Мысли бесценной надежды

       Уличный фонарь вспыхнул пожухлым отблеском янтаря.        Ночной Париж, без всяких на то отрицаний и сомнений, выглядел изящно во всём своём непревзойдённом великолепии. Переливы перемигивающихся огней города, что создавали фантасмагорию цветного марева, и льющийся вкупе с блюзом джаз саксофона где-то вдали, а вместе с тем — фантомное видение утопического околотка, будто придуманного под многообещающим пером безумного писателя.        Воистину, сия панорама была поистине изумительна. Всё это — пропитанный чувствами и запахом утреннего кофе родной Париж, город ощущений и странствия.        Возможно, было бы куда проще оценить все его прелести, если бы в этот день небо не застилали грузные тучи, естественно, с самого начала не обещавшие ничего доброго.        Маринетт приглушенно чертыхнулась себе под нос, абсурдно веря, что «Энциклопедия стиля» самого Жерома Готье — да простит её его дух, что она так небрежно отнеслась к его трудам! — хоть как-то прикроет её от дождя. И ведь в первый раз за то время, что она поступила в университет, её зонтик был оставлен дома! Туфли поспешно стучали по прочному асфальту, а сама Маринетт недовольно шипела, стоило ей угодить в очередную лужу или ощутить, как неприятно прилипала к коже намокшая алая рубашка.        Этот день начинался и длился весьма успешно, позволив ей в очередной раз в хорошем плане отличиться от однокурсников, но внезапно хлынувший дождь вероломно и безжалостно смыл все позитивные впечатления. Иногда она по-белому завидовала Тикки, которая в такие моменты могла сидеть в её сумочке, в полнейшем тепле, жуя оставленные ей макароны.        Остановившись, она досадливо выдохнула, заправляя за уши напрочь намокшие распущенные волосы, и понимая вместе с тем, что казалось бы тёплый пиджак нисколько её не согревал. Не будь сейчас ноябрь, то, возможно, Маринетт бы не волновалась, что завтра очнётся с простудой по большей вероятности, но сейчас ей хотелось вовсю ругаться на погоду за подобную несправедливость. Она прикрыла глаза, пускай останавливаться на половине пути к дому во время такого дождя и было глупой идеей.        Моросящие капли призрачными касаниями спадали на вороные пряди, окропляли щёки и боязливо замирали прозрачным бисером на поверхности пиджака.        Внезапно, словно кто-то сверху услышал все её сетования по поводу непогоды, дождь прекратил спадать на неё, оставшись где-то там, за прочной вуалью ничем необъятной грани.        — Представляешь, — раздался над ней чей-то знакомый голос, — я все эти два года одновременно любил двух девушек.        Маринетт поначалу оглянулась через плечо, но тогда же, застав за спиной в юношеском лукавстве блеснувшие изумрудами глаза, повернулась полностью. Перед ней, омытый дождевой влагой и дарящий ей слабую улыбку, стоял Кот Нуар, придерживающий над ней зонт.        Она не видела его несколько долгих месяцев, с того момента, как её квами сообщила, что владелец Камня Мотылька неожиданно лишился своей драгоценности. Маринетт бы не признала это вслух, лишь Тикки созналась однажды по очень страшной тайне, но в какой-то миг его некогда непривычное ей присутствие стало каким-то… нужным. Словно она знала его давно, будто с самого первого дня жизни прошла с ним все невзгоды.        Маринетт изначально не хотела признавать, что могла скучать по этому балагуру. Со временем признать это таки пришлось.        Приглушенно хмыкнув, Дюпен-Чен демонстративно скрестила на груди руки, кинув в ответ беззлобное «бабник» и мысленно отмечая, что иногда Нуар… такой Нуар.        — А потом оказалось, что это один и тот же человек, — неестественно-мягко окончил Кот, так, словно сознание его находилось далеко от него, в нереалистической утопии своих грёз. — Я знаю, что это ты… моя Леди.        Маринетт встрепенулась, в немом неверии глядя на своего напарника.        То ли потому, что перед ней предстала в самом неожиданном свете то, что Кот умудрился раскрыть её личность, то ли потому, что он вновь прозвал её таким родным и тёплым «моя Леди». Тем, которое она так давно хотела услышать от него, хоть один раз.        