Мысли бесценной надежды

       Быстро передвигаясь с кухни в свою комнату, Маринетт расставляла на маленький журнальный стол перенесённые из пекарни выпечку и пятнистые кружки.        Даже в этом случае она использовала свои вкусы как самого настоящего перфекциониста: каждый макарон по цвету был разложен цветастой змейкой, что с особого ракурса выглядело импозантным зрелищем.        Родители не спрашивали, зачем ей на ночь глядя понадобились целых две чашки, по всей видимости, поняв, что к ней зайдет один не маловажный гость. Бояться за то, что те случайно застанут у неё в комнате не какого-нибудь обычного человека, а самого Кота Нуара, больше не было надобности после того, как те ясно изложили, что тот отныне может считаться частью семьи.        Маринетт не успела уместить на столе тарелку с круассанами, как подлетевшая к ней Тикки ловко прихватила себе так некрасиво валявшийся там белый макарон — и кто его туда положил, скажите на милость? — и отлетела в другую сторону.        — А эту штучку я возьму себе, — как ни в чём не бывало пропищала божья коровка.        Она добралась до того места на полке, где стояла нетронутая и никому не нужная ваза, которую Маринетт превратила для своей подруги в маленький домик. Со стороны никто бы не подумал, что там могло жить какое-нибудь древнее и магическое существо.        Самой Тикки идея сделать себе своё собственное укромное местечко пришла почти сразу же после того, как Плагг показал ей своё, сделанное в коллеже их подопечных.        — Нуар такой заботливый, — не без двойного смысла вдруг произнесла квами.        — Есть такое, — без всякой неохоты согласилась с ней Маринетт, расставляя тарелки на столе как можно более аккуратно.        — И такой милый, — откусив громко хрустнувший за щеками макарон, мечтательно протянула Тикки.        — Как бы ни было неожиданным это признавать, — беззаботно пожала плечами девушка, усмехнувшись своим же словам, — но иногда так оно и есть.        — Он очень хороший парень… — тем же трепетно-невинным голосом продолжила малышка, во второй раз нарушив тишину звонким хрустом треснувшего в микротрещинках пирожного.        — Угу, — словно и не особо слушая её, та поправила кружки.        —…Для тебя, — наконец-то докончила квами, одновременно со своими репликами доев и макарон, запихнув остаток выпечки себе в рот.        — Д… Тикки! — ахнув, Маринетт резко повернулась к своей собеседнице.        — Я пошутила, всё хорошо, — сквозь заливистый смех произнесла Тикки. — Это самое нормальное и обычное явление. Друзья вполне могут постоянно приходить друг к другу по ночам, нести один другого на руках, проводить на прогулку в Эйфелеву башню…        «…и даже целоваться, скрываясь под другого человека» — мысленно докончила мысль божья коровка, вспоминая, как они проводили день у Альи.        Тикки всё бы в этой жизни отдала за одну только возможность, — да хоть все свои сладости, которые ей давала её подопечная! — лишь бы ей позволили сказать об этом вслух, а не просто подумать.        — Ты никогда не думала о Нуаре в другом ключе? — упав на бок, не без любопытства задала ей вопрос квами.        — Достаточно того, что я перестала считать его глупым Котом, как раньше, — сделав вид, будто она не поняла истинного смысле её вопроса, отрезала Маринетт.        — А в чуточку более другом? Совсем немного, — подумав, добавила та.        — Тикки, ты же знаешь мою дотошную консервативность, — вымолвила Дюпен-Чен, отвлекшись от того, чтобы поправлять тарелки на столе. — Я однолюбка, смирись с этим.        — Ты двадцать первая Ледибаг, которая такое мне говорит! Слово в слово, с той же интонацией. И нет, это не выдуманное число, я считала, — присвистнув от удивления, с восторженностью проговорила Тикки. — А потом они всё равно влюблялись в других парней.        — Вот увидишь тогда, я стану исключением, — не без уловки в голосе изрекла Маринетт.        Тикки промолчала о том, что это, в общем-то, она тоже слышала не один раз.        — Так ты никогда не влюблялась до Адриана? — с не скрытым сомнением отозвалась спустя малое количество времени малютка-квами, согнув брови домиком.        Маринетт, до этого уткнувшаяся взглядом в пол, посмотрела боковым зрением на свою приятельницу, и, совсем не долго думая, — или вообще не думая — отрицательно покачала головой.        — Ни разу, — сухо покачала она головой, не допуская себе ни единой мысли, что могла бы влюбиться в другого парня до или после их встречи. — Я будто сразу определила в тот день, что он мой человек.        — Но ведь… он просто дал тебе зонтик, — тяжело и изнуренно вздохнула Тикки, подперев лапками пухлые и обрамленные чёрными пятнами щёки.        — Он не «просто дал мне зонтик», Тикки, — возразила Маринетт на мрачный взгляд своей маленькой подруги. — Он отдал зонтик в дождливую ночь совсем незнакомой ему девушке, доверился ей и смог открыться, дал ей и всем остальным веру, что он совсем не такой, каким его можно было посчитать сначала. Вот как, скажи на милость, тут можно не влюбиться?        Тикки, что не мудрено, не раз и не два улавливала эту характерную её подопечной аномалию романтизировать всё связанное с Адрианом до полнейшего сюрреализма. Пусть то будет обычный взгляд, обычное слово, самая простая фотография, которую она с самым кропотливым трудом добыла, спрятавшись за деревом во время его фотосессии — не важно, что, но Маринетт начнёт драматизировать, делать всё куда более красочным и умиляющим до крови из носа.        Дёрнув тонкой антенной на макушке, Тикки устремила взгляд на стены, в один момент ставшие полностью голыми. Хватило одного только прихода Джаггеда Стоуна в её комнату и одной только трансляции на весь Париж, чтобы Маринетт решила навсегда спрятать все фотографии с объектом своего воздыхания. Там, где некогда были плакаты с Адрианом, отныне была полнейшая пустота, а с рабочего стола своего компьютера со словами «на всякий случай» она установила самую лучшую фотографию с Ледибаг, на фоне которой что-то верещала только что избавившаяся от акумы Лила Росси.        — Просто из любопытства, — подчеркнув последнее слово, решительно встретила её взгляд Тикки. В её голосе послышалось сомнение, которое она, судя по всему, таить от неё и не стала, — ты хотя бы отдала ему тот зонтик? Или себе решила оставить?        — Конечно же отдала, — недовольно проворчала Маринетт. — Ты что, не помнишь, как это всё было?        Тикки, хмыкнув, одарила её улыбкой.        Да, определённо, она помнила это.        Их мир вдруг стал отображаться во всех оттенках жёлтого: лимонным, шафрановым, лютиковым, янтарным, и казалось, будто само солнце сверху осыпало весь мир почти белыми хлопьями пыльцы, что остывала на залитой солнечным покрывалом земле и между пальцами. Всё такое тёплое-тёплое, ярко-золотистое и находившее грань с нефритовой травой и вырванными с извилистых да тонких ветвей рыжими листьями. Их уносил в саму даль шаловливый ветер. Куда — неизвестно.        На самом деле, именно так и приходила ранняя осень — неожиданно, снегом на голову, подготавливая к скорым холодам и даря временное тепло. Знают ведь все: скоро это сменится на белёсый снег.        Адриан любил осень. Не потому, что в этом сезоне он уже пятнадцать раз как становился старше на целый год, не потому, что с этого момента ему было позволено вступить к порогу коллежа Франсуа-Дюпон. Он и сам не смог бы объяснить толком, чем она его зачаровала похлеще собственной жизни. То могла быть и атмосфера, яркая и цветастая, то могло быть чувство теплоты на душе — то, чего хотелось круглый год и давно.        — Адриан!        Он не сразу узнал этот голос и потому, удивившись сначала, повернулся полубоком назад и встретился с ярко-голубыми, почти синими, глазами (Адриан даже подумал, что такие же, как у его отца, но у неё они были куда ярче и приветливее). Он сразу вспомнил стоявшую перед ним девушку: вчера между ними произошло недоразумение, в результате которого он был несправедливо обвинён ею за несовершенное преступление, после чего попытался загладить вину, отдав ей свой зонт.        — Привет, — дружелюбно отозвался Адриан, полностью повернувшись к своей новой однокласснице и — как он надеялся — первой школьной подруге. — Маринетт, верно?        — Д-да, это я, — несмело ответила она.        Адриан был в каком-то замешательстве от того, как резко изменилось её отношение к нему: ещё вчера та при всём классе бойко и отважно отчитывала его за якобы им приклеенную ей на стул жвачку, — на что далеко не каждая девушка пойдёт с учетом того, что речь шла о самой известной модели Парижа — а сейчас начала самую малость заикаться. Парадокс, но он это находил слегка умиляющим.        Сама Маринетт, немного помявшись на месте и скрывая что-то за спиной, всё пыталась собрать несколько слов воедино в одно предложение, но Агрест из всего этого слышал только неразборчивое бормотание и обрывающиеся на полуслове фразы.        — В общем, — понимая, что таким образом она простоит тут целую вечность, резко прервала саму себя Маринетт, — сп-пасибо за зонт и… это тебе!        В это мгновение Адриан, заметив под собой образовавшуюся широкую тень, поздно сообразил, что та подняла над ним его же зонт, а в следующий момент она раскрыла его. Издав вопросительное мычание, он взялся за ручку и медленно опустил свой атрибут, тот же восторженно охнув: чёрная ткань зонта была украшена прорвой белоснежных прогалин-звёзд, по середине которой, растянувшись по всему кругу, смотрел куда-то окрашенный багровым цветом китайский дракон.        — Ничего себе… — только и сумел произнести Адриан. — Это же шедевр. Мари, спасибо!        Они оба верили в тот миг, что однажды у них всё получится. Как в сказках — красиво и витиевато, с красочным «happy end».        Маринетт сразу же отдернула себя после окончания воспоминаний: в тот день и в ту секунду Адриан верил, что у них всё получится так, как у друзей. У прекрасных и верных друзей, которых он так отчаянно хотел завести. Она сама мечтала совсем о другом и вовсе не находила странным влюбиться в парня, которого знала от силы один день, и то самым масштабным диалогом, который между ними бы, оказалась их ругань — то, с чего, впрочем, и началась их первая встреча.        Для того, чтобы заводить отнюдь не дружеские отношения в будущем, это было самое ужасное начало. Хуже придумать ей было крайне тяжело и можно было только благодарить весь мир, что Адриан нашел в себе силы не обижаться на неё за устроенный на весь класс спектакль.        — Мари, ты дома? — прозвучал голос над головой.        Маринетт тогда же вспомнила, что ещё пару минут назад, пока внезапно для себя и своей квами не окунулась с головой в прекрасные воспоминания, ждала прихода гостя. Она быстро поднялась по лестнице, ведущей на кровать, чтобы отворить окно Коту.        В чертогах разума пулей пронеслось, что голос у Нуара на сей раз был слегка нерадостным, с тенью смуты и разочарования, но это предположение было всего секундным.        Приподняв окно и выглянув на улицу, так, что лёгкий ветер обдувал в лицо, Маринетт увидела по-кошачьи сидевшего перед ней напарника.        — Привет, Ко… — но стоило ей только посмотреть на него, как девушка отдёрнула себя и резко запнулась на полуслове. — Кот?        Он не напоминал себя обычного.        — Здравствуй. Да, прости, что не пришел в прошлый раз, дела были. Ледибаг ведь предупредила тебя? — попытавшись выдавить улыбку и сохранить невинный вид, бегло поприветствовал её Кот Нуар.        Он улыбался будто через силу. Будто заставлял себя.        Будто на нём была надета маска, отметила про себя Маринетт. Речь тут шла вовсе не о той маске, которая скрывала его настоящую личность.        — У-у тебя всё хорошо, Нуар? — не без чётко подчеркнутого сомнения спросила она, пусть и догадывалась, что правду от Кота услышать ей вряд ли удастся.        — У меня? — отмахнувшись, герой Парижа фальшиво усмехнулся. — Да у меня всё просто муртлично, ты о чём?        Его дешевые каламбуры не добавляли его словам ни капли правдоподобности.        Маринетт была… весьма плохим психологом — это поняла она уже в свои десять лет, когда мечта зашивать треснувшие ткани рассудка сама же треснула перед ней шматами вдребезги разбитых осколок.        Различала эмоции людей она вовсе не так, как хотелось бы, но сейчас Дюпен-Чен видела, что предстал перед ней напарник в ипостаси якобы счастливого подростка.        Всё было не так, она ведь видела. Всё было совсем не так.        — Ты выглядишь каким-то… грустным, — сузив глаза, отметила Маринетт, хоть и знала, что будет дальше: Кот начнёт яростно отрицать это.        И она не ошиблась.        — Ты зря себя накручиваешь, — вкрадчиво промолвил Кот Нуар, на мгновение ока прикрыв блестящие жгучей прозеленью глаза. — Мне нечего грустить, поверь. Я самый счастливый кот в Париже.        Как бы Маринетт не старалась, но поверить не выходило. Даже насильно.        У неё получалось только понять, что точного ответа от напарника она не добьётся. Не сейчас, — а это уж точно — так хоть немного погодя.        — Хорошо, — временно сдавшись, Маринетт решила отложить этот допрос на некоторое время. — Тогда заходи.        Вместе с тем была какая-никакая надежда на то, что во время их посиделки настроение у Кота улучшится.

