Мысли бесценной надежды

       Она вернулась обратно так же, как и обычно, как привыкла это делать — ловко прыгнула в светло-жемчужный круг лунного света посреди обвисшей затишьем комнаты, как снегом на голову.        На этот раз убитая полностью и снова повзрослевшая. Лет этак на десять.        Тихий шаг. Глубокий выдох. Ещё один, еле слышный, хоть отовсюду и нависала гробовая тишина, ничем её даже и не скроешь.        Вселенская усталость, отображенная в глазах и в ленивой походке, когда подкосившиеся ноги несли её так, словно она не выдержит и упадёт прямо посреди комнаты.        Скрытые за тканью пятнистого спандекса руки безвольно обвисли от изнурения, а голова по-птичьи склонилась, позволяя взору её незряче уткнуться на ковёр под ней. Это было не то, что хотелось ощутить в такой памятный день. Не то, чем он должен был закончиться. Она не ожидала никакой феерии, но и не этого.        Ледибаг стиснула зубы и сморщилась, когда где-то глубоко в груди, в левой стороне, о прутья рёбер с метким ударом и отчетливым гулом забилось сердце.        Сегодня она вернулась с поля битвы не такой, как всегда, без отблеска доблести в сиявших синевой глазах и с победоносной улыбкой на устах. Сегодня она вернулась не так, как обычно должна была возвращаться с битвы героиня.        Но это всё-таки она. В своём привычном костюме, с растрепанными тёмными волосами, неживыми очами-океанами и застывшей на лице мертвенно-бледной апатией, а на губах — еле заметный кровавый росчерк от рассеченной в пылу битвы кожи.        И Ледибаг, такая вся чуде-е-е-сная и всеси-и-ильная в глазах любого парижанина, отныне чувствовала себя пустым сосудом, не заполнить. Или же потрепанной куклой, которой постоянно твердили, что и как ей требовалось делать.        Надо было всего-навсего дёрнуть разом за привязанную к конечностям нитку — она в полнейшем молчании дёрнется по жадной воле своего кукловода без всяких возмущений.        Она слабо приоткрыла рот, выпуская одновременно вместе с холодным воздухом неслышный никому стон отчаяния, застрявший в ней с того момента, как битва с акумой подошла к концу.        Сейчас всё, что ей хотелось сделать, прошептать из последних:        — Тикки, пятна…        Ледибаг произнесла это вполголоса, слабым шепотом, сквозь прикрытые веки замечая, как накрывающая её розовая волна уносила за собой и волшебный костюм.        В тот долгожданный для неё миг, когда в комнате стояла уже не героиня Парижа, не свет в кромешной темноте для сжимающихся в испуге людей, Маринетт позволила себе подобно пораженной упасть на пол.        И заплакать, горько-горько, чтобы в глазах рябили все окружающие её мутные краски, а горло сдавило прочными тисками до асфиксии.        Он опять это сделал, мысленно повторяла она без остановки.        Он снова сделал то, что Ледибаг просила его перестать делать. Она снова стала свидетельницей человеческой смерти. В девятый раз.        За такое впечатляющее количество хотелось наконец-то сердечно попросить у напарника хоть малую каплю уважения к её психическому состоянию, чего она делать не стала и не станет.        Знала ведь, что это ходячее недоразумение опять ничего не поймет из её просьб, только в тысячный раз одарит её невинной улыбкой и скажет мягко, будто сам верил в это, — хотя может так оно и было — что Ледибаг с её силами нужна была Парижу намного больше, чем разрушающий всё и вся Кот.        И она снова, как и всякий раз захочет, просто загорится желанием одарить его заслуженной затрещиной за такую неправильную мысль, снова захочет прокричать ему в лицо, какой он идиот, раз смел сказать ей что-то такое, но остановит себя в тот же миг, когда её рука окажется где-то в миллиметре от его затылка.        — Маринетт, прошу, успокойся!        Звенящий возглас летевшей поодаль от неё Тикки она услышала не сразу, но когда и он дошел до неё через собственные мысли, то девушка отчего-то вспомнила, как её квами точно так же успокаивала её в тот злополучный день, когда ей довелось получить от Нуара прощальную жёлтую розу.        — Он опять это сделал, Тикки. Опять!        У Маринетт почти срывался голос до хрипоты и срывающегося из горла беспомощного вопля, а слова то и дело смешивались с протяжными всхлипами.        Нет, Кот Нуар не обещал ей, не кидался рыцарскими клятвами, что перестанет прикрывать её собой и жертвовать своей жизнью. Он никогда не давал ей никаких обещаний, красивых и не очень, но она всё равно продолжала злиться на него за эту необдуманность.        — Маринетт… прошу, просто посмотри на меня, — божья коровка постаралась заглянуть во влажные глаза своей подопечной, с которых вновь прыснули слёзы.        Они смотрели на неё с мольбой, просили прекратить всё это.        Тикки её понимала: далеко не каждой у Ледибаг, которой ей только доводилось повидать, получалось окончить свою геройскую деятельность без слёз и истерик.        — Послушай меня и повторяй за мной: Кот Нуар жив, — медленно и по слогам проговорила алая квами, выглядя сейчас такой степенной, такой глубокомысленной. — Он не мёртв, слышишь меня? Он ушел после сегодняшней битвы живым. Без ранений.        — Я з-знаю, — сдавленно проронила она, дёрнув головой для кивка. — Но с каждым новым разом в это всё тяжелее поверить. Этот К-котяра о себе совсем не думает!        — Он пытается защитить тебя, — идиллически уточнила Тикки, смягчив голос и взгляд почти до равнодушия. — Даже ценой собственной жизни.        — Но я не хочу, чтобы он защищал меня такой ценой. Он что, не думает, что я могу волноваться за него? Если я отвергала его раньше, как парня, то это не означает, что мне на него наплевать, — прижав к себе колени и спрятавшись там лицом, сквозь не перестающие литься слёзы произнесла Маринетт.        — Я понимаю, что для тебя это морально сложная ноша. Ты ещё юна для того, чтобы видеть всё это, — понимающим тоном просипела божья коровка. — Кот Нуар тоже очень молод, вы ведь ровесники. Он ещё слишком молод, чтобы кидаться под удар и ставить под угрозу свою жизнь, но он делает это, потому что знает, что ты спасёшь его.        Тикки замолчала, понимая, что ничего её слова не поменяли.        Её подопечная тоже не спешила ответить своей маленькой подруге. Её всхлипывания так и не прекратились, слёзы жгли щёки и оболочку глаз, а вырывающиеся со рта слова путались и вместо них доносилось что-то неясное.        — Это так ужасно, — Маринетт уже звучала тише, чем до этого, но слова всё равно обрывались из-за плача. — Сегодня, когда на город напала акума и Адриан хотел спрятать меня в безопасность, когда он попросил, чтобы я не выходила оттуда… Тикки, я настолько сошла с ума, что подумала, будто он Кот Нуар. Он… он так был похож на него. Я брежу, верно?        Она не смогла шелохнуться некоторое время, когда Адриан спрятал её там, где акуманизированный добраться до неё не смог бы. Маринетт тогда ещё долго пыталась прийти в себя, напомнить, что это был Адриан. Не Кот.        Что Нуар ждал её сейчас где-то там, чтобы вместе с ней сразиться с новым злодеем.        Ей бы спрятаться где-нибудь. Подальше от всего: от неразделенных чувств, от парней и обид, от битв с акуманизированными и грядущей неизвестностью, которая пугала больше всего.        Ей бы принца на белом коне, который ворвётся к ней в комнату со всей неожиданностью и отвезёт её куда подальше от всех этих мук жизни, вдохнёт в неё новую жизнь и поможет ей оглянуться по сторонам, увидеть все краски их мироздания такими, какими они были.        У Маринетт, как по воле случая, было когда-то два принца, прекрасных и любящих, но на обоих она подавно потеряла свой шанс, а Лука оказался человеком смыслящим, уважающим свои чувства.        Один из них, самый такой бескорыстный, которого ей пришлось полюбить слишком поздно, — и признать эту любовь, увы, тоже — осознано делал ей больно каждый раз.        