***
Она видела всё как под слоем сизого дыма, размытые образы, силуэты сначала напугали её, но страх быстро сошёл на нет, стоило ей только окунуться в пелену плотного тумана. Возле здания суда было много людей, они говорили наперебой и удавалось выхватывать лишь отрывки их фраз: «Мы ведём прямой репортаж», «через несколько часов из этого здания выйдет свободная семья», «история, прославившая обычную девушку», «знаменитый писатель». Кто-то из бесчисленного множества голосов звал её, задавал непонятные вопросы, яркие вспышки ослепляли и стирали лица людей, что стояли за ними. Оставались лишь вопросы и жадные до сенсаций люди, которым было на самом деле плевать и на неё, и на дело. Кто-то, вроде бы это был Бенуа, шёл рядом и поддерживал за талию. Его сосредоточенное, равнодушное к репортёрам лицо — единственное, что хоть немного запомнила Марта в ту вечность, что они поднимались к зданию суда. Тишина внутри была противоположна тому хаосу, что творился снаружи. Но и она была эфемерна, минутна. Как перед первым ударом грома замирает земля, уже зная, что ждёт её в следующее мгновение. По громкоговорителю объявили, в каком зале будет рассматриваться дело Ренсома Драйсдэйла, но девушка не успела обратить внимание на слова. К ней подошла Мэг, пытаясь неловкой улыбкой приободрить подругу, но подёрнутый пеленой взгляд заставил её прошептать слова поддержки и уйти к остальной семьи. Какими безликими, прямо как её слова, они казались сейчас, никаких личностей не скрывалось за силуэтами в строгих нарядах. Ничего не осталось вокруг из того, что заботило её час, полчаса назад. Будто осталась в машине вся прошлая жизнь, а придерживаясь за перила стояла вовсе не Марта Кабреро, а всего лишь манекен, наученный всей её биографии и теперь повторяющий всё, что произошло в день убийства Харлана. — Ты очень бледная, всё в порядке? — прошептал Бланк, как бы в знак поддержки приобняв её за плечи. Она отрицательно покачала головой и выдохнула так медленно, как только могла. Казалось, даже стало легче. — Не волнуйся, всё будет хорошо. — Меня как будто чем-то накачали, — Марта выпрямила спину и поняла, что не может вспомнить, кто только что подходил к ней. Хотелось рассмеяться, но тут всех попросили пройти и занять свои места, и желание пропало без остатка. Уже войдя в зал, она чувствовала себя неуютно, но гораздо ближе к реальности. Она даже смогла твёрдой походкой миновать часть пустых деревянных кресел и решить, что общество — это хорошо, но не в данном случае. От семейства Тромби-Драйсдэйл её отделяло пустое место и нежелание участвовать в общем разговоре, касающимся чего-то настолько отстранённого, что найти в словах хоть что-то простое и человеческое не получалось. И все они выглядели так спокойно, будто не их родственника обвиняют в убийстве. Их голоса, как сквозь лесную чащу, тёмную и густую, проглатывающую всю силу звука и выпускающую наружу только шёпот, звучали возле девушки, и она не могла сфокусировать слух на том, что каждый из них говорил. Кажется, Линда похвалила её внешний вид, а Марта даже что-то ответила, возможно, слова благодарности, или поддержки, или ей вообще только казалось, что она произнесла это вслух, а на самом деле просто молчала. Вошёл судья, присяжные, ввели обвиняемого, представились адвокат и прокурор, началось заседание — всё это она видела, осознавала, но не проходило ощущение нереальности, просто Элис включила очередной сериал и сейчас сестра просто с интересом зрителя следила за всем, что происходило на экране. Прокурор средних лет начал рассказывать, обращаясь к присяжным, историю того вечера, последнего вечера в жизни Харлана Тромби. Одиннадцать бесстрастных силуэтов одинаково смотрели на всех, и казалось, что им хватило всего секунды для того, что выбрать себе жертву, которой поставят неутешительный, смертельный диагноз «виновен», перечёркивая своей рукой чужую жизнь, взрезая тонкую кожу, словно острый нож для писем бумагу. Адвокат, чьё лицо и имя появлялись на первой полосе газет едва ли не чаще, чем новости о очередном блестяще раскрытом деле частного детектива мистера Бланка, теперь говорил что-то о Ренсоме и несправедливости, с которой обходился с ним дедушка. Сам обвиняемый от нечего делать, с видом будто не его судьба решалась, разглядывал всех присутствующих. Он ухмыльнулся, заметив, насколько в стороне друг от друга сидели его родители и с каким скучающим видом Джейкоб рассматривал присяжных. Отдельно он задержался на Марте, у неё на лице читалось, что она не могла и не хотела слушать ложь, которую с самым честным и убедительным видом преподносил суду адвокат. Она кинула на человека, который убил её друга и подставил её саму, взгляд, полный даже не чувствуемой ею злости, и дёрнула плечом, задевая слетевшей с коленки рукой ногу Бенуа, когда запоздало поняла, что Ренсом видел этот взгляд и теперь с усмешкой продолжал рассматривать её. И будто холодное острие одного из тех ножей, что хранил Харлан в доме, касалось оголённой кожи, хотя и скрытой внешне под блузкой с длинным рукавом. Ощущение пропадало, когда она вновь поворачивала к нему голову, и игнорировать это не получалось. — Не обращай внимания, ему только и нужно вывести тебя из равновесия, — шепнул ей на ухо Бланк, который не мог не видеть картины, что разворачивалась прямо перед его глазами. Марта кивнула и совсем незаметно для людей, сидящих вокруг них, пододвинула ранее отдёрнутую руку, касаясь кончиками пальцев ладони детектива. Тот смотрел на Линду, которая уже отвечала на вопросы прокурора с видимым спокойствием и уверенностью, и его рука медленно опустилась на бедро сидевшей рядом девушки, чуть сжимая её раскрытую ладонь. Ренсом умиленно наблюдал за этой картиной с видом человека, который пролистал две сотни каналов и, не найдя ничего интересного, смотрел какой-то сериал, не сильно вникая в сюжет. Неужели мистер Грей оказался не просто мастером своего дела, а ещё и первоклассной гадалкой. Как раз сейчас он начинал разворачивать перед присяжными