Technological singularity

Почти бессонные десять дней забирают своё. Уён спит целые сутки, но все равно чувствует себя уставшим, будто у него украли всю жизненную силу вместе с желанием существовать. Все сны были только об одном — о чувственных губах, что ласкают его тело, терзают его душу, о горячей коже и о золоте веснушек. Хотя бы в одном Ёсан был прав — Сан причинит ему боль и не важно каким способом. Словно у наркомана у Уёна начинается ломка без дозы близости, просыпается неуёмная жажда человеческого тепла. И не просто тепла, а жара сводящего с ума. Словно в трансе Уён едет в мастерскую, падает перед вестарианцем на колени и долго извиняется, утыкаясь влажным от лихорадки лбом в холодные ладони. Ёсан тихо шипит от огня его кожи, но как всегда прощает ему все и успокаивающе гладит по волосам. Кое-как Уён собирает протез для клиента, чей заказ из-за Сана был просрочен на несколько дней, пихает Ёсану картридж с деньгами палладианца, когда тот причитает о нехватке средств на новое оборудование, но не говорит от кого эти деньги. Но по единице с шестью нулями в придачу вестарианец понимает сам. Ёсан не может прикоснуться к Уёну, сколько бы тот не просил помочь ему снять напряжение, чуть ли не шарахается в сторону, потому что Уён горит. Его тело потряхивает от лихорадки, кожа покрывается испариной, не светится, но жжется словно кипяток. После случая с обмороком Уёна отстранили от работы в клубе. Но вместо отдыха он по своему желанию, чтобы искупить свои жёсткие слова в адрес друга, впахивает практически в бреду в мастерской и спустя пару недель «закрывает» все долги по заказам. Ёсан доволен, что все сделано, но не доволен его поведением. Уён знает, что вестарианца не просто раздражает его состояние, а откровенно бесит. Бесит то, что мастерская нагревается до тридцати пяти градусов всего за полтора часа, бесит, что он не отвечает ни на один его вопрос. Бесит, что Уён чувствует то, что не должен. Привязанность к тому, кого он совершенно не знает. Желание быть рядом с тем, кому нельзя доверять. Но они оба надеются, что это пройдёт, что все станет лучше спустя пару дней. Неделю... Месяц. Уён выходит на работу в клубе, пытается восстановить привычку развлекаться с незнакомцами в свой законный час отдыха. Но не может. К обжигающей коже, пылающей словно в агонии, никто не может прикоснуться. Слишком горячо, непривычно... Слишком слишком. Уён чувствует как сгорает, как чёрное бесчувственное нечто внутри разрастается все сильнее, обволакивая его густой смолянистой гарью. Выжигает его дотла без возможности вспыхнуть снова. Алкоголь и табак безостановочно дурманят разум. И если поначалу кажется, что становится легче, то позже приходит осознание того, что ничего не меняется. Ему страшно так же, как было после расставания с Сонхва. Уён скользит дрожащими пальцами по казалось бы разгоряченным полуобнаженным телам посетителей клуба, но каждое из них кажется холодным. Толпа растекается перед ним в стороны, от его прикосновений шипят и ругаются, лица искажаются гримасами боли. Уён чувствует как его внутренности скручивает в тугой узел, к горлу подступает ком и его начинает подташнивать. Легкие превращаются в угольки, желудок в кислотную лужу, он бежит в сторону туалетов, его скручивает спазм и самообладание смывается в унитаз. И день ото дня ситуация не меняется. Его трогают, гладят, нагло хватают керамическими протезами, но стоит настоящей коже коснуться кожи и потенциальный «перепих» растворяется словно и не было. Никто не может вытерпеть этот жар словно из жерла вулкана. Но несмотря ни на что, каждый раз в свой перерыв Уён выпивает любимый коктейль и просачивается в центр зала. Отчаяние