Только не смотреть вокруг, Пусть туманит взгляд слеза. Ты себе не враг, но друг, Станет белой полоса.
22 декабря 2044 г.
Я сотый раз перебирала вешалки в своём шкафу, как будто их там было не пять, а по меньшей мере, пятьдесят. Я больше не могла носить ничего из того, что привезла из родительского дома. За эти четыре месяца я отдалилась от него так, что и представить не могла. И насколько я отдалилась от них, настолько же приблизилась к себе, к той самой, настоящей. Уже и забыла, какая она. Кроме спортивной одежды у меня с собой были только деловые брюки, джинсы, несколько футболок-поло и джемперов, пара блузок, и бледно-зеленое платье, уступка маме. Классические вещи плохо сочетались с моей новой причёской, а почти все брюки стали подозрительно болтаться на талии – сказывались постоянные тренировки и частое отсутствие времени, чтобы поесть. Это не особо волновало меня предыдущие три месяца, так как всё время учёбы мы носили форму, но незаметно наступили новогодние праздники, а что-что, но Рождество и Новый год я любила с детства. Когда я узнала, что в академии на рождественские праздники проводят... ровным счётом ничего, мало сказать, что я удивилась. Я была просто сбита с толку. Да, здесь строгая дисциплина и почти армейские порядки, но это же Рождество. Я начала с заведующего кафедрой, майора Ричардсона. Он был довольно приятным, довольно пожилым офицером, вполне человечным и понимающим, хотя и любил поворчать. – Майор Ричардсон, как насчёт небольшого мероприятия к предстоящим праздникам? – подошла я к нему в начале декабря. – Что? Как будто я говорила на другом языке. – Я узнала, что здесь не принято проводить праздничные мероприятия, но мне не совсем понятны причины. Почему бы не организовать хотя бы концерт? Он недоуменно смотрел на меня, и я добавила: – Ведь это моя обязанность, как старосты, вносить предложения по совершенствованию учебного процесса. – Курсант Файерберд, чего вы от меня хотите? Если хотите что-то предложить, идите к ректору. Он думал, я не пойду? Я записалась на приём по учебному вопросу, обстоятельно и чётко объяснила свою позицию по поводу того, как праздничные мероприятия объединяют коллектив, предложила свою программу – никаких санта-клаусов и маскарадов, просто небольшой праздничный концерт с продолжением вечеринки в общежитии. Естественно, никакого алкоголя, конечно полковник Платт, дисциплина превыше всего. Как оказалось, организовать мероприятие для целой академии было не самой большой проблемой. Не было проблемой придумать сценарий праздника и даже найти желающих для его исполнения, хотя я подозревала: ректор так легко согласился только потому, что не думал, что у меня получится. Проблемой было то, что я уже час перебирала свой гардероб. Богиня, какое счастье, что мне пришло в голову сделать это заранее. На днях папа перевёл мне деньги на оплату второго семестра в юридическом. В том самом юридическом, который стал моей непрекращающейся головной болью. Да, я поступила туда, выполняя данное родителям обещание, но учёба и обязанности старосты почти не оставляли времени. А самое главное, у меня не было абсолютно, совершенно никакого желания продолжать эту учёбу. Будущее в качестве полицейской в одном из отделений Прентона меня полностью устраивало. Прости, папа, твоя дочь никогда не была очень амбициозной. Я долго обдумывала эту мысль, пока не решилась окончательно. Я отчислюсь из юридического, верну деньги отцу, поговорю с родителями и всё объясню. Только немного позже, на новогодних каникулах. Вызвав такси, я поехала в Сентрал Молл, раньше я там часто бывала. Центр города был не так уж далеко, я могла дойти до