Не тем, что он встречался с другой девушкой.        Они никогда не обсуждали это, да и его право было любить другую, а не гнаться за ней преданным щенком и покорно ждать, когда она удосужится согласиться и принять его чувства.        Причиной была вовсе не его девушка, имя которой Маринетт даже не знала. Ни разу не она.        Он не задумывался о себе. Кидался прямо в эпицентр опасности, прикрывал её за собой, получал за неё все синяки и удары, а потом, даже видя испуг на ней, делал вид, как будто ничего не произошло.        Как будто его и вовсе не сжигали, не ломали ему кости и превращали в кровавое месиво, бессильно распластавшееся на сырой земле.        Кот Нуар сделал ей больно девять раз. Ровно девять.        Первые восемь она просила его перестать это делать, перестать умирать из-за неё, но одновременно с этим и терпела, чтобы не сорваться на слёзы и крики.        Ледибаг такой быть не должна была. Ей не следовало плакать или показывать слабину, даже если рядом с ней и был человек, который поддержать её в любой оказии и плюнуть на то, что он к ней уже ничего не чувствовал.        — Друзья ведь тоже поддерживают друг друга, Баг! — улыбчиво скажет Кот, за что она опять захочет его треснуть.        Над ней раздался стук. Тот, который она слышала уже не первый месяц и не первый год, но тот, который впервые заставил её сердце остановиться от ужаса.        Маринетт вздрогнула и оглянулась на Тикки в замешательстве.        Последняя лишь пожала плечами, глядя на неё с некой апатией.        — Я думаю, что сейчас самое подходящее время, чтобы поговорить наедине, — безоговорочно и бархатисто произнесла пятнистая квами.        — И что мне ему сказать? — посуровела Маринетт, вытирая с щёк дорожки влаги, но ощущая, что слёзы она так и не исчерпала. — Одно дело, если бы я была в трансформации, но…        — Зачем тебе трансформации? — риторично спросила та. — Как по мне, так будет лучше, если с Котом Нуаром поговорит именно Маринетт, а не Ледибаг. Не волнуйся, я скажу остальным квами тихо сидеть в шкатулке.        И Тикки упорхнула, оставив её одну в такой ситуации.        Маринетт была не готова. Абсолютно не готова.        Но всё равно, когда за стенами дома она услышала своё имя, сказанное таким знакомым голосом и интонацией, то не смогла больше молчать.        — Заходи.        Её собственный фальцет прозвучал холоднее и жёстче, чем изначально хотелось бы.        Глаза снова ощутимо обожгло, как бы она не пыталась это скрыть.        Окно в её комнату раскрылось, запустив прохладный воздух грядущего сентября, и вместе с тем в комнату вероломно прошмыгнула чёрная тень, сверкнувшая в темноте жгучей прозеленью зелёных глаз.        Облаченная в чёрную кожу фигура со всем изяществом юркнула вперёд так, что даже хвост не увидеть с окна — сразу же очутился подле неё.        — Поздравь меня, Принцесса, я… — но Кот Нуар так и не договорил.        Заметив, что та не обратила никакого внимания на него, не повернулась в его сторону и так и сидела в такой позе, сжавшись и уткнувшись им в прижатые к ней колени, он тут же запнулся и понял, что это было не то время, чтобы начинать разговор с мажорной ноты.        — Маринетт.        Не срываться, напомнила она себе. Ни при каких обстоятельствах.        Кот только что прозвучал так, что ощущение дежавю ударило до хаотично расплывающихся перед глазами цветных пятен, до не желанных мыслей и до желания вскрикнуть.        Он прозвучал так же, как и Адриан сегодня, когда они стояли с ним на той аллее и когда она могла бы признаться ему, но упустила возможность по вине появившейся акумы.        — Что случилось? Ты… ты что, плачешь? — растерянно воскликнул Кот Нуар, обойдя её и попытавшись посмотреть ей в лицо, часть которого она всё-таки не скрыла.        Маринетт ничего не ответила, боясь, что случайно всхлипнет.        Плакаться своему напарнику она не сильно горела желанием, но всё равно чувствовала, что не выдержит и накинется на него с истерикой.        