Мысли бесценной надежды

       Она ничего не ощутила.        Ни ломающихся костей, ни лужи крови под собой, ни ужасающей асфиксии.        Даже самого обычного колющего ощущения или темноты.        Возможно, так и приходила смерть, иногда всё же проявляя жалость к смертному и позволяя отправиться в другой мир без тяжелых мучений, без боли и хриплых предсмертных слов.        Маринетт только чувствовала то, как образовалась под ней пустота после того, как некто резко увёл её в сторону. Чувствовала, как что-то держало её.        Первое, о чём в такие моменты могли бы подумать люди перед смертью — то, что это ангелы пришли за умирающими.        Пришли, чтобы оставить бренное тело, несчастную и изувеченную долгими годами оболочку и дальше гнить на сухой земле, а бедную и избавившуюся от тяжб жизни душу увести куда-нибудь подальше отсюда, в то место, где не было ни холода, ни боли, ни слёз.        Ничего, что могло бы её ранить — как морально, так и физически.        Вокруг бушевал режущий слух лейтмотив из нескольких фальцетов.        Нет, подумала Маринетт, в мире мёртвых вряд ли было настолько шумно. В мире мёртвых вряд ли вокруг был бы слышен чей-то громогласный топот, вряд ли был бы виден сквозь крепко-закрытые глаза вспышки фотоаппаратов, вряд ли…        Маринетт наконец-то открыла уставшие очи.        Вокруг да около — собравшиеся люди, а впереди всех стояла — ну вот кто бы мог сомневаться? — осыпающая кого-то многочисленными вопросами Надья Шамак, заставляющая человека рядом записывать в блокнот каждое слово.        В дальнем углу осталась помятая и отброшенная физической силой машина, которая должна была упасть на неё и раздавить, как ей поначалу и думалось.        На периферии зрения, покашливая и протирая глаза, лежала на земле непонимающе озирающаяся девушка, от которой отлетала — к своему владельцу, кажется — чёрная бабочка*.        Наконец-то отойдя от охватившего её шока, Маринетт почувствовала рядом с собой чьё-то дыхание, хаотичное и сбивающееся, как остервенело бьющаяся о клетку птица.        Чуть погодя она поняла, что её кто-то держал, крепко-крепко, так, что ей никак не была бы страшна мысль выпасть, и, опустив взгляд вниз, она увидела, как её придержали обтянутые в чёрный латекс когтистые, но ничуть не ранившие её руки.        Подняв угольные зрачки ввысь, Маринетт увидела застывшего на месте Кота Нуара.        На нём сохранялось одно и то же выражение лица: строгое, взрослое такое, какое она у него никогда ещё не видела, но всё равно выдающее прокравшийся в его естество не шуточный такой испуг. У него мелко, но ощутимо дрожало тело, выдающее бешеное сердцебиение. Вместе с тем он всячески игнорировал вопросы столпившихся вокруг них парижан, будто не слышал их, продолжая смотреть куда-то сквозь.        Как будто не слышал. Как будто не видел.        — Кот Нуар, скажите, что Вы почувствовали в этот момент?        — Как Вы думаете, почему акума сама оставила ту девушку?        — Почему Вы молчите, месье Кот?!        Маринетт очень хотелось дать волю своей натуре Ледибаг и крикнуть всем, чтобы они заткнулись и оставили их в покое, потому что они оба, вообще-то, были до чертей напуганы случившимся, но вместо этого она лишь сильнее вцепилась в державшую её руку Нуара.        — Кот Нуар, скажите уже что-нибудь. Прокомментируйте произошедшее. Маринетт, может, тогда Вы что-нибудь скажете вместо Вашего спасителя, раз он молчит? Вам было страшно? Насколько? — послышался настойчивый, но мягкий голос мадам Шамак, державшая в руках и подносившая ближе к Коту журналистский микрофон.        Маринетт не могла ничего ответить кроме сбивающегося и дрожащего «Я… я…». Она пережила за эти пять минут больше, чем, наверное, за некоторые годы.        Она не могла понять, почему все столпились рядом с ними.        Она не могла понять молчание так и стоявшего напарника.        