душит его сильнее, чем пропитанный потом воздух клуба, но он все равно поднимает руки вверх и начинает двигаться под музыку. Пускай у него останутся лишь эти жалкие мимолетные прикосновения прохладной керамики, чем полное отсутствие контакта. Его обнаженные руки, как обычно не скрытые рукавами, рисуют в воздухе изящные линии, татуировки больше не расцветают неоном, но даже без необычайного свечения, его движения выглядят невероятно красиво. Уён знает как привлечь внимание, как управлять завороженной публикой, но не знает как унять жар своего тела, чтобы наконец-то получить наслаждение от одного из внимательно следящих за ним парней. На бедро ложится протезированная ладонь и на секунду Уёну становится ещё жарче. Боясь снова обжечь незнакомца, он собирается отступить вперёд, но на другое бедро ложится вторая ладонь, к заднице прижимаются чужие бёдра, а спины касается грудь. Волны чужого жара бегут мурашками по затылку, огненное дыхание обжигает шею и раковину уха, от горячей руки, соскользнувшей с бедра под майку, искрятся нервные окончания, запах чужой кожи напоминает почерневшим лёгким, что в каждой, даже смертельно иссушенной пустыне, есть оазис. И все до единой клеточки тела Уёна понимают, что это Сан. Его горячая ладонь скользит по животу и касается груди. Сан прижимается к нему всем телом и Уён чуть не плачет от дикого желания раздеться. Снять с себя каждую вещь, чтобы почувствовать каждый миллиметр чужой пылающей кожи. Сан ведёт губами по скуле, касаясь кожи языком, оттягивает зубами мочку, зарывается носом в волосы на затылке, глубоко вдыхает, ненадолго задерживая воздух в легких, и выдыхает, обжигая, кажется, до самых костей. Уён плавится в его объятиях, теряется в наслаждении, забывая про все кошмарные состояния, которые у него были за полтора месяца из-за отсутствия именно этих прикосновений. Сан проводит ладонями по цветам Палланиса на его руках и они тут же распускаются, вспыхивают буйством красок ярче, чем когда-либо прежде. Уёну кажется, что он трезвеет от нежных касаний, но стоит Сану отстранить его от себя, развернуть в своих объятиях и заглянуть в глаза, как сознание тут же покрывается пьяной дымкой возбуждения. Влажные губы Сана приоткрыты, темные глаза, зрачки которых полностью поглотили радужку, прожигают тело, душу и сердце, иссиня-черные волосы небрежно разбросаны по вспотевшему лбу. Ослепляюще ярко светятся золотом веснушки на лице. К нему влечёт, тянет словно магнитом. И невозможно сопротивляться, отвернуться или сдержаться. Уён подаётся вперёд, скользит рукой по горячей коже его шеи и сжимает в кулаке влажные волосы на затылке. Льнет близко-близко, наконец-то не боясь обжечь, жмурится, прислоняясь лбом ко лбу, и вдыхает так глубоко, как только может. — Ты пахнешь горячим песком, разогретым светом Лимба, и выжженными солеными озёрами на поверхности, — Уён шепчет на родном языке, но из-за шести лет прожитых вне дома он растягивает буквы на столичный манер. Запах Сана сводит с ума, голова кружится и он прижимается ещё ближе, хватается свободной рукой за широкие плечи. — А ты молодыми листьями табака с серверного побережья... — Сан отвечает на флирт с их планеты на чистом палладинанском, совсем без акцента, мягко и так по-родному. — И тёплым ночным бризом... В клубе душно и битком народу, музыка грохочет, отдаваясь басами во всем теле, но Уёну чудится, что он оказался на Палладе. И он не выдерживает. Уён сминает чужие все ещё обветренные губы, ласкает горячий язык своим, выманивая его к себе в рот, посасывает и кусает, играет с пирсингом. Сан отвечает невыносимо ласково и нежно, сжимает ладонями его поясницу, ведёт карбоновыми пальцами по керамическому