Technological singularity

— Нет, — категорично отвечает Уён. — Нет, нет, нет. Я не буду твоим штурманом! — Уён, ты мне нужен, — тянет Сан, подходя ближе, но Уён отшатывается. — Нет! — он стоит на своём, а Сан устремляет взгляд в пол, его лицо искажается такой детской обидой. — И вообще почему я? Что сразу я то? Минки твой штурман, пусть он едет с тобой. — Да, я его штурман, — басит Минки, огибает понурого Сана и подходит к Уёну вплотную, нависая над ним. — И я бы поехал с ним, но... — Я ничего не смыслю в штурманстве, что ещё за «но» может быть? В чем я такой особенный? Что... Минки прерывает нервный словесный понос Уёна коротким: — Ты мелкий. Уён смотрит на Минки снизу вверх. Парень выше почти на голову, шире в плечах и бёдрах, плотнее, мышечнее. Больше. Тяжелее. — Так просто? — еле слышно шепчет Уён. — Так просто, — отвечает Минки. — Мы пытались достичь шести секунд три с половиной месяца, сняли с корвета весь лишний вес, который только можно было, осталась только двадцатикилограммовая защитная рама. Но тогда, в случае если бы машина перевернулась, крыша бы схлопнулась как консервная банка. И Сан бы пошёл на такое... — парень поднимает руку с коммуникатором и пролистывает файлы пытаясь найти нужный. — Но если ты думаешь, что я буду рад посадить тебя на место штурмана, то ты сильно ошибаешься. От одной мысли об этом по спине бегут мурашки, потому что ты полный ноль в штурманстве, а гонка уже послезавтра. — Да в этом нет ничего сложного, — встревает наконец Сан, отойдя от прострации. — Штурману нужно просто читать легенду с экрана голографа, все остальное зависит от умения водите... — Ты сейчас серьезно? — Минки выгибает бровь, бросая на Сана дикий взгляд, от чего тот снова устремляет глаза в пол. Уён впервые видит, что Сан тушуется под чьим-то взглядом. Все это так ново. Коммуникатор Минки наконец-то высвечивает таблицу с расчётами, в которой Уён не ничего понимает. — Ты легче килограмм на пятнадцать, вроде бы совсем немного, но это как раз то, что нам нужно. Скорость увеличилась на семь процентов, управление стало лучше... — Всего-то? — Уён в шоке. — Ради семи процентов стоит рисковать и брать меня? — Если бы протез, который ты конструируешь, мог работать на семь процентов быстрее, ты бы разве не пошёл на улучшения? — Минки умён. Возможно даже слишком умён. Уён неуверенно кивает. — После замены контактного вещества на 3C-21 протез Сана стал работать всего-то на восемь процентов быстрее и плавнее, но ты заметил разницу, — Уён переводит взгляд на Сана, тот смотрит ему в глаза не моргая. По нему видно, что ему совсем не совестно за то, что он делился с Минки подробностями их личной жизни и Уёну интересно, как много Сан рассказал ему. — Так что да, даже ради семи процентов я рискну и посажу тебя рядом с ним. Но учти, — Минки гасит голограмму и тыкает пальцем Уёну в грудь. — Если из-за тебя Сан снова вытворит какую-нибудь несусветную хрень, я найду тебя и сломаю твой керамический позвоночник пополам и никто не сможет остановить меня. Даже твой вестарианец. Голова кружится, легкие сжимаются от накатывающей паники, воздуха не хватает. Уён хлопает по карманам толстовки и джинс, слепо пытаясь найти портсигар. Когда находит, выуживает из него самокрутку и безуспешно пытается отыскать всегда отсутствующую зажигалку. Щелчок. Лицо опаляет жар от протянутой газовой горелки. Минки выглядит угрожающе, говорит угрожающе, но есть в нем что-то ещё, все такое же дикое, но граничащее с заботой. — Мне нужно подумать, — Уён зажигает бумагу о пламя протянутой горелки и делает глубокую затяжку. — Я... пойду... подышу... Он разворачивается на пятках кроссовок и качаясь идёт до двери, с трудом ее открывая и скрываясь в тёмных коридорах, ведущих на крышу. Его шаги эхом отдаются в тишине. Кровь дикими барабанами стучит в висках. Затяжка за затяжкой и сигарета кончается слишком быстро, не успев приятно задурманить разум, чтобы было меньше навязчивых мыслей. — Уён, — Сан бежит за ним и ловит за руку, но Уён вырывает ее, продолжая идти наверх. — Ёни, пожалуйста, — Сан постоянно просит его — остаться, принять, понять, не уходить. И у Уёна никогда нет сил сопротивляться, он сам не знает почему, но этот раз не будет другим