2005-06
Я не знаю, заметил ли кто-то ещё, как изменился в лице Шинья, когда Хара рванул помочь «креативу» вокалиста. Драммер сморщился, будто съел какую-то дрянь, занавесился волосами, и, метнув на приятеля осторожный взгляд, начал крутить барабанную палочку с удивительной скоростью. Судя по всему, ему очень хотелось покинуть место событий, но какая-то неведомая сила удерживала Шинью на месте. Но через минуту Терачи всё-таки ушёл из гримёрки, точнее сказать, упорхнул, как бабочка. А события он, конечно, не смог оставить без внимания. Прокомментировал. Только намного позднее. …Слово «Дилетант» тяжело повисло в воздухе. Сказанное почти шёпотом, оно имело для Хары эффект разрывающейся бомбы. Её осколки впивались в тело, разрезая нежное самолюбие на куски, и орошая всё вокруг ошмётками самооценки… Напряжённо вытянув шею, басист неотрывно смотрел… нет, не на Шинью, — на Каору, на лице которого застыло выражение то ли сожаления, то ли разочарования. И глядя на это, я проклинал свою способность к эмпатии, поскольку понимал, что чувствует Тошия. Он всегда отличался вспыльчивым нравом. Копил в себе эмоции, затем взрывался. И я ждал коллапса. И, по всей видимости, Каору тоже этого ждал, только делал вид, что ничего не происходит. Кстати, об удаче: с нами не было Кё, а то бы в дань своей болезненной привязанности певец не преминул устроить пышный фестиваль сарказма. И даже не сомневайтесь — Тоору бы обязательно воспользовался ситуацией, чтобы отыграться на чужом самолюбии — его говняную сущность не изменит ничто и никогда. Таким образом Кё выражает своё чувственное отношение — по-другому у него просто не получается, а может, он не знает как это вообще бывает у нормальных людей. Любовь — не всегда счастье. Когда о чувствах не просишь, а они вдруг приходят, а ещё и безответные — это мучительное издевательство. И Тоору не был счастлив, становясь раздражительным и злым. Порой кажется, что из соображений «Так не достанься же ты никому», он бы с воодушевлением прикончил Хару его же бритвой, расчленил труп, а некоторые части сохранил на память, чтобы потом глядя на это, рыдать от тоски… Он сетовал, считая любовь наказанием. Тем не менее, Тоору не мог существовать сам по себе — ему был нужен сдерживающий фактор, то есть кто-то, умеющий подавлять. В группе — Каору, а в постели… ну, тут я ни в чём не уверен. Лидер тут же отвернулся, показательно решая какие-то свои дела. Спина у Ниикуры была очень выразительной: иногда расслабленная, порой напряжённая, а сейчас из неё сердито торчали острые лопатки. И в последние дни мы всё чаще наблюдали его лопатки и отросшие волосы затылка, нежели выражение лица. Вот и сейчас, он заговорил, вовсе не собираясь поворачиваться к собеседнику. — Ты можешь задержаться ненадолго, Шин? — неожиданно попросил он, и даже не взглянув на стоящего рядом Хару, выдал: — Что-то хотел сказать, Тотчи? Нет? Тогда до свидания. А я неожиданно попал под его особое внимание, ибо Каору снизошёл до моей персоны, вдруг повернувшись лицом. Проникновенный взгляд его требовал немедленно свалить к херам. Что мне оставалось? …Когда возникает необходимость, лидер может быть ужасно харизматичным. Ниикура, словно пастырь обладает способностью направлять накосячивших на путь истинный… ну, или требовательно воззвать к совести. И голос «совести» зазвучал сейчас так по-домашнему уютно и обволакивающе, что я невольно заслушался. А поскольку выскакивая следом за Тотчи, я забыл в репетиционной рюкзак, так что... да, пришлось вернуться. — …Я не против трихомудии с БДСМ, которой вы с Харой так увлечены. Это не моё дело, — услышал я из-за дверей, — но, пожалуйста, блять, работа — это не то место, где надо мериться пиписьками, — ну, не в том смысле этого выражения… И это… зря