Гефестион идет на охоту! (Hephaestion Goes Hunting!)

      Я стал первым, кому поручили вести в поводу одну из двух маленьких крепких вьючных лошадок, которой хватило благоприличия не вгонять меня в краску и послушно пойти следом. В знак признательности я занял себя тем, что отгонял от нее мух и почесывал за ухом; это дало мне возможность на чем-то сконцентрироваться, так что я не чувствовал необходимости разговаривать с другими ребятами, которые все, казалось, знали друг друга очень хорошо.       Александр некоторое время шел рядом с Кратером, с энтузиазмом обсуждая, кому какие обязанности следует поручить, когда мы расположимся лагерем.       Очевидно, мы должны были полностью полагаться на свои собственные силы даже в том, что было связано с необходимостью разбить лагерь, носить воду, готовить и дежурить на страже – с нами не было слуг, и охраны тоже не было.       Мне показалось, Александр рвется впечатлить Кратера своими организационными и лидерскими качествами; я заметил, как он обошел других мальчиков со словами ободрения.       С определенным интересом я пронаблюдал реакцию Кратера – хоть Александр оказался не тем, кого я ожидал увидеть, но он был пригож, и в нем чувствовалась некая легкая робость, которая могла наводить на определенные мысли. Но молодой воин демонстрировал только вежливое внимание. Он был не особо красив, со своим загорелым лицом с крупными чертами и жесткими рыже-коричневыми волосами, но, возможно, Александра, до мозга костей маленького полководца в процессе становления, красота привлекала меньше, чем опыт…       Я почувствовал удивление и смущение, когда Александр в конце своего обхода приблизился ко мне и пошел рядом.       – Мы разобьем лагерь в полдень, – сказал он дружелюбным тоном, по-прежнему используя греческий, – тогда будет слишком жарко, чтобы идти или охотиться, но как только устроим в лагерь, сразу пойдем на охоту. Не думаю, что мы сегодня много раздобудем, но если попадется несколько кроликов или жирных птиц, нам этого хватит до завтра… Кратер великолепен, правда? – добавил он, поразив меня внезапной сменой темы. – Он служил королевским пажом и сражался в кавалерии гетайров в последней кампании моего отца. Я действительно рад, что он согласился пойти с нами, мы многому можем у него научиться… Всем надо знать, как выжить в одиночку, ведь так? Я хочу сказать, а что, если ты попадешь в ловушку на вражеской территории, как Ксенофон и его люди? Я взял с собой мою копию отчета Ксенофона о путешествии в Персию; я подумал, в ней найдется много полезной информации…       Я слушал, не перебивая его никакими комментариями; мои ноги начинали болеть от неуклонной ходьбы вгору, и жара становилась изнуряющей даже под защитой шляпы от солнца, но я был полон решимости не оказаться первым, кто пожалуется. Когда Александр задал мне вопрос, я попытался ответить и почувствовал, что горло будто забилось и пересохло. Глазом не моргнув, Александр вытащил свой мех с водой и сделал глоток перед тем, как передать его мне.       – Попей хорошо, – шепнул он, улыбаясь, когда я взглянул на него, – там, в лагере, будет много свежей чистой горной воды; Феникс знает эти холмы как свои пять пальцев, он охотится здесь с детства. Кратер просто хочет создать впечатление, что нам нужно экономить воду, чтоб мы выучились обходиться без нее…       Я заколебался с чувством, будто Александр заманивает меня в ловушку, но к тому моменту я уже сделал добрый глоток воды и не мог удержаться от того, чтобы не выпить больше, наслаждаясь ее прохладой, текущей мне в желудок.       В ответ я запустил руку в карман и извлек одно из двух сияющих красных яблок, что сберег с завтрака, предлагая его Александру. Тот нахмурился, но я увидел, как он облизнул губы. Потом с широкой улыбкой он поднял на меня глаза, взял яблоко и вгрызся в него, а позже ушел вперед, чтобы идти рядом с лошадью Лисимаха.       Солнце уже поднялось высоко, когда Лисимах приказал нам остановиться. К концу нашего марша разговоры замерли, поскольку все оставшиеся силы были направлены лишь на то, чтобы поддерживать нас на ногах. Однако, как только мы стряхнули свои мешки и занялись устройством лагеря, новая волна энергии пронеслась по отряду.       