Алекс Волф

Разве возможно чувствовать так безмерно? Сколько вмещается в душу боли и счастья? Может ли лопнуть, не выдержав, глупое сердце? Это так странно, что становится страшно.

      Вместо того, чтобы планировать жизнь после окончания академии, готовиться к экзаменам, пытаться выбить себе и однокурсницам хорошее распределение, организовывать масштабную выпускную вечеринку, то есть всего, что должна была делать староста группы и чем собиралась бы заниматься прежняя Глория, мне пришлось взяться за решение кардинально иных задач. И пока я терпела поражение. Нас учили общаться с преступниками, допрашивать их, убеждать их, но никто не учил, как убедить весь мир в том, что преступница невиновна. А как быть, если эта преступница ещё и девушка, которую я очень люблю?       Академия. которая всегда была для меня символом свободы от родительского контроля, местом становления личности, важнейшим периодом жизни, вдруг стала моей тюрьмой. Последствия прогулов в дни после выборов всё-таки догнали меня и до окончания выпускных экзаменов мне ограничили выход из общежития. Именно сейчас, когда мне необходимо было добиться встречи с Линдой!       Джулия, адвокатесса Линды уже тысячу раз говорила мне, что у неё всё хорошо. Что у неё было право только на один телефонный звонок, и она позвонила матери. Передавать записки Джулия отказалась категорически.       – Я уже передала вам устное сообщение, за которое могу лишиться работы.       – И я никогда никому об этом не скажу. Но всего одна маленькая записка…       – Нет, Глория, больше ни о чём не просите. Я делаю всё, что в моих силах. В рамках закона.       Удивительно, что она до сих пор не заблокировала мой номер, учитывая количество отправленных сообщений. Наверное, терпение – черта хорошей адвокатессы. Хорошей полицейской тоже, но, очевидно, я не очень хороша.       Дожить до выпуска. Дожить до выпуска. И надеяться, что моя репутация позволит мне остаться по распределению в столице. Уже май, а значит, это становится всё более достижимой целью, еще пару недель я пережить смогу. Какое счастье, что уже два года выпускные экзамены проводят в мае, а не в июне, как раньше, чтобы уже к началу лета мы приступили к службе. И эту пару недель я не собираюсь безвылазно просидеть в своей комнате. На занятия ходить мне не запретили, но почти все пары уже закончились. чтобы оставить нам время на подготовку к экзаменам, а что ещё? А ещё я могу ходить в библиотеку. Да, я могу каждое утро ходить в библиотеку, разве это плохо, что я не хочу готовиться только по конспектам, а планирую добавить экспертности и научной обоснованности своим ответам? Да я даже сама себе верю, так убедительно это звучит.       Краем сознания я пыталась поймать что-то важное. Что-то, связанное с Джулией Вайнберг. Она сказала мне об этом, но я не придала значения, а сейчас не могу вспомнить. Боже, мне недостаточно её уверений, я должна любым способом связаться с Линдой. Жаль, что она позвонила не мне, зная, как я волнуюсь. «Не жаль», – тут же остановила я глупую мысль. Конечно, Линда в первую очередь позвонила домой. Она хорошая дочь, в отличие от меня. А что бы я сделала на её месте? Со стыдом я осознала, что даже не подумала бы в такой ситуации о родителях. Неважно, будет это последняя минута разговора, последний глоток воды или последний вдох кислорода – я всё отдала бы Линде.       Я знала, что у неё сложные отношения с семьёй, поэтому она и уехала в Прентон. Это сблизило нас ещё больше. Но в первую очередь она всё равно позвонила матери. Вот оно! Она связалась с семьёй. А значит… Какими бы ни были их отношения, разве мать не приедет увидеться с дочерью, попавшей в такую трудную ситуацию? Конечно, она приедет. У родственников есть право на свидания, а если я буду с родственницей, то и меня тоже пропустят.       