ты вот так ему в спину… Если Хара накосячил, ошибки разбирают тет-а-тет. Да, сенсей? — Сто процентов Ниикура сказал это, иронично прищурившись, и почёсывая щетину подбородка. — Поговори с ним. — Каору? — в голосе Шиньи прозвучало удивление, потому что Ниикура, как оказалось, осведомлён обо всём намного лучше, чем Терачи мог предположить. — Ты защищаешь его? — Не хочу, чтоб страдала его самооценка. Потому что, когда Тошии плохо, его становится слишком много… а у нас гастроли по графику. Это тебе под силу совладать с буйным темпераментом одними словами, а я же морды бить полезу, понимаешь? — Только поэтому? — Что за вопрос? — в голосе гитариста появились ледяные нотки, а это значило, что лидер на взводе. Ниикура всегда бесился, когда лезли ему под кожу. — Потому что я люблю его, — прозвучало слащаво, — не сплю ночами, надрачивая на его фотку… Блять, Терачи, конечно нет! Достали со своей содомией, чёрт! Что за намёки?! — Ладно-ладно! Не горячись, — ответил драммер. А я подумал, что Каору сейчас невольно озвучил правду, которую не в состоянии принять… А фотка Тошии у него точно была, я сам видел. — Ещё огромная просьба! Кё не впутывайте в своё дерьмо — он и так не в себе! Надеюсь, к Тошии у него не серьёзно… Я прошу тебя, Шинья! Вы можете заниматься чем угодно и как угодно, только сюда это не проецируйте без надобности, пожалуйста. Блять. А дальше Ниикура снова меня поразил, ибо этого я, ну, совсем не ожидал: — Дай, тебе знакомо выражение: «Любопытство сгубило кошку?» Хорош уши греть за дверью. Зайди! Стрёмно! Я ведь не собирался подслушивать, но… — Извини, рюкзак забыл, — пробормотал я, заходя в помещение. — А ты снова разорался на весь коридор!***
Видимо, Тошимаса мог что-то, чего не дано другим, и сам об этом не догадывался. Иначе, откуда взялось такое количество увлечённых им людей? И я не имею в виду аудиторию фанатов нашего творчества. Я говорю о конкретных людях, с кем у Тошии был секс. И они — мои согруппники. Тоору превращался в «зеркало». Стоило Тошии лишь взглянуть в его сторону — вокалист отображал чужое настроение. Хара вёл себя с ним очень ровно, не позволяя тёмной сущности певца нарушить свой хлипкий баланс. С Каору выходило иначе: между басистом и им присутствовало нечто вроде взрывоопасной телепатии — это факт; лидер чувствовал его на расстоянии. Но стоило Тошии нарушить границы притяжения, как Каору начинал активно сопротивляться, и Хара врубал «тупого осла». Я объясню, как это работает. Изображая идиота, Тотчи начинал трогательно хлопать глазками — и тогда у Ниикуры просто опускались руки. А вообще, оттолкнуть и поссориться для Каору было удобнее, чем выяснить отношения. Менее болезненно, чем признать, что ты без ума от согруппника, который, увы, не женщина. Но, несмотря на проницательность, все трое были слепы: Кё мечтал о взаимности, которой у него с Тотчи не могло быть в принципе. Ниикура сосредоточил внимание на блядстве басиста, и не желал понять, что это всего лишь грёбаная сублимация… Хара вообще не считал секс с Кё чем-то значимым ни для себя, ни для последнего, и, продолжал искать альтернативу своему увлечению Каору, не замечая чувств ни того, ни другого. Я не знал, о чём Хара думает. Честно. Его мотивы казались мутными, как тёмные воды. Непонятно, почему все так зациклились на одном человеке. В моём представлении Тотчи не был ни суперменом, ни мачо, ни кем-то выдающимся: в нём не было ничего знойного (ну, кроме задницы); а жизненное кредо басиста основывалось на постулате о тленности мира. Как подобное знание может вызывать желание пойти с ним в койку? Хотя, если смотреть только на задницу, отбросив постулат, то, наверное, ещё как можно. …В общем, Хара переваривал ситуацию недели две. Хмурился и молчал, всем своим видом выражая презрение к драммеру, пока Шинья сам не проявил инициативу, позвав приятеля поговорить. И басист почти дал волю гневу, пока не услышал упреждающее: — Не здесь! Странно, что раздумывая об отношениях внутри группы, я упустил из внимания драммера. Да, был ещё Шинья, и Хара с ним явно не в шахматы ночами рубился. Я не успел закончить мысль, ибо со словами: «Пойдём-ка со мной, малыш», невозмутимо взирая на озверевшего басиста, Терачи заставил его уйти вместе с ним. Что за удивительный альянс, чёрт возьми!***