Ей казалось, что она сможет удержаться.        Казалось, пока не почувствовала, как легла рука Кота Нуара ей на плечо.        — Просто ответь мне: что случилось? Тебя…        Кот так и не докончил начатую фразу, испуганно прикусив язык тогда, когда Маринетт грубо сбросила со своего плеча его ладонь и одарила полным необъятной ярости взглядом.        — Ты случился, чёртов Кот! Ты!        Она спешно вскочила с места, меряя шагами комнату и не замечая помесь тревоги и изумления, отразившееся на лице Нуара.        — Что? — хмуро переспросил он, при этом не скрывая того, что был обескуражен её внезапным нападением. — Что я такого уже сделал?        — Что ты сделал? Хочешь знать, что ты сделал?! — Маринетт чуть ли не сорвалась на истеричный хохот от того, как просто и беззаботно звучал его вопрос. — Сколько раз, Кот? Сколько раз Ледибаг тебя просила быть осторожнее? Сколько раз я просила тебя, чтобы ты перестал кидаться на злодеев без раздумья и жертвовать собой?! Девять раз! Все эти девять раз я как будто разговаривала со стенкой, хотя она, по-моему, и то больше меня выслушивает, чем ты!        Её кулаки сжались, и сама Маринетт, не сумев противиться собственному исступлению, накинулась на напарника, намереваясь пару раз стукнуть его и излить всё негодование на него.        — Сколько можно, Кот?! — вновь дав волю слезам, хрипло восклицала она, когда Нуар пытался удержать её, несильно схватив за руки и повторяя успокоиться. — Ни я, ни Ледибаг — мы обе не железные, пойми наконец-то! Ты правда думаешь, что нам всё равно на тебя? Ты думаешь, что нам всё равно каждый раз, когда ты… ты…        Маринетт не смогла сдержать себя, не смогла договорить.        Она ослабила хватку, вскоре после двух тяжёлых вдохов-выдохов уткнувшись в грудь напарнику и постаравшись заглушить всхлипывания.        У Кота Нуара дрогнула ладонь, — она почувствовала это, как чувствовала и его каждое движение, и ровное дыхание — но он, расслабившись, сомкнул руки за спиной девушки и несильно прижал её к себе.        Кот удивлялся порой самому себе: он всегда готов был рассказать Ледибаг о том, что чувствовал к ней, заявляя и ей, и себе, что стыдиться и скрывать свои чувства нельзя.        Он говорил уже-не-своей-Леди раз тысячу, что любил её, и никогда не стеснялся быть прямолинейным в этом плане.        Но чтобы признаться Маринетт герой Парижа не находил в себе никаких сил и возможностей. Точно так же, как не один сезон уже не мог прозвать Ледибаг своей Леди, зная, что она уже давно не его.        Последняя мысль отдалась ему немалой скорбью.        — Сколько нам ещё придется тебя просить не кидаться под удар? — прошептала Маринетт, подняв полные глубокой тоски и слёз глаза на него.        Однако Нуар так и не посмотрел на неё. Лишь прикрыл глаза, исторгая громкий выдох и немного отстраняя её от себя, разве что всё ещё придерживая её за талию, точно та могла упасть без его помощи.        — Знаешь, сколько раз ты просила меня перестать жертвовать собой?        Его вопрос прозвучал не без просквозившей в словах мерзлоты. Так, что ей самой в какой-то момент стало холодно, несмотря на стоявший за окном август.        — Девять раз, Кот, — шмыгнув носом, ответила она. — Ровно девять раз, я уже говорила.        — Нет, не девять, — отчеканил Нуар, отрицательно мотнув головой. — Столько же, сколько раз я просил тебя махнуть рукой на задание, которое дала тебе Ледибаг, чтобы ты была в безопасности. Скажи, разве тогда ты не задумывалась, что я мог за тебя волноваться?        Это было справедливое замечание.        Маринетт задумалась бы над ним… позволь ей сохранность личности рассказать Коту Нуару, что она и была Ледибаг, которая по его знаниям «безответственно дала задание какому-то левому гражданскому».        — Я ведь тоже… просил тебя, быть осторожнее, — напоминание напарника прозвучало весьма мрачно. — Просил много раз. Бывало, что не вмешайся я вовремя, и с тобой произошел бы несчастный случай. Встречный вопрос: а сколько раз я просил тебя быть осторожней, м?        — Много раз, — виновато ответила Маринетт.        — Много, — кивнул ей в согласии Кот Нуар. — И ни разу ты меня не послушала.        «Если бы он только знал» — подумала она.        И тут же осеклась: нет, Коту, опять же, не стоило знать обо всём этом вранье. То, что она делала, можно было прозвать настоящей аферой, и никакой тайной личности тут уже не прикроешься. Друзья так поступать не должны.        — Ладно, — ладонь Нуара невесомо легла ей на щеку, а согнутые пальцы попытались как можно аккуратнее стереть мокрые полосы слёз. На его губах заиграла лёгкая улыбка. Светлая, как и он сам. — Прости, если я расстроил тебя.        — Извинения приняты, — проведя тыльной стороной руки по всё ещё влажным глазам, Маринетт в последний раз всхлипнула. — Я так понимаю, что просить тебя и дальше смысла нет?        — А просить тебя не лезть в битву с акумами есть смысл?        — Нет.        — Ну вот, — пожал плечами Кот. — Да и вообще, я пришел тебя повидать, узнать, как там моя Мышканетт* поживает, — её напарник беззлобно усмехнулся, — а она на меня накричала и накинулась с кулаками.        — Извини, — скромно улыбнулась Дюпен-Чен. — Просто я в самом деле волновалась за тебя. И Ледибаг, уверена, тоже.        — Как и я за вас, — правдиво ответил Нуар. — Это… неизменно, что ли. Я всегда за вас волновался. За вас обеих. Поэтому, может, и иду на такие жертвы.        — Но ты не обязан.        — Обязан, — он звучал уверенно и, как можно было понять, не стерпел бы возражений. — Мне не страшны такие акумы, если я знаю, что вы под защитой и что Ледибаг может вернуть всё обратно, как и было всегда. Я всё равно ничего не буду помнить после того, как очнусь.        Он не будет, не вспомнит ничего, но Маринетт запомнит это навсегда. Этого достаточно, чтобы попросить перестать, пожалеть и себя, и её заодно.        — Хорошо, давай не будем о грустном, — Кот Нуар попытался звучать с как можно большим энтузиазмом, дабы отогнать прочь всю нависшую на них смуту. — Хочу поздравить с тем, что ты уже через неделю станешь студенткой.        — И ты тоже, — напомнила она.        — Да, и я тоже, — с лёгкой помпой согласился с ней напарник. — Только представь. Пройдет неделя и мы официально будем учиться в университете, получим высшее образование и всё такое. Это надо отметить. Предлагаю тебе сыграть в кое-что.        Маринетт вопросительно глянула на него, показывая всем своим видом, что это, пожалуй, было самым меньшим, что она ожидала от него услышать.        — Учти только, для пряток у меня тут слишком мало места.        — Ну, Принцесса, какие прятки? — без всякого удивления переспросил Кот Нуар. — У меня есть вариант получше. Намного лучше.        Нефритовые кошачьи глаза сузились, так, что чернильные щёлочки-зрачки его превратились в два узких ромба, смотревших с той же хитринкой, с какой на неё смотрела и Алья сегодняшним днём.        — Как насчёт правды или действия?        Маринетт тут же поперхнулась от его предложения, словив себя на странной мысли, что куда меньше она бы изумилась предложению сыграть в прятки, чем… чем этому.        Воспоминания о том, как прошла это игра в прошлом году, в окружении своего класса, только недавно развеялись, но то, что сделал в тот день Адриан, забыть получалось с великим трудом.        — Ты серьёзно сейчас говоришь? Правду или действие? — она странно покосилась в сторону своего собеседника.        — Не, я бы мог предложить поиграть в бутылочку, но нас двоих для этого мало и…        — Так, хорошо, давай начнём. Кот, что ты выбираешь? Правду? Действие? — зардевшись от излишних подробностей, которые тот мог бы перечислить, Маринетт поспешила остановить его.        Отойдя к другому концу комнаты, она присела на софу и подозвала к себе напарника знакомым жестом, чтобы тот уместился рядом с ней.        