Журавль в руках

      — Федя, уверни звук! — крикнул Николай, стаскивая с носа очки. Потер покрасневшие от усталости глаза.       Он никак не мог сосредоточиться на том, чтобы в конце концов уже разобраться с заказом: нужно было протестить новую бухгалтерскую программку на предмет багов. Выловить их, исправить и черкануть рецензию, где разработчики просили отметить сильные и слабые стороны продукта. Чего проще-то? Не работа, а так, семечки. Но жутко хотелось спать, отчего невыносимо разболелась голова. Еще Федор, как обычно, врубил телек на полную громкость… Соседям на первом этаже, наверное, слышно. А они живут на пятом!       По-хорошему, вообще не стоило брать этот заказ — и так загружен по самое «не хочу», да еще скоро старт нового учебного года — начнется кутерьма: лекции, лабораторные, семинары, коллоквиумы… Нерадивые студенты. Тоже надо подготовиться как следует — к преподаванию Николай относился более чем серьезно. Но въевшаяся привычка никогда не отказываться от «левых» денег…       — Федор! — опять раздраженно воскликнул Большаков. Никакой реакции.       Он в бешенстве сорвался из-за рабочего стола и метнулся в гостиную — драгоценная вторая половина возлежала по-барски на диване с бутылкой пива в руках, закинув ноги на гору подушек. И дремала… Под оглушительную перестрелку с экрана.       — Ты охренел? — Коля подскочил к дивану, пихнул Федю и перегнулся через него в поисках пульта.       — А? Что? — Федор открыл глаза, зевнул. — Который сейчас час?       — Два часа ночи! А у тебя опять телек орет на всю катушку! — бухтел Николай, шаря рукой по поверхности. — Знаешь, у меня иной раз возникает ощущение, что я живу с глухим!       — А у меня иной раз создается ощущение, что я вообще ни с кем не живу, — пробурчал Федор, снова зевая. — Засыпаешь — тебя нет, просыпаешься — тебя нет. Запрешься вечно в своей комнате… Кстати, тебе не кажется, что это вообще очень странно… То, что у тебя есть СВОЯ комната? — он сел и тряхнул головой, взъерошил волосы. Вытащил из-под подушки пульт и наконец-то убавил звук на минимум.       — Ой, да хорош уже! — поморщился Николай. — Не заводи по новой старую шарманку! Я, между прочим, работаю дома, мне нужен отдельный кабинет.       — Вот именно, предполагалось, что ты там будешь работать, а не жить, — заметил Федя, выбираясь из развалов подушек и пледов.       В последнее время Коля и правда часто засыпал у себя в кабинете, на комфортном диванчике. Почему? Трудно, что ли, пройти два шага до спальни и завалиться под бок Федору? Фиг его знает. Николай вроде как не хотел прерывать Федин сон, которому вставать в шесть утра на работу. Истинная же причина… В последнее время ему комфортнее было спать одному, без вечного храпа над ухом, жаркого тела, занимающего добрую половину кровати, без тычков в бок и пинков — Федя спал шумно и беспокойно.       — Ну извини, что у меня есть интересы и увлечения, помимо бестолкового лежания на диване, — бросил Николай, переводя стрелки в другую сторону. Разговор на эту тему давно набил оскомину.       — Это не интересы и не увлечения, — поправил Федор. — Это маразм. Целыми днями торчать перед компьютером… Ты уже посрать без своего ноута не ходишь, — он потянулся. Коля с тоской скользнул взглядом по его растянутой футболке с пятном от кофе, едва прикрывающей конкретно обозначившийся пивной живот, и широким спортивным штанам… Поморщился. Где, блин, тот подтянутый и стройный красавчик?       — Знаешь, лучше так, чем залипать целыми днями на телек, — кольнул он в ответ. — И я тебе не раз говорил: если тебя устраивает твоя жизнь… вот такая… без смысла и цели, то меня — нет. Я предпочитаю развиваться, двигаться вперед. А не жрать вместе с тобой чипсы с пивом, отращивая пузо.       