и это бесит больше всего остального. — Я не смогу без тебя... — Я тоже не смогу без тебя! — он резко разворачивается. — Что если я не правильно прочту легенду? Что если мы не впишемся в поворот по моей вине? Ладно, если мы погибнем вместе, но что если ты один погибнешь из-за меня? — Уён... — Ты сказал, что это опасно и меня тут быть не должно. Но теперь ты сам меня в это втягиваешь, — Уён чувствует себя отвратительно беспомощным в этой ситуации. И согласившись и не согласившись он подвергает Сана опасности. — Если тебе так нужны эти тридцать миллионов, я тебе их заработаю! — Дело не в деньгах... — А в чем тогда? — голос звонко отражается от стен. — В победе, — шепчет Сан и тянется к рукам Уёна, сжимая его ладонь в своих пальцах. — В первой победе за четыре года, — он задирает рукав толстовки и расстроенно смотрит на тёмные, не светящиеся татуировки цветов. — Только с тобой будет реальный шанс. Ты сможешь быстро научиться читать легенду, я уверен. Ты моя ниточка к прежнему успеху. Я снова хочу почувствовать эйфорию от пересечения финиша первым. Мне это необходимо, Уён. И стоит горячим маленьким пальцам с ногтями, чёрными от машинного масла, коснуться узора, как цветы отзываются и медленно оживают, поддаваясь влечению. — Санни, черт, — Уён выдыхает, сжимая в пальцах карбон протеза. — У меня к тебе столько вопросов, но ещё больше кажется к самому себе. В Уёне кипят эмоции и непередаваемые словами чувства. Сан, как палладианец, легко может прочитать его немое согласие на все, что угодно, только по неяркому неоновому свечению. И Сан улыбается губами, глазами и кажется даже душой. Уён касается его лица. Под подушечками пальцев тут же разливается ослепительное золото, на переносице, на щеках, на шее и ключицах, ускользая под ворот майки. Поцелуй выходит нежным и медленным и потянулся за ним Уён, потому что к Сану тянет словно магнитом и сказать ему «нет» никогда не находится сил. Но если быть честным, то что бы Уён не просил у него, он ведь тоже никогда не отказывал. Сан проскальзывает языком между мягких губ и Уён касается кончиком языка шарика его пирсинга. Ему нравится играть с пирсингом на теле Сана, он слишком чувствительный в местах проколов, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Уён знает, что у Сана бегут мурашки по руке, если коснуться микродермалов на ключицах, знает, что у него закатываются глаза, если ласкать его язык потираясь своим о стальной шарик, знает, что если взять в рот мочку уха с сережками, из его груди вырвется высокий стон, а если лизнуть колечко в брови, то обдаст волной жара. Он знает, что играясь кончиками пальцев с пирсингом в пупке, он заставляет пальцы на его ногах подгибаться, а уж если он обхватывает губами головку члена и легко посасывает в месте прокола, заставляя штангу пирсинга двигаться, то Сан дрожит и сходит с ума. Уён прижимается бедром к паху Сана и ловит губами его стон. — Ёни... — У меня стресс, — Уён кусает его губы и трется ширинкой о его бедро. — И я пять дней без секса, Сан. Впервые за год, что мы вместе. — Осталось меньше сорока девяти часов до гонки, потерпи немного, — стонет Сан, когда Уён опускает на его пах ладонь. — После я сделаю все, что ты захочешь, как ты захочешь, что угодно. — То есть ты говоришь мне «нет» после того, как я согласился на все, что ты просил? — Я... Сана легко можно сбить с толку просто расстегнув ширинку. От звука молнии у Сана пустеет в голове и чернеет в глазах. Приоткрываются влажные губы от ладони, скользнувшей за резинку нижнего белья. Уён подталкивает его к стене, прижимая к ней спиной, спускает с его бёдер джинсы и боксеры, и когда Сан запрокидывает голову, ударяясь затылком о холодный бетон, Уён лижет его кадык, скользит ладонью по возбуждению и сходит с ума от его несдержанного стона, эхом раздавшегося по коридору. — После гонки ты все равно сделаешь все, что я захочу. С Саном лучший секс, лучшие ласки, даже когда ласкает не он, а ласкаешь его. Он такой горячий и громкий, ластится под прикосновения, горит и плавится в руках, он позволяет делать с собой все, что захочешь. Уён касается подушечкой пальца шарика на головке члена и под ней, дразнит их вроде бы совсем слегка, но от тела Сана прокатывается