Так стоишь перед ликом бури, дрожа от страха, От неведомой прежде боли в груди, левее, Наблюдая, как будто сдёрнули с окон бархат, Как становится мир острее, ярче, честнее.
26 мая 2044 года
Я – Глория Файерберд. За восемнадцать лет я слышала это столько раз, что возненавидела своё имя. "Ты же Глория Файерберд", – всю жизнь говорили они. Будь умницей. Заводи знакомства. Держи спину прямо. Заботься о репутации. Выгляди красивой. Думай, прежде чем говорить. Всегда держи лицо. Поступай на юридический. Не раскрывай секретов. Соответствуй своему имени. Не знаю, почему меня не могли назвать Лизой, Лорой, Ланой – каким угодно из милых, ни к чему не обязывающих имён. Почему я не могу быть беспечной, легкомысленной и счастливой девчонкой. Хотя нет, могу. Я могу надеть эту маску совершенно легко и непринуждённо. Сегодня она мне понадобится. ... Я целую вечность расчесывала постоянно путающиеся волосы, и ещё столько же потратила на то, чтобы завить кончики плойкой. Боже, как же они мне надоели. Столько бесполезной возни. Я надела аккуратное платье до колен какого-то унылого, или как говорит мама, пастельного цвета, посмотрелась в зеркало, и добавила немного румян и туши. Настанет день, когда мне не нужно будет всё это делать, но не сегодня. Сейчас мне предстоял важный разговор, возможно, самый важный в моей жизни. – Приятного аппетита, – весело прощебетала я, проходя за стол и накладывая салат. – Приятного аппетита, дочка. – Приятного аппетита, Глория, малышка. Вопреки всему, я смотрела на родителей с нежностью. Мама, с её вечно идеальной укладкой, даже на банальном ужине втроём, папа, как обычно слегка задумчивый, с морщинками между бровей от привычки хмуриться. Они меня очень любили. Единственный ребёнок, славная принцесса, которая однажды получит достойное образование, а потом найдёт подходящую партию и продолжит род Файерберд. Фу. Ни за что. Но они любили меня, как умели. Я поддерживала смолл-толк за ужином, одновременно следя, чтобы вино в их бокалах не кончалось. – Папа, спасибо за книгу, которую ты принёс мне на днях, очень вдохновляющая история. – Я рад, что тебе понравилось, Глория. Она может помочь тебе в подготовке к экзаменам. Вот оно. Я обвела их взглядом и мило улыбнулась. – Я хотела поговорить о том, куда я хочу поступить. Мама нахмурила брови. – Разве мы не решили, что ты будешь адвокатом? – Мама, я никак не могу быть адвокатом. Я могу быть только адвокатессой. О, богиня, я что, правда это сказала? И именно сейчас... Они не выносили отклонения от правил приличия и норм. – Глория, когда ты прекратишь дурачиться, переделывая слова! Я виновато улыбнулась, опустив взгляд. – Простите, я просто пыталась пошутить. Я нашла что-то намного лучше, чем юриспруденция. Эта профессия всегда престижна, высоко оплачивается и ценится во всём мире. Она даёт власть и возможность влияния на людей и их решения. С последним предложением я точно не прогадала, они вдвоём смотрели заинтересованно. Теперь – осторожнее. – Я могу стать не просто адвокатом, а добиться службы при президенте, стать советником или руководителем ведомства. – Глория, малышка, о чём ты говоришь, выражайся, пожалуйста, яснее. – Я хочу поступить в академию правоохранительной системы, – улыбаясь, сбросила я свою бомбу. Несколько секунд, и она взорвётся. Я молчала. Родители переглядывались. Папа заговорил, и я обнаружила, что они меня не поняли. – Да, там тоже есть юридические специальности, но ведь государственный университет Прентона гораздо престижнее. И что ты имела в виду, говоря "лучше, чем юриспруденция?" – Ты же не имеешь в виду программы подготовки полицейских? – присоединилась мама. К её сожалению, именно это я имела в виду. Ещё год назад у меня и