него за полтора часа пешком, а в итоге потратила почти столько же времени, чтобы доехать на такси. Огромное количество машин на улицах и людей в магазинах как бы подсказывало, что проблемы с гардеробом не только у меня. Проходя по этажам торгового центра, я читала знакомые названия, но теперь проходила мимо тех бутиков, куда заходили мы с мамой, пока не остановилась возле одного отдела. Девушки на манекене в витрине были одеты в шорты с кружевными блузками, яркие кожаные платья с цветными кроссовками, огромные худи. Я заглянула внутрь, надеясь, что первое впечатление повторится и внутри, и не пожалела. Здесь было всё, что обожала Настоящая Глория. Глядя на разнообразие и лёгкий хаос вокруг ярких полок и витрин, я поняла, что никогда не забывала её. Пока я отложила в тележку внушительную стопку вещей и набивала её маленький отсек аксессуарами, я заметила, что за мной идёт консультантка. Я оглянулась, намереваясь возмутиться, что мне не дают свободно двигаться по магазину, но увидела её, широко и приветливо улыбающуюся, и улыбнулась в ответ. – Вы первый раз здесь? – спросила она. Потрясающе яркая женщина – высокая, с чёрными кудрявыми волосами, стянутыми в хвост и большими выразительными глазами. Я опустила взгляд на её бейджик. – Да, Изабелла, я у вас впервые. – Если вам нужна помощь, я помогу всё это примерить, – обвела она взглядом мою солидную гору одежды. Я не стала отказываться. – Знаете, а мне нравится ваш магазин. Я раньше одевалась в … немного других местах. – Более дорогих? Более гламурных? Не стесняйтесь, у нас здесь масс-маркет, но зато почти на любой вкус. – На мой точно. Я отбросила пару платьев, взятых скорее по привычке и залезла в длинную свободную юбку в клетку. Это ощущалось, как снять каблуки после вечеринки, или бюстгальтер после долгого дня. Хотя и то, и другое я уже давно перестала носить. – Я сейчас принесу такую же, только в жёлтую клетку, – мигом сориентировалась в моих предпочтениях Изабелла. – И худи. То, зелёное, я почему-то не решилась его взять. Не знаю, что я скажу папе про деньги. Я оставила здесь такую сумму, какую мы тратили с мамой на двоих перед большими праздниками. Мы с Изабеллой разговорились настолько, что она не просто дала мне свою визитку – она пригласила меня встретить с ними Новый год. С ними – это с ней и её подругами. Как она сказала, это что-то вроде женского клуба. Звучало интересно, но я всегда встречаю новогоднюю ночь с родителями. Тем более, что я с сентября их не видела.09 января 2045 г.
Как поразительно быстро может измениться жизнь. Казалось бы, давно пора к этому привыкнуть, а вот опять всё идёт кувырком, слишком много событий сразу: плохих и хороших. А может быть, плохие тоже были по-своему хорошими, ведь без них я бы не оказалась там, где оказалась. В любом случае, время покажет. Концерт в академии прошёл отлично. Не знаю, почему многие тут считают преподавателей роботами, а строгие порядки – тюремными. Они – такие же люди, как и мы, и так же смеялись над шутками со сцены. Я была ведущей и волновалась настолько, что практически ничего не запомнила. Надеюсь, сохранилось видео. Что удивило не только меня, а всех, в особенности старшекурсников – ректор, собственноручно принёсший в общежитие ящик вина. Я не преувеличиваю, они серьёзно потеряли дар речи. Не могу поверить, что за все годы их учёбы это было в первый раз. Кстати, может быть поэтому я мало что помню? Помню, как ко мне подошёл старшекурсник, Дэн, кажется. Мы танцевали, а потом целовались. Он сказал, что я выгляжу шикарно. Ещё бы. Я что, зря добивалась возможности надеть на концерт и вечеринку свободную одежду, а не форму. Я выбрала