Бетховен. Людвиг ван Бетховен

Моцарт писал. Азартно, полностью увлекаясь процессом, сильно сжимая перо в слегка подрагивавших от усилия пальцах, он быстро набрасывал мелкие неаккуратные ноты на бумагу. Антонио сидел у противоположной стены, взволнованно и внимательно вглядываясь в каждое движение Вольфганга. Ему часто приходилось наблюдать процесс написания Амадеем новых шедевров, но обычно это происходило очень спокойно, беззаботно и так легко, что порой казалось, будто произведения появляются на свет сами, без чьего-либо участия. В этот раз все было иначе. Исписывая один лист за другим, композитор раздражённо сминал страницы, отшвыривая их в сторону, и тут же бросался к новому чистому листку, усердно расписывая нотами и его. Заполнив очередную страницу, Моцарт подскочил с места, всматриваясь в только что написанные ноты. — Всё не то! — яростно воскликнул композитор. Быстрыми шагами он ходил по комнате взад-вперед, ожесточённо комкая ни в чем не виновный нотный лист. — Подождите, — робко попытался остановить его Антонио, но Вольфганг только ускорил шаг. — Бред! Не то! — упорно повторил он и остановился у окна, продолжая терзать бумагу. Лицо его, до того серьезное и раздражённое, теперь приобрело очень жалостливое и какое-то безнадёжно-отчаянное выражение. Поняв, что словами ситуацию не исправить, Сальери подошёл к Моцарту. Аккуратно, будто боясь вызвать новый взрвыв гнева, он взял композитора за руку. — Отойдите, — резко произнес Моцарт, отдёрнув руку, но сам остался на месте. — Что произошло? — осторожно, как можно спокойнее поинтересовался Антонио после нескольких секунд молчания. Он понимал, что вопрос звучит крайне неуместно, но от волнения мысли никак не хотели собираться воедино. — Ничего. Просто я ничего не могу, — голос Моцарта дрожал, а руки продолжали нервно сминать листок. — Все меня гением считают, а я что? Я ничто, — вдруг пробормотал он, прикрывая лицо свободной рукой. — Прекратите так говорить! — воскликнул Сальери, вновь схватив Амадея за запястье. — Да чем же Вам правда не угодила? — горько усмехнулся Моцарт, уже даже не пытаясь вырваться. — Какая, к чёрту, правда? Вы лжёте даже себе, — раздосадованно выдохнул Сальери, пытаясь выудить из тонких пальцев музыканта потрёпанный лист, но Вольфганг лишь сильнее сжал кулак и поднял руку вверх, явно не желая расставаться с истерзанной страницей. — Идите, прошу. Оставьте. Не тратьте время зря, — обреченно прошептал он, глядя на Сальери. — Вас не оставлю, — отрезал капельмейстер, намеренно выделив первое слово, всё ещё тщетно пытаясь разжать пальцы музыканта. — Да на что ж я Вам? Антонио не ответил. Прекратив попытки забрать листок, он отчего-то испуганно посмотрел в глаза Вольфганга, отпустил его руку и слегка отшатнулся назад. Этот вопрос он боялся задавать даже сам себе. Наверное, потому, что уже давно прекрасно знал на него ответ. — Зачем же Вы всё ещё здесь? Идите, — безэмоционально, но одновременно с какой-то безнадёжной тоской проговорил Амадей. Но Сальери не спешил. — Я не оставлю Вас здесь, — медленно и уверенно повторил он, не сводя глаз с Моцарта, после чего, выдохнув, уже спокойнее добавил: — Отдайте листок, пожалуйста. — Такой же мусор, как и я сам, — печально улыбнулся композитор, и вдруг с вызовом глянул на Антонио. — Зачем? — Просто отдайте. Нужен, — стараясь скрыть собственное раздражение, постепенно овладевавшее им, Сальери снова потянулся к руке Моцарта, подступив чуть ближе. — А я не хочу. В глазах Моцарта