Гефестион идет на охоту! (Hephaestion Goes Hunting!)

      Фуражировка – заготовка фуража (корма, пищи, пропитания) для войска.       Священный отряд — отборный отряд числом в 300 граждан древнегреческого города Фивы, прославившийся доблестью в IV в. до н.э. Состоял из гомосексуальных любовных пар, давших присягу верности над могилой Иолая, возницы и друга Геракла.       Когда мы вернулись в лагерь, парни уже приступили к освежеванию добычи и подготовке ее для жарки на костре. Я не сожалел об упущенной возможности снять шкуру с кролика или ощипать птицу, но мне стало интересно, когда Кратер и Лисимах показали нам, как засаливать мясо с травами, что мы собрали, как разделывать и тушить кролика с грибами, а еще как заворачивать в толстые листья кое-какие корнеплоды, найденные другими ребятами, и запекать их в огне.       Александр был активным, но молчаливым, отвечал на болтовню остальных без энтузиазма. Со мной он вел себя вежливо, но отстраненно. Хотя во время нашей фуражировочной экспедиции он говорил практически без умолку, называя различные растения и поясняя их использование (включая траву, которая, по его утверждению, облегчит состояние глаза Пердикки), и похвалил меня за найденный кустик земляники, все же его манера оставалась любезно-прохладной, и он избегал встречаться со мной взглядом. Возможно, я всего лишь не получил еще окончательного прощения – у меня было чувство, что Александр, вполне вероятно, склонен дуться подолгу, – но мне не верилось, что это именно тот случай. А возможно, он осторожничал, решая, стоит ли мне доверять, и не накинусь ли я на него снова. Или возможно, размышлял я с какой-то грустью, он просто решил, что я не заслуживаю его внимания, и выбросил меня из головы.       Лисимах приказал нам вымыться перед едой. Мы сбросили одежду и сгрудились вокруг двух ведер горячей воды.       Пока другие смеялись и шутили, и обрызгивали друг друга, и бросали лукавые восхищенные взгляды на хорошо развитую солдатскую мускулатуру Кратера, я не мог тайком не осмотреть их и то, чем они обладали.       Оценивать достоинства, которыми боги одарили других юношей, и сравнивать эти дары с тем, что имел я, было для меня привычным делом с того времени, как я начал превращаться в мужчину. Если кто-то замечал меня за таким разглядыванием, я научился отвечать на это уверенной улыбкой и пожатием плеч. В данном случае, обнаружив, что мне не о чем беспокоиться насчет одаренности богами в этом плане, я сконцентрировался на общей конституции других членов отряда.       Гектор и Никанор были еще слишком юны, чтобы сравнивать их со мной; Иоллас казался слишком субтильным, а у Леонната все еще не сошел «щенячий жирок», хотя его мускулы впечатляли. Пердикка выглядел гибким, но немного слишком костлявым. Кассандр был выше всех, за исключением меня и Леонната, и обладал, как я уже заметил раньше, хорошей фигурой. Но внимание мое привлек Александр. Он оказался не таким тощим, как я думал; его мускулы были гладкими и плотными, и несмотря на небольшой рост, он мог похвастаться прекрасными пропорциями тела.       Впервые за день я почувствовал себя достаточно расслабленным для того, чтобы осознать свое желание, подумать о других юношах – тех юношах, с которыми я проведу ночь… почти без присмотра взрослых…       С закатом солнца температура падала. После мытья Александр опять натянул на себя хитон и чопорно расправил складки, но большинство ребят просто схватили меха, которые мы привезли с собой, и завернули в них свои обнаженные тела.       Когда мы собрались у огня, я не мог ничего поделать: горячий румянец залил щеки, а взгляд блуждал от лица к лицу с мыслью о том, какой же из этих парней мог бы быть не против того, чтобы немного друг друга… потрогать…       Голодные спазмы потревожили течение моих мыслей, как только я почуял изумительный запах жареной дичи. Лисимах проследил, чтобы в костер были сделаны должные возлияния богам и брошены покрытые жиром кости, а потом Александр организовал распределение мяса, в то время как Иоллас разливал вино, и на некоторое время все мои мысли сосредоточились на поедании настолько большого количества вкуснейшей, пахнущей дымом дичи и жаркого из кролика, какое только могло в меня влезть.       Простые радости горячего походного костра и доброй еды на контрасте с темнеющим небом и одинокими просторами дикой природы вокруг создали в нашей компании душевную теплоту; другие ребята придвинулись ко мне ближе, затевая разговоры. Гектор и Никанор, казалось, особенно прониклись симпатией к моей персоне, хотя, как я догадывался, она, скорее, была детская, а не того рода, что я искал. Они расспрашивали меня о местах, в которых я побывал, и каким был юг, и практиковали на мне свой немного неуверенный греческий.       Даже Александр, видимо, смягчился от хорошей еды – он безо всякой иронии поставил передо мной корзинку с фруктами и сыром и выглядел действительно очень довольным, когда я разделил фрукты с другими ребятами после того, как большая часть мяса была истреблена. Когда он заметил, как я осторожно пробую свое неразбавленное вино, то тайком подтолкнул ко мне мех с водой, и я принял предложенное с дружеской улыбкой.       