глазах пестрят звёздочки. Его язык касается клитора, половых губ, он проникает под них, продвигая язык настолько глубоко, насколько это возможно, и так по кругу. Коленки дрожат настолько сильно, что он придерживает меня за бедра. Стоны заполонили весь дом, вот почему он увёз меня подальше от людей. Вскоре и этого становится мало. Просить не приходится, я слышу, как он облизывает пальцы, и подставляет один прямо ко входу. — Блять, какая же ты мокрая, Эда, — готова кончить от того, как он сексуально зовёт меня по имени. Половина среднего пальца проникает в меня, язык Серкана ни на секунду не забывает о клиторе, стоны смешиваются с криками, а я ногтями рву простынь на кровати просто потому, что не знаю, куда себя деть. Половина сменяется целым, и к нему добавляется безымянный. Ощущения становятся еще более яркими. Я чувствую, как что-то внизу живота заполняется с каждой секундой и готовится взорваться. Движения пальцев то замедляются, то ускоряются, то выходят, уступая месту языку, то куда-то давят, да так, что я выкрикиваю имя Серкана. Пару мгновений, и я кончаю. Голова приятно кружится, горло пересохло, в глазах мелькают звёздочки, коленки дрожат. И это все — Серкан. Нахожу в себе силы распахнуть глаза и найти виновника моего ярчайшего оргазма. Он просто ложится рядом и укрывает меня одеялом. Целует в лоб, а я не понимаю, что происходит. — А ты? — я никогда не понимала Серкана на сто процентов, но эта ситуация — самая нелогичная в моем инвентаре. — Спи, Эда, — закрывает глаза, всем своим видом показывая, что диалог он хочет завершить, как можно скорее. — Ты разве не хочешь меня? — говорю обиженно, а он только глаза закатывает. Тогда перехожу в наступление и дотрагиваюсь до члена. Так вот, что значит «стоит колом». Он хочет меня, причём безумно сильно, что тогда не так? Нежно сдавливаю его орган, на что получаю едва различимый стон. Серкан накрывает мою руку своей, скрещивает наши пальчики, и убирает с опасного места, явно сильно сдерживаясь. — Я безумно хочу тебя, Эда Йылдыз, но я не такой конченый, как тебе когда-либо казалось. Я не использую твоё тело, зная, что это твой первый раз. Как ты себе это представляешь? Я трахну тебя, а завтра продолжу с помощью тебя возвращать Селин? Не пожалей хотя бы об этом для начала, ладно? — имя Селин в последнее время причиняет слишком много боли, но я сама на это пошла. Он даже предупредил, что завтра он снова станет прежним Серканом. Предлагал уехать домой. Но я согласилась. И знаете, я не жалею. Под эти оптимистичные мысли закрываю глаза, поворачиваюсь к Серкану спиной, потому что на правом боку спать удобнее. Последнее, что ощущаю прежде чем провалиться в сон — несколько поцелуев в плечо.***
Давно не спала так сладко. Обернуться боюсь. Я знаю, что увижу перед собой опустевшую половину кровати, но все равно надеюсь на противоположный исход. Поворачиваю голову, Серкана нет, в этом вся суть женщин, знаем, и все равно нервы себе просто так треплем. Вместо него листок с какой-то надписью. Сердце стучит, как заведённое. «Наша игра продолжается, Эда Йылдыз, только теперь, соблюдая все правила. Тебя ждёт водитель.» Он же сказал, что хочет заснуть со мной, и не слова про то, что хочет проснуться. Он же сказал, что сегодня меня ждёт другой Серкан, холодный, жестокий, противоположный вчерашнему, нежному, ласковому. Я увидела его таким в первый и в последний раз, а уже скучаю. Но не жалею, мне просто очень больно. Невыносимо больно.