Неисчерпаемый повод для стычек. Федор к тридцати годам основательно подзапустил себя — во всяком случае так считал Николай. Стригся черт знает когда и черт знает как, о спортзале и речи не шло — вместо этого отлеживал бока, слишком часто балуясь вредной пищей. И сейчас, если честно, неизменные кожаная куртка и джинсы смотрелись на некогда красивом, подтянутом, крепком теле немного нелепо — Федя стал пародией на самого себя. Нет, на него, конечно, всё еще заглядывались девы, но далеко не юные — тем, кому за… Но упреки Большакова Малышев пропускал мимо ушей по принципу: «Ну чего ты докопался? Перед кем мне красоваться?» Действительно, перед кем?       Сам Николай тщательно следил за собой и своей внешностью — ему было важно выглядеть отлично, особенно после стольких лет перманентного ощущения собственной ущербности. Да, спасибо Феде — он научил Колю любить себя и принимать таким, какой есть. Благодаря Фединой непробиваемой убежденности кажущиеся Николаю недостатками отличительные черты обернулись достоинствами. И волосы у него необыкновенного оттенка и прекрасно смотрятся в короткой, чуть задиристо-юношеской стрижке с удлиненной челкой, и глаза удивительные, потому что отличаются редким цветом, и кожа не бледная, а белая, чистая, и веснушки — его изюминка, а не наказание, и фигура замечательная, которая позволит на всю жизнь остаться любимым мальчиком.       Коля научился грамотно одеваться — носил приталенные, вытягивающие силуэт рубашки, выбирал зрительно удлиняющие ноги узкие брюки и джинсы, поверх — короткие моднявые плащи или полупальто, для солидности — нацепил стильные очки. Без особого труда держал себя в форме — конституция способствовала, но усилия прилагал: правильно питался, раз в неделю посещал фитнес-клуб. Сидячий образ жизни — не шутки. Но Федю туда так и не смог затащить — он отмахивался со словами: «Попробуй десять часов побегать по цеху, а потом я посмотрю, как ты бодрым козлом будешь скакать с гантелями по спортзалу».       — Это не развитие, это крысиные бега, — донеслось до Коли. Ах да, они опять ссорятся. — Вся твоя бурная деятельность — крысиные бега без смысла и цели. Что-то я не вижу миллионов на счету и «Феррари» под окнами, — у Феди теперь тоже всегда находились не менее злые слова в отместку. Точно говорят: при долгом общении с одним и тем же человеком дурные манеры и привычки передаются. Малышев научился язвить похлеще Большакова.       — А ты не считай мои деньги! — взвился Николай. Хороший удар под дых: Федя к тридцати одному году стал фактически правой рукой гендиректора, ответственным за всю техническую часть на крупном пищевом предприятии области. Самостоятельно запустил в работу новый цех, и зарабатывал солидно, насколько это вообще возможно, будучи наемным сотрудником. Коля же… Крутился как мог, но не имел и половины Фединого дохода. — Что есть, то есть.       — А я и не считаю. И это не упрек и не попытка тебя задеть. Ты сам знаешь, что мне ничего для тебя не жалко. Да только ты этого не видишь. Всё гоняешься за призрачными целями. А зачем, позволь узнать? Зачем? Ты говоришь, у меня жизнь — без цели и смысла. А у тебя? Кому и что ты пытаешься доказать? Ты бы мог просто преподавать в университете и наслаждаться той работой, что тебе по-настоящему нравится, — Федя понизил тон. — Но нет! Надо еще что-то урвать, прихватить. А жизнь-то проходит мимо, да? Не обидно?       — Жизнь проходит мимо у тебя! — огрызнулся Коля, подскакивая с дивана. С досадой цокнув языком, отошел к окну.       Задел за живое — ничего не скажешь. Николай и сам понимал, что увяз в болоте: что-то делает, делает, а результат один — есть работа, нет свободного времени, нет удовлетворения заработанными деньгами. Да, Федор, безусловно, любил поваляться с пивом на диване, но у него было и множество других занятий: он часами мог ковыряться в своей машине, ездил с приятелями-коллегами по работе на рыбалку, охоту, без конца что-то мастерил своими руками дома. А еще спокойно, почти равнодушно относился к деньгам, потому что давались они ему легко и расставался он с ними просто. И это иной раз жутко бесило Николая, потому что он, сколько ни бился, не мог угнаться за Федей.       — По крайней мере, если ты вдруг забыл, то мы живем в МОЕЙ квартире. И ремонт делали на МОИ деньги, — нанес Коля ответный удар, но не под дых, а по почкам.       — Да ты что? — Федор замер посреди комнаты, сложив руки на груди. — Я-то не забыл! Как тут забудешь, когда последние полгода ты едва ли не каждый день мне об этом напоминаешь. Я так понимаю, всё пытаешься доказать этим фактом собственную значимость. Только, знаешь, это ты не мне доказываешь, а себе! Потому что сам понимаешь — выше крыши не прыгнешь. И больше, чем есть, ты не заработаешь в этом городе, как не пыжься, — он помолчал. — А еще знаешь, что, дружок, — едко, очень едко, — ты упустил важную деталь… Квартиру эту мы собирались купить вместе, по-честному, на равных сложившись финансами!       — Вот именно, собирались! Но ты… — начал было Коля.       — А что я? — сузил глаза Федор. — Что я? — уже выкрикнул, ибо Николай затронул ту опасную тему, после ссоры на которую оба не разговаривали друг с другом по несколько дней. Гнетущее тяжелое молчание. — Это ты тогда погнал лошадей! Ты не дал мне разобраться со своими проблемами! — кидал отрывисто фразы Федя. Видеть вышедшего из себя Малышева было непривычным… Раньше, сейчас — почти норма. — И кстати, позволь напомнить, львиная доля денег на покупку досталась тебе от продажи маминой двушки после ее смерти. Так что, не передергивай, — закончил он и вышел из гостиной.       Квартирный вопрос. Кто, кому и что должен. Почти по-булгаковски: люди всё те же, только…       Со стороны могло показаться, что Коля — сволочь редкостная, раз попрекает Федю тем, что, по большому счету, все-таки приобретение отдельного, не съемного, своего жилья финансово легло полностью на его плечи. Всё правильно, основная сумма, конечно, досталась ему после продажи маминой двушки в Балтоне.       Она… скончалась от рака. Семь лет назад. Трудное время, страшное: смотреть за мучительной агонией, как выяснилось, всё же самого дорогого человека на земле — матери — то еще испытание. И хорошо, что Федя был рядом. Да. Всё так, да не так. У Федора была возможность сложиться на равных, но…       — Ах да, конечно! Сестра! — подорвался вслед за Федей Коля. Еще одна больная бесконечная тема, постоянный камень преткновения. — Любимая доченька своих родителей, которой все должны помогать, а то, что она эгоистка и дура беспросветная, уже три раза была замужем, наплодила кучу детей, а они ей на фиг не сдались… Нет, она все равно, блять, Леночка, любимая и дорогая. Всех вас имеет, а вы и рады стараться… Пусть и дальше дуркует и по мужикам шляется!       Вот оно — это «но»! Лена, которой тогда исполнилось тридцать — она на шесть лет была старше Федора, на тот момент развелась со вторым мужем и вернулась с двумя детьми к родителям. Сбагрила их и снова пустилась во все тяжкие. Под предлогом, что ей нужно устроить личную жизнь. Эта стерва умело манипулировала родителями и братом, каждый раз добиваясь своего. Мужик не находился, и Лене втемяшилось в голову, что раз содержать ее и помогать детям некому — это должен делать Федя. И для начала он обязан помочь родителям купить ЕЙ квартиру. Желательно не в области, а здесь.       Что сделал Федор? Снял со счета все свои накопления и отдал Лене. И сумма была приличной.       Коля с Федей с универа мечтали о своем персональном убежище, где всё будет так, как им нравится, поэтому, задавшись целью, серьезно поджались в тратах, работали круглыми сутками: Николай брался за все заказы, хотя у него была бешеная нагрузка в универе — первые лекции, аспирантура, работа над кандидатской; Федя устроился после учебы на крупное пищевое предприятие механиком-наладчиком, а на выходных там же подрабатывал грузчиком на складе, продал свою машину.       