Гефестион идет на охоту! (Hephaestion Goes Hunting!)

      Во время ночного дежурства делать особо ничего не пришлось, кроме как слушать крики местной фауны и поддерживать огонь в костре.       Александр и я вытянулись, опершись на локти, и по очереди находили и называли созвездия, вспоминая самые интересные истории о них. Несмотря на усталость, в присутствии Александра я чувствовал удивительную удовлетворенность, и мне было приятно заметить, что он вернулся к своей прежней дружеской манере. Я дивился тому, как долго может длиться день, когда он полон происшествий; мы пробыли здесь, в лагере, меньше суток, и все же я чувствовал, будто знаю Александра всю мою жизнь.       Время шло, мы придвигались друг к другу все ближе. Вопреки моей воле мысли с тоской уплывали назад к радостям трогания, и я начал спрашивать себя: а как оно было бы, если б мы занялись этим прямо здесь, под звездами, у огня?       Я хотел потрогать его. Я хотел узнать, как это будет с ним. Должно быть, по-другому, не так, как с остальными парнями – все, что делал Александр, было другим, особым, неожиданным. И такая мысль возбуждала. Может, он даже знает об этом что-то, чего не знаю я, или в ответ использует какой-то совершенно новый способ…       Чем больше я думал таких вещах, тем сильнее, просто до боли мне хотелось трогать его. Тело начало пробуждаться – а оно-то и в самые спокойные моменты не засыпало полностью, и сейчас, когда ничто особо не отвлекало меня от фантазий, разгоравшихся все жарче, желание стало почти невыносимым.       Все же когда я взглянул на Александра, его светлые волосы и бледную кожу, на которых играли отблески пламени, мне еще раз вспомнилось, насколько отличным он был от тех юношей, к которым я привык, и даже от его собственных друзей здесь, в лагере; как серьезно он воспринимал себя и каким это делало его непредсказуемым и потенциально проблемным.       Что бы сказал мой отец, если предположить, что я бы имел безрассудство спросить его об этом? Он сказал бы, что сейчас не время. Даже если б Александр благосклонно отнесся к моим авансам – а я не был уверен, что он отнесется к ним именно так, – его бы не впечатлило мое нерадивое отношение к обязанностям дежурного. Я мог уговорить его заняться тем, чем я хотел, если предположить - а сделать это пока не имелось оснований, - что он так же горяч, как и я. Но он наверняка пожалел бы об этом позже. Еще мой отец напомнил бы мне о том, как важно видеть картину в целом: я делил с Александром палатку сегодня вечером и, возможно, завтра тоже. Времени было достаточно.       Итак, я удовлетворился наблюдением и ожиданием, как и пристало охотнику.       К тому моменту, как нас окончательно освободили от наших обязанностей, мы оба, несмотря на близость к костру, были сонными и продрогшими, и все мои серьезные виды на небольшие развлечения с Александром казались слишком расплывчатыми и неактуальными в сравнении с прелестями тепла и сна.       В свете маленького светильника я быстро сбросил хитон и завернулся в меха.       Александр раздевался медленнее, он явно выглядел все еще совершенно бодрым и раздражающе невосприимчивым к холоду. Аккуратно расправив свои меховые одеяла, он скользнул под них и потянулся погасить лампу, но потом заколебался.       – Тебе тепло, Гефестион? – спросил он мягко. – Я хочу сказать, ты… ты в любой момент можешь лечь под меха вместе со мной, если тебе холодно…       – Все в порядке, – выпалил я, не успев и подумать, снова раздраженный предположением, что я могу быть менее приспособленным, чем он, к трудностям походной жизни.       – Ну…, – слышно было, как Александр вздохнул, – если ты уверен… Спокойной ночи, Гефестион!       Я чуть не дал себе пинка. Какой же я дурак! Александр предлагал мне лечь вместе с ним! Он хотел потрогать, или, по крайней мере, хотел быть близко ко мне, в этом я был полностью уверен!       Разочарование душило меня, когда я пробормотал ответ, и Александр потушил светильник.       Внезапно я оказался в полной темноте, плотной, черной и непроницаемой. Хуже того, теперь сна у меня было ни в одном глазу.       Сначала тишина казалась абсолютной – ни шагов, ни тихих голосов слуг, ни звуков, доносящихся с улицы снаружи, к которым я привык, живя в афинском городском доме. В имении моего отца в Пелле было достаточно тихо, но не настолько тихо. Потом я осознал, что здесь тоже не царила полная тишина – я мог расслышать шуршание деревьев… щелканье и стрекотание ночных насекомых… тонкоголосый лай лисы… уханье совы… а вдали на расстоянии – убежден в этом – жуткий вой волка.       Я лежал совершенно неподвижно, с бухающим сердцем, бесконечно усталый, но все же неспособный заснуть. Мне казалось, что прошло уже несколько часов. Интересно, а Александр тоже не спит? Я не посмел беспокоить его – конечно, какой бы повод я ни придумал, он догадается о моем испуге и подумает, что вся эта возня вокруг меня была оправданной. Прислушавшись изо всех сил, я, наконец, различил его мягкое ровное дыхание и рассудил, что он спит.       