Мысли бесценной надежды

       Дома, в стенах родной комнаты, у Маринетт неистово дрожали руки, горло жутко саднило от никому неслышных всхлипов, которые она заглушала всеми имевшимися — или, лучше сказать, оставшимися — силами, а глаза жгло от слёз, которые она скрывала, не позволяя им вырваться и показаться перед кем-либо.        Было бы абсурдно выдавать всё это прямо сейчас. Было бы эгоистично просто взять и заплакать брошенной девочкой, только не после того, что с ней случалось за все эти месяцы, за весь год, и того, как легко она всё разрушала.        Просто и изящно.        Так, как привыкла это делать и сама Ледибаг.        Возможно, что это было её наказанием за всё то, что она совершила за свои шестнадцать лет: за то, что своими действиями практически не давала покоя и личного пространства Адриану, за то, что раньше так безжалостно и с самой обыкновенной лёгкостью разбивала сердце Коту Нуару, бережно хранившему его лишь для неё одной, и за то, что теперь она безбожно делала всё то же самое и с Лукой.        Тикки, летевшая вокруг да около, пыталась утешить её, заевшей пластинкой повторяя, что ей надо было взять себя в руки как можно скорее и принять то, что только что произошло с ней. Параллельно с этим божья коровка то и дело оглядывалась назад, следя за тем, как бы в окно к Маринетт не залетела чёрная бабочка.        Тикки прекрасно знала, что могло случиться с любой из Ледибаг, попавшей под влияние акумы, но даже со знанием этого она совсем не хотела снова представлять себе то, что могло случиться со всем городом в таком случае.        — Маринетт, пожалуйста, успокойся, — взмолилась алая квами, погладив подопечную по плечу и снова посмотрев на то, что та держала в руке и что чуть ли не довело её до истерики.        — К-кот… он… — просипела она, почти срываясь на надрывный плач, но вместе с тем стоически выдерживая до последнего. Конец её реплики просто утонул в неизвестность, не прозвучал, и её маленькая подруга так и не поняла, что она хотела сказать.        — Он идёт дальше, — синие глаза Тикки незаметно блеснули, будто она сама хотела горько заплакать вместе с ней, за компанию, но всячески держалась из последних сил ради неё. — Разве ты не этого хотела?        Маринетт, по правде, толком не знала, что она хотела, а чего ей не хотелось бы никогда.        Особенно тогда, когда речь шла о её напарнике.        Раньше она просто хотела, чтобы он был рядом с ней как можно чаще, чтобы она могла стать ему опорой и домом, вытащила его из клетки, которую, как сам Кот Нуар ей и рассказал, построил его же отец. Всё это она хотела в дружеском плане.        Теперь же Маринетт, стоя посреди разваленных во все стороны помятых бумаг с эскизами, пыталась вспомнить, когда Кот в последний раз звал её своей Леди.        Когда Кот Нуар в первый раз назвал её «моя Леди», то Ледибаг честно была обескуражена, но поначалу ввиду должного ей из-за амплуа профессионализма решила не зацикливаться на опрометчиво кинутых словах котяры, которому всегда в голову кралась идея ляпнуть что-то не в тему.        Когда Кот Нуар в девятый раз назвал её «моя Леди», то, кажется, Париж был с головы до ног поглощен Святым Валентином, а её напарник в тот момент пытался что-то ей сказать. Ледибаг так и не узнала о ну очень важной (нет) информации, о которой он ей хотел доложить, потому как через секунду в спину ему врезалась стрела Разлучника, а в тот миг, когда чары развеялись и позволили ему высказаться, кольцо так некстати запищало.        Когда Кот Нуар в двадцать третий раз назвал её «моя Леди», он огорошил её новостью о своём вовсе не ровном дыхании к ней. Ледибаг — да и весь их город — уже не единожды слышала слащавые речи Нуара, но в отличии от парижан, громогласно ратующих за их отношения, она списывала всё на подростковую влюблённость и шалящие гормоны. Влюбиться в маску невозможно, а Кот… наверняка ко всем девушкам приставал.        