Коллаборация Шиньи с Тошией, если можно так назвать то, что между ними происходило, вызывала в Дайске такой интерес, что гитарист лишился сна. Он старался вести себя как обычно, но замечал, что всё чаще начинает пялиться на Хару. Да, Андо следил за Тошией, пока они репетировали, находились на сцене, выползали выпить. Наблюдал за его мимикой, жестами, ловил улыбки, которыми басист обменивался со стаффом или другими участниками группы, смотрел, как тот общается с Терачи. На первый взгляд их с драммером не связывало ничего, кроме дружеских симпатий, тем не менее, Дайске ощущал флёр неоднозначности. При всей своей внешней отстранённости Терачи всегда слишком близко находился к Тошии, и эта короткая дистанция… Шинья позволял себе прикасаться к нему, и здесь тоже не было ничего особенного, не считая того, что Хара не очень поощрял, когда его трогали. В чём вообще секрет? — Какой секрет, Дай? — вдруг раздался над ухом скрипучий голос. Вероятно, гитарист так задумался, что произнёс это вслух. Они были на выезде для одной промо акции. Ничего выдающегося, просто утомительная рутина, после которой у Андо возникло жгучее желание уединиться в баре. И устроившись за стойкой, он и не предполагал, что окажется здесь не один. — Привет. А Хара что, с тобой не пришёл? — Неа, — коротко отозвался драммер, наклонив голову, и чёлка закрыла ему один глаз. Он заправил её за ухо своими длинными пальцами и устало улыбнулся. — Ты, наверное, хотел побыть один? Я тогда за стол пойду. — Не уходи. Одному, ну, сам знаешь. Не очень… — скороговоркой выдал Дай, а Шин понимающе покачал головой. — Садись, я возьму тебе пива, или, что ты будешь? Терачи хмыкнул, взгромождаясь на высокий барный стул, дав гитаристу повод рассмотреть свою тощую фигуру. Хорошо, что Шин явился без компаньона — у Андо появилась возможность, наконец, удовлетворить свой интерес. Ну, если драммер вообще захочет поддержать эту тему. — Что не так? — В смысле? — Так смотрят на потенциальных соперников, выискивая их слабые стороны. Но мне ведь нечего с тобой делить? — усмехнулся Шинья. Пока бармен готовил для драммера какой-то заковыристый коктейль, Дайске обдумывал слова Терачи о потенциальном сопернике… Как-то не мыслил он пока этом ключе, а может, подсознание сыграло с ним злую шутку, и он вдруг понял лишь сейчас… Делить? Что делить? Вернее, кого… Чёрт. Да нет, ерунда какая-то. — В чём секрет успеха Тотчи? Почему все к нему так тянутся? — Вот как… Ты услышал что-то за дверью, и теперь вопросы посыпались, — и Шинья вдруг надолго замолчал, перебирая в вазочке ассорти из орешков. Прислушиваясь к звукам бара, он пересыпал их, соблюдая какой-то общий внутренний темпо-ритм. — …Просто понять пытаюсь, каково это, когда все вокруг тебя хотят? Наверное, это счастье? Терачи отодвинул вазочку в сторону. — Кто все? И почему ты решил, что его хочу я? — А разве нет? Вы же, ну… — А если нет, то что? А если да? — В каком смысле можно хотеть или не хотеть человека, если не в этом? — В каком этом, Дай? Если ты хочешь его физически, как мужчину, необязательно, что другие испытывают те же чувства. — Издеваешься, да? — Нет, — и Терачи с серьёзным лицом вытащил из коктейля трубочку, сделав глоток из красиво оформленного