К её ужасу кольцо Кота Нуара запиликало и начало вести обратный отсчет в самый неподходящий момент. Никто не обратил на это ровным счетом никакого внимания — то ли потому, что не услышали в этом говоре писка, то ли потому, что по своей людской строптивости хотели узнать личность одного из героев.        И если речь шла о последнем пункте, то Маринетт просто никак не могла позволить этому случиться и подставить своего напарника под такую угрозу.        — Кот, — раздалось от неё, жалостливо так, что она на миг испугалась звучания своего голоса. У Ледибаг он не должен был быть таким.        Она коснулась до плеча Нуара и попробовала несильно растормошить его, помочь прийти в реальность и отойти от потрясения, позвала пару раз по имени.        Она напомнила ему о том, что вот-вот — и трансформация при всех исчезнет, что его личность могут раскрыть.        Реакции не последовало никакой.        — Кот, п-пошли отсюда, — вновь произнесла Маринетт, до самого последнего веря, что за исполинской прорвой охватившего его переполоха он услышит её голос.        Но он так и остался стоять на месте в том же положении.        Удерживая её и сохраняя собственное молчание в этом рокоте.        Ко всему прочему, не переставая действовать раздражающим фактором, не уставала донимать их своим допросом и мадам Шамак.        — Вы скажете уже что-нибудь? Зрители ждут ваших ответов хотя бы на один вопрос.        Вскрик. Несколько долгих секунд.        Писк кольца.        — Кот, пожалуйста, — надломанным голосом произнесла Маринетт, не выдерживая окрест себя всей суматохе и понимая, что нервы сдадут, если они не поспешат сбежать отсюда. — Трансформация…        Кот стоял на месте, не проявляя никакой реакции, только сжал её крепче к себе и что-то тихо произнёс, что-то, что Маринетт не смогла никак услышать.        И тогда же, будто её мольбы услышали все, к кому она обращалась, Кот Нуар ринулся как можно дальше от толпы людей, не слушая их возмущенных вскриков за спиной. Он разрывал немалое расстояние, доходя, как поняла Маринетт, до её дома.        Риск лишиться магической формы во время прыжка или в процессе возвращения домой оказывался с каждым разом всё больше и больше: у Кота начинали постепенно кутаться в зеленовато-чёрное дымящееся облачко накладные уши, что угрожающе свидетельствовало о скорой отмене трансформации.        Складывалось ощущение, что его квами, спрятанный в это время кольце, всеми оставшимися силами пытался удержать на нём волшебную маску вместе с самим костюмом.        У него медленно начинали исчезать когти на руках, когда они были меньше, чем в сто прыжков от её балкона. Его маска покрывалась зелёной волной, исчезая по краям, и Маринетт отвела взгляд, боясь, что квами Нуара не выдержит и она раскроет его личность.        «Боже, быстрее, быстрее» — просила она всех мысленно так же, как просила до этого, чтобы Кот Нуар наконец-то вышел из транса и как можно скорее ушел от этих злосчастных журналистов.        Ещё один прыжок, на этот раз почти через две крыши сразу.        После следующего герой Парижа проворно приземлился на перила её балкона, со следующим — на сам балкон, совсем близко к отчего-то приоткрытому окну, а после, не желая тратить ни секунды, прыгнул внутрь, приземлившись вместе с ней на кровать.        Схватившись за одеяло и прежде чем трансформация успела бы полностью исчезнуть с него, сойдя на долгожданное «нет», Кот Нуар укрыл себя им с головы до ног, так, чтобы ничего не выдавало в нём человека за маской.        Тогда же, с трудом, будто от вселенской усталости после чересчур долгого пребывания в кольце, из-под одеяла выкарабкался ослабевший Плагг, кивнувший ей в знак приветствия.        Напряжение между ними нарастало. Тишина давила на них сильнее.        Такая, что можно было услышать, с каким трудом давался каждый вдох-выдох испуганному Нуару. Нуару, который оказался в этой ситуации не возможной жертвой, а зрителем.        — Кот… — протянула она, присев перед ним на колени.        — Ты чуть не умерла! — не выдержал он, что очень граничило с тем, как долго он не говорил ничего до этого.        — Но всё обошлось, — напомнила Маринетт, пусть и понимая, что аргумент на фоне произошедшего с ней казался невероятно слабым и смехотворным.        — Серьёзно? Тебя только что чуть не раздавила машина! — взмахивая руками под одеялом, пробормотал Адриан. — И это стоит этого «задания», которое тебе дала Ледибаг?!        Выпятив указательный палец в знак протеста, девушка, вспомнив, что тот её не видел сейчас, поначалу неуверенно промолчала, лишь после найдя в себе силы что-то ответить:        — Стоит, — коротко ответила Маринетт. — Мне жаль, что я не могу посвятить тебя в это дело, но оно того стоит, Нуар.        Сидевший под слоем одеяла Адриан что-то буркнул.        — Не стоит, если из-за этого ты ставишь свою жизнь под угрозу.        Ни Адриан, ни Кот — и не важно, что один и тот же человек, дела не меняло — не смогли смириться с третьим членом их с Ледибаг команды. Если раньше он считал эту идею просто неудачной, то сейчас ему хотелось найти свою напарницу и высказать, насколько она была ужасна и что если Маринетт ещё раз явится на одном из их заданий, а тем более на таком, где пострадать обычному человеку было бы легче лёгкого, то им придется провести очень серьёзный разговор, который сможет повлечь за собой ещё и долгую ссору.        В голове стремглав пронеслись такие противно-знакомые слова, которые теперь звучали для него подобно безжалостной издёвке, заставляющей сжать зубы от неистовства.        «Я спасаю Париж каждый день, рискую и жизнью, и школьной успеваемостью. Боже, ты думаешь, что я не уберегу подругу, которая узнала мою личность? Да я глаз с неё не свожу!»        Ещё в тот день, когда после самой обычной битвы они стояли на одной из крыш и в первый раз спорили о нахождении Маринетт в их команде, Кот Нуар нехотя, но всё же попытался поверить ей, что под присмотром Леди его подруга будет в полном порядке.        После сегодняшнего инцидента он понял: никогда в жизни.        Это было в первый раз, когда Кот Нуар, всегда почитавший каждую идеологию своей возлюбленной напарницы, внезапно раскритиковал её таким жестоким образом, что готов был даже поругаться с ней из-за этого.        Это было в первый раз, когда был до такой степени несогласен с ней, а вместе с этим был наивно уверен, что просто так это всё ни за что не оставит.        Он мог опоздать сегодня в тот злополучный миг. Он мог оступиться по пути, оказаться между ней и той машиной на секунду позже, чем надо было, быть слишком далеко или вообще не знать, что на неё летел автомобиль.        И тогда…        Мысль так и осталась не закончена.        Адриану совсем не хотелось думать об этом пресловутом «и тогда…». Оно страшное и тяжелое до сдавленных рёбер.        — Ледибаг знает, что делает, Кот, — тоскливо произнесла отвернувшаяся от него Маринетт, уткнувшись созерцанием куда-то в стену. Она знала, что устраивать марьяж с доверием, особенно когда речь шла о Нуаре, чересчур подло, но… — Я думала, что ты доверяешь ей.        — Я ей доверяю, — как можно мягче ответил на это замечание Адриан, хотя собеседница его и слышала, что он очень хотел взорваться от эмоций. — Поверь мне, я люблю её. Люблю так, как никогда никого ещё не любил, поэтому доверяю ей всё на свете, потому что я знаю её хорошо и помню, какой она была во время первой миссии: Ледибаг тоже ведь человек, она тоже боялась провалиться. Потому я и хочу быть рядом и стать для неё поддержкой. Потому я и… доверяю ей.        Внезапно Маринетт ощутила, как его руки сцепились на её талии, как её прижали к себе. Это дало ей возможность лучше ощутить, что Нуара всё ещё пробивала мелкая дрожь после того, через что пришлось пройти им обоим в этот день.        Сам Кот — или лучше сказать, что сам человек за маской Кота? — подошел к ней ближе, и тут же она услышала, как он снял с себя одеяло.        — Но если бы с тобой сегодня правда что-то случилось, — сдавленно произнёс Адриан спустя какое-то время, и, сначала не отважившись продолжить, тяжело выдохнул: — то я бы ей этого не простил. Никогда.        