Наконец, чувствуя себя сытым, ленивым и безмятежным, я вытянул ноги к огню и позволил мыслям блуждать своими путями. Неизбежно, поскольку я был немного пьян и окружен другими юношами, - и некоторые из них были достаточно согреты вином, едой и теплом огня, чтобы дать мехам приоткрыть свои тела, - мои мысли обратились к прелести трогания.       Трогание. Именно такое название вошло у нас в обиход, когда я и мои друзья в Афинах, последнем месте службы моего отца, открыли для себя удовольствие разделять то, что мы уже начали делать поодиночке. Мы не были чересчур смелы и использовали друг с другом только руки, но все равно, было гораздо более возбуждающе, когда рука кого-то другого делала работу вместо твоей собственной.       Когда мы переехали в Македонию, я с чувством вины признавался себе, что скучал по троганию больше, чем по друзьям. Они с готовностью говорили о Македонии, настаивая, что нравы там варварские и слишком раскованные (забывая в своем энтузиазме о моем собственном происхождении), и рассказывая байки о самых разных диких, пьяно-распутных, странных ритуалах и эзотерических сексуальных инициациях тамошней знатной молодежи. Хотя, конечно, большая часть этих историй была или преувеличением, или откровенной выдумкой, я слушал их, смакуя, и наслаждался завистливыми взглядами друзей.       Клубком свернувшись поближе к огню, я не мог удержать улыбку, вспоминая одну историю – о том, как каждый македонский царь закатывает пир в честь своего сына, когда тот достигает возраста тринадцати лет, и приглашает всех сыновей знати, и из них в конце праздника царевич должен выбрать юношу, которого он возьмет к себе на ложе. Я взглянул через костер на Александра, сидящего на корточках и руками разглаживающего хитон на коленях, и вздохнул. Ну, здесь шансов мало... Может, кто-то из других парней…       Как раз на этом Кратер грубо прервал мои размышления, конфисковав мехи с вином и объявив их заложниками до тех пор, пока члены отряда не докажут, что мы – настоящие македонцы, а не кучка девиц греческого воспитания.       – Итак, – пролаял он, – каждый из вас должен сказать мне, как он примет вызов сразиться со Священным отрядом из Фив!       – Это нечестно, – запротестовал Леоннат, – никто никогда их еще не побеждал!       – Так война и есть нечестная, мальчик, и я тоже, – фыркнул Кратер, отвесив Леоннату подзатыльник, чтобы подчеркнуть свою мысль. – Может, ты сам однажды поскачешь в атаку на них, если они продолжат противостоять царю Филиппу! Мы не можем отобрать назад поселения, которые украли у нас персы, пока их за нашей спиной поддерживают всякие там Фивы и Афины! Кроме того, нет такой армии, которая не могла бы потерпеть поражение…       – Никто не в силах одолеть моего отца! – негодующе вскричал Гектор.       – И нашего тоже, – добавил Никанор, взглядом ища поддержки братьев.       – И отца Александра, – дипломатично вставил Иоллас, тут же получив тычок под ребра от Кассандра за свои старания.       Кратер застонал.       – Спасите нас, Боги, от папочкиных сыночков-задоцелователей! Пердикка, начинай! Давай, представь, что ты – Парменион. Ну или Антипатр, – добавил он, бросив хмурый взгляд на Никанора.       Попривыкнув к поставленной задаче, парни просто превзошли сами себя, предлагая стратегии ее решения, при этом более информированные основывали свои планы на предшествующих победах Священного отряда.       Александр оживился впервые за вечер, его лицо прояснилось в свете костра, когда он нетерпеливо слушал и спорил по каждому пункту с большим воодушевлением.       Однако в качестве награды Кратер разрешал одному меху с вином освободиться и сделать кружок, и чем сильнее алкоголь разогревал кровь и развязывал языки, тем менее практичными и более сладострастными становились способы нанесения поражения отряду любовников: соблазнить возлюбленного командира непосредственно перед сражением; поставить ряд прекрасных обнаженных юношей перед рядом македонской фаланги; внедрить своих агентов в казармы фиванцев для распространения слухов об измене среди любящих и возлюбленных; выслать сотню роскошных гетер, чтобы вызвать смятение в мире воинской мужской любви, или просто сформировать армию из разочарованных фиванских женщин.       Смеясь вместе с остальными, я почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернувшись, увидел, что Александр смотрит на меня с жаркой смесью гнева и разочарования. Он заерзал на своих коленях и, казалось, вот-вот заговорит, как вдруг Лисимах, которого я считал мирно дремлющим, сдерживающе положил руку царевичу на плечо. Александр беспомощно оглянулся на него, потом очень тихо поднялся и ушел от костра. Минутой позже его учитель последовал за ним. Казалось, больше никто не заметил произошедшего, а если и заметил, то не обратил внимание; когда я тоже встал на ноги, только Кратер окликнул меня напомнить, чтоб я не улизнул спать – я дежурил первым вместе с Александром.       