В ипотеку влезать не хотелось, поэтому экономили на всем, снимали дешевую однокомнатную квартиру. Про отдых и развлечения на время забыли, потому что была четкая задача — купить свое жилье. Всё остальное — потом, и надо сказать, общая цель заставила их почувствовать себя не просто взрослыми и самостоятельными, главное — они поняли, что действительно родные и самые близкие друг другу люди.       Смерть мамы серьезно выбила из колеи: Николай не жил в эти дни — вяло существовал, Феде тоже пришлось нелегко. А как иначе, если любимому плохо? Но кое-как пережили, вместе, плечом к плечу.       Можно было обосноваться и в той старой Колиной квартире, которая, естественно, досталась ему, но слишком много не тех воспоминаний. Хотелось все-таки свое. И такая возможность уже появилась. План был прост: продают вторичку, добавляют свои, покупают новую квартиру напополам, сразу делают хороший ремонт и обставляются приличной мебелью. И еще, по идее, оставалось на машину — Феде далековато было добираться до предприятия в самый отдаленный промышленный район города. И как только закончат обустраиваться — в отпуск! Заслуженный и долгожданный.       Но нарисовалась Леночка со своими проблемами, и хана всем планам. Федя, не посоветовавшись, не обсудив, просто отдал ей все свои деньги. Позже ему родители вернули небольшую часть, по государственной программе возврата подоходного налога при покупке жилья. Но это капля в море.       Они тогда всерьез в первый раз поссорились.       Коля искренне не понимал, почему Федор должен решать проблемы сестры за свой счет. Родители ее избаловали — их беда. Тем более, его вообще возмущало неравное отношение в этой семье к детям: дочери позволялось всё, а с Федора, типа, как с мужчины, постоянно что-то требовали. И дергали каждый раз: то крышу отремонтируй на даче, то помоги сделать ремонт, то отвези детей Леночки в лагерь, то… Ай, постоянно что-нибудь. И взамен — упреки, если Федя не срывался в область по первому звонку. Как будто у него своих дел не было и быть не могло! Про личную жизнь умолчим.       Коля не понимал! А Федя и не попытался объяснить. Просто сказал: «Не твое дело, какие у меня отношения в семье. Я многим обязан родителям, жаль, что такая простая вещь не доступна тебе. И сестра тут ни при чем, я помогаю сейчас именно папе с мамой». И добавил: «Ну чего пороть горячку? Просто подождем еще пару лет и купим».       Николай взбесился: подождать? А сколько ждать? А вдруг у Леночки еще какой-нибудь форс-мажор приключится? И что дальше — до седин вкалывать, как проклятые, не имея возможности выдохнуть? Федор махнул рукой — мол, поступай, как знаешь. И всё вышло в итоге так, как вышло: Федя отказался от своей доли на квартиру, сказал, что ему ничего не нужно. Будут деньги — выкупит. И всё. Николай тоже уперся рогом из серии: «Раз так — хорошо!» и оформил недвижку на себя.       Демонстративно выскреб последние деньги, чтобы сразу сделать ремонт — уж на какой хватит, чтобы наконец-то въехать и жить дома! А не на съемной хате. Чуть не расстались.       Правда, в процессе ремонта, который Федя не позволил сделать абы как — взялся сам, руки-то у него всегда из нужного места росли, помирились. Слишком много ценного еще было между ними, да и любили друг друга, любили. Два дня, помнится, тестировали новую кровать в спальне… Еле в себя пришли от такого секс-марафона. Было же такое! Было.       Остыв, решили, что всё равно всё общее — чего делить на «твое-мое»… Решить-то решили, но Федя так и не захотел оформить на себя свою долю квартиры — гордый, твою мать. Сказал: «В другом компенсирую. Какая разница? Живем и живем вместе».       Верно, конечно. Но гнойник остался, и Коля сейчас в запале бил, скорее, не на то, что это ЕГО квартира, а неосознанно вновь обижался, что Федя не сделал ее даже годы спустя НАШЕЙ. А это было важно Николаю — вместо штампа в паспорте, вместо… Черт. Просто как гарантия, что сошлись не случайно, а на всю жизнь.       