альтернативную, пока ещё совершенно черновую реальность. Марта не видела лица адвоката, зато даже через толщу воды, отделявшую её от всего мира, слышала его улыбку, когда он задал первый вопрос. Их голоса переплетались в единую мелодию, разобрать которую получалось с трудом. Она закрыла глаза и сквозь окутавшую тишину следила за каждым звуком, врезавшимся в память: «Как вела себя мисс Кабреро в первую встречу с детективом?» — «Не знаю, я не видела её», «Как думаете, они похожи на людей, которые уже знали друг друга, я имею в виду до убийства мистера Тромби?» — «Едва ли. А если и знали, то плохо», «Как часто вы видели, что они разговаривали?» — «Я не следила, но пару раз Джесси говорила, что видела их на улице», «Одних?» — «Не знаю, спросите её, если вам интересно. Моего отца убили и мне не было разницы, где и с кем ходит детектив Бланк». Вопросы всё продолжались, плавая от отношений в семье до мисс Кабреро и обратно. Адвокат точно знал, что спрашивал, и с каждым ответом его голос веселел по мере того, как хуже становилось девушке. Что он говорил этими вопросами, что хотел показать суду, она не могла осознать и понять во всём масштабе, в каком теперь представлял мистер Грей это дело. В его план входили всё новые и новые детали, он рос, подпитываясь словами свидетеля и, кажется, страхом Марты. Линда понимала немного из той игры, что он вёл, но хватало одного беглого взгляда на бледную девушку, чтобы без труда вычислить против кого была направлена вся партия. Спустя вечность, а может пять минут, место свидетеля занял Уолт. Его спрашивали об отце и книгах, увольнении и отсутствии на похоронах Кабреро, которую покойный называл своим другом. И снова бесчисленные намёки и уловки, достававшие из его обычных слов всё, что требовал строгий план по снятию обвинения с Ренсома. Он пропускал неудобные для себя моменты, цеплялся за отдельные фразы и даже сам заканчивал их или интерпретировал так, что и сомнений не оставалось, будто именно это и хотел сказать Уолт. Только каждый такой комментарий глубже вгонял гвоздь сомнения в сердца и, главное, умы тех одиннадцати человек, в руках которых уже лежали две жизни. Он снова спрашивал о первой встрече детектива и Марты, где и когда их видели и прочее, что уже было задано Линде. Особенно ему понравился рассказ Уолта о событиях после оглашения завещания и побега девушки. «Вы говорили с детективом после того, как вернулись в дом?» — «Все были на взводе, а там мистер Бланк со своими выводами да восхищениями. Ну кто-то и ляпнул, что очень зря вы её защищаете, эта стерва и Харлана охмурила, и вас, а теперь с Ренсомом уехала праздновать победу», «Интересно, и кто же это сказал?» — «Не помню, но подключилась Джесси и начала что-то высказывать ему про расследование, вместо которого он только гулял и отдыхал в обществе Марты». «Как вы думаете, это правда?» — «Конечно нет, Джесси первоклассная сплетница. После ухода мистера Бланка она уже не могла остановится и пыталась доказать всем, что всё это было давно уже ей спланировано: и убийство, и найм детектива, с которым Марта якобы спала. Но всех в тот момент интересовало наследство, а не чужая постель». От противоречивых эмоций хотелось смеяться и плакать. Слова Уолта о том, что никто не поверил выдумкам Джесси, словно были сказаны только для того, чтобы хоть немного исправить ситуацию. Но исправлять было нечего. Грей уже вытащил всё, что только можно было представить, предположить и искусно додумать, слушая такое на редкость удачное и подходящее обвинение. Даже если бы детектив своими показаниями подвинул отдельные фрагменты новой, альтернативной версии, их можно было бы легко заполнить другими, пуская присяжным в глаза немного пыли. Второй свидетель сел на своё место, невольно начиная главное действие, кульминацию всего судебного процесса. Тянуть время и давать обвинению возможность раскрутить винтик большой машины, что уже мчалась по широким улицам, было незачем. Прокурор вызвал детектива, и обе стороны понимали, что сильнее его никто не сможет перетянуть одеяло правосудия в ту или иную сторону. Сам Бланк осознавал это не меньше, надеясь лишь на благоразумие присяжных. Слишком много было случаев, когда самая крепкая защита ломалась их решением или, наоборот, слабое, построенное больше на мыслях и рассуждениях, обвинение находило единогласную поддержку. Марта сжала руку в кулак, остро ощущая нехватку поддержки со стороны. Казалось, её собственные силы закончились ещё во время того, как на вопросы отвечала Линда, но она находила их в себе снова и снова. По крупицам, маленьким кусочкам, затерянным на глубине души, но их хватало, чтобы она сидела с прямой спиной и спокойным выражением лица и даже бросила на Ренсома взгляд, переполненный ненавистью. Но он сейчас не играл в этом шоу даже второстепенную роль, арена была занята тремя людьми, и все неотрывно смотрели на них под фантомные удары барабанов, ожидая начало опасного выступления. Детектив рассказывал и так известные детали дела, только подтверждая их, и интерес к их с прокурором беседе быстро спал у обычных людей, зато пара присяжных даже покачивали головами на его слова, видимо, видя в них нечто важное для дела. Особенно на них произвело впечатление покушение на убийство мисс Кабреро, когда Ренсома уже должны были задержать. С этой истории и начались вопросы адвоката, после каждого из которых девушка всё больше терялась и к концу уже не могла представить, что ждёт её и как она будет отвечать на всё то, что захочет знать мистер Грей. «Мисс Кабреро помогала вам в расследовании, не так ли? Почему?» — «Я был уверен, что ей можно доверять, к тому же работники дома всегда знают больше». «Но вы подозревали её в причастности к убийству, что, собственно, оказалось правдой. Но говорите, что доверяли ей?» — «Я знал, что если она и замешана, то случайно и не по своей воле». «Так, как она не по своей воле пыталась скрыться от полиции с моим подзащитным?» Марта замерла, Мэг повернулась к ней и беззвучно спросила, правда ли это, но