позвоночнику вверх, заставляя выгибаться, и Уён стонет в поцелуй, сжимая в кулаке черные волосы и вжимаясь пахом в пах. — Уён... — шепчет Сан уже на столичном, когда тот переходит губами на веснушки на шее, втягивая чувствительную кожу в рот, его голос едва слышно за окружающим шумом. — Уён, пожалуйста, поехали ко мне... — его волнение примешивает к грубому столичному произношению легкий палладианский акцент. Уён замирает, прижимаясь губами к бешено бьющейся жилке на шее Сана. Он чувствует его возбуждение через ткань плотных штанов слишком отчетливо. Сидеть за рулем гравибайка в таком состоянии — весьма опасное занятие, особенно с Уёном на заднем сидении, ведь он совершенно не умеет держать руки при себе. И если ему захочется потрогать, то он не сдержит порыв. Ведь трогать очень хочется и желательно везде, особенно там, где нельзя за рулем... — Боюсь, мы не доедем, — Уён выдыхает на ухо и Сан сжимает пальцы на его бёдрах так сильно, будто боится, что он сейчас сбежит, будто это вообще возможно. — Но есть идея получше... Уён находит правую ладонь Сана и переплетает пальцы с карбоновыми пальцами протеза, и когда чувствует, как Сан сжимает его руку в ответ, отлепляется от него, тянет через удивленно уставившуюся на них толпу к приватным комнатам. Таймер на коммуникаторе намекает, что перерыв кончается через пять минут, но Уён коротко бросает ухмыляющейся девушке на ресепшене просьбу, чтобы его подменили сегодня на оставшуюся часть смены и сам проводит рукой над терминалом. Их встречает самая недорогая комната подсвеченная ультрафиолетом, но Уён быстро закрывает дверь и щёлкает выключателем. Вместо дешёвых светильников комната озаряется светом их кожи — тёплым золотом и холодным неоном. Они застывают в паре шагов друг от друга и накопленное за полтора месяца желание осязаемо заполняет собой пространство вокруг них. Руки Уёна подрагивают от предвкушения новых прикосновений, и он видит такую же неуемную жажду в глазах Сана. Поэтому без сомнения он подхватывает край своей майки, медленно тянет ее вверх ненадолго зажмуриваясь и, когда вещь оказывается на полу, он открывает глаза. Сан смотрит, пожирает взглядом каждую деталь наполовину обнаженного тела, тянется вперёд прижимает ладони к плечам, ведёт пальцами по ключицам и Уён чувствует, как все его тело отзывается на прикосновения. Сан касается сосков и скользит ладонями по плоскому животу вниз до пупка, невесомо ведёт подушечками пальцев по начинающей светиться татуировке, выглядывающей из под ремня. Серебряный узор внизу живота проявляется только под прикосновением, дразнит маленьким листочком, выглядывающим из под края штанов, предлагает продолжить. Сан ныряет пальцами под ремень и дергает Уёна на себя, сталкиваясь носами и выдыхая разгоряченный в легких воздух на губы. Уён чувствует жар исходящий от его тела, будто Сан горячее на несколько десятков градусов. Несдержанно он тянет край его футболки вверх, оголяя поджарый торс. И как только Сан поднимает руки, сбрасывая одежду, он тут же прижимается к обнажившейся коже, шумно выдыхая на покрытую горящими веснушками шею. Уён кладёт подбородок на чужое плечо и жмурится, рисуя ладонями узоры на широкой спине. Спускается к узкой талии, забирается кончиками пальцев под пояс джинс. Кожа Сана мягкая и горячая, вулканическим бархатом разливающаяся под подушечками вздрагивающих пальцев. Сан легко подхватывает Уёна под бедра, отрывая от пола и заставляя удивленно хвататься за плечи, прижимает к себе ещё ближе. Он относит его к свежезастеленной кровати, мягко опускает и опираясь на локти ложится сверху. Уён сжимает коленками чужие бёдра и завороженно смотрит на губы, которые снились ему