***
Прошла неделя с тех пор, как я разговаривал с Киром. В подъезде мы каким-то образом мы больше ни разу не столкнулись, но и в квартире его не было пусто, слышно все… Сосед сверху тоже больше меня не беспокоил, хотя к Кате заходил, мы не говорили об этом, но мне кажется, она тоже отказалась подписывать. Всю эту неделю я был уверен, что буря закончилась не начавшись, потому что в нашем доме жили, в основном, молодые люди: кроме Евгении Павловны, жила еще пожилая пара на втором этаже, семьи, в основном, но либо с детьми более или менее взрослыми, либо без детей, с маленькими была только Катя, еще супруги на первом с грудной девочкой, а также было несколько жильцов, которые, ну, просто… Как я, как Кир, как девушки-соседки Кира… Но оказалось все не так просто… Пожилая пара с жалобой соседа сверху согласилась. Девушки, живущие с Киром на одном этаже — тоже, думаю, здесь банальная месть, он ведь оказывал им знаки внимания, а тут такой удар по женскому самолюбию. Отказались только мы с Катей… Я не представлял, что именно собирается делать Петр, пора бы уже, наверное, называть его снова по имени, с пятого этажа. Он серьезно взялся за дело, если можно так сказать. Пришел к Киру с претензией, популярно, даже почти вежливо все ему высказал, Кир предложил ему найти себе мальчика на пару дней, чтобы не горело. Зря он так, конечно. Нужно-то было перетерпеть всего лишь, из квартиры бы его никто, действительно, не выгнал, а теперь это конфликт затронет еще больше людей. Думаю, все мы в этой ситуации совершили множество ошибок… Кто-то тем, что остался равнодушен, а кто-то… Кир все-таки оказался провокатором. Через пару дней после прихода к нему Петра он повесил на двери большой радужный флаг. Кто-то из соседей флаг сорвал и бросил под дверью, предварительно хорошенько вытерев об него ноги. После этого в течении трех дней по выходкам Кира можно было сверять часы, но стоит признать, что он все- таки не был слишком груб, хотя я не знаю, как тут судить. В общем, проще рассказать. С 20.30 до 22.00 каждый день из квартиры Кира раздавались весьма похабные и очень громкие звуки: первый раз я поверил, и весь вечер краснел ушами, но в следующий раз не отличалась ни интонация, ни голоса, ни паузы, да и громкость была запредельная, поэтому я пришел к мысли, что, возможно, Кирилл просто включает порно или аудиозапись… На третий день я не выдержал. Спустился. Прямо во время «акта». Кир не открывал несколько минут, и я уже подумал, что ошибся в выводах, от чего кровь прилила к щекам. Естественно, я представил Кира в том самом виде… Но сосед мне не дал. Точнее, образ допредставить не дал...Звякнул замок, и Кир появился на пороге. — Рома с четвертого этажа, привет! Чего хотел? Соли одолжить? — Здравствуйте, Кирилл. Простите, что отрываю от дела… — уже многим позже, прокручивая диалог в голове, я подумал, насколько, наверное, потешным выглядел перед этим парнем. — Да что ты! Не извиняйся. Присоединись, раз уж… Или ты не за этим? — Я… — голос мой дрогнул все-таки, но не от стыда, и, конечно, не от желания или возбуждения, я ощутил укол иррациональной обиды, — извините… Вы не могли бы…потише… — Что? — Кир нарочно повысил тон голоса… Думаю, за нами сейчас наблюдали девушки через глазок, и, возможно, я мнительный, но где-то сверху тоже распахнулась дверь. — Не слышу, повтори. — Вы не могли бы…убавить громкость?.. Пожалуйста. — А в чем, собственно дело? Я до одиннадцати прекращаю. На публику не выношу, что же не так, а, Рома с четвертого этажа? — Да, да, я понимаю, Кирилл, вас, наверное, сильно обидело то, что затеяли остальные жильцы, но незачем приводить к настоящему конфликту… — А почему ты пришел ко мне, а не к тому мужику? По-твоему, если я пидор, то мне и прогибаться, или что? Я тут не вымазывал двери чужие спермой, бдсм-практики не устраивал на лестничной клетке, вообще, мне кажется, наш разговор уже