Людус

      Хара не желал анализировать чужое поведение, но в то же время, как любому здравомыслящему человеку, ему хотелось увидеть в происходящем логику. Например, такую, что из-за приближающейся свадьбы у Каору сдали нервы, и чувак просто поехал кукухой. Да, ему хотелось оправдать поведение лидера, и осознание этого приносило басисту ещё больше неприятных эмоций. Его мучали вопросы, на которые не существовало внятных ответов. «Ну, ладно, ты сорвался и распустил руки, — обращался Тотчи к воображаемому собеседнику. — Со всеми случается, но… какого хера целоваться полез? Это удар ниже пояса. Запрещённый приём, непростительный. Рядом с тобой моей психике давно уже необходим устойчивый баланс. Поэтому, козлина ты редкостный, Каору, ибо знал куда бить и ударил». Последующая тысяча извинений в мессенджере просто добила, поскольку оказалась ещё более нелогичной. Размазала его гравитацией, как суицидника, слетевшего с крыши. Похоже, Каору не доставляло труда отправлять их, и Тошия начал ненавидеть сигнал входящих сообщений. Воспринимая это как издевательство, он не прочитал даже и половины из посланий, без раздумий удаляя поток несуразицы. А Ниикура был настойчив. «Прости, я сорвался», «Ответь хоть что-нибудь», «Как ты?», «Извини меня, Тошия», — улетало в никуда. И Хара, собрав волю в кулак, терпеливо ждал, когда этот раздражающий набор, наконец, прекратит засорять его почту. Заблокировать лидера он, конечно, не мог, но мысленно осыпать Каору проклятьями ничего не мешало. Тошимаса жил с ощущением, что его окунули в дерьмо и повесили сушиться. Дискомфорт произрастал глубоко изнутри, как неизученная наукой патология, поражая здоровые органы болезнью, лекарства от которой ещё не изобрели. Застыв перед зеркалом, Хара оттачивал механику равнодушия и невозмутимости, не позволяя иному выражению проявиться на измученном лице. Даже в одиночестве он контролировал свою мимику, не давая выхода эмоциям, и настолько в этом преуспел, что верили все… В компании он всегда улыбался, а в глаза ему заглядывали нечасто. Только душа требовала встряски. Что-то дёрнуло заняться спаррингом, и какое-то время басист развлекался тем, что позволял использовать себя в качестве боксёрской груши, но в финале заскучал и взял реванш, а потом и вовсе пустился во все тяжкие, соблазнив партнёра по рингу. Но всякий раз долг перед группой неумолимо возвращал его в лоно реальности. «Дорогой Тошия, надеюсь, ты не забыл, что у нас скоро тур по Японии, поэтому очень прошу, позаботься о себе. Постарайся и береги лицо». И постскриптум: «Повредишь кисть или пальцы — уволю нахер. Пожалуйста, блять!» — написал ему Ниикура, заметив сбитые костяшки на руках согруппника. Сообщение по делу, которое Тошия, к удивлению, прочитал. Басист не питал иллюзий насчёт Каору, но тот умудрился разбить ему сердце. Именно в то мгновение надежды, когда подошёл непозволительно близко и дал почувствовать, что любви, возможно, есть место и в их мире. Ощущение спонтанных объятий и губы — требовательные, но, покорные, с терпким привкусом табака; прикосновения ладоней и кончиков пальцев, осторожно повторяющих рисунок скул, и антрацитовый океан бушующей нежности во взгляде, оказавшейся обманом. А позднее, Хара получил ещё один «пинок по яйцам» — приглашение на свадьбу. И чем ближе подбиралась ненавистная дата, тем хреновее Тошия себя ощущал. Его терзало разочарование. Мужчина не мог смириться с фактом, что выбрали не его. А с другой стороны, он и пальцем не пошевелил, дабы хоть как-то побороться за этот выбор. И чего тогда трепыхаться, спросите вы? Но, давайте, прикажите себе перестать любить кого-то. Ну как? Получается? Тошимаса Хара быстро усвоил жестокий урок — эта разновидность боли не принесла ему удовольствия.