барменом стакана. — Ну и дела! Между ними опять воцарилось молчание. Когда выпиваешь с кем-то, но при этом каждый думает о своём — радости мало. Терачи первым оторвался от стакана: — Почему тебя так волнуют наши отношения, Дай-чан? — Когда случается общее помешательство на одном человеке — это какая-то патология. Вот взять тебя, Шин, или Каору. Или даже Кё… Что вы вообще в нём нашли? — У нас сегодня какой-то ликбез, посвящённый басисту, — буркнул Терачи, понимая, что от Андо и его вопросов ему не отделаться. — Доверие, — всё же хрипло ответил драммер, изящно обхватив ладонью свой стакан. — Мне нравится, что он доверяет мне своё тело. Я люблю его. Только с моей стороны это не любовь к мужчине, Дай. Я тут с девушкой одной встречался недавно — вот она была реально огонь… Хотя вряд ли тебе это интересно. — Чёрт! Так вы с ним спите или нет? — Это с какой стороны посмотреть. — С моей. — Спим, — выдохнул Терачи. Проще сказать человеку то, что он хочет услышать, чем вдаваться в пространные объяснения. — Теперь ты. — Что я? — Тебе ведь тоже что-то в нём нравится, кроме задницы, не так ли? — Шинья внимательно посмотрел на Дайске. — Если поговоришь с Тотчи не только о работе, то узнаешь, насколько может тяготить подобное «счастье». Иногда кажется, что он родился где-то в иной вселенной… — и, протягивая бармену пустую ёмкость, драммер продолжил: — Извини, я немного отвлёкся. — Вселенной из мрачного уныния и безысходности, — продолжил фразу Дай. — И занудства… — Ты тоже влюблён в него. Только по-своему. — Разумеется! — ехидно воскликнул Андо, поелозив на стуле. — Столько лет вместе! Он мне уже как брат… Терачи иронично прищурился: — И жажда инцеста тебя замучила? — Господи, блять, есть ли хоть в ком-то из нас внутренние тормоза, Шин? — В Каору есть, — Терачи поднёс свой стакан к бокалу Андо, и легонько ударил по нему стеклянным боком, чокаясь. — Ты слышал о видах любви? Тех, что к нам из Древней Греции пришли? Агапе, эрос, сторге… какая из них твоя? — Ты забыл прагму, филию и людус. А ещё манию и филатию. — Два последних — не твой случай, — Терачи восседал на стуле с лицом оракула. — Так какая из них, Дайске?***
…Неизвестно, почему Шинья не пользовался кондиционером. В помещении было жарко, но драммер, казалось, этого не ощущал, наоборот — он открыл плотные шторы, впуская в комнату жалящий солнечный свет. Духота вообще не мешала ему существовать: Шинья даже не вспотел, чего не скажешь о его приятеле, который взмок уже через пять минут нахождения в квартире Терачи. По вискам струился пот, и Хара подобрал волосы резинкой, чтобы стало хоть немного прохладнее. — Малыш, — прозвучало вместо извинения. — Ты долго выжидал, чтобы опустить моё реноме… — Прости, — сказал Терачи с примирительной улыбкой. — Если предположительно опуститься до банальностей… Ты меня случаем не ревнуешь, Шин? — И в этом вопросе не было ничего удивительного. — Не льсти себе, это профессиональное негодование, — объяснил драммер. — Ты действовал без перчаток. Кё раскусил тебя на раз-два. — Шинья вдруг стал серьёзным. — Непонятно, как он вообще допустил тебя до своего тела? — Почему ты не включишь кондёр? — резко оборвал его Хара. — Разденься, если вспотел, — проскрипел ударник, разглядывая друга. — Кондиционер — удовольствие недешёвое. Фраза, разумеется, была полна неоднозначности. Хара промолчал, небрежно стягивая футболку через голову. Терачи, конечно, выпендривался, ибо в материальном плане они вполне могли себе позволить уже намного больше, чем просто кондиционер. Скорее всего, Шин злился, пытаясь, таким образом, преподать очередной урок. Но… не хочет включать — не надо. Хрен с ним. Металлическая пряжка ремня слишком давила на живот, и Тошия, расстегнув его, выдернул из шлёвок и бросил