повторяет предыдущий, — я явно услышал, как сверху стал кто-то спускаться, — я вообще могу заподозрить, что ты заинтересован не в прекращении конфликта, а во мне, раз так часто захаживаешь, Рома с четвертого этажа. Шаги явно приближались, в тот момент я думал, хоть бы это был не Петр, но как оказалось, лучше бы это был Петр. Сверху спускался мужчина, который был мне не знаком… Это был сосед Петра и хороший друг, как я потом узнал, одинокий, жена его бросила и укатила с музыкантом каким-то, то ли уличным, то ли свободным, но, в общем, злой он был. На весь мир, на себя, на людей. И жалобу на «аморальщину» радостно поддержал. Кир тоже приближение «противника» заметил, даже успел придумать очередную выходку, а я вот не сообразил. Он быстро прикрыл дверь, прислонился ней спиной, стянул светлую футболку с одного плеча и, схватив меня за руку, дернул на себя. Я от неожиданности чуть не впечатался носом в его грудь, наверное, этого ему и хотелось, но я успел свободной рукой опереться на все ту же дверь. Мне бы надо было хотя бы попытаться с той же скоростью отпрянуть, но я совершил роковую ошибку: посмотрел вверх, прямо в глаза Кириллу. И пропал. И он, кажется, тоже, сам того не ожидая, хотя, возможно, я выдавал желаемое за действительное, а возможно, его хватка на моем предплечье действительно ослабла, возможно, он правда, несколько раз нежно провел по моей руке ладонью. — Фу, бля, скройтесь, голубятня! Тут люди ходят, — одинокий злой сосед с пятого все-таки спустился до нас, но продолжая свой ход вниз, метко сплюнул нам под ноги. Попал в мои тапочки, которые в это раз я почему-то не стал менять на ботинки. Кирилл мгновенно очнулся, рванулся вперед, но я невольно ему помешал, хотя не сильно, он меня без малейшего сожаления оттолкнул. — От голубятни слышу! — крикнул он вдогонку мужчине, но за ним не побежал. Постоял несколько секунд у ступенек, и развернулся… — Удружила, бабка, спасибо. Живу как на курорте. — Ты это про Евгению Павловну? — я и сам не заметил, как перешел на «ты», только злость осталась. — А ты ей кто? Внук? Сын? Дело твое какое? — Никакого, ты прав. Я в твои родственные связи и не лезу. А для меня она была другом и советчиком, и просто хорошей женщиной. И поэтому это мое дело. И оскорблений в ее сторону я не потерплю… — Что будешь делать, Ромаш? Драться полезешь? — Кир опять издевался. — Нет, конечно, я свои границы знаю. Но и вмешиваться я теперь не буду. И помогать, хотя я хотел. Правда, хотел. Беспокоился за тебя. А ты мудак мудаком… — Ты охерел? Я свои границы тоже знаю, сейчас получишь так, что улетишь. Иди тапочки почисти, утырок. Задолбали, святоши. Одному моя постель покоя не дает, другому — семья. Что ж мне теперь, язык с хуем узлом завязать, чтобы не шевелились? Вот такой я, что теперь… — Да ничего. Мне-то ничего. Чего ты кричишь? Я вот тоже гей, но я нормальный человек. А ты…не знаю… Мне жаль, что Петр оказался таким нетерпимым, и что наши соседи — тоже. Но тут люди живут, которые не при чем. Дети. Старики. Им-то за что твои концерты по вечерам? — Потому что, блин… — Да нет, мне не объясняй. Себе только. Если есть ответ, флаг тебе в жопу, извини, и попутного ветра. Я больше не побеспокою, Кирилл, я твое решение, раз уж оно таково, должен уважать. Но и ты, пожалуйста, уважай мое — я не намерен твое брехание с соседями слушать, и стоны, и мат — избавь меня от этого. И надо было уйти. Я ведь так долго держался, чтобы спокойно говорить, чтобы по-взрослому, без всяких, но уйти не успел. Кирилл, видимо, разозлился сильно: — Слушай, цветочек, как заговорил… Ну, удачи тебе в Раю. Помощь твоя никому нахрен и не сдалась. Только держи в уме, что ты теперь тоже заклейменный. Нам двоим теперь будет прилетать. Слухи быстро расходятся. А так…делай, что хочешь. Досвидос. И он захлопнул дверь.Вторая
25 июля 2020 г. в 22:15
Стук. Стук. Стук. Стук-стук-стук-стук. Стук.