***

После того, как Андо сбросил вызов, Тотчи выдохнул с облегчением. Дело не в том, насколько неуместно звучало предложение потрахаться, просто никого не хотелось видеть. Он устал от окружающих и самого себя, а потому надеялся, что Дай купится и отстанет. Предложите собеседнику что-нибудь неприемлемое, и незамедлительно получите нужную реакцию. Но басист не учёл факта, что его коллега действовал от обратного. «Не, Тошия, ты меня не сольёшь… — размышлял гитарист, нажав нужную кнопку в лифте, — и я всё же попробую…» Он, разумеется, предполагал, что не все готовы изливать душу, когда им плохо. А Хара слишком любил эскапизм. И когда дверь открылась, являя на пороге сонного и несколько обескураженного хозяина квартиры, Дайске понял, что всё делает правильно. — Обсудим? — спросил он. Тёмные глаза впились в запыхавшегося приятеля, оглядывая его с ног до головы. — Настолько не терпится? — иронично хмыкнул Хара в кулак. — Ага, — подыграл ему Дайске. — Бегом бежал. Хозяин дома развернулся, приглашая коллегу войти. Указав на неразложенный диван, мужчина безразлично предложил: — Ну, падай. — Вот так вот сразу? Оба не вникали в суть поверхностного диалога. Вялый флирт атмосферы не создавал. — Сядь, не маячь. Кофе будешь? — Класс! Да, — ответил гитарист, оглядывая помещение. Смесь бежевых оттенков и запаха корицы создавали атмосферу уюта. Энергетика кофе пропитала всю небольшую квартиру, которую Тошия арендовал пару лет назад. Окна выходили на южную сторону, а с небольшой лоджии открывался отличный вид на близлежащий парк. И Дайске представил картину, как иногда тёплыми вечерами Хара выходит на балкон со стаканчиком чего-нибудь спиртного, и, любуясь огнями ночного Токио, мечтает о чём-то своём. Жизнь здесь стоила того, чтобы утром, разлепив веки, наблюдать, как первые солнечные лучи тормошат макушку ещё не проснувшегося города. И, возможно, где-то в глубине души басист бережно хранит капельку романтики… — Говоря о любовнике, я не имел в виду конкретно тебя, Дай-чан, — заметив мечтательное выражение на лице коллеги, басист поспешил опустить его с небес на землю и тут же поймал на себе пронзительный, с толикой иронии, взгляд. Хара, конечно, догадывался, что выглядит непрезентабельно, и вопросов об этом не хотел. Синяки под глазами и мятая футболка… Что ещё? Он начал выискивать минусы своей внешности, но, поняв бессмысленность процесса, поморщился и забил. Только Андо видел его иначе. Случается, человек теряет настрой, ибо какая-то деталь сбивает с нужных мыслей. Например, домашние треники, которые абсолютно не должны волновать восприятие, но… Меланжевые чёрные брюки медленно сползали, обнажая бедро ровно на треть. И когда их обладатель лениво подтягивал проклятую резинку то с одной, то с другой стороны, Дайске начинал забывать, зачем приехал. Гитарист искренне полагал, что им есть что обсудить и без «потрахаться», пока не увидел поджарую задницу в трениках. Задницу, на которой не было белья! «Какого хера ты так разоделся?» Вспоминая, как давно, летом, возле бассейна, он с таким же возбуждением дожидался момента, когда Тотчи повернётся спиной, Дайске смутился. Ощущение отзеркалило флешбэком, и, с трудом отрывая взгляд от спортивного тела, Андо осознал, что всё это время занимался самообманом. — Где кофе? — вопрос прозвучал не особо вежливо. Хара принёс дымящуюся чашку, которую, несмотря на предупредительный взгляд, Андо сразу же поднёс к губам. Стараясь не пялиться на приятеля, гитарист обдумывал, что же конкретно в его случае, скрывается за этой «неправильной» реакцией организма. Любовь? Рот немилосердно обожгло кипятком. — Чёрт! — выругался Дай, и, Тотчи, обозвав его идиотом, рванул на кухню за водой и полотенцем. — Чё творишь? — озабоченно протянул он, дав Андо бутылку. — Как маленький, ей богу! Мне переодеться, чтоб ты успокоился? — Улыбка Тошии постепенно приобретала оттенок мягкой снисходительности. — Нет! — Пальцы машинально отвинтили крышку. Андо набрал в рот холодной воды, и затем, подержав её там немного, проглотил. Стало легче. Во рту во всяком случае. — Извини. — Что с тобой происходит, Дай? Всё, что гитарист собирался сказать, улетало куда-то в трубу. Потому что виноваты были не только проклятые штаны, сбивающие с толку. Гитариста волновал Тотчи, его чёрный взгляд и поджатые сейчас губы. Жесты. Руки. Мысли. Россыпь родинок на щеке. Поворот головы и чётко очерченные скулы. И печаль в глазах, которую захотелось постичь уже