на стул. Дышать стало проще, а джинсы провисли на бёдрах, открывая резинку брендовых боксеров от Кляйна, и красивую линию нижнего пресса. Молодой мужчина потянулся, и, демонстрируя широкий разворот плеч с россыпью маленьких созвездий из родинок, ощутил на себе пронзительный взгляд Терачи. — … Извиняться не буду. Своеобразные у них складывались отношения — дружба, основанная на жёстких играх… Терачи относился к Тошии с особым трепетом. Он пользовался его телом для любви и с любовью, только методы применял весьма нестандартные, предпочитая делать телу больно. Изощрённо. — Переживу, — согласился драммер. — …Почему вдруг Кё? — спросил Терачи. — Я не знаю. Поначалу Тошия считал, что роль Доминанта имеет вполне однозначный характер: типа, подавляй и властвуй. Но позднее пришло осознание, что всё обстоит не настолько просто. Сочетание похоти с психологией, а иногда голимая психология, требовали подходить к процессу с большей ответственностью. И хоть Хара до многого допёр своим умом и практикой, при близком общении с Шиньей начали проявляться все существующие нюансы. Но вот, в чём загвоздка: жажда к сексуальному доминированию была одинаково сильна в обоих партнёрах, и, в каждом отдельном случае, кому-то из них приходилось уступать. — Знаешь. Тошия к мазохистам себя не относил, но дабы познать что-то, порой требуется влезть в чужую шкуру. Молодой характер раздирали противоречия — он часто желал (или не желал) всего и сразу, вынуждая Терачи импровизировать. Иногда получалось хорошо, а иногда не очень. Не то чтобы Тошия отказывался анализировать своё поведение — в такие моменты в нём просто включались инстинкты. Как у животного: тебя связали — освободись, тебя подавляют — верни контроль. Такое противостояние заводило Хару, внутренний «альфа» рвался наружу, и роль нижнего ему мешала. Но, как говорится, любишь кататься — неплохо бы и саночки возить. Шинья легко переключался и научил басиста «вывозить», следуя полезному правилу: хочешь баланса — врубай голову. Даже если у тебя стояк — сначала думай, а потом пихай свой хрен, ну… или дай запихнуть другому. Главное, безопасность и уважение к партнёру. И никаких противоборств… Терачи хорошо осознавал, что между ними всегда будет кто-то третий, кто безоговорочно принимает Тошию в качестве Верха, и считал это нормальным. — Просто помог ему. Разумеется, не просто. Перед Тоору сложно было устоять. Интерес к селфхарму, его причинам и следствию, усиливали тягу басиста не только к психологическому познанию… Особенно, когда у тебя перед глазами постоянно мелькает наглядный пример. Ох уж эти (часто надуманные) страдания! Меняя модификацию боли, Кё отвлекался с одного источника терзаний на другой, как на фактор своих сценических перевоплощений. Только боль оставалась болью, как ни крути, и Кё пользовался ею не только в качестве фишки. Совсем иной резонанс, когда при этом испытываешь сексуальное возбуждение… — Мы договорились быть откровенными, малыш! Хара отвёл взгляд потому, что солгать Терачи сейчас оказалось невозможным. — Искал сексуальный контекст, — прозвучал пространный ответ. — Ясно. И ты выбрал самый удачный момент для эксперимента: перед лайвом мы только и мечтаем о том, чтобы потрахаться… — сыронизировал Терачи. Он принёс с кухни стакан холодной воды, и передал его другу. — Ну? Каков был результат? — Неожиданный, — буркнул Тотчи. Он пил воду залпом, будто куда-то спешил, и жидкость тонкими ручейками проливалась мимо рта и стекала по шее и ключицам, а ещё капала на дорогой ковёр Терачи. Не рассказывать же Шину о том, что вся эта интрижка с Кё возбуждала Тошию — сам догадается. Тыльной стороной ладони мужчина вытер губы, и поправил волосы, неоднозначно глядя на драммера. И Терачи тут же позабыл о ковре. — Ты