девушка не ответила ей, продолжая всматриваться в хорошо различимые силуэты. Бланк в открытую прожигал взглядом адвоката, и только тогда пришло осознание, что они уже сталкивались когда-то и теперь имели личные счёты. «Неужели вы и тогда продолжали доверять ей, мистер Бланк?» Услышать от него "нет" было бы совершенно неудивительно и даже логично, сам вопрос ставил под сомнение профессиональные навыки знаменитого детектива, если он, человек, который должен подозревать всех и каждого, верил на слово главной подозреваемой, к тому же со странным поведением. Но кем бы он был, если бы так просто ответил? Всего лишь опрашиваемым свидетелем на суде присяжных, а он, чёрт возьми, Бенуа Бланк. «Я уже сказал. Я был уверен, что могу доверять ей, и не ошибся», к тому же победителей не судят, Грей, — закончил уже мысленно свой отчеканенный по слову ответ мужчина. «Но вряд ли она доверяла вам. Как так произошло, что среди всех ножей в комнате мой подзащитный выбрал именно бутафорский? Среди декора были и настоящие, даже больше половины» — «Намекаете, что он защищался или хотел только напугать? Нет, он просто никогда не умел отличать ножи от бутафории». Марта невольно улыбнулась, фраза Харлана не так давно вспомнилась ей, и она решила, что будет забавно поделиться ею с детективом, тем более он сам первый спросил про коллекцию ножей и необычное кресло. «Да, я не учёл того, что мистер Драйсдэйл сможет напасть и тем самым подставил М…мисс Кабреро. Но ваш подзащитный помог не сделать эту ошибку фатальной». Когда адвокат озвучил её имя, стало душно. Она — последний свидетель и самый лёгкий ключ к укреплению невиновности Ренсома. Она смотрела перед собой, и каждый шаг отзывался фантомной пульсирующей болью в висках. Бенуа, проходя мимо неё, пожелал удачи, но ни о чём подобном думать не приходилось. Короткое расстояние до нужного места заняло не меньше вечности, а может быть и дольше. Мистер Грей смотрел на неё, как сытый хищник на потенциальную добычу: нет необходимости убивать, но можно вдоволь наиграться и отпустить. Только неизвестно, что для жертвы хуже. — Какие у вас были отношения с Ренсомом Драйсдэйлом до убийства? — перед глазами немного плыло, а пелена только плотнее становилась, не пропуская сквозь себя звуки. — Обычные, как у работника и внука его начальника, — её собственный голос звучал будто из глубины, и думать над ответом не получалось. Чувство, что кто-то другой отвечал вместо неё, в то время как она сама бессмысленно кричала, ударяя руками по запертой клетке с прочными стенами, не уходило и только усиливалось. — Он нечасто появлялся в доме Харлана, я знала его хуже большинства домочадцев. — Что вас связывает с детективом Бланком? — какой глупый вопрос, вдруг подумала она и медленно обвела взглядом рисунок кафеля на полу. В этот момент (не)её голос уже отвечал на глупый и в то же время безумно сложный вопрос, заданный единственно с целью подготовить почву и внимание присяжных к самому главному. — Он раскрыл убийство моего друга и доказал прежде всего мне мою невиновность, — Марта пожала плечами, не зная, что можно было добавить ещё. — Предполагаемого убийцу арестовали больше пяти недель назад, верно? — она неуверенно кивнула, вспоминая ту до смешного киношную, но великолепную сцену на балконе. Она бы с радостью повторила её ещё разок, просто чтобы с видом победителя пить кофе из кружки с надписью «Мой дом, мои правила, мой кофе». — Тогда что делал мистер Бланк в вашем доме в прошлую пятницу? Если бы можно было как в старых фильмах просто засмеяться и потерять сознание, девушка бы с вероятностью в сто процентов так и сделала. Только сейчас обмороки и потери сознания ещё бы больше смутили бесстрастных судей, разглядывающих её словно каплю крови под микроскопом. Они ждали реакции, и её удивлённое молчание было лучше всего того, что они могли себе представить или предположить. Но, к сожалению, молчание не лучший ответ и необходимо было как можно меньше врать и как можно меньше говорить. Виски ломило уже не фантомно, а по-настоящему. — Мы случайно встретились, и я предложила ему ужин. Моя семья была благодарна ему за раскрытое дело и приняла мою идею, а я просто чувствовала себя обязанной перед мистером Бланком. — Поэтому он остался на ночь? — с почти нескрываемой усмешкой спросил адвокат, прижимаясь поясницей к своему столу и складывая руки на груди. — Было поздно, и я уговорила его остаться, — от страха живот скручивало спазмом, и Марта не могла понять, почему ей было так плохо, ведь лжи в её словах не было. Тогда получалось, что и умолчать о чём-то в таком состоянии можно было беспоследственно. И тут она вспомнила, что нигде в деле и в вопросах на суде не упоминалась её непереносимость вранья. Бенуа сам ей говорил об этом после долгой беседы с сержантом. Этим вполне было бы возможно воспользоваться, ведь нехорошо человеку может стать по абсолютно разным причинам, тем более нервы и так махали цветным флагом прямо перед её лицом. — С тех пор вы не виделись? — вместо ответа неопределённое пожимание плечами, и у какого детектива только она этому научилась. Тот, кстати, смотря на Марту, чувствовал необъяснимую гордость, заглушающую даже немалое волнение. — Например, кое-какие фотографии, сделанные журналистами возле вашего дома вчера вечером, красноречиво говорят о том, что он приезжал к вам снова. — На чай, да. Он привёз торт, — если бы это было всего лишь шоу, девушка бы рассмеялась со своих же слов: как нелепо, оказывается, это звучало со стороны. — Прелестно, а что было потом, после торта? — внезапно она вспомнила, как глубокой ночью, начала напевать песню из сериала, который недавно смотрела её сестра. Она знала лишь фразу из припева, но этого было достаточно, чтобы дуэтом спеть о чеканной монете. Марта очень хотела спросить, откуда детектив знает эту песню, потому как он был тем, кого меньше всего можно было заподозрить в просмотре подобных сериалов. Тем более с заучиванием прилипчивой и забавной песни наизусть. — Неужели журналистика в