Slasher of Souls - Ecsape Me Da Vosk Docta - I went shopping instead of poppin xans dǝǝls - brooks Hatsune Miku - Crime and Punishment
Ночь. Сегодня была жуткая гроза, дождь хлестал, как миллиард камней с неба, отчего внутри дома была непроглядная чернота, а одиночество и застывшая тишина, в которой слышна каждая пылинка, не прибавляли ни храбрости, ни сил. Находившаяся в комнате девочка хотела спать, и веки зудели от утомления, но она не могла закрыть глаза. Мрак опускался на лицо, скрывая эмоции, и тонкие плечи дрожат от предчувствия плохого. Тревога обступала со всех сторон. Сегодня никак не получается уснуть… Мягкое и влажное тепло на пару секунд обволакивает ладонь, и девочка смогла хоть на мгновение почувствовать себя не леденяще испуганной. Голова гудит, кружится, но это только сильнее обостряет ее и так обостренные чувства — как будто ее каждую секунду окунают в холодную воду. Все вокруг от угольной темноты расползается кислотными пятнами всех цветов, и как на пленке, бегает куча разноцветных точек. Страшно. Арнольд снова лижет ее руку; пес тут, рядом, под кроватью. Хорошо, может, не все так плохо. Он поскребся рядом с ней и это разрушило тяжёлую тишину. Рейми не одна. Но это не смогло успокоить трясущуюся девочку и заставить ее обратно лечь, оставив ситуацию. Она решилась выйти в коридор. Скрип двери. Шаг, два… Кап. Кап. Арнольд висит, выпотрошенный, на стене, пачкая сумрачные бежевые обои своей кровью. Багровая лужа растеклась вокруг вместе с отвратно пахнущими кишками и внутренностями, и это все видно в метре от глаз. Сотня бетонных блоков схлопываются на ней, выворачивают ей суставы и крошат кости в пыль. Бежать поздно. Поздно, поздно, ПОЗДНО! Арнольд под кроватью заскребся, и из пустоты выскользнуло ужаснейшее хихиканье. — ...Хе-хе-хе, Рейми-тян, ты такая миленькая… Рейми услышала это, едва живая. И Рейми закричала от ужаса.***
Это точно какое-то помутнение. С утра Рохан с удивлением обнаружил себя в своей гостевой комнате на постеленном диване, а мышцы слегка болели, как после физических нагрузок. Какого черта? Он слишком устал. С обреченным стоном художник свалился обратно на подушку, увидев на часах 12:46, и хотел уже было задремать, пока не исчезнет желание лежать до конца жизни. Все вокруг буквально кричало о дискомфорте и неудовлетворенности, и сейчас хотелось лишь забраться под одеяло, а не лежать на пустой простыне, как вдруг… Тук-тук. Он все вспомнил. Он вспомнил, что было вчера, и как он провел эту ночь. Это проклятую, несомненно чудовищную ночь. Тут же пришло ощущение, что это было всего лишь выдумкой, сном, непонятно откуда взявшимся бредом, но записка с разрешением от заведующего, так некстати валявшаяся рядом на столике, разом смела любые сомнение. Нет, это было не сном. Холод пробежал по спине, и в тот же миг Кишибе сел на постели, схватив руками простыни. Пасмурный дневной свет пронзал шторы и проникал лучами в комнату. Сейчас это холодное сияние казалось олицетворением всего самого плохого — и настроения, которое не поддавалось ни малейшему описанию, и чувства, словно кости выедает кислотой, и его одиночества, в то время как в другом месте сейчас все очень и очень скверно. Сидя тут, Рохану мерещилось, что это все не должно происходить. Он снова посмотрел на заправленный диван. Должно быть, он действительно был в каком-то помутнении, потому что в здравом уме ни за что не стал бы готовить кому-то комнату... Да о чем он вообще думает? Мангака сжал зубы, собирая все внутренние силы и закрепляя их замком — сидеть. Так, и... Что ему делать? Мангака Рохан Кишибэ никогда не отличался нерешительностью, но эта ситуация - как удар поддых. И соображалось весьма туго. Что ж... Сделать надо очень много. Но самое сложное, равноценно и необходимое, это рассказать остальным... Это первое, что пришло в голову. Но это показалось таким бредом... Как ему это сделать? Как такое рассказать?! Сегодня выходной, и