Я поднялся и взглянул на часы. Десять утра — ладно. Но воскресение же! Эх, тоже ладно.
За дверью обнаружился как всегда суровый и серьезный отец семейства с пятого этажа.
— Доброе утро, Роман. Извините за беспокойство.
— Доброе. Да ничего. Что-то случилось?
— Жалобу хотим подать на жильца с третьего. Вот подписи собираем.
Я удивился. Кир, конечно, не Евгения Павловна, но пьянки не устраивал, в лифте не гадил, машину парковал аккуратно — ни въезды, ни выезды не перекрывал, — после одиннадцати не шумел. Сразу мне подумалось, что надо разобраться в этом. Отчасти, конечно, я взбрыкнул из-за так и не прошедшей к Киру симпатии.
— А в чем причины? Не замечал за ним ничего такого.
— Нарушение общественного покоя, — мужчина ответил моментально, но как будто бы скривился совсем чуть-чуть.
— Странно, никогда не слышал от шума позже положенного часа, да и вообще…
— Послушайте, — сосед явно не был настроен на долгий разговор, и моя дотошность начала выводить его из себя. — Я отправил детей гулять на площадку перед домом, а вечером они мне притащили вопрос, почему дядя с третьего этажа целует другого дядю в подъезде.
— О, — я удивился, конечно, но виду старался не подавать, уже догадываясь, что объяснение выйдет не самым приятным. — Я понимаю, детям еще рано что-то подобное видеть, но разве ж нельзя просто поговорить? Зачем же сразу жалобы? Кирилл же очень порядочный молодой человек, ну, бывает, не то место выбрал.
— Не знаю, как вы, а мне бы не хотелось, чтобы мои дети смотрели на брачные игрища двух мужиков.
— Простите, а если бы Кирилл целовал женщину, вы бы также поступили?
— Нет. Не сочтите меня за гомофоба, но я отец трех мальчишек. И если кто-нибудь из них, хотя я такого никому не желаю, когда-нибудь приведет ко мне не невесту, а жениха, я хочу быть уверен, что это лично их выбор, а не влияние того, что они насмотрелись.
— То есть если бы они насмотрелись развязного и развратного поведения мужчины и женщины, вас бы это не так сильно расстроило? Я правильно вас понимаю?
— Вы правильно меня понимаете. И я понимаю, что, кажется, поддержки у вас не найду.
— Не найдете. Но вы не думайте, пожалуйста, что я какой-то безумный гей-активист, и я поступок Кирилла не одобряю, и ваше право на свою позицию признаю, однако помочь вам не смогу. Потому что все-таки вы основываетесь в первую очередь на выборе партнера Кира, а не на его поведении.
— Я вас понял. Что ж, тогда извините за беспокойство.
Мужчина резко развернулся и сбежал по лестнице вниз. Надеюсь, хотя бы не бить морду Киру. Я вздохнул, на душе остался неприятный осадок. Будь сосед бешеным ханжой-гомофобом, который врывается в квартиры с криком «Погнали мочить пидарасов!», было бы легче, потому что с такими людьми разговор простой. А что делать сейчас — я не очень понимал. С одной стороны, я тоже гей… Но я ни с одним из своих партнеров не зажимался по углам подъезда, и по большей части не потому, что беспокоился о реакции соседей, а потому что не привык личное выставлять напоказ. Я очень хорошо понимал беспокойства соседа. С другой же стороны, такой реакции не последовало, если бы Кир целовался с девушкой, может быть, его бы попросили делать это за дверьми, чтобы дети не смотрели, но и только. Никаких бы жалоб с подписями. И Кира я тоже хорошо понимаю. Крышу рвет, бывает, и страсть, и все дела.