Хотя именно Александр указывал каждому его обязанности, я заметил, что старый Лисимах наблюдает за царевичем таким проницательным взглядом, которого я от него не ожидал. Он не вмешивался и даже не подал ни единого внешне выраженного знака одобрения, но я видел, как Александр несколько раз бегло посматривал на него, будто в поисках поддержки. Гектор и Никанор должны были установить палатки, Кассандр и Леоннат собирали дерево для костра, Иоллас и Пердикка заботились о лошадях, а я и Александр направились принести воду.       Весь этот процесс показался мне воодушевляющим, но все же я был рад, когда мы добрались до ручья, и можно было плеснуть в разгоряченное потное лицо холодной воды перед тем, как напиться вволю. Я повернулся к Александру, ощущая сильное искушение толкнуть его в воду, но остановился, завидев, как он крадется вдоль берега, словно преступник, держа воду в пригоршне и осторожно отпивая по глотку. Все-таки он настолько странный..., я не был уверен, как он отреагирует на подобный розыгрыш.       Когда мы вернулись в лагерь, нагруженные булькающими мехами с водой и полными до краев ведрами, Кассандр и Леоннат самодовольно стояли на коленях перед пылающим костром, а Гектор распаковывал свертки с провизией, уже вытащив большие куски сушеной оленины и свинины, и кувшин крепкого белого вина.       Я сел рядом с остальными, горя нетерпением наброситься на еду, но Александр извлек другой сверток и разложил его содержимое передо мной.       – Я сказал поварам собрать побольше хлеба, сыра и фруктов для тебя, Гефестион, – весело пояснил он, – я знаю, что на юге не едят много мяса… вот, я приберег немного воды тебе для вина, знаю, ты не пьешь его неразбавленным…       Я пробормотал слова благодарности, пытаясь игнорировать ухмылки других мальчиков. Александр улыбнулся мне, не замечая моего унижения.       – Звучит так, будто этим грекам надо стать покрепче, – проворчал Кратер по-македонски с другой стороны костра.       Я склонил голову, чтобы скрыть горящие щеки, и бросил на царевича косой негодующий взгляд.       – Кто останется на страже первым сегодня ночью?       – Я останусь, вместе с Гефестионом, – немедленно ответил Александр, и к моему все возрастающему раздражению похлопал меня по колену, будто я нуждался в подбадривании.       – Ты можешь и сегодня днем на охоте тоже пойти со мной, Гефестион, – радостно продолжал он, – я приучу тебя охотиться с македонским копьем! Ты мало бывал на такой охоте, правда? Не беспокойся, я покажу тебе, что делать!       – Возможно, это Гефестион мог бы научить тебя паре полезных вещей, Александр, – внезапно заговорил Лисимах, с любовью улыбаясь своему подопечному. – Твой лук очень хорош, сын Аминтора…       – Лук играет свою роль, но он не может сравниться с копьем – или с сариссой, – безапеляционно заявил Кратер, отхлебывая вино. – Подумай о Гомере, – продолжил он с хитрым блеском в глазах, который был мне не совсем понятен, – кто был лучшим воином, Гектор или его шкодливый братец Парис?       Лисимах и Александр обменялись понимающими взглядами.       – И все же Тевкрос, сын Телемона, был определенно столь же храбр и находчив, как его брат Аиас, – провозгласил учитель, – Гомер упоминает, что оба они сражались бок о бок, великолепная команда: Тевкрос прятался за щитом брата и перебил много троянцев своими стрелами… Конечно, боги, в их бесконечном таинстве, были жестоки к Тевкросу… К тому же, конечно, ты знаешь, кто была его мать?       – Гесиона, дочь Лаомедона! – с готовностью выкрикнул Гектор. – Лаомедон был царем Трои и отцом Приама!       – Очень хорошо, сын Пармениона, – согласился Лисимах, – но можешь ли ты сказать мне, как она стала невестой Телемона…?       Пока мальчики соревновались друг с другом в ответах на его вопросы, мы прикончили остатки еды и начали планировать дневную охоту. Я не мог удержаться от благодарной улыбки в сторону Лисимаха за мое своевременное спасение и от хорошей порции брани за спиной Александра по этому же поводу.       Невозможно расслышать движение в лесу, если говорить в полный голос, поэтому, хоть по настоянию Александра я и отправился охотиться с ним в паре, мне предоставилась возможность размышлять в одиночестве. Я не был силен в охоте; я хорошо стрелял по открытой неподвижной цели, но не по закамуфлированным или быстро движущимся мишеням, прикрытым ветками и лозами. И в движении украдкой по лесистой местности я тоже был не мастак.       