Я решил применить к ситуации логику. Снаружи на страже были два мальчика. Мне удалось, навострив уши, уловить спокойное бормотание голосов. Если я останусь бодрствовать всю ночь в беспокойстве о том, что они могут заснуть, то когда придет утро, мой вид будет ужасен, и весь лагерь догадается, почему. Мне необходимо заснуть. Лучше пусть один Александр узнает, что я трус, чем и все его друзья тоже! И, в конце концов, этот предлог был так же хорош, как любой другой, чтобы разделить с ним меха…       Подобрав свои одеяла, я придвинулся к Александру так близко, как только мог, стараясь не развалить меховой кокон, в который он завернулся. Но через мгновенье он сонно пошевелился, выпростал руку и дал мне подлезть ближе. Его крепко сбитое небольшое тело горело, как лагерный костер, и он не шевельнулся, когда я обвил свою руку вокруг него. Но я был слишком сильно благодарен и слишком сильно истощен: мысли о трогании задержались в моем сознании на пару секунд, а потом сон одолел меня.       На следующее утро я спустился следом за Александром вниз к ручью в состоянии сильной озабоченности. Я просто не знал, что думать о нем, и все это начинало меня нервировать.       Пока мы шли, вдыхая свежий и прохладный рассветный воздух, Александр пребывал в тихом безмятежном настроении, а я удивлялся и себе, и ему.       Когда наша охотничья вылазка только началась, я рассматривал его ровно так, как рассматривал многие новые ситуации: интересная логическая или философская задача, подлежащая решению. Но теперь я больше не мог оставаться таким бесстрастным.       Понять Александра – и поняв его, добиться, чтобы он полюбил меня – внезапно стало важным и неотложным делом. И это само по себе смущало меня и сбивало с толку. Я был принят царевичем и другими юношами. Они даже не подвергли меня обычным мукам и унижениям, которые я привык ассоциировать с посвящением новичка в волчью стаю. Вероятно, это случилось благодаря Александру, и понимая это, я чувствовал благодарность к нему, но почему мне вдруг захотелось большего? Почему я хотел нравиться ему хоть чуточку сильнее, чем остальные? И почему, хотя я был уверен, что с другими парнями мне повезет быстрее, я все-таки хотел потрогать именно его?       Хотя вот уж этот шанс, похоже, был потерян.       К моменту пробуждения мы лежали, свободно обняв друг друга; но утренний воздух был холодным, и когда я сжал Александра покрепче, он охотно придвинулся ко мне поближе. Однако казалось, он так искренно не замечает мою затвердевшую плоть между нами, что мне пришлось отбросить свое намерение прижаться к нему теснее и телом ощутить, а затвердел ли он в ответ. Вместо этого, когда он перевернулся на спину и поднял на меня взгляд, я сделал то, что никогда еще не делал ни с одним другим юношей, которого трогал – я поцеловал его в щеку.       – За что это было? – спросил меня Александр, широко раскрыв невинные глаза.       Я пристально всматривался в него. Он действительно не понимает? Он действительно не догадывается? Конечно, существовала возможность, что, сделав непонимающее лицо, он втайне смеется надо мной, но я начинал сомневаться в ее вероятности…       – Ну… за то, что ты дал мне почувствовать себя одним из твоих друзей…, – неопределенно пробормотал я.       Я был вполне готов выслушать очередную речь об обязанностях и ответственности, но вместо этого Александр только улыбнулся мне.       – Конечно, ты один из моих друзей, Гефестион, – просто сказал он.       Не успел я ответить, как он внезапно отбросил меха и встал на колени, расправляя мышцы и потягиваясь так широко, как только позволяло ограниченное пространство палатки, абсолютно не обращая внимания на мой одобрительный взор.       Александр уже чуть было не выскочил наружу, но я успел схватить его за щиколотку и спросить, куда он идет.       – Вниз к ручью, – весело ответил он, – мой наставник Леонид приучил меня каждое утро купаться в холодной воде; говорит, это закаляет тело и согревает кровь. Тебе еще не нужно вставать… То есть, другие пока еще тоже не встают, – быстро пояснил он, заметив, что я нахмурился.       Мгновение я проницательно разглядывал Александра, а потом покачал головой.       – Нет… нет, я пойду с тобой. Лучше, если мы будем держаться вместе, правда? И если ты считаешь это полезным для тела…       Когда Александр удивленно посмотрел на меня, а потом одарил счастливой улыбкой, мне стало ясно: если я еще и не настиг окончательно свою добычу, то был, по крайней мере, на верном пути.       Добравшись до ручья, Александр запрыгнул в него с таким рвением, что я вынужден был последовать за ним, даже не попробовав температуру воды.       Визг, который я издал, нырнув в ледяную воду, донесся и до Пеллы. Отдышавшись, я, наконец, восстановил способность ощущать что-то еще, кроме холода, и убедился, что мое сердце все-таки не остановилось. И тогда я различил звук, который, вдруг осознал я, слышал впервые – смех Александра.       