ту самую тёмно-серую юбку в жёлтую клетку и красный свитер с короткими рукавами. В тот вечер я смеялась столько, сколько не смеялась за все последние годы. Это был последний вечер в общежитии в этом году, по крайней мере для тех, кто на новогодние каникулы уезжал по домам. Дэн предложил мне встретиться на каникулах, я, кажется, дала ему свой номер, но пока он не звонил. И к лучшему, в скором времени мне точно будет не до него. … – Глория! Что ты с собой сделала?! Я знала, что дома будут проблемы. На этот раз оправдываться и врать не хотелось. – Я постриглась и сделала мелировку. Мне так больше нравится. – Но ты ведь была такой красивой, – мама казалась совершенно убитой, а я не понимала, почему. То есть понимала: так не принято, это неженственно, что скажут знакомые. Но мне до этого уже не было никакого дела, это уже была не моя жизнь. – Да что в этом такого? Я просто хочу выглядеть так, как мне нравится. И мне нравится. – Не волнуйся. Ничего страшного. – Мама подошла и легко обняла меня, тут же отстранившись. – Волосы отрастут. Но. Я не хотела, чтобы волосы отрасли. Я знала точно, что, когда они отрастут, я снова их отрежу и буду делать это постоянно. Я вдруг поняла, что эти новогодние каникулы будут долгими. Утром 31 декабря мы вполне мило пообщались за завтраком, последний раз обсудили праздничное меню – нет, у нас не было повара, но по праздникам мама заказывала еду из ресторана, чтобы посвятить день не подготовке еды, а подготовке себя. – Не забудь, Глория, в семь вечера придёт фотограф. Я спустилась в одном из новых платьев. Яркая бирюза, больше никаких пастельных тонов. Красные серьги и красные бусы – дань празднику. Напевая что-то весёлое и новогоднее, я аккуратно пригладила волосы гелем для укладки, даже наложила макияж, чего уже давно не делала. И как только спустилась, поняла, что с тем же успехом могла прийти в джинсах и футболке. – Ох, Глория, эта твоя академия совсем лишила тебя вкуса. – Алисия, оставь её, она выглядит замечательно, – папа примиряюще взял её за руку, и я почувствовала прилив благодарности за поддержку. Стараясь не испортить хотя бы родителям праздничное настроение, которое у меня уже пропало, я выдержала кажущуюся шуточной, а на самом деле весьма агрессивную перепалку с мамой по поводу моего неподходящего образа, выдержала часовую фотосессию, неискренние объятия и улыбки в камеру. На вспышках последних кадров мне начало казаться, будто что-то во мне сломалось. Я, словно в первый раз, прошлась по нашей гостиной, шикарно оформленной для встречи нового года. Тяжёлые бежевые шторы на окне сменили тёмно-голубые, наощупь – почти шёлк, а прозрачный тюль – такой же со снежинками. Над камином венок из искусственной хвои с белыми атласными цветами, на столиках расставлены подсвечники с горящими свечами. Роскошно раскинулись ветви зелёно-голубой пихты, украшенные серебристыми и голубыми шарами, блестящими белыми и серебряными цветами, нитями гирлянды. Внизу – аккуратно завёрнутые в тёмно-серую упаковочную бумагу коробки. Две небольших коробки красного и жёлтого цвета – мои подарки родителям: духи для мамы и ежедневник для папы, – задвинуты в глубину, чтобы не нарушать цветовой гармонии. Почему-то именно это меня задело, задело гораздо сильнее, чем её слова. Я молча отвернулась и порадовалась тому, что мама уже накрывает на стол. Чем быстрее всё начнётся, тем скорее закончится. Когда в последний раз я получала настоящее удовольствие от этого праздника? В детстве, лет в двенадцать, да и вот на вечеринке в академии. Мама, казалось, уже забыла, что мы только что с ней ругались, или не придала этому значения. Одной рукой нарезая