***

       И она оказалась полностью бессмысленна.        Кот Нуар был хорошим актёром, всегда мог притвориться для привлечения внимания истинным страдальцем, но в этот раз мастерский актёрский талант беспощадно покинул его.        Он всё равно выглядел так, будто держался из последних сил.        Во время разговора — самого обычного дружеского разговора — Кот точно находился в совсем другом мире, далеко от неё мыслями, а когда Маринетт, понимая, что её не особо-то и слушали, звала его по имени, Нуар тот час же выходил из прострации, поспешив уверить её, что он в полнейшем порядке.        Сам он тоже никак не мог понять, что с ним происходило.        Коту вспомнилось, как угрожал ему отец перевести на домашнее обучение, с каким презрением он исторг о последнем предупреждении.        В то время ему хотелось лишь одного: сбежать от него куда подальше, подальше от холодных стен огромного — и жутко-одинокого — особняка, дождаться ночи и прийти к Маринетт, чтобы почувствовать себя дома.        Но, словно по закону подлости, забыть о том, как единственный родитель грозился лишить его возможности видеться с друзьями, у него не получалось даже будучи рядом с ней.        «Я даю тебе последний шанс, Адриан!»        Его слова намертво застыли в подкорках сознания, не выходили оттуда, будто застряв в нём, будто поставили громкость этой фразы на максимум. Это так страшно.        «В противном случае я заберу твои документы со школы!»        Поток раздумий прервал щелчок пальцев перед его лицом.        Повернув голову, Кот обнаружил, что Маринетт глядела на него с немым порицанием. Видимо, он снова зарылся глубоко в себя и не услышал, как она что-то говорила.        — Так, Кот, — Дюпен-Чен поняла, что пришло самое подходящее время переходить к тяжелой артиллерии, раз уж обычная просьба не увенчалась успехом. Она выдохнула, поставив кружку с недопитым латте на стол, и взглянула на собеседника, — сейчас мы сядем друг перед другом и ты мне расскажешь, что с тобой произошло, ладно?        Только что откусывающий круассан Нуар поперхнулся от услышанного. Пару раз стукнув себя кулаком по груди, он активно помахал рукой в знак отказа.        — Я в порядке, — снова начал Кот, чему его подруга, как он заметил, не поверила.        — Больше похоже на попытку убедить самого себя в этом, — издав недоверчивое фырчание, Маринетт подсела ближе к напарнику.        Опустив левое ухо, Нуар исказил в хитрой полуулыбке уголок рта.        — Звучишь так, как будто ты с самого детства училась на психолога, — елейно промурлыкал чёрный кот.        — О, у меня было несколько попыток стать им. Как видишь, я сразу же отбросила их. Но не переводи тему, Кот, — последнее она добавила так, словно была родителем, отчитывающим нашкодившего сына. — Мы сейчас о тебе говорим.        Маринетт постаралась представить себе, что могло бы так пошатнуть настроение вечно отрадного Кота Нуара, но на ум ничего так и не пришло. Он не ссорился с Ледибаг, он не сделал ничего непростительного, его не атаковала акума.        Но он выглядел несчастным, как бы не старался это скрыть.        Странное ощущение, напомнившее, как однажды Кот попал под влияние злосчастного Эмодзи. Его тогда так же хотелось утешить, сделать для него что угодно. Он был тогда таким же… беспомощным. Худшее — она толком не знала, как его спасти.        Ни тогда, ни сейчас.        — Нуар, — аккуратно, будто боясь спугнуть его от резкости, позвала его Маринетт спустя какое-то время. — У тебя всё хорошо… с отцом?        Она бы вряд ли спросила это, если бы не вспомнила, как Кот проболтался, что с одним из родителей у него не первый год сохранялись холодные отношения.        Нуар мгновенно повернул к ней голову, выглядя необъяснимо-ошарашенным от её вопроса. Маринетт не надо было долго думать, чтобы догадаться: вся проблема была именно в отце.        — Ты можешь рассказать мне, что произошло? — она и приблизительно не знала, что услышит. Она не знала, каким был отец её напарника, и не знала, ограничивалось ли всё обычной мерзлотой между ним и сыном.        Но Кот Нуар только покачал головой.        — Нет, — твёрдо ответил он, смотря куда-то под себя. — Нет, прости, этот риск слишком большой. Никакой личной информации, ты сама мне говорила. Достаточно того, что ты уже знаешь о моих семейных проблемах.        Да, Кот был прав тысячу раз, но Маринетт всё равно это не успокаивало.        И ведь Нуар, придя к ней и замечая, что чувство тревоги после того разговора так и не прошло, мог только корить себя за то, что выглядел перед подругой таким немощным.        За то, что мог впутать её в свои проблемы одним только своим видом.        Уж лучше бы он, наверное, остался в пустом особняке, слушая и дальше обиженные вопли своего квами, пусть Кот и ждал того момента, чтобы отправиться к Маринетт.        — Ты можешь выговориться, не раскрывая ничего лишнего, — подала та голос, когда заметила, что собеседник её снова задумался. — Я ведь вижу по тебе, что это сейчас необходимо.        — Я что, выгляжу таким жалким? — Кот Нуар издал нервный смешок от того, какой абсурдной могла быть картина перед ней: сам герой Парижа, который за словом в карман никому ещё не лез, сидел рядом с ней и выглядел несчастнее самого Пьеро.        — Нет, вовсе нет, — возразила она, решив, что она могла сказать лишнего. — Я просто вспомнила, каким ты был в тот раз, когда попал под влияние акумы и был немного эмоциональнее, чем обычно.        — Так значит я всё-таки был тряпкой в тот раз?        — Боже, Кот, ты не был тряпкой, — Маринетт было уже сложно скрывать своё недоумение и совсем малую горсть раздражения. — Если бы не тот случай, я бы не узнала, какой ты…        Её фраза осталась без конца, потому что Кот Нуар посмотрел на неё со странной примесью замешательства и любопытства, что это просто сбило её с толку поначалу.        Маринетт, надув щёки, отвернула от него взгляд, прежде чем продолжить:        — Я всегда думала о тебе точно так же, как и Ледибаг, что ты абсолютно несерьёзный и слишком самоуверенный, но в тот день… тогда, после того, как тебя атаковала та акума… — она осеклась, кажется, обдумывая лучше свои слова, — я увидела тебя… другим. И воспринимать стала по-другому. Ты показался мне другим человеком.        Кот вжал голову в плечи, смотря на отвернувшуюся от него подругу.        — И тогда, когда ты вынес меня на прогулку, помнишь? — Маринетт не показала этого, но губы невольно тронула улыбка от ностальгии. — Ты был таким открытым, таким другим. Мне показалось, что раньше я говорила с ненастоящим тобой, а тогда… в те моменты я смогла узнать тебя лучше.        Это просто нечестно, подумал Нуар.        Нечестно, что ему дали друга, которому он мог выговорить всё на свете, который его выслушает вопреки всему и которому он сам мог доверить все свои тайны, но по вине сохранности личностей не мог это сделать.        — Спасибо за твою честность, Принцесса, — мягко изрёк Кот, повернув её голову к себе, чтобы встретиться с ней взглядом, — но ты говорила и говоришь со мной настоящим. Я становлюсь самим собой, когда надеваю маску. Звучит странно, согласись?        «Звучит ужасно» — она чуть было не ляпнула это вслух, но вовремя осеклась, решив, что нагнетать атмосферу сильнее было бы неправильным ходом с её стороны.        — Я, конечно, рад, что ты поменяла обо мне своё мнение. Наверное, быть дружелюбным и открытым котом куда приятнее для всех, чем нахальным котярой, который врывается по ночам в чей-нибудь дом.        — Намного, — согласилась та, пусть в её созерцании всё ещё и читалась неподдельная тревога, которую тяжело было скрыть. — Итак, — начала Маринетт, замечая, что настроение у Нуара намного улучшилось после их разговора. — Что ты думаешь о вечере фильмов, Кот?        — Ты знаешь мой ответ, я всегда только за, — с душевным подъёмом произнёс герой Парижа, ловко спрыгнув с софы и последовав за подругой.

