V
6 августа 2020 г. в 22:51
Гин была рада познакомиться с новым другом брата. Конечно, вслух она не произносила, что их отношения с Накахарой именно так и выглядели — ничем иным как дружбой. Она знала, что брат не любил таких громких слов.
Вечер их знакомства запомнился ей как один из самых приятных вечеров за все годы её жизни. Они втроем по-домашнему сидели на полу на разложенных подушках вокруг небольшого столика, на котором торжественно красовалась бутылка вина. Ей попробовать не позволили, хотя Чуя и предлагал — но брат бросил на неё такой взгляд, что она с радостью ограничилась вишневым соком.
— Я рад, что вы тут обустроились, — Чуя улыбнулся и наполнил вином два бокала — себе и Рюноске. — Выпьем за вашу новую жизнь.
Они все чокнулись, и это стало неожиданно приятным моментом, который каждый из них по-своему запечатлел в своей памяти.
— Хиротсу, кстати, хорошо отзывался о твоих успехах, — Чуя мягко улыбнулся Гин и перевел взгляд на иероглиф, что теперь мог отчетливо рассмотреть. Он означал «Ищейка».
Гин смутилась от похвалы и прикрыла лицо рукой.
— Спасибо, — сказал за нее Рюноске, и в глазах его проступила горечь. Сам он похвалы еще не заслужил. После каждой тренировки Дазай лишь раздраженно выдыхал:
— Это всё, да? — и пинал лежащего на земле ногой.
Акутагава чувствовал боль во всем теле и еще большую боль внутри — неосязаемую, но почти смертельную. Он каждый раз поднимался на ноги с глупой надеждой, что в этот раз выдержит, и наставник оценит его успехи. Жить с надеждой и правда было тяжело. Дазай ещё ни разу не похвалил его.
Когда Рюноске вынырнул из своих мыслей, то понял, что Чуя вовсю беседовал с его сестрой — её рука лежала на столе, а Накахара с восхищением смотрел на метку.
— И ты уверена, что узнаешь его?
— Конечно, — Гин с уверенностью кивнула. — Я думаю, что узнаю его прежде, чем увижу иероглиф. Мы же связаны, — она слегка покраснела. — И предназначены друг другу судьбой.
Чуя был тронут такой искренностью. Он уже понял, что Акутагавы, хоть и были похожи, во многом расходились кардинально. Брат всегда был замкнутым и настороженным, а сестра не боялась показаться наивной и местам даже восторженной. Впрочем, ей это не мешало отлично справляться на тренировках, где она буквально становилась другим человеком — многие принимали её за парня.
Рюноске смотрел на них и не мог понять, каким образом вклиниться в разговор, пока Чуя сам не заметил его взгляд и весело не сказал:
— Вот видишь, Аку, кое-кто тут ещё верит в любовь, — и непринужденно усмехнулся. — Нам бы стоило поучиться.
Сознание Акутагавы странно зацепилось за это «нам», и он отвел взгляд. Ему было трудно принять сближение с Накахарой. Рюноске помнил, как погибли его друзья из трущоб — ребята, с которыми он выживал бок о бок, за которых готов был мстить и даже умереть.
Он с безразличием посмотрел на свой иероглиф. Дракон. Он был уверен, что другого человека с такой же меткой не существует — он наверняка уже умер, может, его убили те же ублюдки, что напали на его друзей.
Акутагава не чувствовал его присутствия. В тех историях, что он слышал, отмеченные обычно чувствовали друг друга. Эти глупые истории оборванные дети из трущоб передавали, словно сокровище. Неудивительно, что Гин до сих пор воспринимала это всерьез. «Предназначены друг другу судьбой» — что может быть глупее?
Но пусть бы Гин и дальше верила, что где-то существует её родственная душа — она странно умела не замечать плохое и фокусировать внимание на хорошем. И на самом деле Акутагава по-доброму ей завидовал.