Тем более, и Федина семья, и Леночка с ее проблемами никуда не делись. И ситуация не поменялась: Малышев поднялся по карьерной лестнице — технарь он от бога, можно сказать, талантище, хорошо зарабатывал, мог многое себе позволить, но по-прежнему считал своим долгом помогать сестре, которая об него ноги вытирала. Отстегивал сколько ни попросит. И о себе совсем не думал. Мол, надо будет — еще заработаю.       Ну как? Как так-то? О себе-то надо хоть немного позаботиться, хоть чем-то себя подстраховать!       — Оставь в покое мою семью, — Федя курил в приоткрытую форточку. — Ты всё равно не поймешь. Так зачем вновь говорить о том, что для меня — норма, а для тебя — слабость, — он затушил бычок и швырнул его на улицу. Развернулся лицом к Николаю и присел на подоконник, сложив руки на груди.       — Конечно, не пойму, — бросил Коля, набирая воду в чайник. — Я вообще жутко тупой и непонятливый. Ты весь из себя такой правильный, принципиальный… — он помолчал. — Всё у тебя по понятиям. Ты точно знаешь, как надо жить. Но вот мне всё же интересно, почему же ты тогда до сих пор не рассказал родителям о том, что двенадцать лет живешь с мужчиной? — в ход пошла тяжелая артиллерия.       — А зачем? — Федор в упор смотрел на Николая — спиной чувствовал.       — Действительно, зачем? Так удобно прикрываться принципами, называть свою позицию нормой, но в итоге… В главном, в главном врать и себе, и родным! — воскликнул Коля, стукнув чайником о поверхность стола.       — Я им не вру, — спокойно произнес Федя. — Я умалчиваю. О том, что их не касается. Моя личная жизнь их не касается.       — Не-е-ет, мой дорогой, — протянул Коля, оборачиваясь. — Ты боишься! — подошел и ткнул пальцем в Федину грудь. — Как всегда боялся выглядеть в чьих-то глазах не таким, как все. И ведь как удобно молчать в этом случае, просто делать, что они требуют, лишь бы не лезли, да?       — Не тебе судить, — бросил Федор, нахмурившись. — Ты-то тоже не спешил признаться матери, пока она была жива. А сейчас и того проще качать права.       — Она болела! Год боролась за жизнь. Я тогда ей должен был сказать? — вспыхнул Николай.       — Ты мог это сделать гораздо раньше, — пожал плечами Федор. — Но не стал. Потому что тоже боялся непонимания.       — Я тогда не был уверен, что у нас всё всерьез и надолго, — тихо проговорил Коля. — Ты сам знаешь… обо всех моих тараканах.       Да, их было много: Николаю с трудом удалось избавиться от назойливого страха, что рано или поздно Федор бросит его, осознав, что ошибся кандидатурой.       — Коля, до того, как заболела твоя мать, мы уже жили вместе почти четыре года. О чем ты говоришь? Давай начистоту: ни у тебя, ни у меня нет смелости, чтобы выставить свои отношения напоказ. Или ты готов пойти в универ и решительно заявить ректору о своей ориентации? А может, расскажешь об этом своим клиентам?       — Нет, но это другое… — сопротивлялся неубедительно Николай. Неудачный ход, нужно признать.       — Это не другое, Коля, это всё то же самое. Или живем открыто, или нет. Я предпочитаю второе. Потому что это — разумно. В нашей стране это — разумно! Зачем создавать себе проблемы? Сплетни, слухи, косые взгляды, презрение, неодобрение… Тебе это нужно? Лично мне — нет. Родители… Может, и поймут. Скорее всего, поймут. Не сразу, но примут, потому что я их сын. А ты им кто? Ты подумал, каково будет тебе? Сейчас они тебя почти обожают, несмотря на твое несправедливое отношение к ним. Ведь какой у меня отличный близкий друг — преподаватель в университете, умница, каких свет не видывал! А если им сказать, кто ты для меня? Вот тогда они тебя не примут никогда — могу сказать на сто процентов. Да, в их понимании лучше Ленка со своими бестолковыми мужьями-идиотами, чем крепкая связь сына с хорошим человеком, — по Фединому лицу скользнула мрачная тень. — Правда, я уже не уверен, что она крепкая, — добавил он тихо.       — Я тоже, — пробормотал Николай. — Может, и не стоит выставлять отношения напоказ — ты прав. Но знаешь… Я уже не чувствую этих самых отношений, может, поэтому и хочется заявить о них.       