Technological singularity

Уён медленно приходит в себя. Голова наливается тяжестью, с трудом открываются глаза. Мутная после потери сознания картинка плывет, зрение нехотя фокусируется на клубящейся в воздухе мелкодисперсной пыли и первые несколько секунд Уён не понимает что произошло. Но в следующее мгновение молнией бьет осознание, он порывается подскочить на ноги, но тело тут же скручивает болезненным спазмом и он оседает обратно на пол. Произошел взрыв. Левое ухо пронзает боль, в правом — пищит, затылок гудит так сильно, что мысли словно крысы убегают прочь стоит заострить на них хоть какое-то внимание. Но Уён таки хватает одну за хвост и быстро проводит в голове логическую цепочку. Был взрыв. Ударная волна отбросила его в перила и он чудом не упал в Мглу. Вероятно, бомба была прикреплена к обратной стороне двери и детонировала, когда Ёсан открыл ее... — Ёсан?! Голос хрипит и изо рта вырывается кровавый пузырь. Несмотря на сводящуюся зубы боль и красную пелену, застилающую глаза, Уён садится и сплевывает на усыпанный вырванными из стены кусками бетона пол, оставляя на нем расцветающий бардовым цветок. Сквозь пыль он видит лежащее на полу тело. Страх за друга вскипает в крови и Уён поднимается на ноги. Но делает это слишком быстро. Голова кружится, встревоженный взрывом и жёстким ударом вестибулярный аппарат воет о неисправности, пол неотвратимо приближается и гравитация ставит палладианца обратно на колени. — Ёсан! — вновь зовёт Уён, но вестарианец не шевелится. — Ёсан-и... нет... пожалуйста... Ёси!!! — собственный крик пугающим эхом отдаётся в голове. Уён ползёт. Раздирая бетонной крошкой ладони, локти и коленки, оставляя после себя капли крови в белёсой пыли, осевшей на полу. Он ползёт через боль, через парализующее отчаяние, через леденящий душу страх. Голубые глаза Ёсана широко распахнуты, но когда Уён зовёт его снова с расстояния вытянутой руки он не моргает. Не шевелится, когда Уён умоляет его быть живым. Не дышит, когда Уён прижимается к его всегда холодным губам. Приторный запах сиреневой вестарианской крови забирается в нос, пропитывает сознание, отравляет, сводит с ума. В груди Ёсана торчит искореженный осколок металлической двери и десятки поменьше в его шее, руках и животе. Пачкая пальцы в липкой сирени Уён достаёт их один за одним и с перебоями дико колотящегося сердца обещает вестарианцу, что все будет хорошо, отказываясь признаваться самому себе, что это явная ложь. Когда последний окрашенный яркой кровью осколок разбавляет серость пола в развороченном коридоре, Уён всхлипывает и прижимает Ёсана к груди. Разодранную левую щеку щиплют слёзы, катящиеся из глаз, желудок крутят раскалённые добела нервы, одежду слишком быстро пропитывает чужая кровь, а разум медленно, но верно принимает бездыханную правду. Ничего не будет хорошо. Ёсан мёртв. Мертв окончательно и бесповоротно, его не вернут ни чудом материализовавшийся сейчас автодок, ни гениальные медики из главной Цитадели лекарей. Он мёртв. И сейчас Уён отдал бы все на свете, чтобы оказаться на его месте... На плечо ложится чья-то ладонь, Уён на автомате хватает лежащий рядом с неподвижной рукой вестарианца бластер и не глядя стреляет. Но плазма пролетает мимо цели, а сильный удар по запястью выбивает оружие из некрепкой хватки. Сквозь слёзы Уён узнаёт длинные синие волосы, туго заплетенные в косы, и торчащие прямо из кожи трубки, медленно признавая в незнакомце Хонджуна. Губы маливанца шевелятся, но палладианец не может разобрать ни единого слова, все так же крепко прижимая к себе тело Ёсана. Продолжая что-то говорить маливанец пытается расцепить побелевшие пальцы Уёна, сомкнутые на спине вестарианца и поднять его на ноги. И когда после третьей попытки не выходит, Хонджун нервно хмурится и оглядываясь по сторонам, печатает что-то на клавиатуре коммуникатора, который через секунду высвечивает для Уёна голограмму в три слова: «Вставай! Надо уходить!» — Я его не оставлю! — Уён пытается встать, удерживая на руках тело Ёсана, но сильная контузия, нарушение вестибулярного аппарата и возможная травма барабанных перепонок от взрыва, не дают ему управлять своим телом, усаживая обратно в пыль. — Возьми его, Хонджун! Возьми Ёсана! Его нельзя оставлять... Хонджун с легкостью подхватывает тело вестарианца на руки. Голова Ёсана запрокидывается назад и когда Уён снова