В конце концов, я наткнулся на зайца почти случайно. Он сидел на четвереньках на маленькой прогалине, грызя жесткую траву; когда я по ошибке вышел на свет, заяц уселся прямо, навострив уши, но я сумел задержать дыхание, и после минутной неуверенности он успокоился. Двигаясь как можно мягче и быстрее, я поднял натянутый лук.       Секундой позже мимо меня просвистело копье и пронзило зайцу бок, пригвоздив его к земле. Он конвульсивно дернул ногами и затих. Я смотрел на него, потеряв дар речи от негодования, и в этот момент с другой стороны прогалины подошел Александр, выдернул копье и ловко свернул зайцу шею.       – Теперь ты видишь, – усмехнулся он, увидев мой гнев, – что значит копье против лука! Не переживай, я не скажу Кратеру…       – Я бы попал в него! – фыркнул я, вынимая стрелу из лука и с размаху засовывая ее назад в колчан. – Тебе нет необходимости выделываться! И ты можешь перестать говорить со мной по-гречески, я прекрасно способен разговоривать по-македонски!       Александр уставился на меня. Я надеялся, вдруг он ринется в атаку, так что мы хорошенько подеремся, и я смогу задать ему честную взбучку – тогда, возможно, он перестанет обращаться со мной, как с какой-то маленькой греческой принцессой! Но он просто поднял зайца, вытер копье и направился назад в лес. Все еще пышущий гневом, я потопал за ним, даже не пытаясь заглушить свои шаги.       Вернувшись в лагерь, мы не разговаривали.       Александру удалось убить еще двух кроликов, а я подстрелил жирного голубя, но сыновья Антипатра успешно забили козу, и хотя Александр тепло поздравил их, ему плохо удалось скрыть огорчение, особенно когда Кассандр не удержался от возгласов ликования.       Страдания Александра явственно возросли, когда он узнал о судьбе других членов своей команды.       У Леонната и Пердикки дело дошло до драки из-за того, что Пердикка слишком часто пытался исправить охотничью технику своего товарища – теперь Пердикка демонстрировал великолепный фингал, а Леоннат разгуливал той особой походкой, которая, как я, увы, слишком хорошо знал, означала получение пинка в промежность, и обоих покрывали царапины от сучков и веток подлеска. Но в то же время было очевидно, что они не держали зла друг на друга; оба шумно резвились и обвиняли друг дружку, мол, «дерешься как девчонка», и ни один из них не проявлял видимого желания выслушать советы Александра насчет того, как они должны обработать свои раны.       Потом мы обнаружили Гектора, совершенно голышом наклонившегося вперед рядом с костром, а Лисимах втирал в его покрасневшие ягодицы какую-то зеленую мазь. Мое сердце упало при мысли о том, что он, возможно, получил порку за возвращение с охоты с пустыми руками – правда, Лисимах не производил впечатление человека, который любит пускать в ход розгу, но насчет Кратера я не был так уверен. Однако выяснилось, что незадачливый сын Пармениона всего лишь упал назад, да прямо в огромные заросли кусачей крапивы. Абсолютно не смущаясь своей не слишком исполненной достоинства позы, он охотно рассказывал, как подвергся атаке гигантской птицы рух, и оставался блаженно глух к колким предположениям остальных, что эта птица, наверное, была всего лишь большим фазаном.       Вся сцена казалась мне очаровательно забавной и вправду немного растопила мое сердце в отношении других мальчиков. Пусть хвастливые и грубоватые, они казались полными веселья; и теперь, когда у меня было время изучить их, я не думал, что они достаточно взрослые или достаточно зловредные для того, чтобы превратить мою жизнь в страдание.       Александр, однако, по-прежнему наблюдал за ними с таким тягостным неодобрением, что моя раздраженность им моментально возросла до настоящей неприязни, особенно когда я увидел, как он обратил негодующий взгляд к Лисимаху, будто требуя того к ответу: когда же он призовет нас всех к порядку? Но его учитель только милостиво улыбнулся в нашу сторону, а потом отвел глаза, и тут я увидел, как щеки Александра сильно покраснели, и на лбу собралась озадаченная морщина. Я никак не мог понять, почему царевич воспринимает все это так серьезно, но он выглядел настолько ошеломленным, что мне стало даже немного жаль его.       