не только умом, но и телом. И чувство это возникло не одномоментно — оно давно уже поселилось где-то внутри и вдруг зашевелилось, оживая. — Знаешь, я тоже не собирался спать с тобой… — отозвался гитарист, обводя языком вздувшееся нёбо. — А чего собирался? — глуховатый тембр прервал размышления гитариста. Цепкий взгляд Тошии вызывал у Андо чувство растерянности. — Да, собственно, ничего. — А как интересно всё начиналось! — театрально протянул Хара. Уголки красивых губ изогнулись в усмешке, и тут же скорбно опустились вниз. Разумеется, визит согруппника — результат чужого влияния, и басист, при желании, даже мог сказать чьё оно. Но только зачем Дайске позволяет пользоваться собой? Ведь он не дурак, и прекрасно чувствует, когда им манипулируют. — У вас конфликт с… Ниикурой… — выплюнул фразу гитарист, не глядя Тошии в лицо. — И он тебя ко мне отправил… мириться? — неоднозначно хмыкнул Хара, складывая на груди руки. — Он просил помочь… — Не рассказав о причине конфликта. Конечно! Передай нашему дорогому лидеру, что я не нуждаюсь в парламентариях. — Но в любовниках всегда, пожалуйста! — невольно съязвил Андо, наконец, оторвав глаза от созерцания дивана. — Спрячемся от проблем за сексом. Умно! Залюбуешься. — Стопэ! — гневный взгляд сверкнул исподлобья. — Ты меня воспитывать явился? — Понять хочу, — осёкся Дай. — Что понять? Почему здесь ты, а не он? — достав из пачки сигарету, нервно рассмеялся Тошия. — Этого я не знаю. Сам решай задачку — она твоя. Гитарист молча переваривал сказанное. Хара всегда отличался наблюдательностью, но не считал необходимым ею делиться. И с одной стороны Дайске был ему за это благодарен, но с другой… Тотчи имел одно качество, степень приятности которого являлась довольно спорной. Конечно, он весь такой загадочный и сдержанный, что интригует. Однако попытки приоткрыть завесу таинственности заканчиваются провалом. Потому что, когда Хара молчит, с выражением чёрной тоски заглядывая своими глазищами прямо в душу, вы невольно начинаете говорить вместо него, выбалтывая много личной, и, зачастую, необязательной информации. В этом отношении, Тотчи, конечно, мастер соблазнения. Например, взять того же Кё, который тупо из интереса задумал влезть басисту в душу. Его желание расколоть «крепкий орешек» сработало не так, как певец хотел, поскольку в душу залезли именно ему, да и не только туда. Интересно, Тошия намеренно так поступает, или следует интуиции? В мыслях Дайске занесло, уже хрен знает куда, но, опираясь на предыдущий опыт их не совсем трезвого общения, вариант исповеди отпадал сам собой. Нельзя. Хара потребитель — он обязательно этим воспользуется, а Андо преследовал иную цель: не секс ради секса — сначала визави нужно разговорить. Держать все эмоции в себе — это же свихнуться можно! И Тотчи сейчас точно был не в порядке. Поэтому очень важно сделать так, чтобы он немного расслабился. И неплохо бы включить во всё это голову, а не только то, что ниже пояса. И действовать, аккуратненько подбирая слова. И, возможно, Хара и сам чего захочет… — Просто не лги мне, — устало добавил Тошия, становясь совсем мрачным. «Бинго!» — Андо в сожалении поднял брови, запустив пятерню в свои чёрно-красные волосы. Провёл по ним пальцами, как расчёской, взял кофе со стола, и, сложив губы трубочкой, подул на содержимое, прежде чем снова глотнуть. Тянул время, анализировал. Он ведь и, правда, сам себя обманул: прикрываясь дружбой, прошёл все фазы гнева, отрицания и принятия того, что не является исключением в группе неравнодушных. Только Дай не считал себя влюблённым — бывает же, что к человеку просто тянет физически? Ох, не стоило сейчас на этом акцентироваться, но… — Я достаточно унижен всей этой хернёй! — раздражённо выплюнул Хара, утомившись от игры в неоднозначность. Его терпение улетучивалось быстро. — Рассказывай как есть. — А ты не делай вид, что всё прекрасно! Мне, бля… неловко обсуждать ситуацию, в которой, пользуясь обстоятельствами, я, типа, блюду свои интересы. — Да не парься! Все вокруг только этим и занимаются! — Чем тебе помочь? — Чашку, вон, помой, — ухмыльнулся Тошия. — Поможешь. Гитарист покорно отправился мыть посуду. Он не знал, о чём думает Хара, но не хотел упускать эту паузу: он сам себя сейчас не очень-то понимал, намыливая и прополаскивая чашку, вот уже третий раз. — Может ли влечение к согруппнику превратить человека в мудака? Хара горько рассмеялся, внимательно наблюдая за процессом. — Главный спец