заглядывает в его безжизненные стеклянные глаза по лицу вновь начинают катиться слёзы. По голени больно бьет чужой ботинок и по потрескавшимся губам маливанца он читает лишь одно слово: «уходим!» Гравикар Хонджуна не похож на обычные. Усиленный корпус и дополнительные реактивные сопла, приспособленные для выхода из атмосферы, должны обеспечить владельцу быстрый побег из Столицы. Еле доковыляв до машины Уён усаживается на переднее сидение и не успевает обернуться и посмотреть на Ёсана сзади, как в левое крыло автомобиля приходится удар. Все ещё будто беззвучно Хонджун командует пристегнуться и крепко сжимает руль. Старт происходит очень быстро. Мощность и расположение движков позволяют гравикару быстро разогнаться и перейти в вертикальное положение. Уёна тут же начинает мутить. И как только они пролетают пики небоскребов и извечные небесные заторы из столичных гравикаров, закаленный капот переделанного авто начинает светиться, а всю машину потряхивает из-за выхода из атмосферы, и Уён теряет сознание. — Нас окружили, как только мы начали выкачивать 3С-21 из новой скважины... — приходя в себя после второго за день обморока Уён не узнает хриплый голос. — Как будто они только и ждали момента когда мы начнём. — Это моя вина, — а вот синтетический голос Хонджуна узнается сразу. — Я должен был догадаться, что это подстава. Но заказ был от постоянного клиента, он обещал двойную плату за срочность и я повелся. Хорошо, что ты вообще остался жив... Уён слышит разговор правым ухом словно из-под толщи воды. — Это не хорошо... Это странно, — слова неизвестного прерываются низким болезненным стоном и только тогда палладианец признаёт в нем Минки. — За то, что мы в наглую добывали ресурсы, принадлежащие правительству, прямо у них под носом, нас могли спокойно расщепить без суда и следствия, но солдаты стреляли только чтобы ранить и замедлить, а не убить нас, — Уён открывает глаза, но их тут же слепит свет. Пока он щурясь привыкает к освещению, разговор продолжается, изредка прерываемый звонким звуком врачебных инструментов, бренчащих о железный поднос. — Мы почти ушли, но Сан включил коммуникатор, чтобы написать сообщение... Сообщение? То самое сообщение? Вот дурак... — Кому? — недовольно рычит Хонджун. — Мне, — Уён кашляет, пересохшее горло саднит, а голова раскалывается от боли, под спину тут же проскальзывает чужая ладонь, помогая сесть, и к губам прижимается бутылка с водой. Сделав глоток и снова прокашлявшись Уён смотрит на Минки в упор. — Где Сан? Он жив? — Пока жив, — Минки грустно смотрит на него из-за плеча перевязывающего его Хонджуна одним глазом, второй прячется за свежим, но уже пропитавшимся алой кровью бинтом. — Но не думаю, что это на долго. Уён хочет встать с постели, но крепкая рука девушки-маливанки, которая предлагала ему воду, останавливает его. Злобно сверкнул на неё глазами Уён осматривается. Он находится в медицинском отсеке небольшого космического корабля, и судя по черноте за небольшим иллюминатором в полукруглой стене они явно больше не на орбите Столицы. — Уён, — Хонджун зовёт его в тот же момент, когда палладианец замечает капсулу. — У тебя разорвана левая барабанная перепонка, могут быть нарушения в координации, тебе лучше не вставать... Но пропустив все слова маливанца мимо единственного слышащего уха, Уён отпихивает руки импровизированной медсестры и на нетвердых ногах, шатаясь и хватаясь за стену, направляется к капсуле гибернации. — Ёси, — под толстым стеклом забывшись вечным сном лежит вестарианец. — Он выглядит так же как и... как и... Уён судорожно водит ладонями по бортикам капсулы, ища панель управления, чтобы открыть крышку и прикоснуться, вдруг случится чудо и... — Оставьте нас, — скрепит электричеством голос Хонджуна. Как только все выходят из медблока, маливанец оказывается рядом и перехватывает запястье Уёна, который почти нашёл нужную кнопку на панели. — Не надо, оставь его. — Может ему можно помочь, — Уён вырывает запястье, вновь прижимаясь к стеклу, роняя на гладкую поверхность капли слез. — Он сейчас в гибернации, все жизненные процессы приостановлены, но может его нужно разморозить, чтобы началось заживление и... — Уён! — голос маливанца режет слух, металлические пальцы протезов впиваются в плечи и резко разворачивают Уёна прежде чем он успевает нажать кнопку разгибернации, жестко прикладывая