Когда Кот Нуар в тридцать первый раз назвал её «моя Леди», Ледибаг, словно по щелчку пальцев, перестала сомневаться в его чувствах. Он готов был кружить её на руках над горящим в гипертрофированных красках Парижем, осыпать её алыми розами и подарить своё сердце… которое ей пришлось нещадно разбить, потому что собственное сердце она уже отдала. Ей его, впрочем, тоже уже несколько раз разбивали, и потому она прекрасно понимала своего напарника.        Когда Кот Нуар в сорок шестой раз назвал её «моя Леди», то он всё ещё искренне верил, что всё у них с Ледибаг будет, что однажды и она глянет на него не как на напарника, увеличивая количество подаренных ей роз, а она на это только грустно улыбалась уголком рта, находя таким ироничным, что в обычной жизни играла в роль своего напарника. Через пару месяцев Ледибаг решила, что в отличие от неё он знал, когда надо было вовремя отступать.        Когда Кот Нуар в шестьдесят шестой раз назвал её «моя Леди», то это было в саду Тюильри, когда он неожиданно вызвал её по коммуникатору. Ледибаг изумлённо лицезрела склонившегося перед ней на колено Нуара, со словами «я оставляю тебя в покое» протягивающего ей жёлтую розу и тем самым жестом закрепляя их уже-точно-дружбу-и-партнёрство.        — Я прошу прощения за то, что мог быть надоедлив весь этот год, — раскаявшимся голосом начал он, опустив голову и спрятав за спину руку. — Я обещал когда-то, что буду ценить нашу с тобой дружбу. Кажется, это было тогда, когда ты рассказала, что уже влюблена в другого парня. Вспоминая, как я вёл себя после этого, начинаю понимать, что не сдержал тогда своё слово.        Ледибаг напряглась от его пламенной речи, всем естеством ощутив, что что-то здесь было не так и что уйдёт домой она полностью разбитой.        — О чём ты? — непонятливо вопрошала та, нахмурившись от начала их диалога.        — О том, что вёл себя весь этот год как последний кретин, — выдохнул Кот Нуар, вспоминая каждый случай, когда мог перейти грань их дружбы: все подаренные им розы, оставшиеся отвергнутыми, все его флирты, оставшиеся без внимания, и каждая попытка позвать её на свидание, что получало каждый раз отказ. — И я хочу начать всё с самого начала. С чистого листа.        — С чистого листа… — тихо повторила его последнее предложение Ледибаг. Ей беззаветно не нравилось то, как это звучало и что это могло означать.        — Да, — вторил за ней Нуар, кивнув следом за напарницей. — С чистого листа, — его взгляд потускнел, как бы он не старался скрыть это и показать, что был полон оптимизма от своего решения, ещё не известного ей. — Я хочу, чтобы у нас были нормальные отношения и чтобы у тебя был нормальный напарник. Не какой-то там Кот, которого всё время хочется скинуть с крыши за его глупые шутки, а человек, с которым ты сможешь сотрудничать без всяких проблем.        — Кот, я всегда считала тебя нормальным человеком и проблем между нами, вроде, не возникало. Даже если и было, то это нормально. В команде всегда бывают недомолвки, — постаралась уверить его пятнистая героиня, ломано улыбнувшись. — Ты хороший напарник, правда. Я бы не хотела другого.        Кот мельком взглянул на неё, доселе окутав созерцанием не видную далью границу Парижа, укрытую многочисленными жилыми домами и тонкой небесной пластой.        — Ты выглядишь очень напряженной, Ледибаг, — малость обеспокоенно заметил хвостатый герой спустя несколько долгих секунд. — Ты в порядке?        — Я в полном порядке, Кот, — как можно убедительнее отрезала она. — Просто это всё звучит так, как будто ты хочешь уйти из команды.        — Нет, — быстро покачал головой Кот Нуар. — Я не хочу отдавать своё кольцо. Своё право быть героем — тоже. Я хочу, чтобы мы начали всё заново. Чтобы я начал всё заново. Я хочу, чтобы мы стали друзьями.        Ледибаг дёрнулась, когда увидела то, что скрывал за спиной её напарник.        Роза. Жёлтая-жёлтая, яркая до блеска в глазах, совсем как только взошедшее над окутанными мраком краями солнце, символизирующее их новое начало.        — Это… — протянула алая героиня.        Кот Нуар не дарил ей жёлтых роз.        В первый день их сотрудничества он подарил ей фиолетовую розу*. Ледибаг тогда ещё не знала, что это означало, а узнать пришлось только спустя пару недель. После этого он начал дарить ей красные розы*, и она, не выдержав в конце концов, заявила напарнику, что это чересчур непристойно. Ещё пару раз он протягивал ей их девственно-белыми*, словно одиноко мерцавшие на небе звёзды.        — …начало нашей дружбы, — заметив, что она долго не могла договорить то, что хотела, закончил за неё Нуар, подавив краткий смешок. — Вроде, когда хотят выразить дружескую симпатию, то дарят жёлтые розы, верно?        — Да, — Ледибаг вдруг вспомнила, как он хотел извиниться перед её настоящей ипостасью за один неловкий случай, который произошёл между ними, и подарил целый букет жёлтых роз.        — Так вот, с этого дня я обещаю больше никогда не флиртовать и не добиваться твоего расположения, будучи по-дружески счастливым за тебя и за то, что ты нашла свою вторую половинку. Больше никаких роз, признаний, свиданий и прочего, моя Леди, — клятвенно пообещал Кот, как вдруг, вздрогнув, добавил: — и больше никакого «моя Леди». Обещаю.        В тот момент, когда за всё время их знакомства протянутая Котом роза была впервые принята ею, влюблённо-нежное «моя Леди» прозвучало от него в последний раз. Совсем не по-дружески.        Для Ледибаг это было подобно чёрному кресту, который с такой старательностью собой пятнал всё, что у неё только оставалось на руках.        Не в её прерогативах, сильной и волевой героини целого города, было падать на землю и повторять, как в тумане, убого-обиженное «нечестно», поэтому только дома, будучи рядом со своей маленькой квами, она могла выразить всю свою боль.        Нет, она бы вряд ли призналась Нуару в один погожий день, что так же разделяла его чувства, что все его старания не канули в никуда. Она бы вряд ли смогла сделать это, питая чувства ещё и к другому парню, но осознание того, что Кот так просто сдался, отпустил её, до эгоизма сильно срывало с неё последние частички души.        — Но ведь моего хозяина ты выбрала, — послышался окрест неё осуждающий голос… который принадлежал не Тикки.        Маринетт удивлённо оглянулась по сторонам, заметив, что над ней разом столпились все остальные квами, вылезшие из шкатулки, и реплика эта, судя по всему, принадлежала Сассу*.        Последним не скрыть: стоило ей стать новой хранительницей, а потерявшему память мастеру Фу уехать из Парижа, как все её проблемы стали принадлежать и им.        — Да, кстати, — заметила сузившая глаза Баркк*. — Не скажу, что я так уж прям подслушиваю ваши разговоры, но что-то я не слышала, чтобы к парнишке Сасса у тебя были хоть немного те же чувства, что и к напарнику и тому парню. То есть, я правильно понимаю человеческую логику: будучи между первым и вторым, надо выбирать третьего?        — Сейчас не самое подходящее для этого время, — съязвил подлетевший к приятельнице Флафф*.        Но Баркк была права в какой-то степени — это Маринетт должна была признать, как и то, что небо сейчас было голубым, а люди умели дышать.        Она надеялась на то, что с Лукой сможет идти дальше.        Она верила, что он сможет помочь ей, а ей взамен удастся полюбить его так же, как она успела на своё же несчастье полюбить когда-то Адриана и Кота.        