***

       Они оба любили эти моменты, когда можно было зарыться в одно одеяло, прижавшись друг к другу, и коротать время за просмотром фильма. Не важно, будет ли то комедия, романтический сериал, индийская мелодрама, боевик или и вовсе фильм ужасов, после которого кто-то да спал, зарывшись всем телом в одеяло и дёргаясь от каждого шороха.        Не важно даже, если этот фильм будет не очень удачным.        — Моя одноклассница сказала, что он очень интересный, — виновато пискнула Маринетт после того, как, не выдержав, грандиозно зевнула в середине фильма. — Никогда больше не буду доверять выбору Роуз.        Складывалось ощущение, будто смотрели они вовсе не романтическое приключение, а какую-то индийско-бразильскую мыльную оперу Шекспировских ноток, которая происходила в Российской империи.        — Это лучше, чем то, что мы однажды смотрели, помнишь? — уткнувшись подбородком её на макушку, Кот, часто моргая, чтобы не заснуть, посмотрел на экран компьютера.        — Ты про «Тысяча причин почему…»?        — Да.        — Не напоминай, — с наигранной жалостью простонала Маринетт, когда-то ещё долго желавшая стереть из памяти это недоразумение.        — Тут главные герои хотя бы не так глупы, смогли почти сразу понять, что они не «просто друзья», — закатывая глаза, мрачно осведомился Кот Нуар.        Главные герои, мелькнувшие на экране, встали друг перед другом в монументальном зале, глядя один другому в глаза. Будто в какой-то ассамблее во время кружившего голову раута, но такого тусклого и непримечательного. Ни ярких вспышек, ни игры света, ни красок. Лишь истинно-лубянистая строгость в рамках того времени — какой, собственно, там век? — и чопорные лица персонажей.        Девушка, этакая скромная дива, вышедшая из прекрасных картин Стива Хэнкса, робко протянула вперёд ладонь, тонкими и холёными пальчиками касаясь до руки стоявшего перед ней юноши.        Не тяжело было догадаться, что произойдёт дальше.        Кот Нуар, прокашлявшись, скинул с себя одеяло и подошел к лестнице, спускающей с кровати, но так и не спустился вниз. Только встал там, наполовину поклонившись и протянув Маринетт руку, как то сделал парень из фильма.        — Что ты скажешь о дружеском танце? — мурлычущим голосом полюбопытствовал Кот, взявшись за её ладонь.        — В последнее время ты просто полон сюрпризов, — совсем беззлобно ответила Маринетт, но приглашение его всё же приняла, не посмев отказываться. — Сразу прошу прощения за то, что оттопчу тебе ноги.        В виду тайны личностей Кот вслух того ей не расскажет, но обязательно улыбнётся старым воспоминаниям и вспомнит, что они уже танцевали вместе однажды.        Разве что, тогда на нём не было никакой маски, было это всё на неожиданной вечеринке у Хлои, а спустя некоторое время на них напал акуманизированный дворецкий.        — У Вас всё досконально выходит, мяудам, — галантно произнёс Кот Нуар во время танца, с самодовольством подмечая, как зарделась Маринетт от услышанного.        — Да ладно, Кот, с чего такая тяга к компли…        — У Вас всё досконально выходит, мадам! — раздался любезный голос главного героя из фильма, который они, к слову, так и не выключили.        — Ах, ты ж, хитрый Котяра! — театрально возмутилась Дюпен-Чен, быстро сложив всю мозаику и в качестве шуточный угрозы схватилась за колокольчик на шее своего партнера. — Так ты уже посмотрел эту дешевую мыльную оперу, значит?        — Ровно до этого момента, Маринетт, честное слово, — улыбчиво ответил Кот, подняв руки в знак капитуляции. — А потом выключил. Я чуть не заснул от комплиментов Уоррена.        — Я чуть не заснула от Ваших комплиментов, Уоррен, — снова послышался чьё-то сопрано из всё ещё идущего фильма.        — Видишь? Кларисса Гарнет со мной согласна. Они же просто отмуртительны, кто вообще писал сценарий и диалоги к этому «шедевру»?        — Какова вероятность, что сейчас она начнёт каламбурить так же, как и ты?        — Ни одной, — почти мастерски передвигаясь по комнате Маринетт, чванливо произнёс Кот Нуар. — Таких каламбуров ты больше никогда в жизни не услышишь, они уникальны.        «Слава Бражнику» — подумала девушка.        Шаг вперёд. Шаг назад. Шаг направо.        Кот не ошибался: Маринетт правда танцевала вовсе не так плохо, как она сама говорила. Приготовившись, что ему несколько раз наступят на ноги, герой Парижа с облегчением ощутил, что ничего подобного так и не произошло.        — Слушай, а этот Уоррен тот ещё ловелас, отдать бы ему должное, — не к месту вовсе для такого момента произнёс Кот Нуар.        — Ты ещё десять минут назад говорил, что у него ужасные комплименты.        — Поспешил с выводами. Надо бы поучиться у этого паренька мастерству пикапа. Я, вроде как, говорил тебе, что я тот ещё сердцеед?        Маринетт только фыркнула, естественно, не поверив.        А Кот, сам не зная, отчего, вспомнил одну такую ночь, которую хотелось забыть… раньше. Сейчас, напротив, он часто вспоминал о ней.        