что, переспал с ним? Господи! Хара сердито фыркнул, мол, понял, и отлично, не продолжай. Но Шинья так мерзко захихикал, что, наверное, уж лучше бы высказал всё вслух. — Не ржи. Ты же знаешь Тоору! Он будто ждал, когда у меня дрогнет рука, дабы продемонстрировать своё превосходство. Но с другой стороны, он так покорно принимал то, что я делаю. Такой адреналин! — Но зачем было заходить так далеко? — усмехнулся Терачи. — Кё — не любовь твоей жизни, и, насколько я знаю, даже не часть её. — Твоя правда, но Тоору спустился с пьедестала и сделал это сам, по доброй воле. Этот факт… в общем… сыграл свою роль, — Тотчи задумался. — И ты в курсе, я не трахаюсь, если желание не взаимно… — Да ну! — прервал драммер чужой монолог. — Ты исключение. Взгляд Терачи загорелся азартом. — Выкладывай всё. Действия, детали и то, в чём провалился. — Всего не упомнишь. Но, вероятно, его впечатлил тот эпизод с бритвой. Тоору держался весь тур и даже дольше. И вдруг этот звонок… Он сказал, что ему плохо. Просил приехать. — Нечасто наш вокалист просит кого-то об одолжении… А ты был не готов к сессии. — Абсолютно. Сейчас я это понимаю. Мы определили границы… и права на ошибку у меня не было. Но я не лгал ему, предупредил, что всё может обернуться поворотом «не туда». — Но умолчал, что с кровью до этого не имел дела? — иронично выплюнул Шинья. И не услышав ответа, возмущённо взмахнул руками: — Конечно. Зачем об этом предупреждать? Превратить спину человека в фарш и запихнуть член в его зад гораздо более ценно. — Терачи! — Дилетант! Хара потёр глаза, согласно кивая головой: — Зато на этот раз я был в перчатках, — ухмыльнулся мужчина. — О провалах. Тоору умеет вгонять себя в состояние осознанного транса. Пришлось пару раз прерваться… Я был как рефери в спорте, устанавливая рамки погружения, — сказал Тошия, усмехнувшись сравнению. — Заставлял его дышать, чтоб не вырубался… ну, а дальше — по накатанному. Контроль не терял, но… — Тотчи, наконец, выдохнул, позволяя себе плюхнуться на диван, широко расставив ноги. — Увлёкся, да? — Шинья выражался деликатно, хотя испытывал потребность назвать вещи своими именами. — Мне кажется, столько крови я не видел даже в фильмах… Терачи хмыкнул, забирая стакан из рук басиста. — А я предупреждал, что кровь — для тебя рано. Да и не твоё оно. Хара помотал головой: — Да не в крови дело. Скорее, в Тоору. — Что? Он оказался не таким бесчувственным, как ты думал? — задумчиво произнёс Шинья. — Все мы не такие, пока дело не касается секса. — Не будь циничным, Тотчи! Карма тебе аукнется за всех обиженных. — Я не понял. Причём здесь Кё? — Ты «Маленького принца» читал? — Хочешь сказать, я несу ответственность за всех, кого приручил (трахнул)? Можешь быть уверенным, что Тоору не относится к категории этих прирученных. Но я обещаю, что больше не прикоснусь к нему, ради его же блага. Урок усвоен, сенсей. Шинья с негодованием посмотрел на друга: Тошия в упор не замечал ни чувств вокалиста, ни жирных намёков на них. И ведь ничего не докажешь, если Хара сам не захочет принять этот факт. Драммер сходил на кухню и принёс тарелку, с лежащими на ней апельсинами. Выдвинул на середину комнаты стол с длинными ножками, куда и поставил блюдо. Фрукты были крупными с ярко-жёлтой окраской, их аппетитные красноватые бока так и манили скорей добраться до кисло-сладкой мякоти. Рядом драммер положил медицинский скальпель. А ещё опасную бритву. — Давай, — сказал Терачи, указывая на стол. — Выбирай инструмент и покажи, что можешь. Хара хмыкнул, отрывая зад от дивана, и взял бритву. Он виртуозно покрутил её в руке и на одном из апельсинов сделал пять надрезов. Все они были разной длины и формы, но находились на одинаковом расстоянии друг от друга. А с другой стороны фрукта басист