Только вот этой самой веры и надежды было критично мало, она была мизерной и заставляла думать, что хуже будет от этого марьяжа чувств и ей, и самому Луке, которому просто не повезло влюбиться в девушку, которая до него отдала саму себя двум другим парням.        — Прошу прощения, — вежливый тон мило улыбнувшейся Поллен* приостановил всеобщий говор, — но любовные дела Маринетт — её дела, и мы не должны в них вмешиваться, даже если не согласны с чем-то.        Взглянув на неё, Сасс, прикрыв глаза, только согласно кивнул ей, Флафф горделиво улыбнулся на её речи, а Баркк, неодобрительно фыркнув, повернулась ко всем спиной.        Сама Маринетт с облегчением выдохнула, услышав поддержку маленькой пчёлки.        — Спасибо, Поллен, — не без искренности проговорила она, хоть в её словах и можно было уловить нотки усталости. — Что бы я делала… без всех вас.        — Мы обговаривали часто с мастером Фу глобальные проблемы, связанные с городом, — хмуро подметил Вайзз*, — но мы так же помогали ему, когда дело доходило и до Марианны.        — Да, Маринетт, — Тикки подлетела к своей подопечной, дабы взглянуть той в глаза. — Поэтому, если тебе нужны помощь или совет, или же просто поговорить с нами по душам, то все мы всегда только рады, — божья коровка с неким презрением посмотрела на всё ещё стоявшую к ним спиной Баркк. — Ну, почти все, ладно.        — Я вам очень благодарна за то, что вы делаете, хоть вы и не обязаны слушать о моих проблемах, — на выдохе ответила их новая хранительница, идя в сторону лестницы, ведущей вниз, — но это то, с чем я должна справиться сама.        Она не дождалась, когда Тикки скажет что-то — вышла из комнаты сразу, как оказалась возможность, оставив квами наедине с самими собой.        Божья коровка застыла в воздухе, протянув вперёд одну лапку, а другую прижав к себе. Глядя туда, где только что стояла Маринетт, она, выдохнув, не обратила внимания на то, что за ней столпились остальные собратья.        — Думаешь, она справится со всем этим? — неуверенно протянул Лонгг*, устремив взор на квами их хранительницы.        — Надеюсь, — отрешенно шепнула сжавшаяся от досады Тикки. — Но одной справиться ей будет тяжело. Я знаю свою подопечную достаточно. Ей нужна будет помощь и я надеюсь, что смогу ей помочь, если что-то пойдет не так.        Внизу, упав на диван и посмотрев на выключенный экран телевизора, Маринетт пристально глядела на своё искаженное темнотой отражение. На уставшие глаза, на потрёпанные волосы и искусанные почти до крови губы. Девушка из кривого отражения смотрела на неё с немой пощадой. Просила отпустить: и её саму, и их.        Маринетт была бы рада сделать это. Отпустить всё то, что делало больно, — пусть в то же время и делало её самым счастливым человеком на Земле — было бы отличной идеей, но её реализация оказалась как никогда недосягаема. Контуженный подростковый разум просил отпустить, просил начать новую жизнь с нового листа, потому что Лука был отличным парнем, мог бы подарить ей новое дыхание, стать этим новым дыханием, мог сделать её счастливой и стать счастливым самому.        Если бы всё было так легко.        Как жаль, что разум и сердце никогда не ладили между собой.        Кот ведь научился жить дальше, напомнила себе Маринетт. Она сможет. Жила ведь когда-то и без него, и без Адриана. Жила ведь когда-то без чувств к ним обоим — дальше сможет так же, просто подождёт некоторое время и окончательно отпустит каждого из них.        Опустив плечи, Маринетт прокрутила в руках то, что оставил Кот Нуар ей в этот монументальный день, казалось бы, не предвещавший ничего такого необычного.        Что там означала жёлтая роза?        Дружбу и примирение.        Дружбу.        Маринетт на секунду прикрыла глаза, вновь задумавшись: значит, отныне они с Котом будут друзьями. Хорошими или нет — они ими будут.