мясо в своей тарелке ножом и одновременно придерживая вилкой в другой руке, что мне всегда удавалось с трудом, она обратилась ко мне: – А что насчёт мальчиков? Ты, кажется, говорила, что у вас там их много. Я вспомнила Дэна. После нескольких бокалов вина целоваться с ним было довольно приятно, но сейчас я неосознанно поморщилась, уже пожалев об этом. – Мальчики у нас есть. Но я пока не готова к знакомствам. Как минимум, сначала я должна закончить учёбу и встать на ноги. – Разве ты уже не стоишь крепко на ногах, благодаря своим родителям, малышка? – спросил папа. – Это немного другое. Я должна сама добиться чего-то, я не хочу быть просто домохозяйкой. "Молчаливой куклой, красивым аксессуаром", – хотелось добавить мне, но я удержалась, не желая оскорблять маму. А вот она сегодня хотела меня добить. – Ты так и не хочешь ничего понять! Ты собираешься до старости оставаться в одиночестве? Кому нужна твоя карьера, кому нужны твои успехи? Я вскочила со стула, готовая спорить. Это мой большой недостаток. Мне трудно признать ситуацию безнадёжной, даже если она такая и есть. Я всегда пытаюсь что-то исправить, наладить, объяснить, помочь, сделать всё, что в моих силах. Это даже не смелость, это какая-то наивная детская вера, что всё однажды будет хорошо. Что всё должно, просто обязано быть хорошо. Тем больнее меня ранит, когда я бессильна что-то изменить. Папа со звоном отодвинул тарелку. – Девочки, пожалуйста, перестаньте спорить. Алис, ей шестнадцать лет, она ещё ребёнок. Он обратился ко мне с ласковой улыбкой: – Малышка, ты это перерастёшь. Однажды ты встретишь лучшего мужчину на свете и будешь с ним счастлива, как твоя мама счастлива со мной. Я вздохнула. – Папа, я люблю тебя, но ты не лучший мужчина на свете. Лучших не бывает. И мне восемнадцать. – Ты видишь, видишь, что она говорит, Джеймс? Она делает, что хочет в своей академии, мы не должны были допускать этого! – Она повернулась ко мне: – В кого ты такая бестолковая? В твоём возрасте уже пора повзрослеть! Я едва стояла, дрожа, и чувствуя одновременно отвращение к себе, тошноту и резь в глазах. Шум в голове мешал чётко слышать слова и тем самым спасал меня. Он позволил мне не расплакаться, пока я разворачивалась, пока бежала по лестнице в свою комнату, но как только я хлопнула дверью, меня словно разом отпустило, и я упала на пушистый ковёр. Я плакала, не так, как это рисуют в кино: аккуратно смахивая слёзы с длинных ресниц. Нет, я некрасиво, громко, уродливо ревела, размазывая тушь по лицу, и слёзы капали на моё новое платье. Какая разница, я больше его не надену. Следующий раз они увидят меня только в форме и только на моей территории. Не дожидаясь, пока прекратятся слёзы, я взяла телефон и набрала номер. Изабелла ответила после восьми гудков. – Это я, Глория. Ну, девушка, которая была у тебя в магазине неделю назад. Ты дала мне свой номер. – Глория? Какая Глория? Я тебя не слышу, приезжай к нам, я напишу адрес. Изабелла повесила трубку. На заднем фоне действительно слышались голоса, крики, шум музыки. Стараясь не смотреть на себя в зеркало, я судорожно стирала макияж, быстро переоделась в джинсы и первый попавшийся свитер. Плевать, на этот раз действительно плевать. Я открыла дверь ровно в тот момент, когда папа поднимал руку, чтобы постучать. – Малышка, пожалуйста, спускайся к нам, вниз, скоро пробьют часы. Ты что, переоделась? Я не могла разговаривать с ним без того, чтобы снова разрыдаться, поэтому оттолкнула его и молча побежала вниз, в прихожую. – Куда ты собралась? – окликнула мама из гостиной. – Подальше отсюда. Туда, где мне будут рады. – Мы тебе очень рады. Просто ты неправильно себя