Застыв на месте, Маринетт опустила вниз глаза. Это было так… необычно.        Она знала, что за маской Кота был самый обычный человек. Такой же, как она, как её родители, как Алья, как много кто ещё, кого она только знала или мельком замечала рядом с собой.        Только вот общаясь с одной только маской, проводя время с человеком, одетым, как кот, который вёл себя, как кот, и которого она, в общем-то, и называла «Котом», тяжело было представить себе, что этот человек в жизни такой же, как и все остальные.        Ещё больше тяжести для понимания придавало то, что её только что обвивали руки человека, которого она знала, как Нуара. Что она их видела в самом деле.        Нет, Маринетт и раньше видела его руки, как и остальную часть его тела, но…       …но они всегда были обтянуты в латекс и имели кошачьи когти.        Она никогда не видела его руку без этого латекса, да и никогда не думала представлять её вне трансформации, как и самого человека, которого она почти целый год считала своим напарником.        Сейчас он казался ей таким… таким… открытым. Лишенным всех сил, на настоящих эмоциях, вызванных не на акуме, под удар которой он попал.        Казалось, будто всё можно было решить между ними с самой обыденной лёгкостью. Стоило просто развернуться назад, увидеть человека, который был за ней, признаться во всём, что никакой «подруги Ледибаг и супер-важного задания» не было.        Часть её хотела это сделать и поставить крест на осточертевших тайнах.        Другая часть напоминала, что это неправильно, что Тикки её будет долго за это ругать, а сама она повлечет за своим необдуманным поступком череду неприятностей.        Это того не стоило.        Достаточно того, что пару дней назад её лучшая подруга обо всём узнала.        Это было то, о чём Маринетт подумала, то, до какого решающего аспекта она дошла за эти несколько минут, будучи в долгих раздумьях и между двумя огнями сразу.        Она медленно прикрыла глаза, встречаясь с охватившей всё поле зрения темнотой, и обернулась в сторону Кота Нуара человека за маской Кота, прижавшись к нему и уткнувшись лицом в его плечо.        Маринетт почти с лёгкостью почувствовала, как напряглись державшие её руки. Ей не требовалось никаких объяснений — она поняла всё сразу.        — Я не смотрю, — попыталась та успокоить его, зажмурившись плотнее.        Этого было достаточно, чтобы напарник заметно расслабился, крепче обняв её и сделав всё, чтобы отойти от сегодняшнего случая. Он уткнулся подбородком на голову девушки, ощущая под собой шелковистость её спутавшихся чернильных волос.        Адриан ни разу не боялся, что она откроет глаза, чтобы узнать его тайну. Он знал, что Маринетт была ярой противницей раскрытия личностей, — совсем как его Леди — потому ни на миг не предавался недоверию. Он доверял ей точно так же, как доверял и своей напарнице: это Агрест мог сказать без всяких сомнений.        Он мог только думать о том, как пройдет сегодняшний разговор с Ледибаг. Что он ей скажет, как попытается убедить, что их двоих достаточно сполна и что у них в команде и без того пополнение. Вон, Рена Руж в последнее время зачастила с сотрудничеством!        Отгоняя прочь эти мысли, Адриан несколько раз крепко зажмурил глаза, после вновь открывая их, чтобы посмотреть на сидевшую рядом с ним Маринетт. Его взгляд упал на ладонь, которая легла ему на плечо, и, не особо долго думая, он дотянулся до неё рукой, взявшись за неё пальцами.        Тёплая совсем.        Да и в комнате у неё — и, если по правде, то с ней рядом — всегда было тепло, словно он приходил не в гости, а возвращался к себе, домой. У себя в особняке Адриан того тепла никогда не чувствовал. Всё чуждое до чего-то мерзко-щемящего внутри.        Как хорошо, что они с ней друзья.