не одна волна дикого жара. Уён ловит этот жар поцелуями в губы и в шею, оставляет следы на открытой части ключиц. Млеет от того как Сан стонет от каждого движения пальцев, от каждого поцелуя с языком и острых зубов, впившихся в кожу. Сан кончает, изливаясь на бетонный пол, заполняя сознание Уёна высоким голосом и сжимая его плечи в ладонях. — Понравилось? — Уён вытирает руку о стену и смотрит на то, как медленно потухают веснушки на раскрасневшемся лице Сана. — Конечно, — все ещё задыхаясь шепчет Сан. — Тогда мы должны доехать до финиша в целости и сохранности, понял меня? — Сан кивает, тогда Уён наклоняется к его уху и шепчет. — Я сделаю все возможное, чтобы быть хорошим штурманом, а ты будешь отличным водителем. И ты не посмеешь лишить меня удовольствия заниматься сексом с тобой своей с... смертью! На секунду Уён представляет развороченную машину и изуродованное тело Сана в ней. Паника больно кусает сердце и истерика снова накатывает своей девятиметровой волной. Сан видит, как мигают и гаснут татуировки на его руке с закатанным рукавом. — Ёни, — Сан натягивает назад свои джинсы и вжикает молнией, после сжимая его лицо в ладонях. Одна как всегда горячая, а другая холодная. Любимый контраст. — Все будет хорошо. Он мягко целует щеки и губы, Уён стискивает в руках его тонкую талию и жмётся ближе. Все будет хорошо. — Закончили своё светозвукопреставление? — недовольно бурчит Минки, держа в руках голограф, листая какой-то текст. — Можно приступать к обучению? — Да. Следующие несколько часов Минки, уткнувшись носом в прозрачный экран, пытается разъяснить Уёну как проходят гонки. Правила, условия, запреты. Уён старается разложить информацию по полочкам в своей голове, расставить приоритеты, выделить вопросы, отметить спорные моменты. Он спрашивает и уточняет, располагает к себе своей заинтересованностью. Постепенно Минки начинает разворачиваться к нему, перестаёт пялиться в голограф, смотрит в глаза и ведет свой рассказ уже более открыто. Он не скрывает, говоря, что «белые ралли» — гонка на выживание. Не все доезжают до финиша, не все остаются в живых. Умение водителя составляет семьдесят процентов успеха, остальные тридцать штурмана. Парень подтвердил, что нужно всего лишь читать легенду с экрана, но делать это нужно правильно. Пятьдесят процентов аварий происходят из-за не вовремя сказанной штурманом информации. На трассе нельзя использовать любого вида оружие, а в топливных баках не должно быть ничего кроме бензина и на этом Минки запинается. — Для тебя не должно быть сюрпризом, но... мы... не очень честны в плане топлива. И... вообще-то... я не думаю, что кто-то в принципе на сто процентов честен в нелегальных гонках. У всех свои способы выиграть, — Минки вертит в руках голограф, нервно смотря в спину Сана, ковыряющегося в двигателе. В его ушах торчат микронаушники, палладианец быстро устал от занудной лекции друга, заглушив ее тяжелыми басами местной музыки. — Мы добавляем в бензин 3С-21. Совсем немного, чтобы улучшить характеристики, но при проверке на финише это вещество все же выявляется. Поэтому мы заливаем топлива ровно на гонку и до финиша вы будете ехать на парах... — Что будет если топлива не хватит? Минки медлит секунду, но все же отвечает: — Машина заглохнет. Уён складывает один плюс один. История Сана про старые свечи зажигания и заглохший движок накладывается на объяснения Минки по поводу ограниченого количества топлива. — То есть твоя вина в том, что вы в прошлый раз проиграли, тоже есть? — щурится Уён, разглядывая Минки и замечая как дергается его бровь. — Бензина не хватило? — Если бы Сан поменял свечи, расход топлива был бы другой, — шипит парень, голограф в его руках высвечивает десятки формул, Минки кидается числами и процентными соотношениями, а в конце все же морщится и признаёт: — Но да, если бы я не урезал до предела топливо, тогда машина вероятно завелась бы и мы возможно доехали бы. Но Сан все равно поступил безрассудно и безответственно! — Теперь проверяешь за ним все по два раза? — усмехается Уён, не пытаясь найти виноватого, когда каждый поступил так как поступил. И это располагает Минки ещё больше. — По три. Минки улыбается, отводя взгляд и уже не выглядит тем