мысли такой не было. Я и полиция? Бегать, отжиматься, стрелять, изучать трупы, проводить обыски... Да я и мёртвых людей ни разу в жизни не видела, и не хотела бы. Но, начав собирать информацию об университетах Кассии, я кое-что обнаружила. Все университеты предлагали общежитие иногородним студентам, но только в академии проживании в общежитии было обязательным для всех. Я могла уехать из этого огромного безликого дома. Я могла покрасить стену в своей комнате общежития в ярко-жёлтый, могла не притворяться идеальной Глорией, не укладывать волосы... Слишком привлекательная возможность, чтобы её упустить. Не дожидаясь взрыва, я начала быстро говорить: – Это, наверное, звучит безумно. Ну сами посудите, какая из меня полицейская, я спорт-то никогда не любила. Мне это тоже показалось безумным, но я проанализировала возможности и нахожу, что это идеальный вариант. В академии учились многие из тех, кто сейчас занимает важные правительственные должности, там я смогу приобрести все нужные связи и знакомства. Мне не придётся бегать по дворам за преступниками (я-то понимала, что скорее всего именно это мне и придётся делать, но им об этом знать не надо), я буду претендовать на государственную службу, а с твоей поддержкой, папа, я добьюсь успехов. Я следила за ними, затаив дыхание. Кажется, они начинали верить. Тут мама посмотрела на меня своим фирменным я-умнее-я-лучше-знаю-что-тебе-нужно взглядом. – Глория, но как ты сдашь все эти спортивные нормативы? Посмотри на себя, ты же и километр не пробежишь. Вот это было обидно. Надо мной сколько угодно могли подшучивать друзья, называя пышечкой или булочкой, сколько угодно могли насмехаться старшеклассники, но, когда это исходило от неё, я ничего не могла поделать. Я почувствовала, как краснеют щёки и пожалела, что не воспользовалась пудрой. – Я готовлюсь. Я уже три месяца хожу в тренажёрный зал. Да, я была толстой. И ни одна тренерка, а обращалась я только к лучшим, не сказала мне, что моя физическая форма будет препятствием для поступления в академию. Просто надо немного поработать. Но конечно, Алисия Файерберд всё знала лучше, и сейчас её взгляд выражал абсолютное сомнение в пользе моих спортивных тренировок. Следовало ожидать. Я достала последний козырь. – Я проанализировала статистику поступления в вузы за прошлый год. На экономических, юридических, управленческих специальностях преобладают абитуриенты-девушки (уж на этот раз я не накосячила с феминитивом), а в академию правоохранительной системы поступило 64% мужчин и только 36% женщин. Я не найду себе пару на юридическом. Я удержалась от довольной улыбки. Тут им крыть нечем. Переведя взгляд с меня на маму, папа заговорил: – Алисия, я думаю, это неплохое решение. Уж конечно, я смогу добиться, чтобы она не прозябала в каком-нибудь провинциальном полицейском участке. И она права насчёт парней, там будет легче найти подходящего кандидата, а то мы с тобой уже начали отчаиваться. Мне было, на минуточку, 18 лет. Отчаиваться. Они ещё узнают, что значит отчаиваться, когда мне будет 28, а потом и 38. Мама продолжала качать головой, постукивая в такт рукой по столу. Я чувствовала, как с каждым стуком заканчивается моё терпение, ещё несколько ударов – и я взорвусь. – Хорошо, Глория, ты можешь попробовать поступить в эту свою академию, но с условием, что ты подашь документы и на юридический, на случай, если не поступишь. Меня затопило облегчение. Я вскочила из-за стола и подбежала к маме, обнимая её за плечи. – Конечно, я так и сделаю. И даже больше: я поступлю в юридический заочно, и закончу его одновременно с академией. Я справлюсь. – Глория, малышка, конечно, ты справишься. Я обошла стол и обняла его тоже. Новая жизнь. У меня закружилась голова от переполнившего ощущения радости. Не знаю, но что я только что подписалась, не знаю, во что превратится моя жизнь, достаточно того, что она изменится. А в лучшую сторону или нет, зависит только от меня, и ни от кого больше. – А давайте включим какой-нибудь фильм и поиграем в «Монополию»?01 сентября 2044 года