*        — Парень, это очень мило всё, конечно же, — на сей раз без всякого желания подтрунить над своим подопечным, произнёс насытившийся после Катаклизма Плагг и чуть ли не прозвавший его по имени, — но нам пора идти.        — Что? Уже? — огорченно спросил Адриан, забывшись во времени и в том, что они вообще должны будут вскоре уйти отсюда.        — Не волнуйся, Кот, — так и не открывая глаза, произнесла Маринетт. — Ты можешь приходить сюда каждый день, помнишь?        «Помню» — хотелось ответить ему, но отчего-то он промолчал.        — Плагг, когти, — сказал Адриан, в первый раз произнеся эту фразу без всякого энтузиазма: до этого она всегда знаменовала для него свободу и возможность побыть самим.        Чёрного котёнка тут же засосало в кольцо, на котором в тот час высветилась зелёная лапка, а Адриана стремглав накрыло волной трансформации, вновь превратившей его в Кота Нуара. Он неторопливо отодвинулся подальше, смотря на Маринетт, несмело разомкнувшую прижатые друг к другу веки и посмотревшую ему в глаза.        Кот выдохнул. Он бы не смог представить себе другой ситуации, где ему бы не удалось даже на одну секунду успеть вовремя оттащить её от той машины.        Ему хотелось сказать снова, что это всё неправильно. Сказать, как это неправильно, и что ей следовало бы остановиться, поберечь себя и свою жизнь, но он ровным счетом понимал, что ничего из этого не получится.        — Попытайся уберечь себя, ладно? — сокрушенно попросил Кот Нуар прежде, чем выйти из окна и оставить подругу наедине с собой.

***

       Ещё никогда Ледибаг не приходила на патруль в таком угнетенном настроении, как в этот раз. Она была уверена, что Кот захочет поговорить с ней, и если в каждом таком разговоре она всегда была лидирующей по аргументам, то здесь… шансы, что выйдет победителем именно Кот Нуар, были велики. Это было отчасти смешно: её напарник пытался защитить и ругал… одного и того же человека. Тяжело было представить его возможную реакцию, когда он узнает об этом.        Ей было сложно придумать, что сказать. Ледибаг ещё никогда не чувствовала себя такой неуверенной, когда речь шла о Коте. Она бы никогда не подумала, что её будет настолько страшить мысль о том, что им предстоит серьёзный разговор, пусть она и знала, что Нуар не повысит на неё голос и не перейдет за рамки дозволенного.        Чего уж скрывать: она бы никогда не подумала, что Кот мог быть таким чувствительным, как ей довелось узнать за последние несколько дней, и что он мог настолько сильно волноваться за другую её личность, которая являлась для него просто другом. До такой степени, что он был на полной готовности поругаться с ней, с той, которую, как сам Кот Нуар уверял и Ледибаг, и других людей, он так любил.        Она приземлилась на одном из этажей Эйфелевой башни. Её напарник был уже там, спиной опираясь о толстые прутья достопримечательности и глядя вдаль невидящим взором.        Ледибаг почти не узнавала его сейчас.        Не узнавала своего Кота, обожавшего глупые шутки вроде тех, которые ей постоянно приходилось слышать от него. Не узнавала всегда по-детски простого Нуара, по взмаху волшебной палочки ставшего таким взрослым, коим даже её отец никогда не был.        Он повернулся к ней не сразу, только когда она сделала шаг в его сторону, хотя Ледибаг была более чем уверена, что он уже услышал её: у Кота был слишком чуткий слух.        Нуар разорвал расстояние между ними всего несколькими шагами, остановившись так, перед ней. Он не смотрел на неё так, как могло бы предполагаться: без осуждения, без презрения и ненависти. Тяжко было понять, что он чувствовал в этот момент, пусть для Ледибаг это всегда было самым лёгким в жизни, потому что, как она уверяла Тикки, на Коте все эмоции — как на ладони, написаны на лбу и в глазах до невозможности чётко.        — Мне кажется, я знаю, что ты сейчас скажешь.        Ледибаг подумала, что слово «кажется» здесь было лишним и вычурным. Нет, она точно знала, что скажет Кот и что это могло окончиться не лучшим образом.        