Мне повезло через неделю. Линда показывала мне фото своей семьи, но это было так давно, и я не была слишком уверена, что хорошо запомнила лица. Стоя чуть поодаль, я вглядывалась в лицо каждой входившей в отделение женщины, гадая, может ли она оказаться её матерью и надеясь, что не упущу её.       Но я узнала её сразу. Почти такая же высокая, в тёплом пальто, с большой сумкой на плече, явно приехавшая издалека. Не слишком дружелюбное лицо, я бы сказала, что она не рада тут находиться. Я тоже не горела желанием к ней подходить, но деваться было некуда.       – Простите, пожалуйста! Вы мать Линды Эпплтон, да?       Она подозрительно сощурила глаза, повернувшись ко мне, и я отметила, что кроме высокого роста, сходства между ними немного. Глаза у неё были зелёные, а не светло-карие, недовольно прищуренные, а не дружелюбно открытые. У Линды была самая красивая в мире улыбка, а эта женщина, казалось, вообще не умеет улыбаться.       – Кто вы?       – Я Глория Файерберд, её подруга.       – Зачем вы меня здесь караулите?       – Я очень волнуюсь за неё, я не разговаривала с ней со дня ареста.       – Вы каким-то образом причастны к этому? Это с вами она ввязалась в эту компанию?       Я смотрела в хмурое, суровое, но проницательное лицо. Если Линда всё же похожа на неё, эта женщина должна быть очень умной. Если я попытаюсь соврать, то всё испорчу.       – Да, я из той же, как вы выражаетесь, компании. Но я не причастна к её аресту. Линда невиновна, и я хочу ей помочь.       – Дайте мне пройти.       Мать Линды попыталась оттолкнуть меня, но я вцепилась в рукав её пальто.       – Нет, нет! – умоляюще воскликнула я. Я остро чувствовала её неприязнь ко мне, но не могла сейчас отступить.       – Пожалуйста, не уходите. Пожалуйста. Понимаете, я не могу уйти, не увидев её.       – Почему? – настороженно спросила она, продолжая аккуратно пытаться вырвать пальто из моей цепкой хватки.       Если она сейчас уйдёт, я всё потеряла. Зажмурив глаза, я бросилась в пропасть, не дав себе ни секунды на раздумья.       – Я уже две недели жду хоть какой-то возможности увидеться с ней. Хотя бы на минуту. Просто узнать, что с ней всё в порядке       В моих глазах появились слёзы, и они не были полностью фальшивыми.       – Я… Линда мне больше, чем подруга, я влюблена в неё. Она прекрасная, умная, добрая, и она абсолютно этого не заслужила.       – Что вы такое несёте??? Вы с ней?..       Увидев, как настороженное выражение лица сменяется недоверчиво-возмущённым, я попыталась всё исправить. Вот глупая! Линда ведь говорила о взглядах своей семьи.       – Конечно, нет! Разумеется, она мне отказала! Она сказала, что я всего лишь глупая девчонка, что она не такая. Я всё понимаю, но представьте на мгновение, что я сейчас чувствую. Я умру, если не увижусь с ней.       Я отпустила её рукав и молитвенно сложила руки.       – Я буду молчать, не скажу ни слова. Могу даже не присутствовать при вашем разговоре, только один взгляд и всё.       Женщина качала и качала головой, словно пытаясь осознать, что здесь происходит, и как её дочь в это ввязалась. Наконец она взглянула на меня.       – Глория, так? Хорошо, вы можете пойти со мной, но не будете вмешиваться, а после расскажете мне всё, что знаете о жизни моей дочери здесь, в столице. Как вышло, что она попала за решётку.       – Я расскажу всё, отвечу на любые вопросы. Обещаю.       – Тогда идёмте быстрее, через три часа у меня обратный поезд.       Я сцепила руки в замок, чтобы унять дрожь и не раздражать мать Линды. Эмилию Эпплтон, чьё имя я подсмотрела на одном из бланков, которые она заполняла уже полчаса. Заявление на свидание, согласие на обыск, предупреждение о запрещённых действиях, инструкции на случай чрезвычайной ситуации. Вот тебе и дополнительная практика, возможность увидеть работу изнутри, почему же ты не рада, Глория?       