Бетховен. Людвиг ван Бетховен

В тот день Бетховен выглядел ещё более хмурым, чем обычно. Чуть ли не впервые в жизни придя на занятие вовремя, он, даже не поздоровавшись с учителем, молча сел за инструмент, небрежно плюхнув ноты на пюпитр. Сальери долго слушал игру юноши, лишь изредка морщился, замечая очередную ошибку, но вскоре все же не выдержал. — Вы снова игнорируете мои замечания. Пожалуйста, прошу Вас, выслушайте, — как можно более спокойно произнес он, когда Бетховен прекратил играть, уставившись в ноты. Изучив своеобразный нрав своего ученика, маэстро достаточно быстро понял, что любые эмоции в замечаниях не принесут никакого результата. Людвиг не отреагировал. Даже не повернул лица в сторону учителя, как делал обыкновенно. — Это правда? — безэмоционально спросил он спустя примерно минуту молчания. — Вы о чем? — непонимающе переспросил Сальери, пытаясь понять, что имел в виду ученик. — Не прикидывайтесь, я же знаю. Я всё знаю. — тихо произнес Людвиг, сдвинув густые брови к переносице. — Я Вас не понимаю. О чем Вы говорите? — недоумевающе воскликнул Антонио, хлопнув рукой по столу. — Что я сделал не так? Бетховен не ответил. В комнате на какое-то время повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь едва слышным клацаньем секундной стрелки на старых часах. — Вы лжец. — прошипел Людвиг, наконец поворачиваясь к учителю, однако его взгляд, обычно спокойный и изучающий, резко изменился, источая почти ощутимый гнев. — Вы убийца! Не дожидаясь ответа Бетховен подскочил с места и подошёл к столу, почти нависая над Сальери. — Вы лгали всё это время. Я считал Вас благородным, я уважал Вас, равнялся на Вас, а Вы... Вы жалок! — выплюнул юноша и, сжав руку в кулак, ударил ею об стол, все еще не отводя взгляда, полного ярости, от глаз учителя. — Вам не стыдно смотреть мне в глаза? Вам не стыдно сидеть здесь, передо мной, после того, что Вы сделали? — он уже почти срывался на крик, сдерживаясь из последних сил. Шумно выдохнув, Людвиг резко развернулся, царапнув ногтями столешницу, и принялся торопливо расхаживать по комнате из стороны в сторону. — Вы можете мне хоть что-то объяснить, наконец? — крикнул Антонио, вскакивая с кресла. Гулкие шаги, эхом отражавшиеся от стен, замерли. Остановившись посреди комнаты, Бетховен вновь обернулся к учителю, прожигая его взглядом, полным отчаянья и разочарования. — Вы убили Моцарта. Я никогда Вас не прощу, — еле слышно прошептал он и глубоко вдохнул, видимо, собираясь сказать что-то еще, но вместо этого отвернулся к окну. Плечи юноши вздымались от учащенного дыхания, а ногти все сильнее впивались в ладони. Сальери смотрел на ученика широко раскрытыми глазами. Он хотел было что-то возразить, но не мог вымолвить и слова. Только когда Бетховен, по обыкновению хлопнув дверью так, что со старого потолка посыпалась пыль, вышел, Антонио дрожащим голосом проговорил: — Я не мог... Он не понимал, как мог его ученик так наивно поверить грязным сплетням, разгуливавшим по Вене. С каждой секундой чувство несправедливости и отчаянья все сильнее овладевало музыкантом. Тело Сальери начинала бить крупная дрожь, а из горла вырывались сдавленные хриплые всхлипы. Как мог он убить того, кто был ему дороже собственной жизни? Не зная, что делать дальше, маэстро дрожащей рукой открыл верхний ящик стола, и, порывшись среди бумаг, достал небольшой портрет. — Простите, я не смог. Я не научил, — сдерживая рыдания, шептал он, глядя на улыбающееся лицо Моцарта, запечатленное на клочке бумаги. С портрета на него смотрели родные глаза, и этот лучистый взгляд теперь как никогда ранил Антонио в самое сердце. Живой. Но только здесь, на старом потрепанном листке. Правой рукой прижав клочок к груди, Сальери свободной рукой оперся о стол, пытаясь встать, но дрожащие ноги не повиновались. Голова начинала кружиться, а легкие неумолимо сдавливало, делая вдохи невозможными. Облокотившись на спинку кресла, он, смирившись, обреченно наблюдал за тем, как всепоглощающая темнота оволакивает все вокруг. В висках начинало болезненно пульсировать, перед глазами скакали странные блики, а дрожащие руки, слабея, медленно опускались. Листок выскользнул из ослабевших пальцев, и, покружившись в воздухе, упал на пол. — Простите... — еще раз прошептал Сальери, прежде чем мир полностью погрузился в темноту. *** Бетховен уже почти забыл об учителе, когда однажды, спустя несколько десятков лет, получил известие о смерти Сальери. Он долго молча смотрел в пустоту, пытаясь осознать новость, вспоминал их последнюю встречу, и сердце почему-то начинало неприятно ныть. "Он недостоин моей жалости", — мысленно убеждал он себя, но какое-то странное чувство, не покидавшее его все эти долгие годы, вдруг особо остро пробудилось в душе, обретая новую силу. "А вдруг всё было не так?..."