Я внутренне застонал.       Возможно, было коварно с моей стороны шпионить за Александром и Лисимахом, но поддержание информированности было одной из техник выживания, которым учил меня отец. Кроме того, я рассердился и немало встревожился – я-то думал, моя маленькая отповедь Александру уже была более-менее забыта, но из взгляда, который он послал мне, явственно выходило, что это не так. Если Александр относился к людям, которые помнят обиды, может, я уже разрушил свои надежды на будущую карьеру и перспективы в Македонии!       Что, интересно знать, сказал бы обо всем этом мой отец?       Я остался в тенях, а те двое остановились за дальней стороной одной из палаток и тихо разговаривали.       – …полным провалом! – услышал я голос Александра. – Не охота, а сплошной кавардак, они не слушают ничего, что я говорю, а теперь выставляют себя идиотами перед Кратером! Все эти кошмарные шутки о Священном отряде – о храбрейших воинах в Элладе, вдохновленных прекраснейшей идеей о…       Так вот что его глодало! Каким же он и вправду был чудным!       – Ну-ну, мой дражайший Александр…, – тон Лисимаха был таким мягким, таким нежным, что я начал, в конце концов, стыдиться своего подслушивания. – Ты слишком строг к своим друзьям и еще более строг к себе. У нас достаточно еды, и никто серьезно не пострадал, и все работали сообща, разбивая и обустраивая лагерь. Твои солдаты хорошо послужили тебе, и теперь им надо по праву дать возможность расслабиться, отпраздновать и… что ж, насладиться военными трофеями! Будь настоящим лидером, Александр, празднуй вместе с ними, как это сделал бы твой отец!       Меня странно тронули мудрые слова Лисимаха; он явно понимал лучше, чем я, причины волнения Александра, какими бы он ни были.       Я уже собирался было ускользнуть прочь, когда услышал собственное имя.       – Гефестион решит, что мы – кучка варваров, в точности, как говорит Демосфен, – расслышал я вздох Александра, – даже думать не хочу о том, что именно он скажет своему отцу…       – Он скажет, что ты во всем был добр и милостив, – твердо ответил Лисимах (и правильно, должен был признать я – по крайней мере, на тот момент).       Я замер, ожидая, что Александр, в конце концов, все расскажет учителю о моей вспышке гнева, но вместо этого услышал довольно жалобное: «Надеюсь, что так… Я действительно хочу, чтобы он…».       Я так и не узнал, чего Александр действительно хотел от меня, потому что в тот самый миг боги явно решили должным образом наказать мою безнравственность: я наступил голой ногой на шип, издал вопль боли и был обнаружен до того, как мог ухромать прочь.       – Гефестион?! – нахмурился в мою сторону Александр, вглядываясь в тени; за ним я, как мне показалось, заметил понимающий блеск в глазах Лисимаха, но все-таки сохранил невозмутимое выражение лица.       – Я… просто пошел отлить, – пробормотал я, неловко скребя пятку в попытке удалить шип, который все еще впивался в нее.       – Тогда тебе следовало стать с подветренной стороны лагеря, дитя, – упрекнул меня Лисимах, – если ты не хочешь сегодня вечером оказаться в постели в обнимку со львом или медведем!       Александр не сказал ни слова, но бесцеремонно схватил мою ногу, прощупал ее и выдернул шип.       Я забормотал благодарности и смиренно пошел следом за ними назад к костру.       К счастью, когда мы вернулись, атмосфера уже смягчилась. В огонь были подброшены дрова, и некоторые ребята затянули македонские охотничьи песни. Пердикка спал, свернувшись клубком в ворохе мехов, тихий и неподвижный, как кошка. Иоллас вытянулся, опершись на плечо Кассандра, Гектор уложил голову на колени к Никанору.       Я заметил, как Александр и Лисимах обменялись улыбкой, потом старый учитель опять уселся на свой походный стул, а Александр придвинулся ближе и прижал щеку к колену Лисимаха.       – Расскажи нам одну из своих чудесных историй, Феникс, – тихо сказал царевич.       Лисимах так и сделал – и должен сказать, это действительно оказалась чудесная история, вся о жизни и разных приключениях Геракла. Он рассказывал, как настоящий сказитель, вплетая дополнительные нити повествования и помня о сложных сюжетных линиях героев.       Вдруг внезапно Кратер разрушил чары, объявив, что пришло время отправляться спать. Я резко сел, вспомнив, что должен был дежурить первым вместе с Александром, не вполне уверенный, что мне нравится эта идея.       Пока другие члены отряда разбредались по палаткам, я, к тому же, осознал, что не знаю, с кем мне предстоит ночевать.       – Ты будешь делить палатку со мной, Гефестион, – сказал Александр, будто прочитав мои мысли. В отличие от всех остальных, он казался вполне бодрым.       Я молча кивнул, пытаясь подавить зевок.       – Да…, – печально подумал я, – вот уж много трогания….       В следующей главе. Ночь в холоде диких просторов Македонии не соответствует представлению Гефестиона о приятном времяпрепровождении. Между тем, странное поведение Александра продолжает озадачивать… но наш герой полагает, что составил действенный план…