ведёшь. – А я и не хочу вести себя правильно! Я первый раз в жизни хочу просто быть собой, а ты не позволяешь мне! Я не хочу быть картинкой из твоих журналов! – Хватит орать! Истеричка! – конечно, ей-то не нужно было кричать, чтобы высказаться. Здесь только мне было запрещено говорить. Как назло, слёзы текли не переставая, и я никак не могла зашнуровать ботинки. – Если ты сейчас уйдёшь, мы больше не будем тебе помогать. Больше никаких денег из дома. Я в конце концов закончила со шнурками, подняла голову, последний раз посмотрела на родителей и молча выскочила за дверь. Одновременно со звуком захлопнувшейся двери до меня донеслось: – Ты только что сделала свой выбор, Глория. Спотыкаясь в колее, прорезанной машинами, почти не видя вокруг себя от слёз и снега, пытаясь убежать как можно быстрее и дальше, я поняла – она неправа. Я сделала свой выбор не только что, и даже не тогда, когда решила поступать в академию. Я делала его много лет, каждый раз, когда мне говорили быть женственнее, каждый раз, когда знакомили с сыновьями друзей, когда навязывали, навязывали, навязывали ту жизнь, которую я не хотела, называя её счастьем. Поступив в академию, я лишь заявила о своём выборе открыто. Думаю, с того самого момента, как я перешагнула эту черту, всё, что сейчас случилось, было предопределено. Я отогрела пальцы правой руки, засунув их в рот, и смогла наконец разблокировать телефон. Двенадцать пропущенных от мамы и сообщения с автоответчика, три пропущенных от папы – ему я перезвоню попозже, и – да! – адрес Изабеллы. Я вызвала такси: время ожидания – двадцать пять минут. Ноги промокли и замёрзли, пальцев на руках я снова не чувствовала. Я дошла до павильона автобусной остановки и зашла внутрь, отвернувшись к стене, чтобы немного укрыться от пронизывающего ветра. Но не физическое состояние меня убивало. Мне было обидно. Такое ощущение, что мне дали пощёчину. А ведь я не сделала ничего, просто хотела быть собой. Неужели я никогда не смогу этого получить? Неужели я всегда должна буду носить маски, притворяясь кем-то другим, чтобы заслужить одобрение? – Нет, – безапелляционно и резко зазвучал голос в голове. – Ты будешь сильной, ты будешь делать то, что тебе нравится, ты будешь стоять на своём и найдутся люди, которые встанут с тобой рядом. Мне определённо нравился этот голос. Прошло всего несколько месяцев, но академия показала мне то, чего я о себе не знала и в наличии чего всегда сомневалась. Я никогда не была бунтаркой. Я умела договариваться, находить компромиссы, действовать осторожно и искренне верила, что этого достаточно, что это всегда будет работать. Оказалось, не всегда. Но внутри меня было и что-то другое, был крепкий стебель, питающий нежные лепестки на поверхности. Я уже была сильной. Я отчаянно пыталась удержаться на двух берегах сразу, и это получалось – до поры до времени, но пришло время выбрать свой причал. На стене передо мной вспыхнул свет, и я испытала почти религиозный восторг от этого момента, от того, что это случилось, когда я поняла важные для себя вещи. Я поморгала, ожидая, что свет исчезнет, обернулась и увидела, что это свет фар подъехавшего такси. Ну, это тоже знак. У Изабеллы царило примерно такое веселье, о котором я втайне грезила много лет. Да, я всегда считала Новый год семейным праздником, но мы в новогоднюю ночь обычно надевали лучшие наряды, фотографировались, ели, смотрели телепередачи, пили шампанское. Настолько чопорно, что больше пары бокалов шампанского в меня просто не лезло. Я думала, так и должно быть. Здесь же я увидела сущий кошмар моих родителей. Присутствовали только девушки, как минимум восемь. Как я узнала