Маринетт, поначалу не поверив в то, что она услышала, зажмурилась и помотала головой, но в чертогах разума всё равно плотно засело прозвище, которым он называл её целый год.        К тому же, сыграло немалую роль на её удивление факт того, что она была раскрыта. Само собой, момент раскрытия личностей должен был настать для них кульминационным мгновением в их геройской карьере, но даже если кто-то из них и узнал бы своего партнёра за маской раньше, то ей свято верилось, что это окажется именно она.        — И… и как ты раскрыл меня? — стараясь говорить как можно громче, чтобы её голос возможно было расслышать за пеленой грохочущего дождя, спросила Маринетт.        — Это вышло случайно, не злись на меня, — Кот расслабленно приподнял вверх руки, подтверждая свою неприступность в случившемся. — Ты постоянно говорила мне, что без костюма Ледибаг ты — не ты, но почему-то за маской я часто представлял именно тебя. Вы правда похожи. А в один день… ты выдала себя. И тогда я понял, что эти самые «две подруги», на самом-то деле, один и тот же человек.        Раскрыв рот от услышанного, Маринетт укоряюще прихлопнула себя по лбу.        — Я как всегда!        — Всё нормально, и даже лучше, — поспешил успокоить её Кот Нуар. — Посмотри на это с другой стороны: Бражника больше нет, его Камни Чудес у меня. Мы миновали опасность, мы в праве знать личности друг друга.        — Нам просто повезло, что Месье Моль подал в отставку, — насупилась она, вытирая текущие с щёк водянистые бисеринки, разлёгшиеся на ней подобно слезам. — Но ты-то… — Маринетт протянула вперёд руки, глядя на него с вопросом, — ты куда делся?        Кот Нуар и секунды не думал о том, чтобы сдерживать широченной ухмылки, чем заставил её знатно пожалеть о вопросе секундной давности.        — Ты скучала по мне? — умилённо выдохнул герой Парижа.        — Вопросом на вопрос не отвечают, глупый Кот, и… — приподняв указательный палец, Маринетт, вскинув брови домиком, внезапно запнулась на полуслове и нерешительно отвела взгляд, согнув палец обратно и спрятав руку в кармане пиджака. — Да, скучала. — медленно произнесла она эти два слова.        В другой раз Маринетт в жизни не призналась бы ему о чём-то таком.        — Тебя не было видно несколько месяцев! — вспылила она к неожиданности для собеседника. — Ты не отвечал на звонки по коммуникатору, тебя не уловили по новостям. Ну ладно это, но ты ни разу не зашел ко мне за это время, а ведь я волновалась, что с тобой что-то случилось, потому что это было очень странно, что ты исчез сразу же, как Бражник был обезврежен. Ты хоть знаешь, сколько макарон пошли коту под хвост из-за тебя?        — Миледи, да ты каламбуришь, — с душевным подъёмом промурлыкал он.        — Я серьёзно, Нуар, — деланно насупилась надувшая щёки Дюпен-Чен. — Я уже даже не спрашиваю, как ты справился с ним в одиночку.        Между вздохом, сплавленным из безгласного свиста и стылого пара, Кот, приосанившись, внимательно лицезрел на стоявшую перед ним девушку.        Они прошли растянувшуюся на безгранное два года тернистую стезю триумфов и поражений, они так упрямо и строптиво торопились вдохнуть в себя новую жизнь, они учились понимать друг друга и в бесконечном круге встали против всего мира. Всё это, всё-всё — вместе.        Все эти годы им было просто всуе противостоять самой злоречивой акуме из всех, их геройское амплуа откидывало напыщенные своим долголетием и могуществом возгласы, а в обтянутых древней тканью руках всё зло для мира становилось парадоксально смехотворным.        Им обоим было в привычку победить огромного человека-гориллу, в пятьдесят первый раз одолеть Месье Голубя и бесстрашно прыгать в пасть динозаврам. Они оба могли в украшенной браваде кинуться в самое пекло опасности, они могли безукоризненно совладать со всеми известными им злодеями.        Но они не смогли совладать друг с другом.        Не сказать, что не хотели, но окунувшись с головой в собственные дилеммы порой забывали оглянуться друг на друга и увидеть то, что было изначально таким очевидным.        