блестнул привычный азарт, обычно предвещающий необдуманные абсурдные поступки, что не укрылось от взора Сальери. — Дайте. Он все равно Вам не нужен. — Как и Вам. — Откуда Вам знать? — А Вам? С трудом сдерживая себя в руках, Антонио, глубоко дыша, скрестил руки на груди, пепеля Вольфганга серьезным взглядом. А вот от печали Амадея не осталось и следа. Все еще держа руку со страницей над головой, он сильнее сжал листок, заставив бумагу в очередной раз жалобно хрустнуть. Не выдержав, Сальери сделал шаг вперед и схватил Моцарта за предплечье, только потом осознав, что, вероятно, перешагнул все пределы понятия "личное пространство". Он ощущал чужое дыхание на своём лице, а широко раскрытые светлые глаза смотрели на него с неподдельным удивлением. "Слишком близко", — промелькнула запоздалая мысль в голове. Но вместо того, чтобы попытаться отодвинуться, Моцарт свободной рукой обвил талию Сальери, притягивая его еще ближе. — Что Вы творите? — прошипел Антонио, стараясь хоть немного справиться со сбивающимся дыханием, но попытки не увенчались успехом: с каждым вдохом в висках все сильнее пульсировало, отчего голова начинала слегка кружиться. — Не знаю. Пока, — Вольфганг все так же, слегка растерянно, смотрел в его глаза, не решаясь пошевелиться. — Пустите, — просьба, произнесенная сдавленным полушепотом, прозвучала совсем неубедительно. — Не хочу. С этими словами Амадей подался вперед, сокращая и без того непозволительно короткое расстояние, замер на мгновенье, после чего осторожно прикоснулся к губам Антонио. Почти сразу разорвав робкий поцелуй, Вольфганг отстранился и испуганно отвернулся. Моцарт искренне желал провалиться сквозь землю, сгореть заживо, рассыпаться — да что угодно, лишь бы исчезнуть и не стоять сейчас под изучающим ошеломленным взглядом итальянца. Он чувствовал себя так, будто совершил непростительную ошибку, одним мгновеньем сломал жизнь, свою собственную и чужую, и теперь совсем не знал, что делать дальше. Забыть? Не выйдет. Прикинуться, что ничего не было? Глупо. Принять? Просто невозможно. — Простите… Я не должен… Слова в беспорядочном вихре вертелись в голове, не желая складываться в предложения. Не выдержав, композитор отверулся, начав бессмысленно рассматривать какую-то точку на стене, как вдруг ощутил на плече нежное прикосновение. — Всё хорошо. Сальери осторожно развернул лицо Моцарта, еще раз заглянул в светлые глаза и неожиданно нежно прильнул к его губам, прижимаясь к Вольфгангу всем телом. Амадей не собирался сопротивляться. Подаваясь навстречу движениям Антонио, он аккуратно отвечал на поцелуй, едва справляясь с участившимся сердцебиением, отдававшимся гулким стуком в ушах. Медленно отстранившись, Моцарт проскользил рассеянным взглядом по лицу Сальери и уткнулся в его плечо, счастливо улыбаясь. Антонио и сам не мог сдержать улыбки. Наконец всё встало на свои места. Наконец можно не скрывать то, что так долго хранилось в тайне, отчаянно стараясь вырваться наружу. Вспомнив вдруг об одной ничтожной детали, Сальери потянулся к руке Моцарта, извлекая из неё злополучную страницу: на этот раз Амадей и не думал противиться. — Вы нужны мне. Вы — моё всё, — одними губами проговорил Антонио, не сомневаясь, что Вольфганг всё слышит. — Бегите от меня! Бегите, как можно скорее, Вам со мной только хуже будет… — отчаянно выпалил Амадей, но Сальери только сильнее прижал его к себе. — А без Вас я уже не смогу, — тихо прошептал он, утыкаясь лицом в светлые волосы. — А я не смогу без Вас.