Кот Нуар хищно сверкнул глазами.        — Правду, — произнёс он наконец-то, одарив её не двусмысленной ухмылкой.        — Может, это будет не лучший вопрос, — задумавшись, начала Маринетт, — но мне просто интересно: на какую букву начинается твоё имя?        Её соратник навострил уши от её вопроса.        — Нет, ты можешь не отвечать, если не хочешь!        — Всё в норме. Игра есть игра, сам выбрал правду, — хмыкнув, беспечно пожал плечами Нуар. — На «А», если так интересно.        «Значит, на «А»? Везёт же мне влюбляться в парней с буквой «А» в начале имени»        — Я тоже выбираю правду, — не решившись блеснуть оригинальностью и зная, какие изощренные задания придумает ей Кот, произнесла Маринетт.        — Сегодня случайно оказался свидетелем небольшой сцены между тобой и тем парнем, с которым вы ходили по аллее, — флегматично протянул Нуар, боковым зрением увидев, как его подруга дрогнула от его слов. — Адриан Агрест, кажется. Не знаю, не слежу за модой. Мне интересно, в самом деле, чего ты так к нему относишься, как будто он хуже Бражника? Нормальный ведь парень.        — Я просто волнуюсь рядом с известным человеком, это нормально, — фыркнула Дюпен-Чен, уловив, что так и не решилась сказать ему правду.        — А, значит, перед его смяузливым личиком ты теряешься, а рядом с великим и доблестным Котом Нуаром ты превращаешься чуть ли не во вторую Ледибаг?        — Пфф, — Маринетт, хихикнув, шутливо взъерошила светлые волосы своего соратника. — Ты просто глупый Котик, поэтому рядом с тобой я не заикаюсь.        — Приму за комплимент, — с театральной обидой буркнул он, поправляя взъерошенные ею волосы. — Снова выбираю правду.        — Как оригинально, — прозвучало ироничное фырчание.        — Я смотрю, ты вошла в игру. Меня уже начинает пугать азартный огонёк у тебя в глазах, — лицо противника снова исказила ухмылка. Он удивился тому, что перед ним была та самая девушка, которую ещё пару минут назад ему довелось успокаивать от почти что накрывшей её истерики.        — Ладно, скажи-ка мне, в обычной жизни ты правда не гонишься за каждой новой девушкой, которую только видишь?        — Ты сделала мне больно своим недоверием, — шутливо отметил Кот Нуар, попытавшись прикинуться обиженным. — Но да, до пятнадцати лет я ещё никогда не влюблялся. Можешь поверить мне на слово. Теперь ты. Правда? Или может, всё-таки, уже действие?        Маринетт сузила глаза.        Кот всё ещё видел огонёк азарта, который горел в ней похлеще любого костра.        — Знаешь, — задумалась она, — я столько раз за время игры выбирала правду, да и ты тоже, что уже не хочу снова повторяться. Давай лучше действие.        Кот Нуар не скрывал ухмылки… в первое время.        Она медленно, но при этом достаточно внезапно улетучилась с него, словно её и не было до этого никогда.        Удивительно, как быстро он умел менять эмоции одну за другой.        Теперь же на нём выступила некая встревоженность, лёгкая и почти не ощутимая.        — Ты сделаешь всё, что я загадаю?        Маринетт, ощутив, что ей стало слегка неуютно, заёрзала на софе и ломано хихикнула.        — Ты сам говорил, что игра есть игра. Я не думаю, что ты мне загадаешь научиться летать или полететь в космос.        Кот Нуар взглядом мазнул вдоль всей комнаты и томно выдохнул.        — Тогда…        Очи её напарника снова многозначительно блеснули.        Его эмоций и мыслей Маринетт понять не могла.        Она и со своими не могла толком разобраться.        — Я… я могу…        Она видела, что Кот пытался набраться некоторого мужества, чтобы сказать это, и на какое-то мгновение ей стало страшно за то, что он мог загадать.        На что он вообще был способен, когда речь заходила о правде или действии.        Кот Нуар устало прикрыл глаза и тяжело выдохнул, прежде чем что-то произнести, и, открыв их, мягко посмотрел на неё, спустя пару секунд осмелившись спросить:        — Я могу тебя поцеловать?