Чуя ласково смотрел на них, всё больше проникаясь каким-то братским чувством к Акутагаве и его сестре. Ему хотелось защитить их — особенно Рюноске, что так бессмысленно страдал от бесчувственных рук Дазая.
*
Накахаре не нужен был повод, чтобы без стука завалиться в кабинет напарника. Тот сидел за столом, со скучающим видом просматривая отчеты, и даже не потрудился поднять взгляд.
— Что такое, Чуя, ты заблудился? — его тон, как всегда, звучал издевательски.
Чуя фыркнул и вплотную подошел к столу — оперся о него руками и наклонился к лицу Дазая. Смотреть на него сверху вниз приносило странное удовлетворение. Осаму, наконец, оторвался от отчетов и взглянул на напарника, уже было открыв рот для очередной колкости, но Накахара опередил его.
— Даже не вздумай. Я пришёл по делу, — глаза Чуи сверкнули сталью.
Он сам удивился своей решительности и тому, как, не задумываясь, явился к Дазаю на разговор, когда чаша терпения переполнилась. Избитое лицо Акутагавы в очередной раз заставило Чую скривиться и почувствовать боль за него. Пусть сам Рюноске не признавал ублюдочность своего наставника, Чуя понял, что больше ждать не намерен.
— И что за дело, мой дорогой пирожок с ничем? — он растянул губы в мерзкой ухмылке, и Чую передернуло, но он собрался и жестко сказал:
— Это касается Акутагавы.
Дазай бегло усмехнулся и беззаботно заметил:
— А ты, значит, заигрался в мамочку? — и вновь скосил глаза на отчеты, демонстрируя полную незаинтересованность.
— Дазай! — Чуя одним движением скинул все отчеты на пол, заставив Осаму поднять удивленный взгляд.
— Мамочка злится? — ядовитый смешок. — Я же говорил, обижать мальчишку можно только мне, а тебя, дорогуша, это не касается.
— Ты убьешь его, идиот, — Чуя злился, и пол под ним начинал трескаться под воздействием гравитации. — Какого черта тренировки так похожи на избиение? Ты хочешь добиться его успехов или похорон?
Дазай поднялся, тоже оперевшись руками о стол. Теперь они прямо смотрели друг на друга, и Чуя заметил, как недобрые искры пробежали в незабинтованном глазу Осаму.
— Чуя, — его тон стал серьезным. — Еще раз скажешь нечто подобное, и я возобновлю тренировки и с тобой тоже. Хочешь?
Накахара сжал губы, пытаясь отмахнуться от неприятных воспоминаний. Дазай неплохо прикладывал его на первых порах, и Чуя помнил, как бережно обрабатывала его раны сестрица Коё. Но тренировки быстро прекратились, будто Осаму потерял к нему интерес. Естественно, он даже не подумал признать вслух, что Накахара просто быстро всему научился.
Но с Акутагавой это длилось уже больше месяца — каждый день. И у Чуи сложилось впечатление, что Дазаю просто нравилось избивать мальчишку, будто он и не был заинтересован в том, чтобы обучить его.
— Дазай, я предупреждаю, — прошипел он, и по полу пошли заметные трещины. — Если ты еще хоть раз…
— Если я что? — Дазай крепко схватил Чую за руку и потянул на себя через стол. От жесткого взгляда напарника Накахаре стало не по себе. Он, может, впервые видел Дазая таким злым и понятия не имел, чем вызвана эта злость.
— Повторяю, Чуя, последний раз, — он сжал руку сильнее. — Тебя это, мать твою, не касается.
Чуя смотрел растерянно. Он не мог применить способность и не мог высвободить руку.
— Ты меня понял? — Дазай повысил голос и вдруг замер. Его пальцы разжались.
Он осел на стул и закрыл лицо ладонями.
Чуя смотрел на него с недоумением. На запястье остались краснеющие следы.
— Уходи, — Дазай не отнимал рук от лица, его голос был сдавлен. — Уходи, — это звучало как отчаянная просьба, а не приказ.