по морали здесь не я. Каору об этом спрашивай. — Мне нужно знать, что он сделал, — вдруг сказал Андо, выключая воду. — Зачем? — острый взгляд скользнул из-под опущенных ресниц. Отставив чашку, Хара кинул Даю полотенце, и тот, пристально глядя на собеседника, вытер руки. — Хочу быть объективным. Тошимаса закурил, и, повернувшись спиной, стряхнул пепел дымящейся сигареты прямо в окно. Думать о Каору было слишком больно, а говорить — тем более. Не проще ли замять тему? Всего-то пройти пару шагов, подтолкнув Дайске к дивану, и забыться в сексе, тем более что гитарист вряд ли захочет сопротивляться. Но что это даст, кроме обострившегося после, чувства вины и разочарования? А ещё разъедающего душу ощущения пустоты? Хара не хотел больше боли. Ни своей, ни чужой. Андо подкупал его непредвзятым отношением. Он не плёл интриг, как Тоору, и не лез постигать заумь, как Шинья. Дай не был настолько въедливым и принципиальным, как Ниикура — он не выпендривался. — Ладно. Только между нами, Дай, — раздался глухой голос, и Андо замер с бутылкой воды в руках. — Я не знаю, что случилось с Каору. — Длинные пальцы вдруг задрожали, выталкивая окурок прямо в форточку. — Он пошутил так! Наверное… — Хара, наконец, смог это сформулировать вслух, и его голос дрогнул. — Но если это была шутка, то я так и не понял, в каком месте смеяться. Когда он целоваться полез, или когда потом мне морду бил? — Он тебя… поцеловал? — изумлённым шёпотом переспросил Андо. — Взасос, по-взрослому, с языком… будто разум помутился… Конечно, он никогда тебе не признается! Такой правильный, чтобы даже мысль допустить… а потом обозвать меня блядью, — мужчина судорожно вздохнул, выдерживая тягучую паузу. — Как считаешь, это смешно? Очень весело?! — Всё, чем так не хотелось делиться, уже вырвалось на свободу, обнажая настоящие чувства. Но Тотчи ещё мог контролировать эмоции, пока чужая ладонь не коснулась его плеча. И дыхание перехватило, когда кольцо рук мягко, но уверенно сомкнулось на животе: Андо обнял его, прижимаясь всем телом. — Чёрт, чёрт, чёрт! Нет! — басист пытался оторвать от себя чужие пальцы, в итоге разворачиваясь к согруппнику с выражением безысходности и гнева. — Не смей меня жалеть! Или что, таким я тоже вызываю желание потрахаться? — Забудь… о нём… В глазах напротив Дайске видел уже нескрываемое страдание. Отчаяние обретало голос, высвобождая из сердца тщательно сдерживаемую боль. Хара пытался взять себя в руки, но у него не получалось. Небо знает — он держался до последнего, но сочувствие Андо сломало всё. — За что?! — Солёное и жгучее бессилие выплеснулось за пределы век, рисуя на лице неровные влажные линии. — Тотчи… — Почему, сука, из всех людей именно он? — сорвался Тошия, закрывая лицо руками. — Сколько презрения, игнора… Что я сделал, чтобы меня так ненавидели? «Любили. Чтобы тебя так сильно любили» — хотелось поправить его Даю, но гитарист не посмел. Ниикура закончил эту историю, и Андо не терпелось начать собственную. Его руки всё ещё не отпускали талию басиста, и гитарист презирал себя за то, что делает. — Поверь, Као и сам не рад тому, что натворил… — прошептал гитарист. И встретившись с недоверчивым взглядом, затягивающим своей мрачностью, он продолжил: — Я его не сужу и не оправдываю. Но надо, чтобы ты о нём забыл. Неважно, со мной или с кем-то ещё… Тебе придётся, Хара! Я бы хотел поступать по-совести… Не получается. Да, всё грязно и неправедно, но это именно то, что я чувствую сейчас. Мне незачем лгать… — Андо опустил голову, ощущая в груди нарастающее волнение. — «И насчёт личных интересов ты прав, Тотчи. Я эгоист, каких ещё поискать! Треники твои адские… сводят с ума. И вместо того, чтобы абстрагироваться, я думаю лишь о том, насколько сильно мне хочется тебя поцеловать». — Только об этом он умолчал, тыльной стороной ладони вытирая влагу с чужого лица. — Ты позволишь мне быть с тобой? Хара стоял не шелохнувшись. От слов Андо не становилось легче, но его близость возвращала басисту эмоциональный контроль и уверенность. — Ты в курсе, что сумасшедший? Не знаю, что сказать … ты хорошо подумал? — хриплым шёпотом произнёс Хара, ухватив согруппника за бедро. Слёзы высыхали быстро. Взгляд прояснялся, придавая лицу выражение вымученной заинтересованности. — Соглашайся, — ответил Андо, медленно сглатывая. Он придвинулся ещё ближе, накрывая ладонью руку басиста. — Тошия, ответь, чего ты хочешь? — Сейчас мне очень нужен друг, Дай. — Хорошо. Я стану им.