Сложный вопрос… Мы в свое время много с мамой беседовали на эту тему. Пропаганда, борьба за права. К чему это все, зачем. Я так и не смог маме объяснить, хотя где-то в подсознании объяснение было, червилось нервически, но слов мне тогда и спокойствия не хватало. Меня-то семья приняла, но что делать другим, кого выгнали, кого не поняли, кого покалечили? Только став взрослым, более или менее, я понял прелесть разговоров с родителями не как с родителями, а как с автономными собеседниками, на какие-то отвлеченные темы. Мама приводила очень убедительные аргументы, мой подростковый максимализм — нет. Я все тараторил, задыхаясь, про древний мир, про дискриминацию, про трудности с усыновлением и регистрацией брака, про все-все. Но выглядело как-то жалко.
Может быть, я так до сих пор и не понял, зачем все это. Может быть, никогда не пойму, а может, я знаю все это с самого начала, но мне просто не хватает слов, чтобы облечь это в мысль. Да и кому захочется меня слушать.
В любом случае, решил я, надо Кира предупредить. Вышел, потоптался, решил все-таки тапочки поменять на ботинки, спустился на этаж к Киру. Постучал.
— Что нужно? — Кир сердито окинул меня взглядом, не дав сказать и слова.
— Здравствуйте, Кирилл, я хотел предупредить вас…
— А…Ты тоже из секты моралистов третьего подъезда? — Кир распахнул дверь и шагнул ко мне. Ростом он был выше, а черная водолазка с высоким воротом еще визуально вытягивала его, да и выгодно обхватывала мускулистые руки. И хоть хотелось мне совсем не разговаривать, точнее, если и разговаривать, то не о том, что я планировал, а, например, о том, где бы нам провести вечер с пикантным продолжением, если уже так все сложилось, и не хочет ли Кир поехать в Америку, чтобы обручиться. Со мной, естественно.
— Нет, я Рома с четвертого этажа… Я просто хотел…
— Вот что, Рома с четвертого этажа. Я переехал в квартиру, а не в келью. Когда я трахаюсь и с кем сосусь — тебя не касается. Хотите подписи собирать — собирайте, мне срать с высокой колокольни.
— Нет, что вы, я вовсе не хотел сказать, что меня беспокоит, с кем вы трахаетесь, то есть… — я как-то резко оробел от его злости. На мгновение промелькнула мысль, что надо было сидеть дома и ситуацию игнорировать, а не вот это вот все.
— Ты больной что ли? — Кир ухмыльнулся. — Или меня за идиота держишь? Я с раннего утра вашу агиткампанию наблюдаю, давайте всем домом как монахи жить, а лучше не просто не выставлять, лучше просто с девушками спать, конечно. Что ты мне тут втираешь?
Мне показалось, что он даже как-то растянул последнее «ш», и будто пошипел даже, наверное, раздул воображаемый капюшон.
— Не разговаривайте так, пожалуйста, со мной. Я вам ничего не сделал и не собираюсь…
— Так ты парламентер! — улыбка его стала еще гаже. Он так ни разу и не даст мне закончить фразу? — А-а-а, Рома с четвертого этажа! Я понял, наконец, не узнал сразу. Мы с тобой, можно сказать, шапочно знакомы. Хороший мальчик, тонкий-звонкий, помогаешь старушкам и молодым мамочкам, как я сразу не понял… Только знаешь что, Ромочка, — смех его резко оборвался, мне показалось, что он вцепиться в мою одежду, думаю, я был близко к истине, — передай своим друзьям, соседям, кому хочешь, что они могут что угодно делать, но отсюда я не свалю. Это моя квартира, закон я не нарушаю, а тот гомофоб пусть следит за своими ублюдками. Спроси его как-нибудь, почему моральный облик нашего дома его не беспокоит, когда его старшенький девкам под юбку лезет на лестничной клетке, если он объяснит, я послушаю. А сейчас прошу извинить. Мне на работу пора. Чисто гейскую. Пойду жопу подставлять и предаваться греху. Надеюсь, по дороге не провалюсь в котел.
Он захлопнул дверь. Но во всей этой ситуации самым болезненным и самым нежелаемым услышать были последние фразы. И думать надо было совсем о другом, но я отчаянно хотел того, чтобы про работу он соврал.
Примечания:
Рада любым откликам. Стоит ли продолжать?