позже, со мной нас было четырнадцать. Кто-то был одет в джинсы и футболки, некоторые даже во что-то вроде пижамы. Изабелла, выглядевшая фантастически с ярким макияжем глаз и распущенными волосами, тоже была в джинсах и красной майке. Открыв дверь, она без лишней официальности обняла меня и зачем-то потащила на кухню, не дав оглядеться вокруг. Я поняла, что она уже слегка пьяна. Она захлопнула дверь в кухню. – Тебя зовут Глория, так? – Да, – непонимающе нахмурившись, ответила я. – Тебе надо придумать другое имя. Понимаешь, у нас тут что-то вроде секретного женского клуба. Мы не говорим свои настоящие имена. Ну, некоторые из нас. Я, например, не вижу в этом смысла. Кстати, ты можешь называть меня Иза. И не рассказывай о себе, где ты живёшь, где учишься. Я всё ещё не понимала о чём она, либо это игра, либо не так уж и слегка она пьяна. Но возможность взять себе другое имя, хотя бы на эту ночь… – Лола. Зови меня Лола. – Супер! Лола, сходи умойся, и идём знакомиться. Пиво в холодильнике. Если хочешь шампанское, поищи где-то в комнате. Я не запомнила ни одно из имён, решив, что переспрошу позже. Уже через полчаса я забыла обо всём, что произошло дома. Я бродила по комнате с бутылкой шампанского, которое пила прямо из горла, подходила то к одной, то к другой группе девушек: они пели в караоке, играли в карты, в какие-то другие настольные игры, курили на балконе, просто общались… Всё это в одной комнате три на пять метров. Восхитительно. – А как вы все познакомились? Откуда друг друга знаете? – наконец пришло мне в голову спросить. Одна из девушек, высокая и очень худенькая брюнетка, скосила глаза на Изабеллу, сидевшую рядом, и та воодушевлённо закивала головой. – Понимаешь, нас объединяет кое-что общее. Нас не устраивает политика, проводимая государством, и мы пытаемся что-то изменить. – Вы феминистки. – Я широко раскрыла глаза от удивления и восторга. – Настоящие феминистки. Я знала, что это значит. Больше ста лет назад первые феминистки добивались для женщин самых базовых прав: права учиться, голосовать, распоряжаться своим телом и жизнью. Ещё десять лет назад феминистки держали постоянную жёсткую оборону от мужских нападок и запретов. А лет пять назад феминизм в Кассии, и насколько мне известно, во всём мире, был полностью запрещён. Никакого риска для власти мужчин сейчас, когда они стали уязвимы. Феминисток сажали в тюрьмы, а ещё, неофициально, по слухам, высылали из крупных городов и, подвергая воздействию пыток и наркотиков принудительно выдавали замуж. Власть, конечно, всё это отрицала. Если задуматься, это по-настоящему страшно, трудно представить, что кто-то из женщин добровольно идёт на этот риск. Если задуматься ещё глубже, то можно ли не пойти на этот риск, когда на кону не только моё будущее, но и будущее всех тех, кто придёт за мной. – Но… это запрещено, – озвучила я свою первую, инстинктивную реакцию. – Ты знаешь, где выход, – резко ответила мне одна из девушек, я повернулась и столкнулась с ней взглядом: блондинка с растрёпанным каре до подбородка, выглядевшая, как будто только с делового собрания: в блузке молочного цвета и классических брюках. Я улыбнулась ей. – Да, а ты? Выглядит, будто ты оказалась здесь случайно. Она демонстративно отвернулась, а я пожала плечами. Эта ночь слишком хороша, чтобы тратить её на ссоры. Я осталась до утра, а потом уехала в академию. То ли пузырьки шампанского, то ли беспечная, существующая лишь сегодня и не планирующая ничего дальше завтра ночь, наполняли голову странной лёгкостью. Оглядываясь назад, я думаю, что со мной в ту удивительную и неожиданную новогоднюю ночь случилось то, что называют судьбой.