Несколько месяцев было нормой.        Первый год показался издёвкой.        Два года превратились в мытарство.        — Мне нужно было время, чтобы всё обдумать, — неестественно-серьёзно для самого себя выдал Нуар, дёрнув накладным ухом, стоило мелкой капле стукнуться об него.        Ресницы Маринетт, на коих намертво застыла влага, удивлённо, чёрной бабочкой затрепетали на веках. Кот Нуар снова показался ей куда старше, чем он был. Так же, как и в тот день, на Эйфелевой башне, когда он протянул ей прощальную жёлтую розу или когда они встретились в последний раз, поговорили по душам и попытались успокоить самих себя, угомонить пылающую в них огнём боль.        — Последние дни были для меня крайне тяжёлыми, — продолжил он со слабой улыбкой на растянувшихся устах. — Последние годы тоже лёгкостью не отличились. Все говорят, что я прошел весь путь именно с Ледибаг, но ведь ты, как я тогда думал… ты… с тобой меня связывало не меньше воспоминаний. Знаешь ли, быть между двух огней очень непросто. На миссиях моя Леди постоянно заставляла меня терять голову, заставляла меня из раза в раз совершать попытки добиться её расположения, а после… — Нуар игриво и так знакомо усмехнулся ей, — меня очаровывала одна юная Принцесса, ничем не уступающая отважной Ледибаг.        Герой Парижа удовлетворенно поглядел на неё, пытающуюся скрыть то, как стремглав залились алой краской щёки.        — Когда я в первый раз вызвался быть твоим защитником, то делал это потому, что ты моя подруга, — честно признался Кот Нуар. — Я считал это своей обязанностью и даже не подозревал, что в другое время ты защищаешь и Париж, и… меня. Я ведь знаю тебя достаточно, чтобы встать на твою защиту, и я был рад тогда, что провожу почти весь день с моими самыми близкими девушками. Ты ведь знаешь: для меня Ледибаг являлась моей первой любовью, а Маринетт была моей близкой подругой.        Сжимая в руках сумку, Дюпен-Чен сквозь дождевую завесу глядела на что-то лепечущего Кота. Одна холодная капля брызнула ему на ухо, дёрнувшееся от моросящих ощущений, другая — на волосы, по которым мелким каскадом стекала вода, а некоторые оставались замершими на латексе. Он будто и забыл, что держал зонт, которым прикрывал её, позволяя дождю охватить его.        Нуар не обращал на это никакого внимания ровным счётом, продолжая что-то говорить, и говорить, и говорить. Маринетт была просто обязана признать хотя бы самой себе: ей этого не хватало, а ещё…       … а ещё с опущенным ушами и будучи омытым ноябрьской влагой серого неба он выглядел несколько трогательно. Раньше она этого никогда не замечала.        — Но знаешь, до чего я дошел? Знаешь, что понял однажды?        Кот нагнулся к ней, всеми силами удерживая зрительный контакт и забывая, насколько легко было её смутить. Угольные зрачки мельком задёргались в окаймленных тёмными гранями кольцах сапфиров.        — Да, это можно было свалить на мой подростковый возраст, когда я не могу понять, чего хочу, и я так и делал… поначалу. Вообще, было забавно, когда мой квами всерьёз говорил, что я решился тебя защищать совсем не из дружеских чувств… Было.        Маринетт внимательно глядела на него, на его жестикуляцию, на то, как сменялись эмоции на его лице, как он улыбался, а потом тут же скрывал всё за машкерой строгости.        — Но пришло время, когда я начал задумываться над этим. С того момента, как ко мне в руки попал Камень Чудес, я был полностью уверен, что влюблён в Ледибаг и буду любить только её одну несмотря ни на что. До конца, — сильнее сжав ручку зонта, продолжил Кот. — Я отметал все мысли, что мог быть влюблён в кого-нибудь ещё, потому что считал её особенной, не похожей ни на одну другую девушку, но потом, — Нуар неуверенно прервал поток собственных мыслей, — потом те дни, которые мы проводили вместе с тобой, затянулись. Я стал привыкать к тебе, стал привязываться, и нескоро словил себя на том, что начал смотреть на тебя так же, как и на свою Леди.        Он замолчал, позволяя Маринетт лучше вникнуть в услышанное.        