его спиной о капсулу. — Он умер! И если ты думаешь, что я не пытался сделать хоть что-то, пока ты контуженный валялся в отключке, ты ошибаешься! Он умер сразу после взрыва, сразу после того, как осколок... пронзил его сердце. Ты и сам знаешь это! — из уголка немодифицированного глаза вытекает синяя слеза, но Хонджун тут же смахивает ее и отворачивается. — Ты далеко не единственный, кому был дорог Ёсан... Уён игнорировал почти все связи Ёсана, не только те, которые были связаны сугубо с работой, но и те, что касались его личной жизни. В особенности он любил не замечать те его отношения, что из разряда рабочих плавно перетекали в личные и переплетались слишком тугим узлом. Таких было много. Краем глаза он видел десятки сообщений от любовников, высвечивающихся на коммуникаторе Ёсана, вестарианец никогда ничего от него не прятал. Но Уён старался не видеть их и не думать о них, ведь когда ему был необходим Ёсан, тот все равно всегда выбирал именно его. — Разок переспал с ним и теперь думаешь, что можешь решать что делать с... с его телом? — слова вырываются прежде, чем он успевает подумать. Уён зол. Слишком зол на Ёсана, за что что он умер вот так вот просто и неожиданно. Зол на себя за то, как все это время поступал с лучшим другом и что теперь больше никогда не выпадет возможности извиниться. Зол из-за ужасной головной боли и своей слабости. Зол на Хонджуна и его решения, даже если они и правильные. Зол на Сана за его глупость... Маливанец оборачивается и смотрит на него как на глупого ребёнка. Светящийся синим глаз прожигает до мозга костей. — Я не знаю что Ёсан мог полюбить в тебе, — острым клинком слова мужчины впиваются в самое сердце. — Ты инфантильный мальчишка, всегда думающий только о себе и своей выгоде. Я понимаю, что мог полюбить в тебе Сан, он такой же как ты. Но Ёсан... — Он... — голова кружится все сильней и сильней и Уён оседает на пол. — Думаешь я хотел этого? — Ты мог бы хотя бы попробовать, — Хонджун смотрит сверху вниз с презрением и Уён чувствует, что этот взгляд заслужен. — Мог бы хотя бы попробовать ответить взаимностью. Этот разговор насильно заставляет Уёна вернуться в прошлое. Вспомнить то, что много лет было заперто в его сознании. — Я всегда спрашивал его «почему мы не вместе, Ёси?» Почему? Всегда думал, что если бы мы были парой, то все было бы не так сложно. Всегда проще думать о всех этих «если бы», чем страдать один на один с реальностью, — Уён вытирает влажное лицо тыльной стороной ладоней и морщится когда тревожит свежезашитую рану на левой щеке. — Я любил его. Я отдавал ему всю свою любовь какую мог. Своеобразно? Может быть. Было ли этого мало? Да. Но он знал меня, знал, что я могу только так, и любил меня в ответ таким, какой я есть. Но и этого тоже не хватало, — Уён смотрит в изменившееся лицо Хонджуна, провожает его расплывающуюся из-за слез фигуру взглядом, когда тот сгорбившись садится напротив. — Нам мало быть друзьями. Но слишком много быть парой. Друзья с привилегиями это наш максимум, который мы можем давать друг другу на протяжении вот уже почти десяти лет. Это наш токсичный, но все же баланс. Это был наш баланс, — Уён тяжело выдыхает и смотрит на свою одежду испачканную засохшей сиреневой кровью. — Можешь не понимать. Можешь осуждать. Можешь говорить, что я любил его недостаточно, но ты не видел уродливых ожогов на его коже после моих прикосновений, когда я хотел его слишком сильно. Ты не видел моих слез, когда он сказал мне, что мы слишком разные, чтобы иметь настоящие отношения, потому что он никогда не сможет дать мне того огня, что нужен рождённому на Палладе, — последние слова Уён цедит сквозь сомкнутые зубы: — Но не смей говорить мне, что я не пробовал... — Прости, — холодные пальцы протеза касаются сжатой в кулак ладони Уёна и нежно настолько, на сколько способны, гладят ее. — Я хочу... хочу кое-что отдать тебе, — Хонджун медленно, будто не очень хочет, снимает со своего запястья один из десятков браслетов и кладёт его на коленку Уёна. — Это на память. Гибкий браслет выполнен из мягкой полой трубки, такой же, какими усеяны руки и лицо маливанца, а внутри неё... — Это... — Уён всхлипывает. — Это его... Внутри браслета в прозрачной жидкости плавает тонкая косичка из серебристых волос Ёсана, которую Уён заплел вчера после их последнего секса, когда вестарианец уже уснул...