нашей стране в таком плачевном состоянии, что они не сделали фотографий, которые бы вам пересказали события вчерашнего вечера? — она чуть наклонила голову, смотря вроде бы ровно на адвоката, но в тоже время куда-то сквозь него, больше думая о своём спокойном и безразличном голосе, чем о таком ответе или реакции присяжных. — Вы правы, хотя я бы и предпочёл, чтобы вы сказали это сами, — он положил перед ней несколько фотографий, сделанных, судя по всему, сегодняшним утром. На них Марта и Бенуа садились в её машину. — На основании данных фотографий, копии которых, господа присяжные, вы видите на своих столах, можно сделать вывод, что мистер Бланк был частым гостем в этом доме. Смотреть на фотографии было мерзко, неужели кому-то действительно настолько интересны её деньги и её жизнь, что обычные люди готовы дежурить возле её дома сутками, только чтобы поймать удачный кадр? Как скоро фотографии появятся в жёлтой прессе? Мистер Грей мог и выкупить их или пригрозить скорым судом, так что журналисты сами бы ему отдали камеры, но действительно ли он сделал это или только снял копии для дела? Элис следила за всеми статьями в интернетных и бумажных журналах, поэтому не было сомнений, что как только в общий доступ попали бы эти кадры, её бы снова захлестнула волна прессы. Во всём мире, видимо, не осталось поистине интересных и скандальных личностей, раз даже из наследницы автора детективов сделали новую звезду новостей. — Прошу прощения, — вдруг встал прокурор, обращаясь к судье, — при всём уважении к вам, — в этот момент судья изогнула бровь, и фраза из какого-то фильма «не верьте, он никого не уважает» кометой пронеслась в мыслях многих слушателей. — Но разве фотографии папарацци, сделанные, как я понимаю, без разрешения владелицы особняка, могут считаться серьёзным доказательством? Такие новостные источники отличаются фальсификацией и подменой фактов и достоверность этих фотографий весьма сомнительна. Он закончил свою речь, повернувшись уже к присяжным, которые ждали решения судьи и с неуверенностью бросали взгляды на фотографии в углу стола. Кабреро тоже не отрывала взгляда от женщины, смотревшей с таким уставшим выражением лица на обоих мужчин, что хотелось принести ей горячего чая и попросить всех разойтись хотя бы на полчаса. Неужели у судьи всегда изнуряющая работа? — Полностью поддерживаю вас, мистер Адамс, — она кивнула, будто отвечая на незаданный Мартой вопрос, и уведомила присяжных, что предоставленное доказательство не может быть использовано в суде ввиду его недостоверности и даже нелегальности. Адвокат плотоядно улыбнулся, тут же теряя интерес к предыдущему вопросу и уже готовясь задать следующий. — Мисс Кабреро, предлагаю немного поговорить о днях расследования, — понимая, что отказаться всё равно нельзя, но уже предчувствуя что-то нехорошее, что сулят ей вопросы адвоката, она не ответила. Но этого мистер Грей предпочёл не заметить, к тому же её молчание навредило бы ей гораздо меньше, чем их разговор. — Почему вы не рассказали детективу о событиях перед смертью мистера Тромби? Не потому ли, что боялись обвинения? — Я боялась осознать, что моя невнимательность сделала меня убийцей, боялась, что моя семья узнает об этом и семья Харлана будет меня ненавидеть. — Как вы думаете, если бы вы признались сразу, а не через несколько дней, дело бы на этом и закончилось? — Нет, — Марта, до этого прожигавшая глазами кафель, вдруг заметила, что её руки мелко трясутся. Она сжала их в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, и продолжила. — Мистер Бланк бы в любом случае узнал, что произошло на самом деле. Только если бы не мои страхи, он бы сделал это гораздо быстрее и невинный человек не погиб. — В какой же момент вы начали доверять ему? — так просто и понятно звучал его вопрос, так легко было бы ответить на него, соврать, назвав любой неважный момент истории, только для того чтобы никто не знал правды, которую, строго говоря, не знала и сама девушка. Фрагменты памяти появлялись и исчезали, растворялись в бесконечных коридорах разума. Но что-то ответить было необходимо. — Думаю, когда полиция остановила мою машину, и после он сказал, что поедет со мной, — она на несколько мгновений подняла голову, хотелось видеть не столько реакцию, сколько те эмоции, что таились где-то внутри, только глаза отражали их, словно водная гладь в тихий день. Бенуа внешне выглядел совершенно безэмоционально, но Марта удивительно хорошо знала, как поблёскивают его глаза, когда он улыбается. Это было глубже, чем угадывание чужих эмоций, это было что-то, не поддающееся логике и странное на первый взгляд, но стоило только начать объяснять, как картинка сама складывалась в голове у слушателя. Только объяснить было как раз тяжело, почти невозможно, ведь как можно чувствовать, будто знаешь человека всю жизнь, все его привычки и особенности, но в тоже время быть знакомым с ним от силы два месяца? — Тогда я не думала об этом, но уже позже поняла, что всё равно бы рассказала детективу, рано или поздно. — То есть практически до последнего момента вы не верили ему, допустим, а что насчёт Ренсома Драйсдэйла, ему вы доверяли? — На какое-то время совсем забыв о существовании этого человека, она вздрогнула от упоминания его имени, и взгляд будто сам потянулся к металлической решётке, за которой сидел её несостоявшийся убийца. Он продолжал ехидно улыбаться и даже подмигнул ей, но в его улыбке было что-то истеричное, злое. Казалось, стоило только открыть дверь камеры, и он бы сразу же кинулся на неё с ножом, припрятанным где-нибудь во внутреннем кармане. — Нет, — от ощущения тугого жгута, не дающего даже вдохнуть, она схватилась за живот, перед глазами расплывалось серое марево. Но держать себя в руках было не просто лучшим, а единственным возможным решением. Перед задержанием она соврала, потому что смогла себя хоть на время убедить в собственной правоте. Но сейчас даже думать об этом не хотелось, она просто поставила самой себе факт, озвученный только что: она. никогда. не. верила. Рэнсому. — У меня не было выбора, то есть я так думала. — Если вы хорошо себя чувствуете, я бы хотел задать вам ещё пару вопросов, — адвокат дождался её заторможенного кивка и повернулся к присяжным. Снова приходилось прикладывать все усилия, для того чтобы сквозь безмерное серое пространство слышать то, что он говорил. Голову словно сжимали раскалённые щипцы, и это мешало сосредоточиться ещё больше. — В деле указано, что не мисс Кабреро рассказала о якобы перепутанных лекарствах, но её слова говорят об обратном. Немного странно, не находите? Только если на самом деле всё не было несколько иначе. Мистер Грей говорил о том, что Ренсом мог сказать Марте о завещании. А почувствовавшая привкус близких денег, девушка сама придумала прекрасный план: поменяла содержимое ампул, заранее убрала Налоксон из сумки, а затем почти профессионально разыграла перед Харланом комедию с лекарствами. От чужой лжи тошнило впервые, её уже отпускало мерзкое состояние, когда до неё дошёл весь смысл слов, сказанных им. Это была не какая-то теория, как могло бы быть, а его версия событий, и он был уверен в её правильности. Конечно, ведь он адвокат и должен защищать клиента любыми законными способами, и сделать именно девушку настоящим виновником в смерти было логично, даже предсказуемо. Но от того не менее ужасно. По его безумному варианту, она рассказала всё детективу ещё в первую встречу, и вместе с ним придумала план, как посадить в тюрьму невиновного, но имеющего мотив и возможность Ренсома. Разумеется, став наследницей всего состояния мистера Тромби, она могла заплатить любую сумму за помощь знаменитого детектива и его молчание. Адвокат играл на странном и бессмысленном по отношению к подозреваемым доверии, их встречах после окончания дела и неожиданном факте о том, что Бланк отказался от одного очень прибыльного дела за границей неделю назад. Ведь так, по его мнению, мог поступить только человек который очень скоро станет богатым. И это прекрасно укладывалось в общую картину. — А теперь, пожалуйста, вспомните вчерашний день, — внезапно вернулся к прерванному разговору адвокат, подходя ближе. — Я была в издательстве, в семь вернулась домой, — она пожала плечами, не зная, что ещё могло ему понадобиться. — Днём вы разговаривали с мистером Бланком, — эти слова были не вопросом, а констатацией общеизвестного факта. Только знали о нём всего трое человек в зале, и выглядело это если не странно, но подозрительно точно. — Вспомните детали разговора, к примеру, где он был, может шёл по улице или сидел в кафе с тихой, но заметной музыкой? — Думаю, он был дома, — от здравого смысла не оставалось ничего, его пересиливало желание уйти и избавиться от потока глупых и лишних вопросов. Чего он хотел добиться от неё? Что он ещё нашёл в её словах? — Может быть курил на балконе. — Как вы это поняли? — она редко могла пожаловаться на то, что язык срабатывал быстрее, чем мозг, и в последнее время это происходило исключительно либо в присутствии детектива, либо при его упоминании. И вот сейчас хотелось закрыть лицо руками и посидеть так минут пять, пока недоумение, зачем она вообще это ляпнула, сошло бы на нет. И было бы грех мистеру Грею не зацепиться за её фразу. — Слышала, как он зажёг спичку, и вообще заметно различие даже по телефону, когда человек просто говорит, а когда параллельно курит. А у мистера Бланка не определить я это просто не могла, — если бы приз за самый глупый комментарий к собственной речи ввели в судах, то она бы точно на этом моменте уже получила диплом и медаль. — Хотите сказать, вы прекрасно знаете его привычки? — если бы она сказала сестре, что накосячила так, как только она одна и могла, Элис бы обвинила недосып и стресс, но сейчас это было последнее, что чувствовала Марта, уже запутавшись во всём, что происходило в последние пару дней. — Что вы хотите от меня услышать? — уставшим и чуть хриплым голосом спросила девушка. — Да, я прекрасно знаю его привычку курить? Или что я просто наблюдательная? Или что я даже с закрытыми глазами на улице в сильный ветер определю, что он курит? — Ничего, благодарю, больше у меня к вам нет вопросов, — с видом «а я же говорил» мистер Грей сел на своё место, перебросившись одобрительным взглядом с Рэнсомом. Тот выглядел почти счастливым.***
Её бил озноб, и пустой живот продолжало сдавливать спазмом, хотя её уже вырвало, правда неизвестно чем, ведь завтракала она часов шесть назад и с тех пор не пила даже кофе. От мыслей о еде желудок снова хотел начать возмущаться, но передумал, давая возможность девушке выдохнуть и прижаться спиной к стенке туалета. По щекам текли слёзы, остановить которые она сейчас была просто не в силах, потому оставалось только сидеть на полу и сотрясаться от беззвучных всхлипов. Ничего не произошло. Присяжным дали время самим разобраться в деле и принять решение, но накопившийся гнев и ненависть к лжи, мерзкий, липкий страх, не дающий сделать глубокий вдох, и напускное спокойствие, не стоящее и двадцати центов, не дали ей спокойно провести это время. Она зарылась руками в волосы, но тут же отдёрнула подкатывающую истерику, заставляя себя встать и пойти умыться. В зеркало на неё смотрела перепуганная и измученная девочка, а совершенно не взрослая женщина с собственным бизнесом и старинным особняком впридачу. Только почему-то сейчас её это не беспокоило ни на каплю. Она выпрямила спину и вышла в коридор, ища знакомые лица. Всего в паре метров от неё, возле колонны стояли адвокат и Бланк, о чём-то оживлённо беседующие. Только явно не о погоде на эту неделю, или о погоде, но с такими спорами и ненавистью, будто ожидалась то ли лавина, то ли песчаная буря. — Жаль, что ты не упомянул об этом раньше, — Грей оскалился, явно проверяя прочность чужих нервов, — вышло бы чудесное шоу с твоей маленькой Мартой в главной роли. — Иди к чёрту, пока я туда тебя сам не отправил, — почти прошипел детектив, и по одному тёмному взгляду можно было понять, насколько он был зол. — Тогда встретимся