Я могу быстро вспылить, но не сержусь долго, и в этот раз, когда я остыл, то пожалел, что так резко говорил с царевичем – возможно, я должен бы был чувствовать себя польщенным проявлением подобного внимания ко мне; возможно, за насмешками со стороны других парней стояла и доля ревности к тому, что мне оказана такая милость? Мне хватало амбициозности, чтобы желать добиться достойного места в этой македонской стае, и кроме того, возможно, возможно, в действиях Александра было еще что-то, кроме намерения играть роль гостеприимного хозяина… возможно, я нравился ему… действительно нравился ему… Я подумал о солнечных улыбках, которыми он одаривал меня, и нежных дружелюбных прикосновениях…       Я начал наблюдать, как из животных вынимают внутренности, и меня стало немного подташнивать, так что я даже не потрудился скрыть свое облегчение, когда Александр внезапно сказал:       – Я иду собирать травы для готовки… И кажется, я видел кое-какие съедобные грибы…       – Я пойду с тобой, – быстро отреагировал я. – То есть… я ничего не понимаю в сборе грибов или трав, может, ты покажешь мне, что годится для еды…       Александр посмотрел на меня безо всякого выражения, потом кивнул и пошел вперед:       – Ну если ты хочешь…       Мы отбыли в молчании, но когда оказались вне пределов слышимости, я схватил его за руку.       – Александр, я… я сожалею о том, что сказал раньше… Я не хотел быть грубым, я знаю, что ты только приглядывал за мной…       – Все нормально, Гефестион, – чопорно ответил Александр, а его глаза в это время бегло осматривали лесную землю. – Все забыто.       – Ты позволил мне почувствовать себя как дома в кругу твоих друзей, – сформулировал я свою мысль, невольно перенимая его формальный тон, – и я признателен тебе.       Александр кивнул.       – Ты теперь один из моих друзей… Я хотел, чтобы ты знал это.       Поощренный упоминанием дружбы, я рискнул улыбнуться.       – Рад, что ты считаешь меня другом, Александр… Я думаю, это здорово… что я нравлюсь тебе… то есть, ты тоже нравишься мне…       Я протянул руку и легко прикоснулся к его плечу.       – Я думаю, ты нравишься мне больше, чем другие…       Александр поднял на меня смятенный взгляд.       – Нет, это не то, – выпалил он, – у меня нет фаворитов… это просто потому, что я действительно обещал твоему отцу присмотреть за тобой… а я очень уважаю твоего отца… и с моей стороны было бы неправильно не держать свое слово…       Что ж, полагаю, я это заслужил, но все равно моя гордость была немного уязвлена. Я опустил глаза и понадеялся, что полный бликов зеленый свет леса скроет мой румянец.       – Так что мы собирались искать? – пробормотал я.       – Дикие травы… Они обычно растут возле ручья, и я там видел немного… о, вот они! – просиял Александр, наклоняясь собрать несколько больших бледно-желтых грибов. – Вот эти хорошие. Пойдем, мне кажется, я видел куст фиолетового шалфея у берега ручья… Говорят, Аристотель очень интересуется такими вещами, – заметил он, разглядывая грибы, – растениями и животными, и грибами, и как они растут и размножаются; я слышал, он даже препарирует их, расчленяет слой за слоем… и делает с них рисунки…Интересно, чему он научит нас…       Я издал глубокий вздох, спрашивая себя, научит ли меня Аристотель тому, как понять Александра, классифицировать и каталогизировать его, и даже, возможно, препарировать для изучения. Может, если его вскрыть, там не окажется ничего особенного – всего лишь скучный, лишенный воображения, полный сознания собственной важности педант, у которого отсутствует чувство юмора. Но мне в это не верилось.       Мысль об Аристотеле, испрашивающем разрешения препарировать маленького царевича в той обтекаемой эксцентричной манере, в которой, как я воображал, ведут себя все философы, и ошеломленно выслушивающем гневный ответ царя и царицы, заставила меня тихо улыбнуться самому себе и подняла мне настроение.       – Так как называются эти грибы? – поинтересовался я.       В следующей главе. По окончанию первого дня охоты Гефестион раздумывает над загадкой Александра и пытается произвести небольшую разведку. Но в то же время, его мысли обращаются и к более приятным вещам…