Повисла глухая тишина, прерываемая лишь позвякиванием посуды — Коля вернулся к возне с чайником.       — Глупо, — качнул головой Федор. — Этим ничего не исправишь. Если вообще есть, что исправлять. Когда мы вообще нормально проводили время вдвоем? Я теперь часто сплю один, если и вижу тебя, то только уткнувшимся носом в ноутбук.       — Потому что мне неинтересно тупо сидеть перед телевизором, — буркнул Николай.       — Да что ты привязался к телевизору? Поддеть больше нечем? Я устаю после работы, хочу отдохнуть. С тобой. Не нравится диван — могли бы сходить куда-нибудь. А что я слышу каждый раз в ответ? «Я занят! Мне некогда!» Чем мне еще, по-твоему, заниматься? — Федя вновь потянулся за сигаретами.       За окном стояла непроглядная темень — ночное небо затянуто тучами, по подоконнику нестройным ритмом отбивали дробь капли дождя, с улицы врывались в пространство кухни прохладные струи воздуха. Предчувствие осени.       — А куда сходить-то? В ресторан пожрать? — поинтересовался Коля. Снял чайник и залил кипятком несколько ложек крепкого кофе — заказ всё же стоило доделать. Не в его правилах подводить людей.       — Да куда угодно! — всплеснул руками Федор. — Дело не в том, куда. Дело в том, что не хочется. Тебе не хочется, — заметил он, выпуская дым.       — Да, ты прав, не хочется. Потому что рутинно всё, по схеме. Я на тебя смотрю и думаю, вот чем ты живешь? А? Такое ощущение, что нам уже по пятьдесят и осталось дожить жизнь. Распустил себя, обрюзг… — Коля поморщился. — Я наперед знаю всё, что ты можешь предложить, — Николай присел за стол, сжал кружку с обжигающим кофе пальцами. По кругу, они снова ходят по кругу, перебирая ряд одних и тех же претензий, но с новыми вариациями.       — А я знаю наперед всё, что ты можешь предложить и сказать, — хмыкнул Федя. — Потому что в этом и есть суть отношений — знать и понимать любимого человека с полуслова. Ты прав, нового я ничего не придумаю, разве что могу предложить заняться экстремальными видами спорта. Но, по моему мнению, этого и не нужно… Когда хорошо вдвоем — и обычные занятия в радость. Даже тот же поход в ресторан, да и поваляться перед телеком — тоже неплохо иногда. Но для тебя это рутина… Так, может, проблема не в том, что я такой безынициативный? Может, ТЕБЕ просто скучно со мной, потому что любви уже нет, — жестко закончил он. — Поэтому к внешности моей без конца и края придираешься. Но я тебе так скажу: я себе нравлюсь, ясно? Не вижу смысла молодиться и изображать из себя восемнадцатилетнего юношу, когда на лице уже первые морщинки обозначились, — пауза. И наотмашь:       — Как это делаешь ты, — усмешка.       Противный холодок по спине и стиснутая против воли челюсть. Добрались до десерта.       — На что ты намекаешь? — вскинул голову Николай.       — Я не намекаю, я прямо говорю: твои потуги выглядеть не старше своих студентов — смешны! Лет пять назад твои узкие блядские джинсики еще худо-бедно смотрелись, а сейчас… — прозвучало ревниво на Колин взгляд. И мелко.       — Ты просто злишься! Злишься, что я выгляжу хорошо, что на меня наконец-то обращают внимание, а ты… — снова вскипел Коля.       — Вот как мы заговорили? — фыркнул Федя. — Давно ли ты стал секс-символом? Если бы не я, так и ходил бы с полным набором комплексов тотального неудачника.       — Низкий тебе поклон за это! Премного благодарен за поддержку! — ерническим тоном произнес Николай. Нет, блин, эта музыка будет вечной, и ссора явно получила второе дыхание. — Я не стал секс-символом, но чувствую себя в блядских джинсиках, как ты выразился, преотлично, потому что могу себе позволить их носить! А у тебя еще немного, и пузо будет нависать над ремнем штанов!       — И таким я тебя, понятное дело, не устраиваю, — кивнул Федя. — Именно поэтому ты облизываешь глазами юных мальчиков… Разве что слюни не пускаешь.       — Что ты несешь? — подскочил с места Николай. Ну, было дело недавно — засмотрелся на парнишку в супермаркете. Но просто засмотрелся — симпатичный, славный, от него веяло юностью, свежестью и будущей жизнью, обнимал за талию красивую девчонку. Не в этом же смысле смотрел!       — Что вижу — о том и говорю, — бросил Федор, отвернувшись. — Пока всего лишь смотришь, а потом — раз, и уже в чужой постели.       Федины слова вдруг ударили больнее пощечины. Двенадцать лет Коля хранил верность, боготворил его, ни о чем подобном не думал, да и сейчас… Старается, правда, старается помнить о том, за что полюбил этого человека… И тут — на тебе!       — В чужой постели? — прошипел Николай. — А знаешь, было бы неплохо! Дома-то не трахает никто!       — Ой ли? — Федор выгнул бровь. — А кого трахать? Прокладку между ноутом и рабочим креслом? И когда? Ты как после тридцати лет брака: то некогда, то голова болит.       — Потому что меня не устраивает перепихон на скорую руку! — воскликнул Коля. — Загнул, отдрочил — свободен. Это секс? Это страсть, да? Об этом, блять, я по ночам грезить должен, когда ты храпишь, как рота солдат? Я тебя ТАКОГО должен всё еще хотеть? — почти выплюнул последние слова он.       — А другому ты возможности не даешь! — зло отозвался Федя. — Помнится, я заказал нам номер-люкс за городом — хотел устроить романтическое свидание, отпраздновать годовщину. И что? Ты застрял на кафедре, потом приехал и обматерил меня с ног до головы, ибо я опять всё делаю по-своему, не посоветовавшись с тобой, а у тебя, видите ли, заказ горит. Отметили, охрененно отметили! Так хуле напрягаться?       — Потому что по-человечески всё делать надо, а не так, как твоя левая пятка удумала, — бросил Николай. — У меня есть определенные обязательства…       — Да у тебя вся жизнь — сплошные обязательства перед кем-то! — оборвал его Федор. — Ко мне они правда никакого отношения не имеют!       — Могу и про тебя сказать то же самое. Если у нас появляется возможность побыть вдвоем, а я старался, чтобы это было почаще, то… Та-да! Федя несется домой, к родителям! Так хуле мне тогда напрягаться? — повторил Федину фразу Коля.       — К черту… Весь этот разговор, — вдруг тяжело вздохнул Федор. — Я устал. Гоняем из пустого в порожнее. И так можно до бесконечности. Нет ни у тебя, ни у меня проблем, и время бы нашлось на двоих. Раньше всегда находилось, а бывали… Бывали гораздо хуже обстоятельства. Но сейчас остановимся на том, что никто из нас больше не хочет идти друг другу навстречу. Вот и всё. И заметь, я не обвиняю только тебя. Оба хороши.       — И что? — Коля за всю беседу в первый раз согласился с Федей. Спорить расхотелось.       — Ничего. Я пошел спать, — Федор выкинул фиг знает какой по счету бычок в окно, захлопнул створку и вышел из кухни.       Николай вздохнул и отхлебнул мерзкий на вкус кофе — он его не умел варить, просто заливал кипятком. Мастер в этом деле Федя, но не просить же его после всего этого некрасивого разбора полетов.       А на следующее утро Федя решил, что им нужно расстаться. И Коля ему поверил.       Всё высказанное возникло не в одночасье, но именно сейчас выглядело непреодолимой стеной, выросшей между ними.       Как любит говорить Федор, посмотрим правде в глаза: нет между ними тех чувств, что каждый раз спасали, исправляли, выпрямляли перекосы, перегибы, неверные повороты в сложном течении многообъемной жизни, со всеми ее трудностями, проблемами, но и радостями. Места для счастливых моментов больше не осталось, а вот поводов для ссор и стычек — прибавилось.       Вывод… Надо расстаться. Федя просто озвучил вслух то, что у обоих давно вертелось на языках. Пора двигаться дальше.       И то, что сейчас больно, плохо и воспоминания лезут непрошенными гостями в голову… Это просто привычка, да, привычка. От них же, как известно, избавиться нелегко. Но можно. Так будет лучше.       Так. Будет. Лучше.       (Какого ж хрена упорно, настойчиво, до тошноты преследует мысль, что пару часов назад они оба совершили самую большую ошибку в своей жизни?)