И продолжил, когда молчание между ними ощутимо и так неправильно затянулось:        — Может, мой квами и не врал тогда? — проведя когтистыми пальцами по затылку, задумчиво протянул Кот Нуар. — Может быть, я правда защищал тебя не только из дружеского или геройского долга. И вот что ты сейчас так на меня смотришь, а? Неужели после того поцелуя ты так и не поняла этого?        — Кот, — мягко позвала она его одновременно с грохочущими в нескончаемом лейтмотиве маленькими-большими каплями, что образовывались в целые озёра из луж.        — Да, Маринетт, я люблю тебя! Люблю тебя всю! Обе твои личности! — голосисто и отчаянно воскликнул Кот Нуар, нисколько не волнуясь за то, что их могли услышать и взорвать СМИ необычной новостью о том, что сам герой Парижа признался обычной девушке. — С маской и без, потому что ты — это ты, и только с тобой я чувствовал себя счастливым и нужным, только тебе я хочу взаимно дарить эти чувства. Потому что сколько бы девушек ни было в моём окружение, сколько бы не предлагали мне встречаться, ни с кем, — ни разу — ни с кем из них я и близко не испытывал того, что испытывал рядом с тобой, благодаря тебе. Потому что только приходя к тебе я мог с уверенностью сказать, что я дома.        — Кот, — снова позвала его Маринетт.        — Я знаю, миледи, ты слышала это не один и не два раза, а на протяжении нескольких лет и каждый раз я получал очередной отказ, — голос его заметно дрогнул, что можно было услышать и во время дождя, — и даже если ты снова меня отвергнешь или скажешь, что не готова, я всё равно буду рядом с тобой. Неважно, кем: другом, напарником, защитником. Будет сложно с этим, не спорю, придётся бороться за право быть счастливым, но я буду бороться за это, потому что ты нужна мне.        — Котёнок, — осторожно, но на сей раз громче окликнула его Маринетт, тепло улыбнувшись и на мгновение прикрыв за потяжелевшими веками глаза.        Нуар был готов к абсолютно любому ответу и даже позволил себе на краткий миг обрадоваться, что сегодня пошел дождь: не будет видно его слёз горечи от того, что он снова потерял шанс.        — Вообще, я никогда не думала, что мне попадётся возможность тебе сказать это, но, — уголки рта дёрнулись в улыбке под её несмелый шепот, — я давно уже люблю тебя.        Это было сказано так просто. Так ясно, впервые прозвучавшее без всяких колебаний признание от неё. Звучало как самый обычный факт из всех услышанных им.        Но у Кота Нуара всё равно отчего-то дыхание тут же перехватило стальными тисками, а внутри всё отдалось прочным неверием.        Неверием в то, что спустя столько долгих отказов быть с ним, стольких отказов прийти на свидание и стольких недослушанных признаний он получил такое желанное ему «да».        — Ты… ты… — беспомощным котёнком протянул он и — о Боги — по всей видимости, на секунду забыл, как правильно надо было дышать. — Ты это сейчас серьёзно? Ты… ты правда тоже любишь меня?        Маринетт думала, что сейчас произойдёт то, что было во всех смазливо-романтичных фильмах и в тех моментах, когда наступало признание друг другу: что она кинется ему на шею, а Кот Нуар уронит зонт, потому что целоваться под дождь с ним в руках очень неудобно, но…        Нет, в общем-то.        Это глупый Котяра умудрился даже такой важный и ответственный момент просто взять и испортить самой такой неуместной репликой, что невольно хотелось оставить ему заслуженную затрещину и обозвать всеми приличными — и не очень — словами, которые только приходили в голову:        — Это точно ты говоришь? У тебя не температура ведь? — не придав значения её критичному взгляду, он коснулся тыльной стороной руки до её лба. — Бражника вроде больше нет, как он мог акуму на тебя наслать? Или у Маринетт есть какая-нибудь сестра-близняшка?        — О Боже, Кот, ты что, издеваешься? Вот умеешь ты такой момент испортить! — фыркнув, она закатила глаза, всё же невмочь сдержать выцветшую на ней полуулыбку.        И тут же почувствовала, как сильные руки Нуара обхватили её, как он, прижав к себе, крепко обнял её и не оставил ни единого пространства между ними.        