О том, как однажды он точно так же, как и сейчас, бахвалился своим кошачьим шармом, своим филигранным умением красть девичьи сердца, но в конце добавил, что пусть и мог бы уже давно влюбиться в другую девицу, мог бы стать счастливым и подарить счастье другой, готов был до последнего искать взаимности от своей Леди.        А потом, точно весь мир решил над ним посмеяться, они чуть ли не поцеловались.        Конечно же, спустя недели они сделали это по-настоящему, пускай Маринетт того и не знала, но Кот привык утверждать, что всё то было ради игры. Плагг, чему он не удивился, не поверил.        — Ты хорошо танцуешь, — с замиранием сердца честно сказал Нуар.        — Тоже самое скажу и о тебе, — на этот раз не покраснев от его речей, ответила Маринетт.        У Кота Нуара в самом деле замерло сердце.        Это совсем не была романтическая атмосфера, нет.        Они ведь не были в огромном зале, осыпанном со всех углов цветастыми конфетти.        Они были в девчачьей комнате, они были окружены принадлежностями будущего дизайнера, а вместо пестрящих яркими красками софитов их преследовал только золотистый свет, исходивший от люстры.        Но они находились так близко друг к другу, почти прижимались один к другому, держались за руки, вальсируя под фильм о любви двух заблудших душ.        Этого достаточно, чтобы понятие «дружеский танец» перестало быть уместным.        Этого было достаточно, чтобы…        «Ого, вы такие хорошие друзья, я таких ещё не видел!»        В голове раздался издевательский голос Плагга.        С едкой смешинкой и сатирой, с которой он с ним говорил почти всегда.        «Пора бы тебе определиться со всем, мальчик»        — Кларисса, я сегодня готов в тысячный раз в тебя влюбиться, — вновь дошел до его ушей диалог из фильма, не упускающего самые банальные фразы.        — Я готова разделить с тобой всю свою вечность, Уоррен, — раздался в ответ любящий голос девушки.        Стоило этим словам исчезнуть в их общем молчании, как главные герои, до этого смотревшие в глаза своему партнёру, впились один другому в губы.        Смотрящие этот фильм подростки этого уже не видели, даже не обратив никакого внимания на влажные звуки поцелуя, что шли из компьютера и доходили до них.        Всему виной, наверное, то, что целовались теперь не только главные герои.       …       .        Маринетт, вообще-то, всегда была умной девушкой (особенно если отпустить те факты, до каких преступлений она могла дойти, лишь бы краем глаза полюбоваться на парня своей мечты подольше), но на этот раз она поздно сообразила, что происходило с ней.        Всё было таким правильным, таким естественным и обычным.        Она просто не успела вовремя уловить тот момент, когда Кот неожиданно для них обоих смог накрыть её губы своими, как впился в них подобно жадному зверю, поймавшему свою добычу.        Это всё казалось таким, будто они и шли к этому, и образ его-ночного делал ситуацию острее. Маринетт не сразу поняла, что здесь было что-то не так, что они не просто подражали героям фильма и что Кот перешел через давнюю черту «просто увлечься мастерством соблазнять девушек».        Но когда понятие происходящего дошло до её контуженного сознания, Маринетт, которую Нуар прижал к себе и неосознанно делал всё это, положила руки ему на плечи и попыталась отодвинуться.        — Кот, остановись!        Её крика хватило, чтобы напарник вышел из транса.        Он смотрел на неё так, словно и не понимал вовсе, что произошло и из-за чего его подруга внезапно повысила на него голос, но когда до Кота Нуара дошло, что он только что сотворил и как это всё выглядело со стороны, то, ахнув, отскочил назад. Его уши напряглись, глаза вспыхнули привычной зеленью, а щёки побагровели от собственных действий, как будто он совершил нечто запретное и вульгарное.        — Я… я…        Кот Нуар сделал ещё пару шагов назад, приподняв руки — так, словно Маринетт от злости накинется на него с кулаками, начнёт обвинять во всём и скажет уйти прочь, чтобы он никогда больше не возвращался.        Но сама Маринетт, так уж получилось, по изумлению ему нисколько не уступала. У неё были округлены до предела глаза, местами были взъерошены несколько прядей волос, а алый румянец на щеках выглядел хаотичным и походил на какую-то работу безумного художника. И это, акума всех вокруг подери, самое худшее, что Кот мог совершить!        — Чёрт!        Что сказать, да и что вообще надо было говорить в таких ситуациях, Нуар не знал. Судорожно оглянувшись, он сделал единственное, что пришло ему на ум: прыгнул в приоткрытое окно и скрылся за невысокими крышами домов, не успев попрощаться перед тем, как оставить её.        Маринетт, стоя на том же месте, не могла проронить ни слова и почувствовала, что биение собственного сердца начало заглушать все звуки, которые только могли быть. Не слыша, как подлетела к ней Тикки, которая не могла проронить ни слова после увиденного ею, она приподняла наверх дрожавшую ладонь, касаясь пальцами до губ — туда, куда Кот Нуар оставил свой поцелуй. На этот раз настоящий, не с Ледибаг и оставленный не из-за того, что напарника надо было вызволить от чар акумы.