***

Ощущая подавляющее присутствие звериной ауры, работники стаффа тут же покинули помещение. Каору с грохотом захлопнул за собой дверь, и, прижавшись к ней спиной, закрыл глаза, медленно сползая на пол. Тяжёлая секунда передышки и… — Пожалуйста! Блять! — прозвучало сдавленным рычанием. Со стола с грохотом летели папки, рассеивая по кабинету бумаги с какой-то документацией. Канцелярские принадлежности, ножницы, телефонный аппарат и чьи-то аккуратно сложенные вещи. Лидер с остервенением крушил мебель, переворачивая кушетки и кресла, не задумываясь о материальной компенсации, которую придётся заплатить за порчу имущества. Он ломал всё, что попадалось под руку, не в силах сдержать приступ животной ярости. То, что Хара с Дайске стали любовниками, Каору предположил сразу, как только увидел их вместе. Жест, когда рука ложилась на предплечье, мягко и успокаивающе поглаживая широкую кисть, снимал напряжение. Андо появлялся в особо нервные моменты, и его прикосновения оказывали на Хару седативное воздействие, призывая не реагировать на внешний раздражитель. Казалось, Тотчи понимает его без слов. Каору было не к чему прицепиться: он не видел никаких вопиющих непотребств ни в поведении, ни во взглядах, когда эти двое смотрели друг на друга; кроме одного: это грёбаное хватание за руку лидера страшно бесило. Глядя на Тошию, он наблюдал отображение собственного бессилия, и в этом безрадостно-напряжённом затишье Ниикура не находил места, осознавая, что проиграл самому себе. Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь. Он собственноручно подтолкнул Дайске на этот шаг, считая последнего лучшей кандидатурой на роль чужого любовника. А что в итоге? Правильно, ничего. Каору ревновал басиста, словно демон, представляя, с каким упоением уничтожил бы всякого, кто посягнёт на его собственность. Осознание, что в определённых условиях постулат «Моё не трогай» мог бы прекрасно функционировать, делало лидеру слишком больно. Ему ужасно не хватало какого-то нерва — искры, которые всегда присутствовали между ним и Харой; он видел, что, несмотря на отношения с гитаристом, Тотчи всё равно подавлен, так же, как и сам Ниикура. Похер на гордость: пора на что-то решаться. И действовать надо сегодня. Сейчас. Какой же глупец! Такое ощущение, что Ниикура забыл японский, и мялся, как новенький мальчик в группе детского сада, смущающийся сказать простое «здрасьте». Каких неимоверных усилий стоило, просто подойти и позвать Хару по имени. Но он даже рот не успел открыть, как был послан очень далеко. И пока лидер переваривал фиаско, обдумывая вероятность возрождения конфликта, Дай, ухватив гитариста за плечо, стремительно вытащил его в коридор. — Бля, Каору! Ну, не так же в лоб! Так нельзя… Чё с тобой? А перед лидером, будто в дымке, всё ещё стояло лицо басиста, и его нечитаемый взгляд, наполненный тьмой. Губы дёрнулись в презрительной ухмылке, но на секунду в глазах Тошии всё же промелькнула растерянность. Он совершенно был не готов идти на контакт, когда, как сам Каору буквально лез на стены от желания пообщаться. — Я сделал попытку, — сухо ответил он Андо. — Она провалилась. А теперь отвали от меня. К херам всё это! Идите оба! Нахуй. — Ему нужно время… такие вещи быстро не забываются. Као… — Нахуй, я сказал! Мужчина стряхнул с себя руку гитариста, и, закипая от злости всё сильнее, зашёл в первую попавшуюся дверь, которой оказался кабинет стаффа. И тут лидер окончательно сорвался.