Переступая в воде, я развернулся посмотреть на него. Его щеки горели, глаза сияли. Он прикрыл рукой рот, чтобы сдержать свое хихиканье, но когда увидел, что я все еще слишком ошеломлен, чтобы сердиться, зашелся снова.       Я мог бы разозлиться в ответ – у меня было подозрение, что Александр приготовил мне своеобразное испытание, и я пока еще не понял, прошел его или нет. Как минимум, я оказался жертвой очень мягкого розыгрыша. Но в смехе Александра было столько энергии и удовольствия, что мое раздражение быстро сменилось весельем, и уже скоро я тоже смеялся.       На обратном пути в лагерь мы нашли еще земляники и смели ее так жадно, словно это была амброзия со стола богов. Взбодренный ледяным купанием, Александр болтал без умолку, в этот раз – о том, что его отец планирует послать команду на следующие Олимпийские игры, и о том, какие виды спорта и какие атлеты нравятся ему больше всего.       Как и у Александра, чувства мои были обострены шоковым опытом, и пока я слушал, произошел еще один прорыв в моем понимании того, как завоевать Александра. Потому что я начал осознавать, что завоевание Александра действительно будет именно завоеванием Александра, как кто-то завоевал бы приз в играх. Обычный юношеский язык томных взоров, легких прикосновений и соблазнительных аналогий, безусловно пригодный для любого гимнасия, класса, конюшни или тренировочной площадки, не сработает с Александром, поскольку по какой-то необъяснимой причине он то ли не понимал его, то ли не любил. Причины и следствия этого были для меня несущественны – полководец в разгар битвы не тратит время попусту, раздумывая, почему же началась эта война.       Путь к завоеванию Александра, решил я, лежал через то, чтобы стать равным ему. Соревноваться с ним – не как враг, а как напарник по тренировке, точно, как в играх. Недостаточно было просто полагаться на его расположение, на его желание помочь и защитить. Я должен возбуждать в нем неутолимое любопытство, должен поразить его романтичное сердце, разжечь дух соревнования. Сегодня на охоте я больше не должен пытаться всего лишь не отстать от него – я должен превзойти его.       Когда мы вернулись в лагерь, большинство других ребят уже проснулись. Только Леоннату и Никанору, которые дежурили ночью последними, разрешили поспать, пока готовился завтрак.       По пути в лагерь Александр и я собрали дрова для костра, а Пердикка с Кассандром должны были принести воды. Мы принялись выметать золу из старого кострища и раскладывать новый костер, и в удивительно короткое время там уже соблазнительно побулькивал большой котел каши, подслащенной кувшинчиком меда, который, как утверждал Гектор, он совершенно неожиданно обнаружил в своем снаряжении.       Мы с Александром закончили завтракать раньше, чем другие – Александр утверждал, что много есть перед целым днем охоты было ошибкой, но если честно, утром мы с таким энтузиазмом объедались земляникой, что сложно было добавить к съеденному еще и кашу.       Поскольку мы уже и выкупались, у нас осталось немного свободного времени, пока остальные заканчивали еду и готовились к охоте.       – Александр, – беззаботно начал я, – я тут подумал… Кратер говорит, что сегодня мы будем охотиться группой, так что копье будет нужнее, чем лук… Ты мог бы поучить меня? Ты управляешься с копьем гораздо лучше, чем я…       Александр расплылся в счастливой улыбке. Мне показалось, что он ждал подобной просьбы с утра начала нашего похода.       – Конечно, Гефестион! Пойдем… У нас еще есть немного времени…       Должно быть, я разочаровал его как ученик, хотя он ничего такого не сказал – конечно, я был неуклюж и невнимателен, меня больше интересовали прикосновения сильных загрубелых маленьких рук Александра, чем его пояснения.       – Вот, Гефестион… держи руку так…, – говорил Александр, стоя сзади вплотную ко мне и протягивая свою руку вперед вместе с моей, – подумай о том, как метают копье на играх, как прилагают к нему силу всем весом своего тела…       Поспешно бросая копье, я намеренно слегка споткнулся и качнулся вперед, так что Александр стал падать на меня и инстинктивно ухватился за мою талию. Его тело все еще было удивительно горячим, и я уверен, он чуть-чуть задержался перед тем, как отпустить меня. Когда я обернулся взглянуть на него, его щеки явственно вспыхнули, что, определенно, было многообещающим.       Но только я хотел взять его за руку, нам помешал Кратер, проревев приказ собраться для выступления на охоту. "Это не имеет значения, – сказал я себе - у меня в запасе есть еще один полный день".       Я придумаю какой-то способ поразить Александра; я чувствовал, что уже на полпути к этому. В следующей главе. Итак, пришел день большой охоты, и Гефестион полон решимости произвести блестящее впечатление на Александра. Но что говорят о выверенных планах и благих намерениях…?