***

       — Ты ж мой хороший.        — Плагг, перестань.        — Ты ж мой озорной котёнок.        — Плагг!        — Что?! — резко плутоватое улюлюканье превратилось в грозный рык. — Что ещё я должен был тебе сказать, Адриан?! У тебя что, чёрт возьми, бзик какой-то бедную девочку постоянно целовать?!        Адриан, сидя на кровати, стыдливо прикрывал лицо. Он сидел в таком положении с того момента, как зашел в свою комнату и как исчезла с него трансформация. Казалось, что после содеянного он стыдился посмотреть в глаза не только Маринетт, но и своему квами.        — Зачем. ты. это. сделал? — вдохнув и выдохнув, по слогам произнёс каждое слово Плагг.        — Я не знаю, что мной двигало! — вспылил Агрест, не выдержавший подкалывания чёрного квами. — Это просто… просто… мне будто что-то подсказывало, что я должен был это сделать.        — Это не «кто-то», это твой разум. Или сердце, что-то из этого, — фыркнул котёнок, представляя, что бы сказала Тикки, окажись она в такой же ситуации.        — Нет, Плагг, — не без отрицания отрезал Адриан. — Ты знаешь, что я люблю только одну девушку.        — Но целуешь другую. Браво, что сказать? — прохрипел он в издёвке и, будто этого было мало, демонстративно поклонился перед ним. — Да чего ты вообще так нервничаешь, а? Не в первый раз целуетесь же. Вон, в прошлый раз у той ледиблогерши ты сам полез, да ещё и чувствовал себя красавчиком после этого.        — Говорил сто раз, говорю и в сто первый: тогда я поцеловал её только из-за игры.        — Ах, из-за игры! — риторично переспросил Плагг, зло сверкнув глазами. — Тогда ответь мне на милость, Адриан: а почему именно её? Почему не другую девушку?        Парень хотел ответить, но осёкся: оправдание вроде «потому что она моя подруга» звучало в этом контексте как никогда смехотворно, а другого ответа он банально не находил.        — Не важно, — отрешенно ответил он, отворачиваясь от квами. — Завтра я приду в пекарню, как Адриан, скажу Маринетт, что я Кот Нуар, и извинюсь за случившееся.        Плагг ахнул, услышав подобное заявление.        — Парень, ты сдурел?! — приблизившись к его лицу, прокричал котёнок. — Я тебе сколько о тайне личности говорю, сколько рассказываю, как опасно раскрываться, а ты мне тут хочешь подойти и рассказать подружке, какой ты кретин, что не можешь угомонить свои гормоны и понять, в кого ты влюблён, а кто тебе друг?!        — Плагг, послушай…        — Нет, я достаточно тебя послушал уже! Завтра к Маринетт подойдет и извинится за сделанное Кот Нуар. Не Адриан! Ты понял меня? Или ты хочешь лишиться своего Камня?        — Нет… — обиженно буркнул Агрест.        — Вот и хорошо, — тяжело дыша, Плагг поставил в их диалоге долгожданную точку. — А теперь ложись спать. Тебе ещё придумывать завтра извинения. Перед этим, будь добр, определись, с кем ты хочешь серьёзных отношений, а кого хочешь видеть своим другом.