узнать так быстро они все равно бы не смогли, иначе Рохану бы уже долбили всеми конечностями в дверь, вопя в три горла. Он понимал это и сам чувствовал сковывающий тело шок. Двадцать пятый выдох. Вдох. Надо встать, подойти к телефону; мужчина взял смартфон в руки. Быстро нашёл необходимый контакт и долго сверлил его взглядом, ведь все же... а может, не надо... И кому? Джоске? Сгоряча он может выкинуть любую дурость, и станет только хуже. Окуясу? Сомнительно. Или Коичи? А может Джотаро? Нет, точно нет, лучше Коичи. Он справится лучше всех. Нельзя поднимать панику, пока они все не вместе и все не обсудили. Какая же дикость. Изумрудные глаза, уставившиеся в экран, наконец-то моргнули и перенесли внимание на серое окно, когда телефон подносился к уху. Кнопка "Вызов" уже была нажата, и мужчина напряженно ждал, когда по ту сторону раздастся голос.***
"Кап." Болело все, что могло болеть. Темнота обволакивала девушку, не желала отпускать, обвивая чернильными лоскутами и порождая в теле ужасную слабость. Спать, спать… Находясь на грани сна и бодрствования, и не проваливаясь ни в одну из сторон, было невыносимо. Как же противно. Это первая мысль, которая просочилась в еле работающий отравленный мозг, когда на первый план вышли ощущения. Как будто все тело прошили нитками и дёргали за них со всей силы, пытаясь разорвать все туловище. Думать все ещё не получалось. Стоило бы попробовать пошевелиться, сделать хоть что-то, чтобы прогнать это невыносимо желание содрать с себя всю кожу и перестать что-либо чувствовать. Но тьма не отпускала. Она вгрызалась в руки, цеплялась стальными когтями и острыми краями врезалась в кожу до крови; если бы была возможность закричать — ей бы пришлось воспользоваться. Вопросы ещё не пришли, и тело лишь инстинктивно по-животному пыталось проснуться. Но это было похоже на пытку. На какое-то время её снова кидало в пустое беспамятсво, как уволакивает хищник свою жертву в тёмную пещеру — на мгновения, часы, годы?.. Как глупо, бесполезно, трудно… Больно. Сквозь мутную толстую пелену, как за тысячью занавесок, которые отодвигаешь ослабшими руками, вернулся слух. Тишина, пищащая и давящая на уши, сменилась шорохами, всполохами, бормотанием, писком устройств. Глаза все ещё не открывались, разум не прояснился, а душа вопила от неприятных ощущений, и до ужаса хотелось скинуть с себя отвратительное бессилие. Больно. Больно и холодно. Холодно. Больно. Гадко. Плохо. Плохо. Господи. Помогите. Хоть кто-нибудь… — Ах… Когда собственная глотка напряглась, выхаркивая измученный стон, сердце громыхнуло от удивления. Вышло тихо, не разобрать, только если стоять вплотную. Но этот звук стал финальной дверью, которую вышибли из последних сил, чтобы вернуться в реальность. Она живая. Живая… Хотелось выблевать все свои органы. Вторую попытку что-то выдавить из себя делать не горелось — чувство, что в горло впихнута какая-то трубка, мешающая дыханию и речи, препятствовало. А напрягшиеся мышцы живота расплавленной волной поднялись вверх комком боли, скручивая все внутри стеклянными узлами. Сил нет. Воздуха нет. Ничего нет. Лежи, как лежишь и жди своей смерти. Жди, пока умрешь. У неё уже появился этот горький привкус на языке, ядовитый смрад гниющих тел шлейфом тянулся за спиной, задергивая последний свет перед лицом. Она должна умереть, и знала это. Дышать тяжело. Почему так плохо? Сколько она здесь уже лежит? Страшно. Холод уже овладел пальцами, забирался под спину… Где она? В гробу? Последний кислород стремительно исчез, схлопываясь в одну миллиардную перед самым лицом; паника охватила ладонями щеки и со всей силы сжала, резко начиная сворачивать шею. Что происходит? Почему? Совсем не понятно, почему же все так мучительно, что ей делать, что ей делать?! Глотку сдавило до невозможности, ломая трахею и заставляя захлебываться кровью — она чувствовала густую отвратительную жидкость, заполняющую судорожно сжимающиеся