Перед ними вечностью застыл пестрящий непревзойденной фантасмагорией город в цветастом мареве многокрасочных огней. Перед ними вся оберегаемая ими жизнь собравшихся парижан. Стоявший напротив всего этого раута Кот Нуар, очерченный сбоку идущим откуда-то из земли золотистым проблеском, опустил за пару дней возмужавший взгляд вниз.        Он выглядел старше, чем был на самом деле. Это то же самое, как если бы ребёнок за пару мгновений стал взрослым. Это было странно и невозможно, но это происходило с ними.        — То, что произошло сегодня, заставило меня задуматься, — произнёс он. Без всяких шуток и каламбуров. Это совсем не было похоже на него. — Что всё не так гладко, как нам могло бы казаться. Акумы для нас были всегда какой-то игрой, не так ли, Ледибаг?        Он даже не называл её «моя Леди».        — С чего ты решил? — удивилась героиня, которая всё же была вынуждена тайно согласиться с ним: она успела пожалеть, что сегодня на уроке мысленно пожелала нападения акумы, лишь бы не писать самостоятельную по математике.        — Мы ведь не воспринимали их всерьёз, помнишь? — невесело, с некой горчинкой усмехнулся он. — Всё думали, что от них никакой опасности, а если она и есть, то мелочная, но мы, видимо, недооценили нашего противника. Сегодня Маринетт чуть ли не пострадала. Разве это не натолкнуло тебя на мысль?        — О том, что мы постоянно недооценивали жертв Бражника, надеюсь? — сощурившись, неуверенно поинтересовалась Ледибаг.        — Нет, — резко отрезал Кот Нуар, отрицательно покачав головой. — Я о том, что злодеи становятся порой слишком опасными для людей. У нас чуть ли не целый арсенал героев, к которым недавно добавилась Квин Би. Я думаю, этого вполне достаточно. Разве стоит после этого ставить под угрозу жизнь человека, у которого нет тех привилегий, которые есть у нас? Тем более, если этот человек является твоей подругой.        — Мы уже обсуждали это, Кот, — устало напомнила пятнистая героиня, протерев пальцами переносицу. — Я понимаю твоё беспокойство, но ты не можешь заставить меня обдумать иначе моё решение, не зная, в чём заключается суть её нахождение в нашей команде.        — Что, правда? — дёрнув ухо, лениво спросил Нуар. — Мне просто интересно: а если с Маринетт всё же что-то случится? Допустим, я не успею её спасти, как сегодня. Что ты скажешь тогда? Что-то вроде «такова судьба»?        — Кот, — строго осведомилась Ледибаг.        — Что?        — Это всё решается вопросом доверия, мы…        — Сколько ещё вы будете повторять мне об этом вашем доверии? — почти презрительно сплюнул Кот Нуар. — Уже походит на какой-то эмоциональный шантаж с вашей стороны.        — Значит, это вынужденная мера, — бесцеремонно добавила она. — Прости, Кот. Я могу понять, почему ты так отреагировал на случившееся, но изменить ничего не могу. Жертвовать близкими ради достижения цели неправильно, даже если эта цель — спасти город от злодея, но такова реальность. Без жертв никак.        — Красивые слова, но они ничего не меняют, — фыркнул Кот. — Были бы хоть какие-то действия.        — Нуар, — его собеседнику показалось, что она прорычала его имя. — Я пытаюсь защитить её! Я правда пытаюсь. И её, и свою семью, и Париж, и даже тебя. Ты думаешь, что мне плевать хоть на кого-то, кого я упомянула? Что я ставлю хотя бы одного из них выше? Если ты в самом деле считаешь, что из меня плохая героиня, то ты можешь высказать всё, что думаешь по этому поводу.        Они стояли друг перед другом. Они прожигали взглядом друг друга. Они молчали, так, что их дыхание в этом молчании услышать было не так уж и сложно.        Снизу до них доносилась тихая и убаюкивающая своим звучанием музыка, они слышали такой живой детский смех и смешавшиеся в единую пучину взрослый говор. Где-то там, внизу, переливались в одно единое несколько цветов. Вспыхивал угрожающе-кровавым красный, появлялся небесно-синим азуритовый, высветлялся сонно-ежившимся солнцем золотистый и травянисто-зелёный. Совсем как глаза Кота Нуара, смотревшие на неё с невиданной раньше строгостью. Из него словно все краски забрали, ему будто не оставили его былой невинности. Ледибаг не узнавала его. Ей думалось даже, что ей без предупреждения взяли и подменили напарника, или же он попал под влияние какой-нибудь акумы и не сумел от неё исцелиться. На самом деле, это было отчасти страшно.        