Я поступила. Вообще, если я чего-то хочу, меня бывает трудно остановить, но всё же я была очень рада и горда собой, сдать все эти физкультурные экзамены для меня – огромный подвиг. Готова поклясться, один из членов жюри смеялся надо мной, пока я делала отжимания. Когда-нибудь я посмеюсь над ним. Например, когда его будут увольнять за несоответствие занимаемой должности. Могу же я пока помечтать об этом. Вчерашний день был каким-то безумием. Мы с мамой весь день ругались из-за моего чемодана, да так громко, что папа три раза заходил проверить, всё ли у нас нормально. Уж не знаю почему, мама вбила себе в голову, что в полицейских учебных заведениях проводятся балы. – Боже, мама, ты же современная женщина, какие балы? – Это так красиво: мужчины в форме, девушки в шикарных платьях. Возьми то бриллиантовое колье, в котором я была на твоём дне рождения в прошлом году. Я еле удерживалась от очередного взрыва. Один день, Глория, всего один день. – Мама, я уезжаю недалеко. Если мне понадобится бриллиантовое колье, ты мне его привезёшь, ладно? И я тоже буду носить форму, я уже сто раз об этом говорила! – Да успокойся ты, сразу начинаешь кричать. Бери, что хочешь. Мама обиженно отвернулась, а я подавила тяжёлый вздох. Я ненавидела с ней ссориться. – Я возьму вот это платье, – указала я на первое попавшееся, не глядя на полку. И золотую цепочку. И кольцо, которое ты мне подарила. Этого было достаточно для примирения. Мама наклонила голову ближе ко мне и быстро и громко зашептала: – Не выбирай мужчину намного старше себя, возможно эта ситуация с вирусом разрешится только лет через десять, а я не хочу, чтобы моя дочь рано стала вдовой. Я снова вздохнула. Один день, но какой же длинный. Но вот он закончился, и сегодня с самого утра я была в академии, а сейчас с интересом осматривалась в своей комнате в общежитии. Комната, рассчитанная на двух обитательниц, была раза в три меньше моей спальни дома. Серьёзно, зачем человеку столько места? Пока мне здесь нравилось всё. Нравились современные корпуса, электронное расписание на каждом этаже, большие кабинеты и пространства. Нравилась комната в общежитии, в которой я сейчас сижу одна, дожидаясь новую соседку. Хоть я и не любительница унылых и мрачных цветов, мне нравилась даже строгая тёмно-зелёная форма курсантов, которая мне длинновата, придётся отдать подшить рукава и брюки. Гордись, мама, за лето я сбросила почти четыре килограмма. Не слишком заметно, но я к этому и не стремилась. Подозреваю, что, увидев меня в форме, мама была бы в ужасе. Ничего, придётся привыкать. Мне нравились мои одногруппники и одногруппницы, завтра я познакомлюсь с ними поближе. С утра была линейка, почти как в школе. Высокий, с седеющими волосами, в форме полковника, ректор Платт вдохновенно вещал о призвании работать в полиции, о требованиях, предъявляемых к нам, о людях, которых мы должны будем защищать. Я слушала очень внимательно. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Потом нас собрали на ознакомительное занятие с кураторкой первого курса, женщиной лет сорока пяти, с восхитительно прямой осанкой и спортивной фигурой. Она говорила недолго, раздала памятки, объяснила, как смотреть расписание, рассказала про правила посещаемости, расположение кабинетов. – До конца дня вам нужно выбрать старосту группы и передать сведения на кафедру, – закончила она свой монолог. Я, подняв брови, восхищённо смотрела, как женщина, идеально чётко повернувшись на пятках, направилась к выходу из кабинета. Ей-то форма шла гораздо больше, чем мне. Я оглянулась на группу. Около двадцати человек, и, выходило, что маму я обманула: парней было примерно столько же, сколько и девушек. Ну, может быть чуть больше, соотношение примерно 60 на 40. Я пробежалась по лицам внимательнее. Явно никто здесь не собирался быть старостой. Кто-то выглядел испуганно, кто-то делал вид, что его здесь нет. Девушка на задней парте, сидевшая одна, излучала такое равнодушное презрение, будто её заставили здесь сидеть, приковав наручниками к столу. Я сразу подумала, что мы с ней сойдёмся. Я ещё раз обвела взглядом свою группу и подняла руку, привлекая внимание. – Меня зовут Глория Файерберд и я могу быть старостой, если никто не возражает.18 октября 2044 года
Вот теперь я действительно чувствовала себя собой. Я изобразила лёгкую улыбку. Широко улыбнулась во весь рот, будто умираю от смеха. Потрясла головой, изображая бас-гитаристку. Запустила ладонь в волосы и взъерошила, наслаждаясь их лёгкостью и воздушностью. Провела рукой по обнажённой шее. Попрыгала на месте. Наклонилась вниз без раздражающего ощущения прядей, лезущих в глаза. Я всю жизнь об этом мечтала. "Короткие волосы – это неженственно", сказала Алисия Файерберд, ещё когда мне было тринадцать, тем самым поставив точку в моей мечте. Мама была ещё одной жертвой женской гендерной социализации. Из тех жертв, помочь которым можно, только если они сами захотят принять помощь, а она ни за что не приняла бы. Иногда принять помощь – значит согласиться, что вся твоя жизнь была обманом, мало кто на это готов. Тем более, я знала, что она по-своему любит папу. Они могли бы стать для меня примером идеальной семьи, той, которую я сама мечтала бы построить, но увы, я была из другого теста. Я никогда не была амбициозной, это правда. Но никогда и не желала себе судьбы домохозяйки. А чего я желала – я пока не знала сама. Пока я захотела свободы, и отчасти её получила. Но только от родителей, а не от выматывающих нагрузок в академии. Три (три!), целых три дня физподготовки в неделю. Я за всю жизнь столько не бегала. Я уже забыла, что это за ощущение, когда не болит каждая клеточка тела, каждая мышца, о существовании которой я даже не догадывалась. А пары – почти каждый день по четыре. А обязанности старосты… Как оказалось, у старост здесь были свои привилегии. Например, комната, которую не нужно было делить с соседкой. Хотя мне бы соседка не помешала, например, заставлять регулярно убираться. Я еле выкроила время, чтобы убраться в комнате, и то потому, что на неделе должна была прийти комиссия. Они действительно требовали идеальный порядок в комнатах, что для меня было дико: ну какое им может быть дело до моей личной территории? Ещё более дикими для меня были наказания за нарушение правил проживания в общежитии, к примеру, домашний арест или обязательные работы вроде уборки. Ну уж нет, на такое я точно не подписывалась, и поэтому сейчас, и так потратив кучу времени на стрижку, судорожно распихивала вещи. Книги, которые я в августе сложила в чемодан под пристальным маминым взглядом, отправились под кровать. Туда же отправилась рождественская семейная фотография у камина, для которой мама приглашала двух дорогих фотографов. Больше не надо было притворяться, что я люблю читать книги о политике, которые давал мне папа и журналы о моде, которые пачками приносила мама. "Заботься о своей коже, занятия на улице очень ей вредят", – вслух передразнила я её прощальные слова. С вещами, наконец, было закончено, надеюсь, проверяющие не станут ползать по полу, заглядывая под кровать. Летом я