Офицер проводил нас в мрачную комнату с единственным небольшим окном, забранным решёткой, вызвавшую лёгкий приступ клаустрофобии. Никогда не любила тюрьмы. Никто не возразил насчёт моего присутствия, только записали паспортные данные. И да, нас обыскали. Не в силах больше ждать, я постукивала пальцами по подлокотнику жёсткого стула. Эмилия сидела спокойно и прямо, никак не показывая, нервничает ли она перед встречей с дочерью.       – Да прекратите уже стучать, раздражает, – перевела она на меня недовольный взгляд, и я тут же выпрямилась на стуле, сцепив руки в замок. Интересно, выдержка это или равнодушие?       Скрипнула дверь, и мы с Эмилией синхронно повернулись. Сердце затопила нежность, равно перемешанная с болью – я и не знала, что такое бывает. Линда, и прежде стройная, словно ещё больше похудела, или так казалось из-за серой мешковатой одежды. Бледное лицо, взъерошенные волосы. Почему я не догадалась принести ей расчёску и пенку для волос? Почему, господи, я сейчас думаю о пенке для волос?       Линда неуверенно переводила взгляд с меня на Эмилию и обратно, видимо пытаясь сложить в своей голове пазл – как мы оказались здесь одновременно. На мать она посмотрела как-то обречённо, а мне подарила лёгкую, едва заметную улыбку.       – У вас пятнадцать минут, – сказал холодный женский голос, с неё сняли наручники, и дверь за нами прикрылась, не захлопнутая до конца.       Я еле удерживалась от того, чтобы не подбежать и не обнять её, нас предупредили, что прикосновения запрещены. Эмилия же не изменилась в лице, разве что стала ещё более недовольной. Линда встряхнулась, бросив попытки решить сложную задачу, подошла к столу, села и улыбнулась, снова став такой же, как всегда.       – Ну, вам удалось меня удивить. Привет, мама, привет Глория. Кстати, как ты сюда попала?       Выполняя данное обещание, я не хотела влезать в их разговор, просто молча вбирала каждую её черту, пытаясь найти изменения, которые что-то скажут о ней, о её состоянии, думая, не скрывает ли она что-то, не видное глазу. Но она на самом деле выглядела хорошо. Не похоже, что она была сломлена или что-то вроде того.       – Она поймала меня при входе и буквально заставила провести её сюда, – ответила Эмилия, – надеюсь, ты сможешь мне это объяснить, как и всё остальное.       Она пытливо вглядывалась в лицо дочери, но за этим взглядом я не видела искренней заботы. Так смотрят на автомобиль после аварии: не осталось ли вмятин, не треснула ли краска. Отвечая на незаданные вопросы, Линда заговорила:       – Не обязательно так внимательно меня рассматривать. У меня всё хорошо, я в порядке.       После паузы Эмилия заговорила, да так, что мне тут же захотелось исчезнуть.       – Ох, Линда. В какое положение ты меня ставишь! Мне пришлось лгать, что моя дочь попала в больницу.       Линда пожала плечами.       – Необязательно было приезжать. Я написала, чтобы ты была в курсе.       – Думаешь, я могла не приехать? За кого ты меня принимаешь?       – За мою маму, – вздохнула Линда. – Спасибо, что приехала.       Пятнадцать минут. Я одновременно хотела услышать всё, что она скажет, но одновременно хотела предоставить им возможность личного разговора, понимая, что мне и так повезло оказаться здесь. Я отошла к окну, продолжая наблюдать за ней издалека и не вслушиваясь в тихую беседу. Впрочем, необязательно было прислушиваться, чтобы понять, что едва ли они были рады увидеться.       Эмилия встала, и я поняла, что пора идти. Но ведь пятнадцать минут ещё не истекли! Линда скосила глаза на меня, убедившись, что Эмилия копается в сумке, я быстро послала ей воздушный поцелуй.       – Мама, я хочу переговорить с Глорией, буквально пару минут.       