суровым, готовым выгрызть глотку, парнем, который нехотя встретил его на крыше и который угрожал сломать позвоночник. С глазами щелочками и округлившимися щеками он выглядит милым, мягким. Очаровательным. — В общем основные задачи штурмана — это внимание, контроль расстояния и четкая формулировка направления движения, — Уён загибает пальцы пока говорит. — А так же терпение и терпение. — Верно, молодец, — Минки подбадривающе толкает Уёна плечом. — Легенда станет доступной за полчаса до гонки. У тебя будет время, чтобы пролистать ее и сделать свои пометки. Но я помочь уже не смогу, вы будете внизу, а там не ловят коммуникаторы, — Минки показывает минимальный сигнал, который сейчас принимает браслет на его руке — ещё пара-тройка метров вниз в Мглу и связь совсем пропадёт. — И ещё один момент — для удобства в легенде будет указана скорость прохождения поворотов, штурманы обычно сообщают ее водителю, но она всего лишь желательная, а не обязательная. Скоростных ограничений как таковых нет, тут нам позволен полный безлимит. Поэтому ты можешь спокойно опустить эту информацию. Сан сам выбирает скорость, нужно только точно говорить ему угол поворота и расстояние до него, и даже если ты скажешь нужную скорость он не послушает. Он не смотрит на спидометр. — Что ты сказал? Он не смотрит? — Понимаешь, он не думает головой, — Минки смеётся, рассматривая Сана смахивающего пылинки с черно-красного капота. — Когда он за рулем, его ведёт шестое чувство, он чувствует машину, управляет ей на чистой интуиции, что в небе, что на дороге. Он прирожденный гонщик. Кажется, что Сан не только гоняет ведомый интуицией, он живет ей. Уён внимательно смотрит на палладианца, на его взгляд обращённый на корвет, на искры в его глазах, и в предвкушении подрагивающие пальцы пробегающие по чёрным волосам. Сану необходима эта победа. Он должен победить. И Уён сделает для этого все возможное. Он учит обозначения как бешеный, успешно проходит все тесты Минки, тренируется с Саном и даже вылетает вместе с ним на пробный заезд на гравикаре по импровизированной «трассе» между небоскребами по составленной Минки легенде. На удивление у них получается. Но в небе Уён чувствует себя спокойно, а там, внизу его снова может охватить паника. — Уён, тебе нужен отдых, — Сан забирает из пальцев голограф и выключает его. — Тут есть кровать, тебе нужно поспать немного. Уён бросает на парня уставший взгляд. После пробных полетов, заездов и тестов он снова сидит в гараже и зубрит выданный Минки материал. До гонки осталось двадцать восемь часов, а глаза и правда жутко слипаются, но: — Я не хочу один. — Я знал, — Сан улыбается, поднимает его со стула за руки и обняв за талию выводит из гаража в тёмный коридор. — Я буду рядом. Комнатка, оборудованная под место для отдыха, на удивление удобная. Тут, конечно, холодно от бетонных стен и близости Мглы, но горячее тело Сана спасёт даже от минусовой температуры. Сан снимает майку, сбрасывает обувь и падает на единственную в комнате одноместную кровать. — Иди ко мне. Уён разувается, забирается на постель и седлает его бёдра. Он задумчиво водит пальцами по голому загорелому животу, обводя пупок и слегка потягивая в нем сережку, Сан приподнимается и снимает с него толстовку. Нежный свет неона сливается с мягким свечением золота. — Санни, я боюсь, — шепчет Уён, не смотря в глаза и продолжая рисовать на чужом теле. Веснушки под прикосновением разгораются чуть ярче. — Я тоже боюсь, — Уён вскидывает подбородок. Не такого ответа он ожидал. Но Сан смотрит мягко и нежно, перехватывает его ладони и прижимает к своей груди там, где встревоженно колотится сердце. — Но все будет хорошо, Ёни. Но даже это ненадежное обещание почему-то успокаивает. Уён верит ему. Сан тянет за руки на себя и Уён ложится на его грудь, прижимаясь ухом и слушая гулкие удары. Сан невесомо гладит по спине, скользит карбоновыми подушечками по керамическим позвонкам. Ведёт по шее и зарывается в волосы. По рукам бегут мурашки и Уён вздрагивает, прижимаясь плотнее. Сан всегда трактует это как немое разрешение. Тогда он скользит по рёбрам и талии, ведёт пальцем по линии джинс, сжимает бедро через плотную ткань и забирается в задний карман. — Это твои