правда не представляла, во что ввязалась. Но, боже, мне всё равно здесь нравилось. Мне нравилось, что здесь не было разделения по гендерным ролям между парнями и девушками. Здесь мы были равными. Будущими полицейскими. Я не обольщалась – по факту нас приравнивали к мужчинам просто потому, что их становилось меньше, а кто-то должен был охранять правопорядок в стране. И я подозревала, что по окончанию учёбы девушкам всё равно по распределению достанутся худшие места – менее оплачиваемые, более удалённые, меньше связанные с реальной работой и больше с документами. Пока я была ещё на первом курсе, я готова была с этим смириться. Как и смириться с тем, что, приравнивая нас к мужчинам, меня и моих одногруппниц стирают из истории академии. Проходя мимо развешанных на стенах грамот и дипломов, я всегда читала фамилии. Курсант Томпсон, курсант Палмер, курсант Ричардсон – ведь среди них точно были девушки, но об этом никто не узнает. "Курсант Файерберд – староста и лучший курсант выпуска 2049 года", – представила я и меня передёрнуло. Феминитивы не нужны, ну да. Однажды, когда получше здесь освоюсь, я пойду в архивы и раскопаю всё о лучших курсантках академии. Я напишу огромную статью о них, и это будет бомба. А пока я молчу, но это не значит, что я не делаю ничего. Нет, иногда я читала папины книги, но предпочитала другие источники информации – неофициальные и без цензуры. Информация – это власть. А власть – это возможность менять мир. Пока не знаю, как, но я буду его менять. До тех пор, пока родители не будут оценивать меня с единственной позиции – возможности найти нормального мужа. До тех пор, пока инструкторы в фитнес-клубах не прекратят спрашивать, хожу ли я на занятия, чтобы похудеть для своего парня. До тех пор, пока меня не перестанут оценивать вообще, пока я и все женщины не станут иметь ценность сами по себе, без приложения к мужчине. Самое обидное, у женщин уже почти начало получаться. В 2035 году было трудно запретить девушкам делать то, что они хотят, запретить поступать туда, куда они хотят, работать, где они хотят. Пусть накал эмоционального и психологического давления на все сферы нашей жизни и не начинал снижаться, мы всё больше учились ему противостоять. Мы становились сильнее, крепче, сплочённее. А потом началась вся эта сложная история с вирусом. Если честно, я думаю, что этот вирус создали женщины, которым слишком надоело быть всегда на последнем месте. Которые слишком устали ждать справедливости. И если ещё честнее, я их понимаю и не осуждаю. Нет, я ничего не имею против мужчин, в конце концов у меня есть отец, у меня есть друзья-парни, я бы не хотела, чтобы они все умерли. Но того, что происходит сейчас, я тоже не хочу. Когда мужчины во власти поняли, чем им грозит сокращение рождаемости при нереально высокой детской смертности мальчиков, их политика стала откровенно агрессивной. Какие квоты на женщин во власти? Женщины должны быть дома и рожать. Все должны рожать. Тебе шестнадцать лет? Ты тоже можешь рожать. Вот это в мои представления о демократии никак не укладывалось. Больше ста лет борьбы, чтобы потом снова откатиться на сто лет назад. Я знала, что скоро так и будет: мы снова начнём бороться не за равную оплату труда, а за возможность носить брюки, учиться и голосовать. Ни за что. Пока не знаю, как, но мы этого не допустим. Не знаю, как, но я точно не допущу. Рано или поздно дойдёт до войны, и мы в неё вступим. Возможно, наш мир – это уже огромная бомба с часовым механизмом. Возможно, часики уже тикают, и не те, о которых привыкли рассуждать применительно к женщинам. Но одно я знаю точно. За часы, за минуты или за секунды до взрыва, мы, женщины, найдём способ жить дальше. Мы найдём выход.