Кот Нуар слишком долго ждал этих слов. Он слишком часто собирал останки своего вдребезги разбитого сердца. Он целых два года томно вздыхал по своей прекрасной Леди, вместе с тем так неправильно, но в то же время долго и сильно мечтая о Маринетт совсем не как о друге.        — Моя Леди, — довольно зажмурившись и прижав к вискам уши, Нуар ещё сильнее, но всё так же бережно прижимал девушку, ощущая, как её руки обвили его шею. — Моя Принцесса. — воодушевленно и так по-кошачьи замурлыкав, он зарылся носом ей в волосы и коротко поцеловал её в лоб, к которому прилипали намокшие чернильные ворсинки. — Маринетт… — мурчанье стало громче, а сам Кот потерся щекой о шелковистые пряди, будто пытаясь окончательно удостовериться, что это не сон.        Девушка в его руках настороженно шелохнулась: её имя на его устах звучало как-то… нежно, будто они всю жизнь принадлежали друг другу.        Кот Нуар сильнее обнял её, утыкаясь лицом ей в шею. Рефлекторно он прижимал Маринетт к себе крепче, не оставляя между ними никакого расстояния, даже самого малейшего. Возможно, что это работа его инстинктов, возможно, что что-то ещё, но сейчас Кот наотрез отказывался от неё отстраняться. Он ждал два года, чтобы стать любимым, он не видел её два с половиной месяца, будучи утопленником в свалившихся делах и незнания, как рассказать ей всё. Эти месяцы и годы ничего не стоили, и теперь, когда она наконец-то была здесь, когда его признание не осталось хоровым эхом среди пустоты, Нуар хотел насладиться каждой минутой секундой рядом с ней.        — Если бы ты только знала, как долго я мечтал это услышать от тебя, — дошел до неё его шепот, различимый в этом гаме. — Так долго… Я даже перестал верить, что ты скажешь это!        Маринетт, представив себе на секунду, на какие страдания обрекла одного из парней, которого она так внезапно полюбила, крепче прижалась к что-то влюблённо шептавшему ей Нуару, чтобы сделать самое простое: показать, что всё всамделишное, не прекрасные грёзы несуществующей утопии и не дивный сон.        Она ведь тоже ждала часто этих слов, тоже ночами не спала и заливала не высыхающую сутками подушку слезами, понимая, что опять потеряла шанс признаться парню, фотографии которого ещё недавно были приклеены на её стены.        Её ладонь поднялась, чтобы скользнуть пальцами по его намокшим волосам.        — Ты замечательный человек, Кот, — в глазах Маринетт, синих-синих, только появившиеся во мгле наступающей ночи мириады огоньков-звёзд вкрадчиво блеснули. — Ты самый настоящий балбес, но ты лучший балбес, которого мне только доводилось повстречать, — она усмехнулась, глядя на недоверчиво-счастливое лицо Нуара, и, высвободив одну руку, — но так и не вырвавшись из объятий — игриво дёрнула звякнувший колокольчик на его шее. — Кстати, что ты там говорил про «между двух огней»? — хмыкнув, Маринетт на долю секунды прикрыла веки. — Я ведь тоже… всё это время была между тобой и ещё кое-кем. Забавно так вышло, Котёнок. Мы с тобой попали в похожие ситуации, разве что тебе жизнь значительно облегчила выбор: я и Ледибаг оказались одним человеком.        Коту Нуару стоило всех нечеловеческих сил, чтобы не исказить уголки рта в злорадной ухмылке и не отменить трансформацию прямо в этот момент.        — Да неужели? — не двусмысленно протянул он.        Почему-то в этот миг он вспомнил тот памятный вечер, поставивший ожидаемый крест на все сомнения: их с Принцессой поцелуй, — такой внезапный и ещё совсем не дружеский — который Кот, скрывая от самого себя, хотел так же, как и от Ледибаг.        Вместе с тем он вспомнил ту самую секунду-песчинку с его Леди на так и не случившемся патруле, ту самую, перевернувшую его мир и исказив всю вывернутую наизнанку реалию.        Ту, когда осознание вышибло всё из него и предстало в виде такого, казалось бы, простого постулата.        — Нуар, — ткнувшись макушкой ему в грудь и кучнее забравшись под удерживаемый Котом зонт, позвала его Маринетт.        — Мм? — промычал он в ответ, опуская её на землю.        