каждый гребаный день этого жуткого месяца. — Сан... Его имя растекается на языке нежной сладостью вместе с поцелуем. В паху сводит судорогой, в венах течет раскалённый металл, желание молнией бьет по рецепторам, а дрожь громом раскатывается по возбужденному телу. Уён приоткрывает губы, касается языком острых зубов, сжимает пальцы на лопатках. Выгибается и стонет, стоит Сану перейти губами на скулу и дальше на вздувшуюся вену на шее, обрисовывать языком кадык. Сан влажно целует ключицу и грудь, ведёт языком по солнечному сплетению вниз, выдыхает на потухшую татуировку внизу живота. Щёлкает пряжка ремня и Уён приподнимает бёдра. Сан оставляет Уёна полностью обнаженным, раскрытым, с разведёнными в стороны острыми коленками и руками впившимися в одеяло. Его красивые губы, розовые даже при этом освещении, наугад касаются колена, скользят выше, ведут по внутренней стороне бедра и наконец под ними начинают распускаться листья среброцвета. Карамель кожи и холодное свечение татуировки Сан разбавляет красными засосами которые завтра зацветут фиолетовым, скользит языком по серебряным нитям, поднимаясь все выше по бедру, прослеживает каждый изгиб узора, проводит носом слишком близко к возбужденному члену, горячо выдыхает и кусает тазобедренную косточку. Уён мечется под ним, выгибается, ловит каждое прикосновение губ, зубов, языка. Татуировка загорается полностью, каждый завиток, опоясывающий бедро, каждый листочек, и Сан останавливается, его горячее дыхание оседает на коже искрами, разбегающимся в стороны. В чёрных глазах отражается неоновое свечение цветов. Уён запускает пальцы в его волосы, хочет потянуть на себя, поцеловать, выгнуться к нему навстречу всем обнаженным телом. Но Сан разводит его коленки ещё шире, довольно облизывается и касается губами головки возбужденного члена. Голос Уёна ломается, когда он стонет, глаза закатываются, а ноги вздрагивают. Сан сжимает ладони на его бёдрах, вжимая в матрас, ведёт языком по головке, вниз по стволу и горячо выдыхает, дразня влажную чувствительную кожу. Медленные ласки огненных губ контрастируют с жгучей, но приятной болью от впившихся в кожу карбоновых пальцев. Уёна уносит из реальности в мир наслаждения. Сан ласкает его нежно и приятно, так, как хочется больше всего, он с лёгкостью угадывает, что делать дальше после каждого вздоха или стона, распознаёт дрожь в теле от одних движений и выгибающуюся спину от других, подстраивается и даёт все больше. Уён не тянет его за волосы, не просит сделать что-то ещё, потому что и так слишком, он уже задыхается, хватаясь руками за одеяло. Рот Сана обжигающе горячий, влажный и умелый, острый язык очерчивает головку и вены проступившие на члене. Уёну никогда не было так хорошо с кем-то в первый раз, ему никогда не уделяли столько внимания. Все его тело дрожит, в комнате становится невыносимо жарко и душно. Губы Сана плотным кольцом обхватывают ствол, двигаются в размеренном темпе, горло изредка сжимает головку, когда он берет слишком глубоко. — Сан, — Уён близко. — Иди сюда... Только теперь Уён тянет его за волосы, готовый кончить только от того, как Сан поднимает на него взгляд из-под чёрных ресниц. Кажется, что светятся не только явные веснушки на шее и маленькие крапинки на порозовевших щеках и вспотевшей переносице, а что-то ещё, внутри него, то, что так невероятно притягательно и желанно. Сан отпускает его бёдра, пальцами обводит напоследок татуировку искрящую жидким серебром и поднимается к губам, целуя глубоко и жадно. Уён кусает его распухшие губы, скользит по ним языком, выгибается, обхватывая бедра ногами и прижимаясь к нему всем телом. Сан все ещё в джинсах и грубая ткань больно, но