там, — Грей отсалютовал ему и ушёл, показывая всем своим видом, что чужой гнев доставлял ему наслаждение. Марта обняла себя за плечи и медленно подошла к мужчине, будто хотела только выбрать удачное место, чтобы наблюдать за остальными людьми в коридоре. Но они хоть и отвлекали её, но не представляли совершенно никакого интереса. Мэг говорила по телефону, нервно поглядывая из стороны в сторону, и явно думала только о том, как бы незаметно выскользнуть на улицу, чтобы покурить. Линда тоже говорила с кем-то по телефону, только её серьёзное и сосредоточенное лицо давало понять, что разговор шёл почти государственной важности. Мимо них проходили адвокаты, прокуроры, свидетели, присяжные, судьи, и все они были неразличимы между собой. Разная одежда, разные лица, но ни в одном не было бы хоть намёка на то, что он делал полчаса назад, когда ещё шло дело в соседнем зале. Возможно, только что разломилась пополам жизнь человека, которого они все видели, а может и знали, только вот один спешил на улицу, доставая сигарету, другой заказывал такси от здания суда к ресторану, третьи говорили о том, в какое кафе пойдут на ужин. И никому уже не было дела до оставшегося сидеть в камере человека, может быть ему самому было всё равно на свою жизнь. Только девушка смотрела на всех тех людей и понимала, что если присяжные решат, что она невиновна, она точно также весело выбежит на улицу, сядет в свою машину и поедет куда угодно. А если Ренсома оправдают, то так уйдут все, кроме неё. И вот тогда она сможет почувствовать боль отчаяния, ощутить то, что чувствует все, оставшись в камере один на один со своими страхами и осколками надежды. — Марта, — она чуть вздрогнула и как-то заторможенно повернула голову к Бенуа, — как ты? — Хочу чтобы это быстрее закончилось, — Марта вытерла влажные от слёз щеки и прижалась затылком к колонне, позади которой она стояла. От прохлады в коридоре стало даже немного легче, правда закутаться во что-нибудь хотелось неимоверно. Подумав о том, как вернётся домой, сделает кофе и сядет ужинать под обеспокоенные взгляды матери и Элис, она отрицательно покачала головой и вдруг сказала. — Не поеду домой. Только не после суда, я не уверена, что хочу видеть этот особняк именно тогда, когда навсегда закончится дело о Харлане. — Завтра придётся возвращаться сюда, — перебил её мысли детектив, — мистер Грей уверен, что присяжные просидят пол ночи и разойдутся, так и не приняв единогласного решения. Она кивнула и хотела спросить, можно ли здесь где-то купить кофе, когда электронный голос попросил их всех собраться снова. И вроде это должно было придать вес его словам, но кто-то шептал ей, что сейчас всё решится, в эту самую минуту женщина с тёмным нечитаемым взглядом встанет и провозгласит всего одно слово, решение двенадцати человек, которое хоть и не расколет и без того разделённый на две половины мир, но точно пошатнёт его вторую половину. Но судья подождала, пока все сядут и объявила, что решение будет озвучено завтра, а пока все могут ехать домой. Уже возле выхода к ней подбежала Мэг, спешно объясняя что-то про подругу, которая заберёт её и которой она обещала бросить курить, буквально впихнула ей в руки электронную сигарету и, несколько раз повторив «спасибо», выбежала первая из здания суда. Марта пожала плечами, смотря на Бланка, и совершенно механически сунула сигарету в карман юбки. Как ей хотелось снять ставшие неудобными туфли и хотя бы сесть на кровать, но в самом идеальном мире — лечь и не шевелиться до завтрашнего утра, который просто обязан у неё наступить не раньше десяти. На улице по прежнему стояли люди, теперь жаждущие узнать, чем же закончился судебный процесс. Девушка, опустив голову и взяв детектива за руку, старалась не слушать кричавшие на перебой голоса. «Мисс Кабреро, пару вопросов», «Итак, суд закончен», «Убийца Харлана Тромби будет наказан» — все они говорили с тысячами людей, что будут смотреть эти сюжеты следующим утром перед работой, и одновременно сами с собой, обращая на проходивших мимо людей внимание, только потому что они были прямо перед ними и попадали в фокус объектива. Снова яркие вспышки, особенно заметные в вечерней полутьме. Наверняка к завтрашнему дню все фотографии разойдутся по газетами, а всё, что известно о суде, к журналистам, которые прекрасно дополнят реальность не только фактами дела, но и собственными предположениями. Марта смогла выдохнуть только в машине, вставляя ключ в замок зажигания и наконец хоть немного расслабляясь. Бенуа молчал, тоже откинувшись на сидение и даже прикрыв глаза. Вдруг пришло осознание, что не она одна сидела в зале суда почти пять часов с искусственно спокойным лицом. Конечно, за свою карьеру он наверняка не раз был в подобных ситуациях, но это значит, что они его перестали выматывать. Всё-таки интересно, каково быть присяжным заседателем? Перед тобой сидят люди, которых ты видишь впервые в жизни, но судьбу которых ты должен будешь определить. Тебе рассказывают об их жизни, тяжёлой ситуации, в которой они оказались, скорее всего убили близкого им человека. А возможной убийца, виновник их проблем, сидит тут же, и адвокат его защищает, как самого честного и доброго гражданина во всей стране. Они все знают душу друг друга, но ты нет. Ты видишь только образ, который рисуют перед тобой другие и может совсем немного они сами, своими словами и действиями. Но ведь этого недостаточно, эти образы фальшивы, созданные ради пыли, которую сыпят в глаза людям, ради неверного решения, которое отправит в тюрьму человека, неспособного даже подрезать идущего по тротуару тихохода. Только его выставляют безжалостным, эгоистичным, берут пустой силуэт, контур и составляют новую личность… — Марта! — …не имеющую ничего общего с оригиналом, стоящим напротив неё и удивляющийся внешней схожести. И по таким образам двенадцать обычных людей, со своими проблемами и мыслями, не касающимися дела, может даже более тёмными, чем мысли сидящего в зале убийцы, должны решить, выйдет ли из этого здания свободный