У Кота Нуара смягчился взгляд, будто потускневший изумруд его глаз вновь стал ярче. Он выдохнул, опустившись на одно колено перед и протянув вперёд руки, так, чтобы взяться за её, поднести поближе к себе.        — Моя Леди, — томно замурчал он. Кот снова называл её «моя Леди». В первый раз она была этому несказанно рада, будто получила второе дыхание только что. — Ты прекрасная героиня, которая всегда найдет возможность, чтобы ухватиться и снова спасти город. Ты, как и любой человек, вольна ошибаться, сделать что-то не так, и если ты сбиваешься с пути, то я скажу тебе. Ты ведь знаешь, что я верен тебе до самого конца.        Кот несильно зажмурился, прижавшись к её рукам. Ледибаг услышала, как он замурлыкал, и просто стояла перед ним, не зная, отчего позволяла напарнику всё это. Она позволяла ему все эти слова, все эти не дружеские прикосновения.        Нуар оставил на тыльной стороне её обтянутой в спандекс руки короткий поцелуй, тихий и совсем не такой слащавый, каким он пытался одарить её ладонь в прошлые разы. Этот поцелуй был взрослым и опытным, сжигающим в нём старый образ Кота Нуара, к которому та привыкла.        — Ты не отодвинула руку, — беззлобно подметил Кот, всё ещё несильно цепляясь за её ладони пальцами. — И это не в первый раз. Ты в порядке, моя Леди?        Он прижался к её рукам лбом, вдохнув в себя их запах, терпко-сладкий и знакомый.        «Тёплые, — подумал Кот Нуар, мурлыча про себя от этих долгожданных касаний. — У Маринетт такие же».        На самом деле, он не знал, почему в такой момент, когда ему попалась возможность одарить ладонь Леди поцелуем, он вспомнил о своей подруге. Может, то чувство домашнего уюта и любви, платонической и дружеской, которую вызывала теплота девичьих рук. Может, это потому, что он почти весь день думал о Маринетт из-за того, что величайшим чудом вырвал её из рук Смерти.        У самой Ледибаг сбилось дыхание, будто отключили путь к кислороду или лёгкие ей кто-то крепко сжал прочными тисками.        Преданность Кота была бесценна. Она была истинно-рабской, такой, что она точно знала: Кот Нуар ляжет в самой кропотливой битве во имя её блага, если это будет нужно. Даже если нет — он всё равно скорее отдаст в жертву себя, чем её.        Ледибаг было как никогда легко самой стать счастливой и сделать счастливым своего дорогого напарника.        Он ведь такой преданный и любящий, такой терпеливый. Он ведь всё сделает ради неё, даже прыгнет с башни без трансформации, потому что доверял ей свою жизнь.        Она могла сделать его своим. Сказать долгожданное «да», прыгнуть ему в объятия, успокоить и его душу, и свою.        Но ведь был Адриан.        Милый и добрый Адриан, ради улыбки которого она готова была содрать с себя всю кожу и волосы. Адриан, которого она поклялась сделать счастливым и вытащить из клетки, которую построил его отец.        Ледибаг ненавидела, когда в обычной жизни ей говорили, что она полюбила лишь модельную внешность, как и другие девушки.        Точно так же она ненавидела то, что из-за этой любви, той, которой у неё никогда не будет по её же вине, она не могла стать по-настоящему счастливой, а вместе с тем — отбирала счастье у другого.        — Моя Леди, чего же ты молчишь? С тобой точно всё хорошо сегодня?        Нет, ничего с ней не хорошо.        Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. С ней уже никогда ничего хорошо не будет.        С такой пробоиной в душе люди хорошо жить не могут.        С такими мыслями быть счастливыми почти нельзя.        С такими пунктами можно вывести отдельным предложением до выворачивания противное «нельзя жить».