возбуждающе трется о чувствительную кожу члена. — Какой..? — шепчет Сан между пылкими поцелуями, но до Уёна не доходит смысл. — Какой рукой? — Какой рукой что... — понимание медленно оседает в перевозбужденном сознании. — Правой... — Уёну кажется, что он отвечает прежде, чем успевает осознать до конца. Сан ухмыляется, приподнимается на левом локте и карбоновые пальцы мягко обхватывают сочащийся смазкой член. После горячего рта прикосновение неожиданно холодное, посылающие мурашки по внутренней стороне бёдер. Уён поджимает пальцы на ногах и толкается в протезированную ладонь. Прикосновение ощущается знакомым только в первые секунды контакта, а дальше все становится непредсказуемо крышесносным. Ладонь скользит настолько плавно и чувственно, что даже настоящая рука бы так не справилась. Сотни сенсоров улавливают микродвижения и пальцы то сжимаются сильнее, то ласкают нежнее, щекочут уздечку, рисуя свой пламенный узор сводящий с ума. Уён не мог сделать ее настолько плавной, в ней что-то изменили... — Что..? — Уён громко стонет в приоткрытые губы Сана оставляющие поцелуи на его лице. — Что ты сделал с ней?... Протезированная рука двигается лучше, чем должна. Заметно лучше. И это не заслуга Уёна. — Поменял контактное вещество, — Сан соскальзывает губами со скулы и шепчет в самое ухо, шкодливо лизнув раковинку. — Нравится? Уён плавится от этих слов и томного голоса Сана, от улучшенного им самим протеза руки, от его горячего тела прижимающегося к нему, от его все ещё скрытого джинсой возбуждения, вжимающегося в бедро, от его выдержки и нежности, от ласк, свечения... От него всего. От Сана. Оргазм накатывает песчаной бурей затмевающей все, невыносимо жаркой и сухой. Уёну кажется, что его вспыхнувшее тело выжигает весь кислород в комнате, его кожа ослепляет, оставляя десятки горящих солнечных зайчиков под веками. И Сан продолжает ласкать его, проводя через ураган эмоций, целует в шею и в открытые в немом стоне губы. — Теперь ты поедешь ко мне? — Сан дотягивается до одноразового полотенца на тумбе, вытирает протез и живот Уёна, хочет сесть на край кровати, но тот тянет его на себя. — Нет. Грудь Сана часто вздымается, дыхание поверхностное, шумное. Глаза непонимающе бегают по лицу Уёна. Он нависает над ним, руками оперевшись по обе стороны от головы. Возбужденный и жаждущий согласия. — Пока нет... Уён тянет его за шею, касается языком губ и беспрепятственно проскальзывает между ними, целует развязно, кусаясь и не давая вести. Кладёт ладони на грудь, дразнит проколотые соски, ведёт по напряженному животу, мычит от ощущения упругих мышц под пальцами, обрисовывает сережку в пупке, расстёгивает джинсы и проскальзывает под нижнее белье. — Уён не... Сан не успевает договорить и только громко стонет, сгибая руки и прижимаясь влажным лбом ко лбу Уёна. Веснушки на его лице вспыхивают ещё ярче, собираясь выжечь свои узоры на сетчатке широко распахнутых глаз Уёна. Холодное свечение татуировок Уёна постепенно становится все слабее и комната освещается лишь золотом льющимся от Сана. Сан красивый, невероятно, волшебно и на деле он громче, чем кажется. И пусть его стоны не отдаются звоном в ушах, они все же разбегаются мурашками по всему телу, распуская новые волны возбуждения, особенно когда Уён дотрагивается до шарика пирсинга на головке его члена... В таком положении касаться не очень удобно, хотелось бы иметь полный доступ к его возбуждению, ласкать не только пальцами, но и губами, рисовать по обжигающей коже языком, играть со сталью пирсинга в самых интимных местах. Может быть тогда Сан стонал громче, надрывнее. Но Уён наслаждается тем, что есть сейчас. Ведь потом... Потом он конечно поедет к нему.