Когда её ноги только-только коснулись бугристой глади асфальта, она, прикусив нижнюю губу, мимолётно отвела взгляд, заставляя Кота навострить уши от нетерпения.        Маринетт напряженно выдохнула и невозмутимо взглянула на него, но стоило ей сделать шаг в его сторону, как Нуар со всей кошачьей внимательностью уловил в её походке рысью проскользнувшую тревожность.        И, кажется, догадывался, что он сейчас услышит.        — Я… — вдох-выдох. Не перед Адрианом же, подумала она. Тут волноваться и заикаться было глупо и полностью бессмысленно, — …могу узнать, кто ты… за маской?        Кот Нуар удивлённо раскрыл глаза на секунду, но затем они вновь приняли своё обычное положение, а сам он даже позволил себе исторгнуть короткий смешок.        Он, по правде, готов был раскрыться ей в любой момент, даже до того момента, как он забрал Камень Чудес у отца и до того, когда он узнал её личность.        Ей стоило просто попросить об этом.        Попросить снять трансформацию, чтобы увидеть, кого она называла всё это время своим напарником, а он бы непременно сделал это, не задумываясь о тайне личности ни на секунду.        Но теперь всё было иначе.        — Не-а, — хитро ухмыльнувшись, Нуар покачал головой и чуть было не прыснул со смеху, увидев, как изумилась Маринетт от услышанного, по всей видимости ожидая другой ответ. — Я тут подумал: может, ты сама догадаешься, кто я?        — Так нечестно… Хитрый Котяра, — наигранно надулась Дюпен-Чен. — И что мне теперь, ещё пять лет называть тебя Котом? Дай хоть подсказку.        — Всему своё время, моя Леди, — в ответ ей раздался смешок.        Отодвинув несколько прилипших к щеке прядей, Нуар вновь невесомо коснулся губами до прохладной намокшей кожи, но, выдавив из себя наигранно-виноватое «промахнулся», скользнул к губам.        — Вот, возьми, — вдруг проронил он заботливым голосом. — Я не хочу, чтобы ты простудилась.        Маринетт не успела ничего сказать, не успела возразить или добавить какой-либо реплики, как раннее удерживаемый Котом зонт оказался протянутым ей.        Сам Нуар терпеливо ждал с её стороны действий, наблюдая за тем, как дрогнула её рука, а пальцы неуверенно легли на тёмный шток.        Между ними царило молчание и полнейшее умиротворение, лишь капли дождя неистово колотили о чёрную шапочку зонта, оседая поблизости лужами.        Сложившаяся между ними оказия была самой обыкновенной, но отчего-то Маринетт охватило странное ощущение дежавю. Будто она вернулась в те самые безумные тринадцать, и потому в уме уже понадеялась, что в скором времени это не перетечет в — Боже упаси — заикания и раскрасневшиеся щёки перед Котом Нуаром.        Дюпен-Чен пассивно прокрутила в руке зонт, словно то была какая-то диковинная вещь. Всё до одури знакомое и до необъяснимого парадокса чуждое одновременно.        — Странно, — неспешно протянула она, словно пробуя на вкус это слово. — Такое чувство, будто я уже… — Маринетт подняла на него взгляд, — проходила через это.        Сердце внезапно стукнулось о грудь с ранее невиданной силой, так, что за этим гамом дождь казался таким далёким и непостижимым явлением, а мысль, бившаяся с не виданным ей отчаянием, заглушала все остальные.        Да нет, Мари, успокойся! Быть того не может.        — Маринетт, — шаловливо подмигнув, Кот склонился в галантном поклоне, — я знаю, что мы не виделись достаточно долго и я бы очень хотел наверстать с тобой всё упущенное, хотя бы посидеть с тобой где-нибудь в тепле и поделиться всем произошедшим, но сейчас я вынужден покинуть тебя.        — А… к-как же… — приподняв в воздух указательный палец и ткнув на зонт, промямлила она, поздно осознав, что полностью затерялась в прострации.        — Я надеюсь, ты раскроешь меня как можно скорее. Мне ведь не терпится пригласить тебя на наше первое свидание, — с душевным подъёмом произнёс Нуар, всем видом показывая, что полностью верил ей в этом вопросе. — О, и кстати, — развернувшись, продолжил он через плечо, — не забывай смотреть наверх, это поможет. — для полнейшей демонстрации Кот показал на небо, и, уже полностью повернувшись спиной к ней, прогулочным шагом побрёл в противоположную сторону.        