джинсы, — разочарованно шепчет Уён, утыкаясь носом в горячую шею. — В них нет ни смазки, ни презервативов, — в ответ он слышит смешок и в отместку на него сминает в ладонях узкие бёдра, потираясь о них пахом. Сан переворачивает его на спину. Вжимает в матрас своим весом и оставляет медленные поцелуи на шее. Он никогда не торопится, уделяет много внимания предварительным ласкам, чувственно шепчет на родном языке, что бутонам прекрасных палладианских цветов нужно время и тепло чтобы распуститься. Он гладит его тело горячей ладонью, щекочет вставшие соски, обхватывает их губами и несильно кусает. Целует грудь и низ живота, не расстегивает ремень пока Уён не начинает ерзать. Сан распаляет до предела, но не заставляет просить или умолять, чувствуя грань, когда действительно нужно зайти дальше. Ему нравится смотреть на раскрасневшееся лицо Уёна, на то, как он впивается пальцами в его плечи или простынь, как он выгибается и сдерживает стоны, кусая губы. Нравится, как морщинка между бровей расслабляется, когда карбоновые пальцы легко щёлкают пряжкой ремня и выпутывают пуговицу из петли, тянут бегунок молнии вниз. Сан снимает с него джинсы и нижнее белье, он не любит, когда на нем остаётся хоть что-то из одежды. Не любит быстрый секс с приспущенными штанами, но когда Уёну хочется, всегда позволяет. Сану нравятся его длинные ноги, нравится оставлять на них поцелуи и кусать кожу, оставляя следы. Нравится татуировка серебрящаяся на бедре. Ему нравится любить Уёна нежно. Уён вплетает в чёрные волосы пальцы, выгибается и стонет, когда горячая ладонь обхватывает основание члена, а головки касаются губы. Сан дразнит уретру кончиком языка, а затем шариком пирсинга. Отвечает на стоны Уёна мычанием, посылая по телу армии мурашек. Уён подаётся бёдрами вверх и Сан берет глубже. Он может взять до самого основания, но не сделает этого пока неон не будет просвечивать даже через закрытые веки. Он позволяет Уёну делать короткие толчки, обхватывая член губами, лаская рукой яички. Комната нагревается слишком быстро. Уёну перестаёт хватать воздуха. Он сдерживает громкий стон, прокусывая губу до крови, и открывает глаза. Сан не закрыл дверь и мутным от возбуждения взглядом Уён выхватывает темную фигуру, стоящую в коридоре. Неон смешанный с золотом облизывает лицо Минки и отражается в его глазах, устремлённых на них. Он смотрит несколько секунд, но после томного мычания Сана закрывает дверь. Уён теряет концентрацию на ласке и приподнимается на локтях. Сан отстраняется. — Ты не закрыл дверь, — с придыханием шепчет Уён. — Если ты видел Минки, то не беспокойся, он просто давно ни с кем не спал, — Сан приподнимает его ноги и кладёт на свои плечи. — Ёни, расслабься, — он кусает за ляжку и Уён падает обратно на подушку. По крайней мере теперь дверь закрыта. Сан делает потрясающий минет, от которого нейроны взрываются сверхновыми, передавая ослепительные импульсы со скоростью сто двадцать метров в секунду. Головка члена входит глубоко в его узкое горло, пока маленький нос не касается гладко выбритого лобка. Уён скользит пятками по влажной спине и выгибается. Обжигающая теснота выжигает все мысли, все страхи, все темные образы в голове. Желание сжирает изнутри. Пальцы снова вплетаются в волосы, но Уён не может руководить процессом, полностью отдаваясь во властные губы Сана. Его ласки неповторимы, каждый раз они разные, но каждый раз безошибочно заставляют терять рассудок. Он как наркотик вызвавший привыкание, но не требующий увеличить дозу. Ему никогда не нужна будет замена, потому что он идеален. Уён чувствует, как татуировки жгут плоть, ощущает, как они горят, как свечение разрезает кожу неоновыми искрами, отзываясь на волны удовольствия. Разрядка приходит быстро, ошпаривая кипятком и красными вспышками под веками. Но даже после оргазма, когда Сан отстраняется, цветы не перестают светиться. Сан нежно гладит его руки, целует, но татуировки не хотят потухать. Отражение неона искрится в его чёрных глазах, переливаясь разными цветами и в этот момент Уён понимает, что дороже этих глаз, смотрящих на него с таким трепетом и любовью, ничего нет ни на этой планете, ни на любой другой. Во всей галактике для него нет и не будет никого дороже Сана.