человек или его уведут в наручниках. — Марта! Девушка сжала руки на руле и вдавила педаль тормоза почти до упора, заставляя машину резко остановиться, тряхнув своих пассажиров. Разогнавший кровь адреналин стучал в такт сердцу где-то в висках и отдавал тупой болью чуть выше ключицы, где ремень зацепил кожу при торможении. Она оттянула ремень, который одним своим существованием не давал ей вдохнуть, и уткнулась лбом в руль. От накативших эмоций или от резкого выброса адреналина трясло, и слёзы вновь текли по щекам, заставляя её сдерживать всхлипы. Она не видела дорогу перед собой, она и мыслями, и душой была где-то далеко, потому не чувствовала, как разгоняет машину по пустой улице всё больше и больше. Впереди отвлекал своей жизнью перекрёсток и от количества машин на нём кружилась голова. Она могла быть одна, могла не заметить и выехать прямо под другие машины, совершенно не беспокоясь о той скорости, что уже успела набрать. Неужели именно так и действует стресс? Делает вид, что отступает, чтобы затем обрушиться всей своей накопившейся мощью в тот момент, когда кажется, что уже всё позади и закончилось благополучно. Марта слышала, как по очереди отщёлкнулись оба ремня, и чувствовала его ослабевающее натяжение, но не могла поднять голову, продолжая вздрагивать от накатывающих молчаливых рыданий. Бланк медленно притянул её к себе и обнял, поглаживая хрупкое тело по волосам, плечам, проходясь вдоль позвоночника. Она покачала головой, будто хотела сказать, что в порядке и ей не нужна никакая поддержка, но быстро сдалась, обняв его в ответ. — С твоего позволения за руль сяду я, — усмехнулся Бенуа, поцеловав её в висок. Обычная поддержка, обычное действие, выражающее сочувствие и понимание, но девушка улыбнулась и вытерла слёзы, часто кивая головой. Она не знала, куда они едут, но и не стремилась узнать это, лишь поглядывала в окно, где ровными рядами стояли маленькие домики, возле некоторых бегали дети с собаками, и это напомнило ей вечерние гуляния и игры Элис на заднем дворе с двумя восхитительными и, по её скромному мнению, умнейшими псами на всей планете. Возле одного из таких домиков они и остановились, только тогда Марта с вопросом посмотрела на детектива, который уже выходил из машины. Пришлось последовать его примеру, хотя ни вставать, ни идти куда-то совершенно не хотелось. — Ты ведь говорила, что не хочешь ехать домой, — напомнил он ей, открывая входную дверь, — поэтому можешь сегодня остаться у меня. Если, конечно, ты не против. — Я готова остаться в любом месте, где есть душ и горячий чай, — в тот момент единственным чувством была усталость. Тяжёлая, вынуждающая двигаться как можно меньше, чтобы просто не упасть, — а ещё кровать.***
Каким образом желание выпить горячего чаю сменилось на пятый бокал красного вина в её руках, определить было тяжело. Это произошло как-то само собой после фразы детектива о том, что в небольших количествах алкоголь помогает расслабиться и лучше спать, особенно после тяжёлого дня. А вот что точно осталось вопросом нерешённым и чрезвычайно странным, так это в какой момент для неё сидеть на кровати, прижавшись спиной к чужой груди, и смотреть по какому-то малоизвестному каналу «Маску» с Джимом Керри в главной роли, не переставая при этом пить вино, стало таким обыкновенным делом, что ни разу в голове даже не мелькнула мысль о том, что это может быть неправильно. Старый фильм грел душу, а тёплые объятия — сердце. Марта улыбалась и думала, что иногда такие ужасно наивные и ванильные фразы, которыми редко, но всё же позволял себе грешить Харлан в своих романах, бывают очень кстати. В них нет глубокого потаённого смысла, осознание которого приходит не сразу, это прямое отображение человеческой души в её самых лёгких и понятных состояниях. Если человек в эту минуту счастлив, то он счастлив, даже если сидит один на пляже и смотрит на закат, в то время как вся его жизнь представляет собой лишь россыпь блестящих осколков. — Я забыла позвонить Алисии, — вдруг сказала девушка, касаясь бокалом лба в качестве признания собственной забывчивости. Она предупредила маму о том, что может вернуться поздно, чтобы та не волновалась и не ждала её долго, но всё-таки хотя бы один звонок был её негласной обязанностью. — Странно, что она ещё ни разу не написала. — Она звонила, — полу шёпотом произнёс Бенуа, с трудом сдерживая смех и сразу же поднимая руки в капитулирующем жесте, — я забыл сказать. — Что? — она потянулась через него к лежавшему на прикроватной тумбочке телефону, пытаясь одновременно не разлить вино и ударить по плечу смеющегося от её гневного сопения мужчину, который перехватил бокал и заодно её руку и теперь веселился ещё больше от её тихих руганий и попыток дотянуться. — Отпусти меня, я должна перезвонить ей! Он отдёрнул руки, забирая у неё бокал, чтобы совершенно случайно не оказаться облитым вином. Марта, потеряв опору, упала ему поперёк груди, проворчала что-то про безответственность и взяла с тумбочки телефон. Непринятый вызов на фоне обоев с какой-то мотивационной надписью, которые Алисия и нашла ей, смотрел с немым укором. Прошло около полутора часов со звонка, но ведь в семье не знали, когда закончилось слушание. Поэтому она без зазрения совести набрала номер и съехала головой на чужое бедро. После вчерашнего вечера она узнала, что лежать вот так очень удобно. Особенно вечером, когда в принципе любое лежачее положение кажется идеальным. — Ну наконец-то, я думала ты там жить останешься, — вместо приветствия хмыкнула Элис, скрывая за сарказмом радость слышать сестру. — Что, вам, наверное, уже прямо в здании суда хотели маты стелить на ночь? — Почти так и было, — решение опустить вопрос о времени, когда она освободилась, казалось самым адекватным в этой ситуации. — Как там мама? — Волнуется, — будничным, а-ля «ничего нового» голосом проговорила она и на пару секунд затихла, будто прислушиваясь к чему-то. — Ты когда домой-то? А то если уже едешь, я бы тебя встретила, всё равно не сплю. — Нет, Алис, не