Накахара был озадачен такой резкой переменой — он никогда не видел Дазая таким. Было что-то ненормально в его отношении к Акутагаве, раз он так бурно отреагировал на вмешательство Накахары. Что это — собственничество? Ревность?
Чуя догадывался, что Дазай был не из тех, кто любил делиться своими игрушками, но совершенно не мог понять, чем мальчишка успел заслужить ненависть своего наставника, который раз за разом выбивал из него весь дух.
Чуя задумался. Что-то должно лежать в основе такого сильного чувства. Что? Он взглянул на ладони Дазая, что до сих пор закрывали его лицо, на бинты, выглядывавшие из-под рукавов рубашки и доходившие до самых кистей рук.
Чуя вдруг нахмурился, пытаясь вспомнить, видел ли он его запястья не перебинтованными, но сразу отогнал эту мысль прочь.
Что за нелепица? Разве могло вообще кому-то так не повезти, чтобы его нареченным оказалась эта бесчувственная сволочь?
*
Акутагава ждал возле доков. Рёбра ещё болели после последней тренировки, но он держался прямо, ни одним мускулом не показывая, как ему больно.
На тренировку Дазай опоздал, чего прежде не случалось. Солнце уже окрашивало красным волны залива.
— Акутагава, — он будто выплюнул его имя, и Рюноске вздрогнул.
С Осаму что-то было не то, и Акутагава не сразу понял — его наставник был явно немного пьян.
Стоило Накахаре захлопнуть дверь его кабинета, как Дазай в бессильной ярости ударил кулаком по деревянной столешнице, и рука неприятно заныла. Он зарычал — так ему и надо. Жаль, под рукой не было скальпеля. Он встал и накинул на плечи плащ.
«Люпин» был ещё закрыт, а Осаму страшно хотелось забыться. Слова Чуи заставили его дать слабину — он на мгновение показал напарнику свою растерянность, а никто не должен был видеть, что у него есть сомнения. Что у него есть чувства.
Его методы по отношению к Акутагаве — его личное дело. Как и сказал Мори, это только его проблема. И он катастрофически с ней не справлялся. Ему хотелось позвонить Одасаку, чтобы тот вновь напомнил ему, что делать, хоть и знал, что не сможет последовать его совету. Мальчишке был нужен герой. Бог. Дазай, что был не в состоянии позаботиться даже о себе, никак не смог бы его спасти.
Дазай ненавидел его. Ненавидел за то, что тот был ему обещан и отнимал у него всякий выбор. Ненавидел за то, что он в принципе существовал. Ненавидел, потому что не мог позволить себе любить — никого, кроме того, кто вызывал в нем чувства без всяких меток и предназначений. А только такие чувства и казались Дазаю истинными.
Он раз за разом избивал Акутагаву куда жестче, чем следовало, не давая возможности научиться чему-то, разве что — искусству не выхаркать на асфальт свои легкие. Дазай видел, как покорно мальчишка сносил все его удары, все обидные слова. Дазай пытался добиться взаимной ненависти, но каждый раз терпел поражения.
Акутагава был куда сильнее, чем ему казалось, и это он тоже возненавидел.
Он пробрался в кабинет Накахары и стащил у него бутылку вина. Выпил быстро, отчаянно. Голова начала кружиться. Он не следил за временем и понял, что опоздал на очередную тренировку с Акутагавой. И ненависть накрыла его с новой силой.
— Дазай-сан, — Рюноске растерянно смотрел на наставника. Тот присел на край пристани, свесив ноги к воде, и молчал, глядя на красные волны.
— Акутагава, — выдохнул он наконец. — Подойди.
Рюноске напрягся, не зная, чего ожидать.
— Сядь вот здесь, — Дазай похлопал по дощатому настилу рядом с собой, но даже не обернулся.
Его взгляд слегка затуманился, он чувствовал восхитительную пустоту в голове. И он ни на миг не задумался, когда схватил севшего рядом за воротник и сильным движением сбросил в воду.