В отчетливо отразившемся на ней недоумении Маринетт глядела на постепенно удаляющегося от неё Кота Нуара, которого, впрочем, можно было догнать всего несколькими большими и точными шагами.        Всё это — и осенний дождь, и так любезно протянутый ей зонт, и парень, вскоре ставший для неё целым миром — так знакомо до одури, не описать.        До такой степени, что не объяснить простыми словами.        До такой степени, что она отчего-то ждала момента, когда зонт над головой вот-вот возьмёт и захлопнется, вновь доведя её до той курьёзной ситуации.        Наверх, прокручивала она в уме.       Наверх.        Маринетт тут же поспешила поднять явственно-синее созерцание на сокрытый шапкой зонта купол тёмно-вечернего неба, и, опустив его, — такой, опять же, знакомый — изучающе оглянула обтягиваемую спицами чёрную ткань.        Знакомую чёрную ткань.        Со знакомыми белёсыми брызгами-звёздами на ней, хаотичным образом раскиданными почти повсюду одним точным движением взъерошенной кисти, и очерченным по всему радиусу знакомым красным драконом.        Она судорожно сфокусировала ошеломленный взгляд на Кота Нуара, пока подсознание отчаянно вопило ей, что этого просто не могло быть.        Это смешно.        Это безумно.        Это отчасти даже ненормально.        В другой раз Маринетт принялась бы отрицать, что это неправда, звучало ведь даже глупо.        В этот раз глупо было это уже отрицать.        — Адриан?        Кот Нуар остановился. Так, что Маринетт никак не смогла увидеть его лица, но почему-то она была полностью уверена, что уголки рта его содрогнулись в умиротворённой — или хитрой — улыбке.        Она, в общем-то, и не ошиблась, потому как убедилась в этом, стоило Нуару обернуться к ней и воочию продемонстрировать, насколько широкими могли быть ухмылки у котов.        — Встретимся завтра, моя Леди.        Оцепенение не позволило ей и слова вымолвить, потому Кот Нуар, — о боже, это всё время был Адриан! — не дожидаясь чего-либо, одним вероломным прыжком оказался на омытых дождевой водой черепицах крыш. Потом на следующей. И на ещё одной.        Наверное, если какому-нибудь счастливому парижанину он попадётся на глаза, то тот, обратив внимание на него, сквозь улыбку отметит, что у известного всему городу Кота Нуара сегодня выдался прекрасный день. И он не ошибётся.        Маринетт, глядя туда, где только-только стоял Адриан, крепче сжала зонт и прикрыла глаза.        И улыбнулась, потому что, чёрт бы брал все эти тайны личности и акум, так близко и далеко, как они когда-то, находиться люди друг к другу никак не могли!        Она знала точно: через пару лет они, возможно, будут смеяться, вспоминая о том, как два года не могли узнать друг друга, молчали о самом сокровенном и боялись признаться, когда по итогу самые обычные слова могли решить все проблемы.        Через пару лет, когда вся мозаика уже точно превратится в одну общую картину, а эта история будет так-о-о-ой неправильной и смехотворной.        Мама с папой наверняка улыбнутся ей и скажут, что такое могло происходить только с ней, а Алья, до конца не веря, что этим ушастым шутом оказался — из всех парней, вы только представьте себе это! — сам Адриан Агрест, попытается выведать все-все подробности у неё, не забыв нарочито подчеркнуть, что только они могли быть так влюблены друг в друга и понять это только через годы.        Но это всё, как думала Маринетт, будет только не скоро.        Сейчас она, чувствуя себя самой счастливой во всём мире, до бабочек в животе, брела по тротуару под лейтмотив такого знакомого ноябрьского дождя и клаксоны едущих поодаль автомобилей.        Сегодня она, попивая чай, проведёт остаток дня в окружении всех остальных квами, расскажет им, ожидающим кульминации этой истории, что и как было, как прошло всё.        А вот завтра, такое таинственное и полное такой будоражащей неизвестности, она проведёт уже с Котом Нуаром. Или с Адрианом.        Не важно, улыбчиво подметила Маринетт, возвращаясь домой.