нужно, — начала Марта, тут же прерванная таким бессмысленным сейчас монологом о семье и взаимопомощи. В последнее время она чувствовала, будто отдаляется от матери и сестры, и они тоже это понимали. Она постоянно была где-то не здесь: в издательстве, у юриста, в кабинете с документами, на обеде с владельцем книжной сети, в своей комнате с очередным выгодным предложением или сценарием. Порой девушка корила себя за то, что выпадала из общей жизни, но не всегда оставались силы выслушивать последние новости. — Элис, я сегодня не приеду. Молчание было поистине тяжёлым, будто ему предшествовало какое-то страшное, но неизбежное событие. Но это был всего лишь звонок старшей сестры, которая сказала, что не приедет домой на ночь. Ничего сверхъестественного, ничего жуткого. Только тишина затягивалась, разливалась одеялом вокруг неё, сжимая всё сильнее и утаскивая на самое тёмное дно. — Где ты? — настороженно спросила она, разрывая одним своим голосом эту пелену. — Это не важно, не волнуйся за меня, я в хорошей компании, — Марта подняла взгляд на Бенуа, который допивал вино из её бокала, и, резко привстав, свободной рукой лёгким ударом запрокинула бокал. Её смех вопреки ожиданиям не убедил сестру, что всё хорошо, а только сильнее смутил. — Ты что, с детективом? — Бланк с присущей только ему элегантностью вытер тыльной стороной ладони с лица остатки разлитого вина и поставил бокал на тумбочку, смотря на девушку недобрым и совершенно точно не предвещающим ничего хорошего взглядом. — Могу я передать маме от него привет? — Только попробуй, и я тебя выселю из комнаты, а вообще давай, всё, целую и пока, — Кабреро показала на теперь свою, но вообще-то его рубашку, как бы красноречиво заявляя, что если он выльет на неё вино в отместку, то пострадает только его кровать и его же рубашка, которую он вежливо согласился одолжить ей. И вроде бы первые её слова адресовывались тоже Алисии, а жесты ему, но фраза до чрезвычайности подходила к этой ситуации и её пантомиме. — Нечего угрожать, не я ночью зависаю неизвестно с кем, — конечно же она лукавила насчёт неизвестно с кем, но оттого её праведный гнев правильной дочки только усиливался. — И вообще, ты вот например знаешь, какой процент девушек беременеет в первую ночь? — Элис, доброй ночи, — с настойчивостью медленно произнесла Марта, понимая, что сестра просто хотела поиграть с её нервами от нечего делать, коснулась пальцами ссадины от ремня и вздрогнула, вспоминая, как она появилась. Но шикарное настроение не могли сбить одно неприятное воспоминание и пара несмешных шуток, поэтому она улыбнулась и самым доброжелательным голосом закончила, — я обязательно на досуге почитаю твою статистику. — Ну ладно, — и снова до боли знакомая и родная усмешка, — доброй ночи, Марта. Она отбросила телефон на край и села, пытаясь сдержать смех. Всего пару глотков вина чудесным образом оставили заметные пятна на чужой рубашке. Хотя, казалось бы, такие аристократы с детства учатся пить вино и всегда выглядеть идеальными. Бенуа усмехнулся и повалил её на кровать, вдруг начиная щекотать. Она уже не думала о том, чтобы сдерживать смех, и только лениво пыталась выбраться из объятий, скорее непроизвольно дёргаясь от щекотки, чем реально прикладывая усилия к тому, чтобы это закончилось. Хитрая идея пришла внезапно и негласно получила одобрение, встретившись взглядом с поблёскивающими и немного шальными глазами детектива. Марта чуть приподнялась на локте и мягко коснулась губами чужих губ, не переставая улыбаться. Не давая ему сообразить, она развернулась и спиной прижалась к его груди, затихая в тёплых объятиях и слушая учащённое биение то ли своего, то ли его сердца. С минуту они лежали так, но даже в самой тяжело соображающей голове возникает рано или поздно вопрос: а что это вообще было. Ей не хотелось ничего обсуждать или объяснять, вообще говорить не хотелось. После сумасшедшего дня слова стали такими ненужными, потерявшими первоначальное значение и ставшие только средством к достижению цели в чужих руках. Всё-таки действия выражали больше смысла и давали ответы на большее количество вопросов, особенно для тех, кто умел наблюдать и думать. А детектив решил поступить самым простым способом из всех возможных: просто развернул её к себе, ловя хмельной от вина ли, усталости или какого-то чувства взгляд. Он не задал вопроса, который сейчас крутился у него на языке и то возникал, то исчезал в последние их встречи. Она и не ответила, лишь снова придвигаясь ближе. Это странно. Это необычно. Она никогда не думала, что их общение вообще когда-то дойдёт до такого непонятного, запредельного уровня, что они будут просто лежать на кровати и просто целоваться. Что она чувствовала в тот момент? Любовь? Вроде бы нет, это ведь нельзя назвать любовью, это всего лишь бесконечная теплота и привязанность к человеку, ставшему вдруг, за пару недель, самым близким. Желание знать, что он счастлив, видеть это, и получать удовольствие от самого осознания его существования, его значимости в твоей жизни. Это не описать одной фразой, даже не выразить словами, можно только прислушиваться к своим ощущениям и двигаться под их такт. — Это ведь глупо? — вдруг спросила она и под непонимающим взглядом закатила глаза, поясняя: — всё это. — Нет, это не глупо, — совершенно бессмысленный и абстрактный вопрос звучал в голове так определённо, что сомневаться в его значимости не приходилось. Марта смотрела ему в глаза, пытаясь выровнять сбившееся дыхание, и улыбалась от какого-то неизвестного ей чувства, напоминающего абсолютную свободу, такое же окрыляющее, такое же торжественное и великое. Только думать о нём не хотелось, не сейчас и не в этой жизни. Когда-нибудь потом, холодным февральским вечером она будет сидеть в одиночестве у камина и размышлять о природе странных чувств, посещавших её тогда. А пока реальность позволяла ей хоть раз забыть обо всём, что не давало ей жить последний месяц. Весь страх, вся боль и усталость остались где-то далеко за пределами Вселенной.