***

       — Выглядишь не очень.        В школе Алья смотрела на неё так, точно она прошла сквозь огонь и воду, попала в лапы ужасающего мытарства и потеряла остатки самой себя. Может, так оно и было. Маринетт успела за всё прошедшее время запутаться в себе, потому всячески доверяла видению своей лучшей подруги.        — Только не говори мне, что снова не выспалась, — Сезар оборвала её прежде, чем та успела бы сказать что-то, изначально догадываясь, что услышит.        Маринетт только промычала нечто неясное, показывая тем самым, что совершенно не была настроена на то, чтобы обговаривать своё внутреннее состояние. Не сейчас — это уж точно, не при всём же классе, особенно когда она была никем иной, как самой Ледибаг.        — Детка, ты не можешь постоянно расстраиваться из-за случившегося, — приобняв подругу, Алья попыталась улыбнуться, отчасти понимая, что творилось у той на душе. — Что насчёт Луки? Вы ведь скоро пойдёте на ваше первое свидание?        — Пока что просто прогулка, — неохотно поправила её Маринетт. — Мы не официальная пара, Алья. Я всё ещё думаю по этому поводу.        — Я понимаю, — рыжая кивнула, поправляя сползающие вниз очки. — Первое время будет нелегко, придётся привыкнуть к таким изменениям, но, возможно, ты сама не заметишь, как они станут тебе привычными, будто ничего и не было.        Нет, подумала та. Такого не случится. Никогда, или не с ней уж точно.        Прошлое казалось красивой сказкой на высокопарных страницах книги. Ничего не менялось: Ледибаг слушала приторный флирт Кота Нуара, всё так же отвергая его из раза в раз, а дома во весь голос и в красках, раз в тысячный, расписывала своей маленькой квами своё красивое будущее с Адрианом, в большом доме, с собакой и хомяками и, конечно же, с тремя детьми. Всё так просто, ничего не менялось.        Только вот теперь это всё выглядело как фантазии маленькой девочки.        Кот Нуар больше не будет пытаться флиртовать с ней, а у Адриана появилась та самая, которую он будет любить и с кем пройдёт значительную часть жизни.        Не она, тут же вспомнила Маринетт.        Возможно, однажды эта мысль не будет нести за собой такую горечь, как сейчас, и она со всем спокойствием примет тот факт, что Адриан уже никогда не будет с ней.        Кот Нуар — тоже.        Как бы то ни было неправильно, но Маринетт порой спрашивала саму себя, почему напарник не подождал ещё немного перед тем, как поставить между ними «дружескую черту».        Он мог подождать ещё какое-то время — сам ведь говорил ей когда-то, что будет делать это до самого последнего (хотя когда это «последнее» будет он не уточнял).        Неправильно было думать о таком после того, как Ледибаг лишила его всех шансов получить от неё взаимность и продолжала отбирать их, когда Кот так отчаянно пытался ухватиться за один из них. Неправильно было бы винить Нуара в том, что он не дождался её и не повиновался девичьим капризам, решив, что пора бы двигаться дальше.        — …но, как мы знаем, главных героев ждал печальный конец. Ретт Батлер не выдержал характер своей супруги, из-за чего им пришлось расстаться, — донёсся до неё обрывок урока.        Маринетт поёжилась, постаравшись вникнуть в речь мадам Бюстье.        Уроки литературы всегда преподавался в самой такой интересной форме, но в последнее время слушать ни её, ни другого учителя, она не могла.        — Если верить в образ Батлера, которого нам предлагает Маргарет Митчелл, то воссоединение супругов просто невозможно, — голосом истинного знатока продолжила Калин Бюстье. — Скорее всего, О’Харе придется до конца своих дней кусать кулачки и оплакивать так внезапно возникшую и тут же потерянную любовь. Как вы думаете, заслуживает ли она сочувствия?        Не выдержал её характер.        Совсем как Кот Нуар когда-то.        Оплакивать так внезапно возникшую и тут же потерянную любовь.        Совсем как Ледибаг сейчас.        Заслуживает ли она сочувствия?        Маринетт мысленно усмехнулась. Определённо… нет.        Что там означала жёлтая роза?        Дружбу и примирение.        В их случае — шанс на нормальную жизнь, который они отобрали собственными руками.