аккуратно и быстро вырезал имя Шиньи. — Я польщён, Тошия, — проскрипел тот. — Но, ты делаешь много лишних движений. Смысл не в самолюбовании, а в расчёте. Ты работаешь с человеком, который доверился тебе настолько, что позволяет проникнуть внутрь себя. Буквально. Поэтому, бритву я бы использовал в исключительных случаях, и не с целью поранить. — Терачи окинул взглядом удивлённого согруппника. — Смотри, — драммер указал на порезанный фрукт, поведя длинным пальцем по повреждённой кожуре. — Силу нажатия не контролируешь. Глубина порезов разная. Всё бы ничего, но здесь, — Терачи выдавил пальцами капельку выступившего из апельсина сока, и медленно слизал его, — ты явно перестарался. Это шрам, который останется у боттома навсегда. Я б такому «мастеру» не доверился. Бедный Кё! — Это хреново. — Совет номер один: используй скальпель, малыш, он эстетичнее и проще. Я это знаю, поскольку сам работаю с кровью уже года два… Что! — воскликнул драммер, когда Тошия неожиданно сжал его руку. — Покажи, как нужно? Терачи прищурился, освобождая ладонь, чтобы потом, взяв в руки скальпель, сделать несколько молниеносных движений кистью, после которых он без напряга снял с апельсина кожуру, демонстрируя Тошии неповреждённую плоть фрукта. — Разницу понял? — Теперь на мне, сенсей… — у Тошии неожиданно сбилось дыхание. — На мне покажи. Не выдерживая специфического взгляда драммера, Хара начал изучать рисунок ковра под ногами. Неизвестно, удовлетворился ли этим Терачи, но в просьбе приятеля отказывать не было смысла — проще научить, нежели объяснять, почему последнему это не нужно. — Ладно, — согласился он. — Но прежде чем я это сделаю, поклянись, что без должной подготовки ты никогда не станешь рисковать здоровьем боттома и играть на его чувствах. Никогда, Тотчи! — Клянусь. — Пора включить кондиционер, — Шинья оглянулся по сторонам в поисках пульта. — Жарко тут. Съешь апельсинчик, малыш… И пока я готовлюсь, подумай, насколько далеко я должен зайти… — Удиви меня, — раздался глухой ответ. …Ощущение зноя раздражало возбуждённые рецепторы. Стойкий аромат цитрусов застыл в воздухе, смешиваясь с запахами разгорячённого тела. Плоть саднило, но Хара жаждал удовлетворения, изнывая под руками умелого мастера. — Не на эрекции сейчас концентрируйся, а на моих действиях, — шепнул Шинья, и Тотчи вздрогнул от неожиданного прикосновения языка, подхватившего капельку крови с только что сделанного надреза. — Это полезный опыт на будущее. Воспринимай его в таком ключе… Мы с тобой движемся по софту, — сказал драммер и засмеялся. — Всего лишь маленькие царапины… а какая отдача, малыш! — Тебя вообще заводит что-нибудь во мне? — Твои спонтанные оргазмы. Басист обещал слушать и учиться, но сейчас напряжение в паху занимало все его мысли. Неприкосновенность Терачи возбуждала. Шинья никогда не соглашался на секс с проникновением, поэтому приходилось терпеть… В отличие от Хары, драммер мог мыслить о нескольких вещах одновременно, и его не прельщала перспектива отбиваться. Изящная рука подняла апельсин, выдавливая сок на восставшую плоть; один напряжённый взгляд перехватил другой, и, в качестве редкого исключения, Терачи сам прикоснулся к члену любовника, размазывая по нему импровизированную смазку. Хара замер, не доверяя происходящему: — Ты меняешь правила, сенсей? — Назовём это апельсиновым софтом... Тошия не возражал, принимая сложный, но взаимовыгодный компромисс, когда разрешая Шинье исследовать себя изнутри, как тому хочется, чем хочется и сколько хочется, басист получил в награду не только глубокий минет, но и позволение кончить в чужой рот... Была ещё дрожь ожидания, приправленная болью исступлённых вскриков, а потом мягкие апельсиновые поцелуи, и с теплотой наклеенный на задницу пластырь…***