Более неприязненного выражения на лице Эмилии я ещё не видела.       – Я не собираюсь опаздывать на поезд, идёмте, Глория.       Линда бросила на меня виноватый взгляд, и я постаралась улыбнуться ей, не показывая ни волнения, ни тревоги.       – Поговорим в следующий раз, – весело сказала я, как будто этот следующий раз наступит уже завтра.       – Береги себя, Линда. По возможности позвони.       Уже выходя за дверь, я ещё раз оглянулась на неё. Совсем одна в этой серой одежде, в серой комнате с прикрученной к полу мебелью, она улыбалась мне. Если бы меня сейчас спросили, сколько помещается в сердце, я ответила бы: «Больше, чем можно себе представить».       Я почти бежала за Эмилией, не успевая за её широкими шагами. Пришла мысль отстать, свернуть в ближайший переулок и выдохнуть с облегчением. Ну да, Глория, беги, нарушай обещания.       После встречи с Линдой мы не сразу вышли из отделения, Эмилия задержалась в кабинете, где мы раньше заполняли бланки, как оказалось, чтобы оформить передачу для Линды. Я с удивлением увидела, что её большая сумка в два раза уменьшилась в объёме. Может быть, я и слишком предвзята к ней. А может быть и нет.       – Подождите, я не успеваю! Госпожа Эпплтон, подождите, мы успеем до вашего поезда, маршрутки ходят каждые пять минут.       Наконец мы сели в автобус, молча доехали до вокзала, и, только убедившись, что до отправления поезда ещё почти час, Эмилия высмотрела свободную скамейку в зале ожидания, почти в самом углу, вдали от киосков и рядов металлических кресел.       – Теперь рассказывайте мне всё, с самого начала. Начните с того, как вы познакомились, чем вы занимались, я имею в виду незаконную деятельность и всё остальное, что вам известно.       Я поёжилась. Эта женщина могла бы с успехом проводить допросы. Не то, чтобы я её боялась, но испытывала определённый дискомфорт. Я поведала ей историю, хорошо приправленную ложью и недосказанностями, которую я судорожно сочиняла, пока бежала за ней по улице и ехала в автобусе. Я рассказала, как мы познакомились, как я вступила в женский клуб, который занимался исключительно общением и дискуссиями на общественные и политические темы, ведь насчёт остального никто не имел доказательств. Я призналась, не отступишься ведь от брошенных в порыве отчаяния слов, что, наблюдая за Линдой, я почувствовала к ней сильное уважение, которое после переросло во влюблённость. Я выставила себя максимально глупой и наивной, а её образ раскрасила такими тонами, что любая мать должна была почувствовать гордость. Госпожу Эпплтон это, к сожалению, не впечатлило. Когда наконец объявили посадку, я выдохнула с огромным облегчением. Вот тебе и знакомство с родителями. Она точно не захочет больше видеть меня, никогда в жизни. Неудивительно, что Линда без особого желания рассказывала о своей семье.       Я медленно шла в сторону общежития. Время, разрешённое для посещения библиотеки, уже закончилось. Снова придётся объясняться. В любом случае это не страшнее, чем разговор с Эмилией Эпплтон.       Я вспомнила, как Эмилия в конце беседы сказала «Береги себя, Линда» с такой интонацией, будто упрекала её в чём-то. И видела, как поморщилась Линда в ответ. Она тоже не любила своё имя, как и я. Ещё одна ниточка, делающая нас более похожими, чем могло показаться. Она первой спросила меня об имени, когда узнала, что я никакая не Лола.       – Почему ты изменила своё имя? Оно у тебя очень красивое.       Я поморщилась.       – Оно красивое, если за ним ничего не стоит. А в моём случае это годы родительского давления. «Твоё имя означает «слава», ты должна ему соответствовать» – передразнила я. – «Заботься о репутации, заводи полезные знакомства». На момент встречи с вами я так ненавидела себя и свою жизнь, что идея сменить имя показалась мне прямо-таки спасательным кругом.       