Ружья в снегу

— Что ты делаешь, Джим? — тихо спрашивает Снайпер как-то раз, возвращаясь к фургону, встречая около него Скаута. Скаут сидит на земле, с тряпицей в руках, и начищает ствол старой снайперской винтовки. — Ружьё чищу, — обыденно отвечает паренёк, осторожно протирая скользящий затвор. Снайпер мнётся, потирая подушечки пальцев на обеих руках, смотрит на лужу после дождя, на то, как в ней отражается сизое небо с золотистыми прорезями лучей восходящего солнца. — Зачем? — ещё тише выдавливает из себя Снайпер, неосознанно начиная улыбаться. — Я вчера с ней закончил. — И—и чего? — Скаут заметно теряется; вскидывает брови, в голосе слышится напускное нахальство и толика паники. — Ещё раз никогда не помешает. У тебя ж… дымарь тут остался, вон, гляди, — усиленно потирает он у корня ствола, будто в подтверждении. Снайпер кривится в ухмылке. Это не двустволка, дымаря там не может быть. — Скаут. Скаут не отвечает, предаваясь занятию так отвержено, что высовывает кончик языка, сосредотачиваясь, хмурясь, стараясь не замечать, как горят у него щёки. — Скаут, — мягкий и тихий смех. Скаут останавливается, и смущённый, красный, боязливо поднимает огромные невинные глаза на Снайпера. Снайпер стоит над ним, утопая в небе, положив руки на бёдра, и старается сдержать улыбку. — Я говорил тебе не трогать мои вещи без моего разрешения, — пристыживает его мужчина, но в голосе нет явного упрёка, только теплота и лёгкая весёлость. Мальчишка краснеет так, что у него алеют кончики ушей. Снайпер замечает, прячет улыбку, на мгновение всматриваясь в солнце, морщась. — Говорил, хм-м? Скаут кивает лишь раз, понурый и виноватый, и опускает голову. — Ну и? — Снайпер складывает руки на груди, перенося вес на другую ногу, не переставая улыбаться. — Эту миссию ты провалил, да? — и снова засмеялся. Скаут замирает, моргает, не зная, чего ожидать. Винтовка на его коленях вдруг становится такой тяжёлой, что, кажется, она стала весить тонну. Тяжёлые сапоги шагают к нему, а потом знакомые большие руки забирают у него ружьё, давящее так сильно. Скауту вдруг становится так легко, будто у него забрали не только винтовку. Мальчишка вскидывает голову, удивлённо пялясь на мужчину. — Да, виноватый-виноватый, верю, — фыркает Снайпер, забирая и тряпицу, — ты и твои щенячьи глазки. У Скаута что-то искрится за грудиной, и он обнажает крупные передние зубы в широченной лучистой улыбке. Лучик света скользит по его худым чертам. Снайперу щемит сердце. — Ладно, ладно, — ласково ворчит мужчина, трепля парня по голове, и парень смеётся, приникая, довольно морщась, — не сержусь я. Просто говори в следующий раз. Скаут кивает, уверенно и бодро, на сей раз. Снайпер перехватывает винтовку, осматривает её. — Да, и правда, — подыгрывает он, лукаво косясь на него, изгибая бровь, — дымарь был. Парень улыбается ещё шире, подрагивая в плечах, тихо посмеиваясь. Снайпер замирает, а потом тяжело вздыхает, закатывая глаза. — Сегодня уже не отвяжешься, да? — Не-а! — звонко вскликивает Скаут, подскакивая на ноги, кидая себя на Снайпера. Снайпер еле успевает повесить винтовку на плечо, прежде чем ловит на себе почти пять пудов счастья и бьющей, как фонтан, энергии. — Отстань… отстань! — недовольно ворчит Снайпер, пытаясь освободиться из цепких рук, мучавших его рёбра. — Валлаби, — цедит он так, будто это ругательство. Поправляет съехавшую шляпу, растрёпанный лацкан пыльника. — Пойдём оленей смотреть? — заворожённо тараторит парнишка, не желая его отпускать, вглядываясь внимательно и серьёзно. Карибу. Он давно хочет увидеть карибу, хоть Снайпер каждый раз и говорит, что они не заходят так далеко на юг. — Ладно… пойдём, — вздыхает Снайпер, поправляя ремень, закрывая дверь фургона. — Только это вапити. — Да неправда! Я видел! Они были серые и низкие, и рога страшные! — Джим. — А я говорю — нет! Навстречу рассвету и солнцу, по раскисшим серым полям, они отправились к прозрачному чёрному лесу. Сегодня можно выходить с территории. Выходной.