лёгкие, но она не могла закричать. Почему до сих пор больно? Почему ей до сих пор больно? Почему она чувствует, все ещё чувствует… Хватит, ХВАТИТ! Почему она до сих пор в пустоте?! Как отсюда выбраться? Почему она не может двигаться?! Дыхание совсем сбилось, сдавленная грудная клетка ходила ходуном от отчаянного бессилия, и тут же сотни иголок, впивающихся в кожу, словно загорелись пламенем, обжигая все вены — БОЛЬНО, БОЛЬНО БОЛЬНО! Ей страшно и последние остатки сознания утекают сквозь пальцы... Что делать?! ЧТО. ДЕЛАТЬ?! — ААААААА!!! Боль пронзила с троекратной силой, продолжая обезумевший вопль, ударивший по ушам; когда игла капельницы дернулась в вене и на грудь грохнулся железный держатель, ее словно пощечиной вернуло в реальность — обвязанные и перевязанные руки, заметавшиеся на койке, оплавились жгучим оловом и крик застрял в горле от ослепившей тело боли. Ей словно резанули по венам, грубо оторвали кусок кожи, и что-то отлетело назад. Все вокруг выворачивало и давило, сжимало, причиняло страдания. Она ничего не может. Исполосованный организм, полностью лишённый каких-либо ресурсов, неконтролируемо дергался в припадке — она себя не ощущала, её выкинуло из круга света, в котором она пыталась держаться. Горящая резь все нарастала, вырывая все больше и больше сдавленных вскриков. Наконец она смогла продрать глаза, разлепив потяжелевшие ресницы, и перед онемевшим лицом запестрило алое пятно, растекающееся по белому, шероховатому, неприятному. Оторвался... Черт… Резко все остановилось. Туловище снова окаменело, тщетно попытавшись что-то сделать. Кровь льётся ручьями и мертвая земля придавливает вниз… Остановись. Холодно. Не двигайся. Так только больнее. Ничего изменить нельзя. Никто не пришёл. Больно, больно, больно. Никого нет, и она, пытаясь не отключаться, с невыносимым усилием наблюдала, как темно-красное пятно пропитывает все больше места, а последние силы утекают, как из разбитого бокала. Никто придёт, а из-за её приступа она навредила себе. Она устала, она не может… Пытается изо всех сил, но… Больно. Сколько это будет продолжаться?.. Почему так долго… Мутит. Мысли снова начали скакать, похожие на атласную ленту, петляющую в воздухе, или рыбку, перескакивающую из пруда в пруд, не задерживаются ни на чем. И так не очнувшийся организм снова терял сознание, швыряя её в ледяную пропасть, но опускавшиеся ресницы держались, дрожали, задыхалась, она задыхалась… Тяжело, как же тяжело… Сколько она ещё будет бороться? Лежать на жёсткой доске в гробу, дожидаясь, когда вобьют последний гвоздь? Больно. Жжёт. Сил нет… Побагровевшее пятно было выжжено в мутных зрачках, и это было последнее, что она видела — оставшиеся нити души, как те провода из локтя, вынули из оболочки, развевая на ветру и высвобождая из клетки. Свободна. Беги. Уходи отсюда. Это был конец - собственными руками добила себя, лишая крови. Последняя капля упала в ониксовое озеро, сорвавшись с побелевших пальцев… ...Вот и всё.***
Медсестра вошла в одиночную палату, громко хлопнув дверью. Время обхода пациентов и проверки состояния — все, как всегда… Застывший в воздухе запах бинтов и хлорки казался привычным, но воздух то и дело мерцал с каждым движением, пропитанный... страхом. Но это ничего не значило для сотрудницы, и уютные стены вокруг фигуры в белом халате по-прежнему сверкали белоснежным, как холодные руки и железные поручни койки. Проверить состояние, замерить температуру, понаблюдать... Женщина сделала два шага вперед, подняла глаза на пациентку. И вдруг, увидев лицо цвета холодного мрамора и багровую лужу под рукой с грубо оторванным катетером, из-за которого была повреждена кровеносная система, медсестра пораженно замерла. — Господи… Но прошла доля секунды, и шок отцепился от белых рукавов, а профессионализм толкнул в спину — быстрее! Пока не поздно! — Вторая палата! Женщина мгновенно выбежала. — Вторая палата! Срочно! Пациент с острой кровопотерей!