Я вздрогнула, вспомнив первый курс и первую серьёзную ссору с родителями. С того дня их было уже гораздо больше. Вдруг я задумалась.       – А ты? Почему ты убрала букву из своего имени?       Грустно рассмеявшись, Линда ответила:       – У меня такая же история, как и у тебя. Только моё имя означает «красавица». Учитывая, что из меня выросло, звучит как насмешка. Мать определённо надеялась на что-то другое, назвав меня так.       – Но ты правда красавица. Самая прекрасная девушка в мире. Мисс Вселенная.       Она аккуратно положила ладонь мне на руку:       – Ну хватит.       Я неосознанно погладила свою ладонь, будто она всё ещё хранила тепло прикосновения Линды. Хотелось забыться в наших с ней воспоминаниях, проживая их снова и снова, раз ничего больше у меня нет. Ясно, что в ближайшее время я не увижусь с ней снова.       Впрочем, сегодняшняя короткая встреча помогла больше, чем можно было ожидать. Я перестала придумывать себе всякие страхи и наконец увидела, что она действительно жива и здорова. Пока она в порядке, я тоже буду. Я улыбнулась щемящему чувству нежности, расцветающему в сердце.       Заблудившись в воспоминаниях, я не торопилась возвращаться. Что ещё мне могут сделать? Отчислят? Ха. Запрут под домашний арест, как когда-то Алекс? Я помотала головой, отбрасывая ненужные мысли. Нет, я не буду о ней думать. Я не жалею о том, что сделала. Она это заслужила, и мне ни капли её не жаль. Ни капли сочувствия к предательницам. Надеюсь, она додумалась сходить в медчасть.       В конце концов я сказала ей правду, какая теперь разница. Но даже это не заставило её признать свою вину. Она считает, что поступила правильно, и это не укладывается у меня в голове. Никаких угрызений совести.       Я видела её с парнем. С парнем! Довольно симпатичным, ну, для парня. После всего, что она говорила и делала, находясь на одной стороне с нами. Притворяясь, что находится на одной стороне с нами, – поправила себя я. Она всё это время притворялась. А может быть, она не так уж усердно притворялась, может быть, это я была слишком наивной? Это ведь я привела её в движение. Познакомила со всеми. Значит ли это, что я тоже ответственна за арест Линды? Скорее всего нет, но мысль интересная.       Войдя в общежитие, я выдохнула с облегчением. Моя любимая комендантка Лидия Андерсен, любящая вышивать крючком и читать журналы, которые я приносила ей из библиотеки.       – Простите, пожалуйста, госпожа Андерсен, я засиделась над докладом и совсем не смотрела на время, даже поесть забыла, – я приложила руку к вовремя заурчавшему животу. – Вы же не запишете, что я опоздала?       Пожилая женщина с улыбкой покачала головой.       – Я тебя не видела, проходи быстрее.       Прошептав «спасибо» одними губами, я повернулась, торопясь вернуться в комнату. И зачем вот я вспомнила её на обратном пути. Поговорка не врёт, я подумала о ней – и вот она, Алекс Волф, спускается по лестнице мне навстречу.        Наверное, она увидела меня первой. Слишком уж прямо и напряжённо шла, как будто прилагая максимальные усилия, чтобы не сбежать. Она молча и не глядя по сторонам направилась к двери, и успела бы уйти, если бы комендантка не решила вдруг помочь ей:       – Он ещё не приезжал.       – Я разберусь сама, – резко бросила она.       «Нет, Глория, не надо, ты выше этого. Молчи. Тебе больше нет дела до её жизни», – увещевала я себя. Я повернулась к ней.       – Кто? Твой парень? Молодец, Алекс.       Я знала, что мою реплику со стороны можно принять за дружеское любопытство и жест поддержки, как знала и то, что она прекрасно поймёт подтекст. Лидия Андерсен любила поболтать, что часто оказывалось мне полезным, но определённо не играло в пользу Алекс.       – Приятный молодой человек. Я уже не раз его здесь видела.       – Правильно, – заботливо улыбнулась я. – Зачем терять время на тех, кто никогда и не был твоими друзьями. Надо думать о будущем.       Она резко развернулась. Не знаю, хотела ли что-то ответить или молча наброситься на меня. За окном припарковалась и посигналила машина. Снова отвернувшись, она практически выбежала за дверь.       Лидия покачала головой, выражая неодобрение.       – И что она так нервничает.       – Действительно, что я такого сказала? – невинно ответила я.       – А ты что тут делаешь? Я давно сказала тебе идти в комнату. Как будто я не знаю, до скольки работает библиотека!       – Уже бегу!       Я повернулась и на этот раз действительно побежала в комнату. Это был ужасно длинный день, и мне требовалось побыть в одиночестве. Но я забыла, что у жизни в последнее время на мой счёт свои планы.       Как только я закрыла дверь в комнату и забралась с ногами на кровать, намереваясь ещё раз обдумать всё, что сегодня случилось и что делать дальше, зазвонил мой смартфон. «Джулия Вайнберг адвокатесса», – прочитала я и моментально ответила на вызов.       – Да, Джулия, я вас слушаю!       – Я звоню сообщить, что стала известна дата суда. Судебное заседание будет закрытым и состоится...       – Как это? Когда стала известна дата? Я видела Линду сегодня, и она...       – Что значит вы видели Линду?       Судя по голосу, этого Джулия не ожидала, и мне захотелось сильно ударить себя по губам. Глория, бестолочь, никогда не можешь промолчать. Я виновато опустила голову, как будто адвокатесса могла меня видеть.       – Я встретила её мать возле отделения и попросила взять меня с собой.       – Случайно встретили, не так ли? – ледяным тоном спросила Джулия.       – Нет, я ждала её. Вы сказали, что Линда позвонила матери, и я решила, что она приедет.       – Глория, вы понимаете, что вы подставляете меня? Я рассказываю вам больше, чем положено, и так вы меня благодарите?       – Простите меня. Я просто люблю Линду и должна была увидеть её своими глазами.       Повисло напряжённое молчание, я молча молилась, чтобы Джулия не повесила трубку.       – Суд состоится двадцать шестого мая. Как я уже сказала, заседание закрытое, не пытайтесь на него проникнуть.       Двадцать шестое мая. Сразу после выпускного и спустя месяц с момента её ареста.       – Почему так долго? Ей придётся просидеть в изоляторе целый месяц.       – Цель достигнута, общественный резонанс получен. Остальное нужно сделать тихо, когда уляжется шум.       – У нас есть шансы? Я знаю, вы уже говорили, что сделаете всё, что в ваших силах, но…       – И скажу ещё раз. Я делаю всё, что могу, и мои помощники тоже, но нужно быть готовыми к тому, что наши усилия не принесут результата. Вы же прекрасно меня поняли ещё при первой встрече.       – Вы не верите, что ее отпустят?       Она снова помолчала.       – Вера не для таких, как мы, Глория. Для нас – факты и доказательства, а о чём говорят факты – вы знаете.       – Я всё равно не отступлюсь. Я найду деньги, найду связи, найду возможности вытащить её оттуда.       – И это ваше право, даже не право, а, пожалуй, обязанность, как человека, который любит. Я бы удивилась, если бы вы не пытались ничего сделать.       Джулия отключилась, оставив меня в полной растерянности. Что же, я хотела знать, как там Линда, и я это узнала. Я хотела знать, когда в её деле что-то станет ясно, и это я тоже узнала.       До заседания чуть больше пары недель. Ещё слишком долго и одновременно времени недостаточно. Я доверяю Джулии, но я доверяла и Алекс, пока не стало слишком поздно. Я просто не могу бездействовать. Я наклонилась, пошарила рукой под кроватью и достала пыльную фотографию с давнего семейного рождества. Что ж, кажется ты давно не навещала родителей, Глория.